Единственный путь — двигаться наверх

юристов, я уже был готов принять решение в пользу «Оницуки». Я опустил
глаза  и  спрашивал  себя:  как  ты  мог  совершить  все  эти  ужасные  деяния  в
отношении этих бедных японских бизнесменов?
Поднялся  кузен  Хаузер.  С  первого  взгляда  стало  ясно,  что  он  был
лишен  того  огня,  которым  отличался  Хильярд.  Это  просто  не  было  в  его
натуре. Кузен Хаузер был хорошо организованным, подготовленным, но не
пламенным  оратором.  Сначала  я  был  разочарован.  Затем  внимательнее
пригляделся к нему и, слушая то, о чем он говорил, подумал о его жизни.
Ребенком  он  страдал  от  серьезного  дефекта  речи.  Каждый  звук  «р»  и  «л»
был  для  него  препятствием.  Даже  в  подростковом  возрасте  его
произношение  напоминало  речь  мультипликационного  персонажа.  Теперь
же, несмотря на то что незначительные следы прежнего изъяна еще давали
себя знать, он в значительной степени справился со своим недостатком, и,
слушая в тот день его обращение к переполненному залу суда, я был полон
восхищения  и  сыновней  преданности.  Какой  же  путь  он  прошел.  И  какой
путь прошли мы. Я гордился им, гордился и он, будучи на нашей стороне.
Более  того,  он  взялся  за  наше  дело  с  оплатой  ведения  судебного
арбитражного  дела  по  результату,  с  условной  оплатой,  потому  что  он
считал, что дело затянется на несколько месяцев. В течение последующих
двух  лет  он  не  увидел  ни  гроша.  А  его  собственные  расходы  были
астрономическими.  Лишь  мой  счет  за  ксерокопирование  был  на  десятки
тысяч  долларов.  Время  от  времени  кузен  Хаузер  упоминал,  что  его
партнеры оказывают на него сильное давление с тем, чтобы он послал нас
ко  всем  чертям.  В  какой-то  момент  он  даже  попросил  Джакуа  взять  наше
дело  на  себя  (спасибо,  не  надо,  ответил  Джакуа).  Пылкий  или  нет,  кузен
Хаузер  был  настоящим  героем.  Он  закончил  свою  речь,  занял  место  за
нашим столом и посмотрел на меня и Штрассера. Я похлопал его по спине.
Игра началась.
Являясь  истцами,  мы  первыми  выступали  в  судебных  прениях,  и
первым  свидетелем,  которого  мы  вызвали,  был  основатель  и  президент
«Блю  Риббон»  Филипп  Х.  Найт.  Направляясь  к  месту  дачи  показаний,  я
чувствовал  себя  так,  будто  вызвали  какого-то  другого  Филиппа  Найта,
будто  какой-то  другой  Филипп  Найт  поднимает  свою  руку  и  клянется
говорить  правду  по  делу,  отмеченному  такой  массой  коварства  и
злопамятства.  Я  будто  парил  над  собственным  телом,  с  высоты  наблюдая
за сценой, которая разворачивалась подо мной.
Я  сказал  сам  себе,  усаживаясь  поглубже  на  скрипящем  деревянном
стуле  для  свидетелей  и  поправляя  галстук:  это  будет  твоим  важнейшим
отчетом,  который  тебе  когда-либо  придется  давать  о  самом  себе.  Не

спались.
После  чего  я  спалился.  Я  выступил  так  же  плохо,  как  давал  свои
свидетельские показания. Даже еще хуже.
Кузен  Хаузер  пытался  помочь  мне,  подсказать,  что  говорить.  В  его
словах, обращенных ко мне, звучали нотки ободрения, каждый свой вопрос
он  сопровождал  дружеской  улыбкой,  но  мысли  мои  растекались  в  разных
направлениях. Я не мог собраться. Накануне я не спал, утром ничего не ел,
я  держался  на  адреналине,  но  адреналин  не  давал  мне  дополнительной
энергии  или  ясности  мышления.  Он  лишь  затуманивал  мое  сознание.  Я
поймал себя на том, что меня посещают странные мысли-галлюцинации и
что  они  даже  развлекают  меня.  Например,  мысль  о  том,  как  сильно  кузен
Хаузер  походит  на  меня.  Он  был  почти  моего  возраста,  почти  такого  же
роста,  и  многие  его  черты  были  такими  же,  как  у  меня.  До  сих  пор  не
замечал  этого  семейного  сходства.  Какой  кафкианский  поворот,  думал  я,
устраивать допрос самому себе.
К  тому  времени  как  он  закончил  задавать  свои  вопросы,  я  немного
пришел в себя. Адреналин исчез, и я стал вести себя более осмысленно. Но
теперь настал черед противной стороне взяться за меня.
Хильярд  вгрызался  в  меня  своим  буром  все  глубже  и  глубже.  Он  был
неумолим,  и  я  вскоре  дрогнул.  Я  мычал,  бормотал,  с  трудом  и  невпопад
подбирая слова. Да я и сам чувствовал, что мои ответы звучат уклончиво и
лживо. Когда я рассказывал, как рылся в портфеле Китами, когда я пытался
объяснить,  что  мистер  Фуджимото  на  самом  деле  не  был  корпоративным
шпионом,  я  видел  скептические  лица  и  у  присутствующих  в  зале,  и  у
судьи. Даже я сам был настроен скептически. Несколько раз я вглядывался
вдаль,  щурился  и  задавался  вопросом:  неужели  я  действительно  так
поступил?
Я  окинул  взглядом  судебный  зал,  ища  помощи,  и  увидел  только
враждебные лица. Самым враждебным было лицо Борка. Он сидел сразу за
столом  адвокатов  «Оницуки»,  и  глаза  его  сверкали.  Время  от  времени  он
наклонялся к адвокатам, что-то шептал, передавал им записки. Предатель,
подумал  я.  Бенедикт  Арнольд.  Действуя,  видимо,  по  подсказке  Борка,
Хильярд вновь подступил ко мне, сделав заход под новым углом, с новыми
вопросами, и я потерял нить происходящего. Зачастую я понятия не имел,
что говорю.
В  какой-то  момент  судья  отругал  меня  за  то,  что  в  моих  словах  нет
смысла,  за  то,  что  я  чрезмерно  все  усложняю.  «Просто  отвечайте  на
вопросы лаконично», — сказал он. «Насколько лаконично?» — спросил я.
«Двадцать  слов  или  меньше»,  —  отвечал  он.  Следующий  вопрос  задавал

Хильярд.
Я  провел  ладонью  по  лицу.  «Я  никак  не  смогу  уложиться  в  двадцать
слов или меньше, отвечая на этот вопрос», — сказал я.
Судья  требовал,  чтобы  адвокаты  с  обеих  сторон  оставались  во  время
опроса  свидетелей  за  своими  столами,  и  до  сих  пор  я  думаю,  что  десять
шагов  буферной  зоны,  возможно,  спасли  меня.  Думаю,  если  бы  Хильярд
смог  подобраться  ко  мне  ближе,  он  бы  расколол  меня,  довел  бы  меня  до
слез.
К  концу  двухдневного  допроса,  который  он  мне  устроил,  я  пришел  в
оцепенение. Я достиг дна. Единственное, куда я мог оттуда двигаться, был
путь  наверх.  Я  видел,  что  Хильярд  решил,  что  ему  лучше  отпустить  меня
до  того,  как  я  начну  подниматься  и  верну  себе  прежнее  положение.
Покидая  свидетельское  место,  я  поставил  себе  двойку  с  минусом.  Кузен
Хаузер и Штрассер мою самооценку не оспорили.
Судьей  в  нашем  разбирательстве  был  Его  Честь  судья  Джеймс  Бернс,
печально  известная  личность  в  орегонской  юриспруденции.  У  него  было
вытянутое  мрачное  лицо  и  бледно-серые  глаза,  которые  выглядывали  из-
под  нависших  черных  бровей.  Над  каждым  его  глазом  было  что-то  вроде
маленькой соломенной крыши. Может, потому, что в те дни у меня голова
была забита мыслями о фабриках, но мне часто казалось, что судья Бернс
выглядел так, будто его сделали на какой-то фабрике у черта на рогах, где
выпускали судей, выносящих смертные приговоры через повешение. И мне
кажется, что и он об этом знал. И гордился этим. Он называл себя со всей
серьезностью  Джеймсом  Справедливым.  Своим  оперным  басом  он  любил
объявлять: «Вы находитесь в судебном зале Джеймса Справедливого!»
И  Боже  упаси,  если  б  кто-либо,  думая,  что  Джеймс  Справедливый
звучал мелодраматично, осмелился рассмеяться.
Портленд все еще был небольшим городком — крохотным по сути, —
и  до  нас  доходили  слухи,  что  кто-то  натолкнулся  на  Джеймса
Справедливого  в  его  мужском  клубе.  Судья  сидел  с  бокалом  мартини  и
стонал,  говоря  о  нашем  деле.  «Ужасное  дело,  —  говорил  он  бармену  и
всем, кто слушал его, — совершенно ужасное». Поэтому мы знали, что ему
не хотелось заниматься им в суде, так же, как и нам, и часто он вымещал на
нас  свое  неудовольствие,  отчитывая  нас  за  мелкие  нарушения  порядка  и
внешних приличий.
И  все  же,  несмотря  на  мое  ужасное  выступление  в  роли  свидетеля  и
истца, у кузена  Хаузера, Штрассера и  у меня самого  было ощущение, что
Джеймс  Справедливый  склоняется  на  нашу  сторону.  Было  что-то  в  его
манере  поведения:  он  чуть  менее  людоедски  относился  к  нам.  Поэтому,

действуя  по  наитию,  кузен  Хаузер  объявил  адвокатам  противоположной
стороны,  что  если  они  все  еще  рассматривают  наше  первоначальное
предложение, то им лучше о нем забыть, — предложение снято.
В  тот  же  день  Джеймс  Справедливый  приостановил  судебное
разбирательство и предостерег обе стороны. Он был возмущен, сказал он,
всем  тем,  что  ему  приходится  читать  о  судебном  процессе  в  местных
газетах.  И  будь  он  проклят,  если  он  согласится  председательствовать  над
этим  цирком  в  средствах  массовой  информации.  Он  приказал  нам
прекратить продолжение противоправных действий и впредь не допускать
обсуждения хода судебного разбирательства вне стен суда.
Мы кивнули: «Да, Ваша Честь».
Джонсон  сидел  за  нами,  часто  передавал  записки  кузену  Хаузеру  и
всегда  читал  какой-нибудь  роман  во  время  бесед  между  судьей  и
адвокатами  или  во  время  перерывов.  После  того  как  судебные  слушания
ежедневно переносились на следующий день, он расслаблялся. Выходя на
прогулку  вокруг  центра  города,  заглядывая  в  различные  магазины
спортивных  товаров,  проверяя,  как  идут  наши  продажи  (он  также  этим
занимался каждый раз, оказываясь в новом городе).
Ранее  он  сообщил  нам,  что  кроссовки  «Найк»  распродаются  в  улет
благодаря  вафельным  подошвам  тренировочных  кроссовок,  придуманных
Бауэрманом. Кроссовки только что появились на рынке и продаются везде,
что  означает,  что  мы  опережаем  «Оницуку»  и  даже  «Пуму».  «Найк»  стал
таким  хитом,  что  мы  впервые  смогли  себе  представить,  что  однажды  мы
сможем приблизиться к объемам продаж «Адидаса».
Джонсон  разговорился  с  менеджером  одного  из  магазинов,  которому
было известно о судебном процессе. «Как там дела?» — спросил менеджер.
«Все  идет  нормально,  —  отвечал  Джонсон.  —  Настолько  хорошо,  что  мы
действительно  отозвали  наше  предложение  по  мирному  улаживанию
спора».
Первое, что мы заметили на следующее утро, когда мы собрались в зале
судебных  заседаний,  каждый  потягивая  кофе,  было  незнакомое  лицо  за
столом  защиты.  Там  сидели  пятеро  адвокатов…  и  один  новый  парень?
Джонсон  повернул  голову,  увидел  его  и  побелел.  «О…  вот  дерьмо»,  —
выругался он. Неистовым шепотом он сообщил нам, что этот новичок был
менеджером  магазина…  с  которым  он  так  неосторожно  обсуждал  ход

жүктеу/скачать 1.74 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: