ИЗБАВИТЬСЯ ОТ СТАРЫХ РОЛЕЙ

Когда мы начинаем отличать наше эго (ум с неконтролируемым потоком мыслей) от Души, свидетеля, пребывающего в спокойствии и гармонии, появляется видение возможностей, которые нам предлагает процесс старения. Мы стараемся отделить себя, свою внутреннюю суть, от ролей, которые играем или играли, и понять, на чём держится эго, почему оно цепляется за поведение и образы, которые нам больше не подходят. Лишённое своих ролей, эго предстает перед нами воображаемой доселе конструкцией. Для человека без духовного основания старение – это настоящая трагедия, но для искателей истины, чьи души открыты, это только начало.

Вопрос «Какую же новую “роль” мы можем придумать для себя в старости?» следовало бы лучше поставить так: «Как мы, стареющие люди, можем распространить нашу мудрость в мире?». Ответ: «Воплощая мудрость в себе». Мы вполне можем найти золотую середину, гармонию между активным участием в жизни семьи и общества и отступлением в тишину, помня, что вместе с тем, как нашей обязанностью остаётся, по возможности, быть полезными, но не менее важна и подготовка к переходу на другой план существования – через созерцание, несуетность и углубление знаний о себе.

ЛИЦОМ К НАШИМ СТРАХАМ И СТРАДАНИЯМ
6 февраля 2013
Страдание кажется нам жизненным фактом. Как нам воспринимать его? Ясно, что страданий никто не избежал. Возможно, нам не пришлось испытывать разрушительную боль тяжелой болезни, жуткий страх преследования, муки голода или насилия. Возможно, мы близко не сталкивались со смертью, с потерей любимого. Мало кто из нас видел обгоревшее лицо пострадавшего в пожаре ребенка. Но каждый из нас испытал свою долю страдания, не получая того, чего хочется, или имея дело с тем, чего мы не хотим. Об этом виде переживаний знают все.

То, каким образом мы относимся к страданиям, имеет много общего с тем, как мы можем быть полезными для других в их тяжёлые времена. Конечно, не всё вращается вокруг активной помощи страдающим. Зачастую мы можем предложить лишь моральную поддержку или своевременный совет, можем помочь другу привезти новую мебель, поучить ребёнка читать. Главное, что несчастье других касается нас самым непосредственным образом и пробуждает в нас желание заботиться.

Импульс – сделать всё возможное для облегчения чужой боли – является автоматической реакцией, нашим исконным свойством облегчать чужие страдания. Однако наш собственный и наблюдаемый болезненный опыт провоцирует сложные реакции. Исследование их само по себе является актом сострадания, важным шагом на пути к нахождению всё более эффективных инструментов взаимной поддержки и исцеления. Как мы реагируем на боль, которую видим вокруг? А получив ответ на этот вопрос, зададимся следующим: как мы реагируем на наши собственные страдания?

Махатма Ганди сказал: «Бесстрашие является первым условием духовной жизни». Страх означает, что мы либо беспокоимся о том, что уже произошло, или беспокоимся о том, что ещё и не происходило. Приведение себя к настоящему времени может помочь нам ослабить мертвую хватку страха.

В процессе обучения внимательности к окружающим и осознанному старению, важным компонентом является бесстрашие. Оно предполагает готовность говорить правду – самому себе и другим – и противостоять неуправляемому потоку мыслей в наших умах. Мы должны быть готовы посмотреть на всё – на наши собственные страдания, а также на страдания вокруг нас – не отводя взгляда, без предубеждения, позволяя всему пребывать в настоящем моменте. Мы учимся открываться миру, а не отгораживаться от него с опаской. Учимся находиться в поле страдания, сочувствуя и поддерживая, но при этом допуская возникновение и исчезновение боли в её собственное время. Достаточно даже простого присутствия, без подталкивания и суеты, чтобы ваша внимательная заботливость укреплялась. Вы увидите, что в тот момент, когда вы входите в состояние свидетеля, границы эго ослабляются, и страх начинает исчезать. Вы обнаружите: то, чего вы так боялись и чего намеревались избежать, совершенно не соответствует реальности; минуту вы смотрите на свой страх, принимаете его, и контроль над ситуацией остаётся за вами. Я не утверждаю, что если вам это удалось, тот же страх не возникнет снова, но вы сможете посмотреть на него с несколько другой позиции. Вместо объекта страха, который недавно казался вам ужасным Голиафом, вы увидите лишь безвредного гнома.


РОЛЬ СТАРИКОВ В СОЦИУМЕ
13 февраля 2013
Осенью 1995 года я провел четыре дня, участвуя во всемирном форуме (Gorbachev World Forum). Я встретил там замечательные примеры важной роли пожилых людей в социальной жизни общества. Среди участников была Барбара Вайднер, женщина католического вероисповедания. В свои восемьдесят лет она возглавляла организацию под названием «Бабушки за мир». Когда я спросил её, почему и как она вошла в движение за мир, она ответила: «Я начала задумываться о том, какой мир оставляю своим внукам. И я отнюдь не была довольна тем, что видела. Так что я решила: надо поднимать вопросы войны и мира и делать что-то в этом направлении».

«Так что, – сказала она, – я сделала плакат с надписью “Бабушки за мир”. Я пошла и встала с ним в пикет, просто делая заявление. А потом, в один прекрасный день, во время акции протеста против вооружения, я уже стояла на коленях с другими людьми, создавшими человеческий барьер на дороге перед грузовиком с боеприпасами. Я была арестована, доставлена в тюрьму, обыскана и помещена в камеру. И в тот момент, что-то случилось со мной. Я поняла, что они ничего не могли сделать лучшего для меня. Я почувствовала, что стала внутренне свободной».

С тех пор Барбара много ездила, встречаясь с бабушками разных стран, в результате чего появилось ее послание миру. Она была с сапатистами в горах Чиапас (Мексика). Она была в зонах военных действий в Никарагуа и в Чечне. Она была участницей женской конференции в Пекине. «Наша сила – сила бабушек – лишь в силе нашей любви к детям и внукам», – говорила она. В ней были представлены именно те качества старшего поколения, та мудрость, в которой очень нуждается наш мир. Это уникальный дар, который в состоянии принести только пожилой человек. Бабушка может способствовать развитию сострадания, исходящего не из личной праведности, а от её зрелого, завершённого согласия с ритмами Вселенной. Работа Барбары демонстрирует, насколько лучше для общества сила сердца, в отличие от силы эго, и что наличие преклонного возраста и пенсии ничуть не мешает выполнению важных социально-полезных дел.

Время старения отнюдь не просто для многих из нас. Человек ни живой, ни мертвый. Мы сражаемся с неизбежностью и страдаем от этого. Мы должны найти другой способ взглянуть на весь процесс рождения, старости, изменения и умирания, обрести такую точку зрения, которая, возможно, позволит нам воспринимать свое физическое состояние не как катастрофу и жизненную драму. Это действительно помогает понять, что каждый из нас являет собой сущность неизменную, красивую, полностью осознанную, которая продолжает жить, несмотря ни на что.

Недавно друг сказал мне: «Ты стал гораздо человечнее после инсульта». Это меня глубоко тронуло. Какой подарок кровоизлияние преподнесло мне – я, наконец, узнал, что не должен отказываться от своего человеческого естества для того, чтобы быть духовным – что я могу быть и свидетелем, и участником, и вечным духом, и стареющим телом. Инсульт дал мне видение новой перспективы, чтобы поделиться своими мыслями о старении. «Не будь мудрым стариком, будь воплощением мудрости». Такой взгляд меняет всю суть игры. Это не просто новая роль, это новое состояние бытия. И оно вполне реально. В почти семьдесят, в окружении людей, которые заботятся обо мне и любят меня, я все ещё учусь быть здесь и сейчас.
1999


КАЖДОЕ ДЕЙСТВИЕ – КАК СЛУЖЕНИЕ
20 февраля 2013
Наиболее глубокий духовный путь, путь жертвенности, о котором говорил Кришна в «Бхагавад Гите», – это принесение в жертву самого себя, что означает: выполнять каждое действие, находясь в свете сознания Брахмана. Когда наша практика становится всё глубже и глубже, когда осознание Брахмана внутри себя входит в плоть и кровь, появляется ощущение сопричастности к чему-то возвышенному. И ощущается оно гораздо сильнее, чем все переживания в играх, в которые мы до сих пор играли. Мы всегда спрашивали: «Достаточно ли всего я получаю?». Теперь же мы начинаем вопрошать: «Как я могу избавиться от всех моих вещей и привязок, чтобы стать частью всего сущего?». Это кардинально меняет смысл каждого действия и поступка.

Относительно еды... вы питаете свое тело, чтобы лучше сохранить свой физический храм; хорошее состояние тела освободит от многих неприятностей и позволит углубить вашу мудрость, так что вы сможете скорее достичь самадхи, отказавшись от вашего эго; и, в результате, сможете прийти к Богу. Слишком далекая перспектива? Да, но она включает в себя и сегодняшнюю пиццу. Всё, что вы едите, становится вашим предложением Брахману. Предложением, жертвоприношением, становится еда, которую через себя вы подносите Всевышнему.

Но жертвоприношение в виде съедаемой вами пищи – это только начало. Ваши подношения включают всё, что вы делаете – и скрываемые вами поступки тоже. Вы сказали кому-то про кого-то какую-то гадость. Вы сидите, сплетничаете, и вдруг приходит мысль: «Моя жертва Богу в этот момент... А если хорошо посмотреть, что я предложил Богу сегодня?». Сплетни? Жадность? Страсть? Отлично. Я имею в виду: не беспокойтесь об этом, не осуждайте себя – Брахман может принять всё, не проблема. Просто отметьте ваши действия, обратите внимание на то, что именно вы предлагаете Богу.

Опыт подношения, вкупе с самонаблюдением, предоставляет нам информацию о наших сильных сторонах. И мы можем узнать, как она способствует реальной помощи другим, полноценному служению. Каждый раз, когда мы отбрасываем наши маски и общаемся от сердца к сердцу, с высоким осознаванием нашего присутствия в каждом моменте, мы испытываем глубокую связь, которая – мы понимаем это интуитивно – питает всех на разных планах. Каждый раз, когда спокойствие охватывает наш ум, наше восприятие мира становится чётким и ясным, глубоким и проницательным; мы понимаем, что, на самом деле, знаем гораздо больше, чем предполагали, и мы можем услышать, словно изнутри, из сердца, чью-то боль. Каждый раз, когда остаёмся открытыми к страданию, несмотря на наш страх и установленные эго заграждения, мы ощущаем любовь, пребывающую в нас, которая становится всё более и более безусловной.

Общим для всех мешающих нам привычек и привязанностей является чувство обособленности; мы разделены внутри себя и отрезаны от других. Общим для всех позитивных моментов и действий, тем, что реально помогает, является опыт единения, при котором ум и сердце работают в гармонии, и барьеры между нами растворяются.

Раздельность и единство. Примечательно, что корневые принципы, выявленные в опыте помощи и служения, оказываются теми же, что большинство духовных традиций определяет как фундаментальные вопросы самой жизни. Пробуждение от чувства обособленности является нашей задачей и призванием. Оно касается всех действий – не только в процессе служения.

Наличие некоторого напряжения между нами и теми, кому мы помогаем, характерно вообще для жизни. Их страдания проясняют видение действительности, избавляют отношения от обманов и лукавств, оставляя лишь то, что является реальным и существенным. Выявляются самые глубокие человеческие качества: открытость, устремленность, терпение, мужество, снисходительность, вера, юмор... живая истина и живой дух. И когда эти качества просыпаются, у нас не остается выбора, кроме как признать и утвердить нашу человечность. Окружающие замечают, когда это происходит, они это чувствуют. Это те моменты, и они запоминаются, когда мы осознаём, что служение охватывает всё сущее.

Во время моего детства, и отчасти – в юности, происходили события, которые, несомненно, питали, если и не в то время, то – в дальнейшем, ниву моего возникающего сострадания. Например, я был прикован к постели в течение нескольких недель каждого лета – были проблемы из-за сильнейшей аллергии на ядовитый плющ, дуб и некоторые другие растения. Я уверен, что это огорчительное время недомоганий и другие ситуации, подобные им, обострили мое сочувствие к людям, ограниченным в свободе действий из-за физических заболеваний. В то время страдания казались крайне несправедливыми и с трудом переносимыми. Но, оглядываясь назад, сейчас я не уверен, были ли проклятием или благодатью эти недели в моей комнате, когда я слышал смех играющих за окном детей. Несомненно, оба аспекта присутствовали. Они были проклятием для больного мальчика, но благодатью для человека, которым он должен был стать.

Ещё один эпизод вспоминается как особо значимый для меня. Он, несомненно, углубил мою способность сопереживать людям с подобными видами страданий. В шестнадцать лет, в школе-интернате, я был замечен борющимся в раздевалке спортзала с другим мальчиком. Всё бы ничего, но мы были обнажены. Старшеклассники, которые подглядывали за нами через отверстие в стене шкафа, не теряя времени, разнесли эту историю по всей школе, усмотрев в эпизоде сексуальные обертоны. Сразу же мы оба были подвергнуты остракизму. Педагоги никак не могли повлиять на ситуацию. И я просто ушёл внутрь себя. Тогда несколько подростков, к чьему мнению всё же прислушивались, рискуя также подвергнуться бойкоту, встали на мою сторону, оказывая поддержку, и моё испытание изоляцией закончилось. Ни в те дни, ни даже через пятнадцать лет мне и в голову не пришло бы поздравить себя со счастьем иметь столь тягостный опыт. Но, тридцать лет назад, я приблизился к совершенно ясному видению влияния этого эпизода на мое дальнейшее мировосприятие. Случившееся заставило меня гораздо более чутко и терпимо относиться к людям, не вписывающимся в рамки системы. И это был момент обращения внутрь себя, хоть и вынужденного. Он оказался катализатором, помогающим мне отыскать в своём внутреннем «Я» место, где я мог найти силы противостоять общественному мнению даже при отсутствии какой-либо поддержки.

Все, что происходит, может быть актом из невероятного спектакля – я имею в виду, что если Мехер Баба играл какую-то свою роль на физическом плане, он, безусловно, параллельно мог осуществлять что-то на другом уровне, и частью многоплановой игры была эта прогулка в город. Вполне возможно, что целью всей поездки Мехер Бабы, по большому счету, была именно краткая встреча со старым индейцем. Разве мы знаем?

Постепенно, по мере углубления нашей осознанности и расширения перспектив, мы начинаем рассматривать свою жизнь в контексте более значимой цели. Мы начинаем наблюдать все наши мелодрамы, желания и страдания. И вместо того, чтобы видеть в них события, происходящие в жизни, ограниченной рождением и смертью, мы начинаем относиться к ним, как к частям гораздо более объёмной конструкции. Мы начинаем понимать, что существуют несравнимо более просторные рамки вокруг нашей жизни, в которых наше конкретное – в длиной цепи – воплощение и происходит.

Я ехал в поезде «Тадж-экспресс», направлявшемся к Агре, и собирался выйти на станции в Матхуре. Путешествия железной дорогой в Индии полны важных уроков. Поезда идут медленно, невзирая на название «экспресс». Мы двигались доисторическими темпами. Сельский пейзаж еле-еле проползал мимо – пальма за пальмой. Мне хотелось открыть окно и проорать что-нибудь, поторапливая поезд. Но потом что-то начало смещаться. Вместо негодования на медлительность перемещения и отсчитывания минут, я сказал себе: «Эта поездка будет продолжаться вечно. Это настоящий момент, и он никогда не закончится. Я ехал на этом поезде всю мою жизнь, и никогда ничего больше не произойдёт, и никогда мне не сойти... И что теперь?».

Размышляя над образом вневременья, я начал подчиняться ритмам и скорости поезда, глядя в окно на проплывающие картины без гнева, присущего недавнему настроению. Мое внимание устремилось к молодой женщине; она был одета в красочное сари и шла своей дорогой среди жнивья от одного посёлка к другому. Большой глиняный кувшин был хорошо сбалансирован на её голове, волнообразные движения тела не мешали ему оставаться практически неподвижным. Женщина шла достаточно близко от меня, чтобы видеть её глаза, обведенные черной линией сурьмы. Цветок гибискуса розовел над ухом, серебряные браслеты блестели на запястьях.

Она была подобна фигурам Гогена, уловленным в мгновения действия, которому не будет конца; её прошлое и будущее можно было заполнить воображением. Мой поезд медленно и целенаправленно двигался вперёд, покрывая пассажиров угольной пылью, женщина ещё медленнее шла по дороге, простирающейся из бесконечности в бесконечность. Несмотря на то, что она была в поле моей видимости не более минуты, её существование, казалось, проникало вглубь меня, оставляя незабываемое впечатление. Я испытывал двойственное чувство. С одной стороны, хотелось поскорее добраться до места, как обычному человеку, воспитанному на Западе и привыкшему к материальной жизни со всеми ее стимулами. С другой – я жаждал ещё более замедлить движение, чтобы вписаться в ритмы земли и неба, сезонных циклов посева и сбора урожая, появления и исчезновения поколений... В тот момент я увидел оба аспекта моего состояния в их ярком контрасте. Спрашивается, какой из них на самом деле был «моим»?

Примечательно, что Уильям Джеймс сказал это, будучи профессором в Гарварде. В то время (1906 год) я выкинул бы У. Джеймса из зала за его идеи.

Вплоть до 60-х годов главными духовными объединениями были религиозные организации. Они, прежде всего, отвечали за этические нормы в обществе. Они побуждали людей вести себя нравственно – с помощью страха и интернализованного супер-эго. Основным посредником между обычным человеком и Богом был священник, так что существовал целый их класс. Что 60-е сделали посредством психоделиков? Изначально они нанесли удар по всей религиозной системе, поскольку появилась возможность для отношений с Богом на основании прямого опыта – непосредственно личностью. Конечно, и до этого существовали квакеры, имеющие долгую историю, и некоторые другие традиции. Но, с точки зрения мейнстрима, появилась новая концепция в культуре, которая была духовной, но, формально, не религиозной.

До того времени мистический опыт обычно отвергался и не рассматривался в качестве имеющего значение в нашей культуре. Я был социологом. Я попросту отрицал его. Я цинично отвергал его. Я бы даже не стал читать эту статью. Рильке сказал, что необходимо обладать немалым мужеством, чтобы согласиться с существованием явлений весьма странных, редчайших и необъяснимых, с которыми мы, однако, можем встретиться. Человечество, в этом смысле, всегда было трусливым, чем нанесло себе же огромный вред. Отметался опыт, основанный на видении, весь так называемый духовный мир, смерть – всё то, что так близко нам было, ежедневно присутствуя в нашей жизни, так родственно ей. Чувства, которыми мы могли бы прикоснуться к тонким планам, атрофировались, не говоря уже о восприятии Бога.

В 60-х годах что-то изменилось. Большинство из нас признали ту часть нашего существа, о которой и не подозревали раньше. Мы почувствовали в себе нечто, которое не было отделено от вселенной. Мы увидели, насколько наше поведение основывалось на желании облегчить боль от своей обособленности и закрытости. Впервые многие из нас вырвались из отчуждения, присущего нам на протяжении всей взрослой жизни. Мы стали осознавать адекватность нашей интуиции, сострадания сердца – «нормальность», которая была до сего времени скрыта за завесой наших умов и конструкций, ими созданных; начало приходить понимание того, кем были мы и все вокруг. Другими словами, мы преодолели дуализм и ощутили единение со всем сущим.

Мы испытывали переживания блаженства и других замечательных чувств. Это «свечение» продолжалось и в середине 60-х. Случилось «лето любви» в 67-ом. А затем произошел некоторый поворот. Интересно, как изменились основные идеи за двадцать пять лет с того времени. Когда я читал лекции в 60-х, моей аудиторией была молодежь 15-25 лет, которая составляла авангард, членов «клуба исследователей». Мы словно бы просто сравнивали карты местности, привезённые из духовных странствий. Двадцать пять лет спустя, когда я читал лекции, скажем, в Дес-Мойнсе (штат Айова), на них приходило по 1500 человек. Я рассказывал примерно то же, что, вероятно, говорит не в мою пользу. Но я, действительно, рассказывал то же самое, что говорил и двадцать пять лет назад. Однако, полагаю, большинство из этих людей, по крайней мере 70-80 процентов, никогда не курили травку, никогда не принимали психоделиков. Они никогда не читали труды по восточному мистицизму. И, тем не менее, они собирались здесь.

Что же произошло? Причина – в переходе от однозначного восприятия узкого сектора реальности к представлению об относительном её характере. Смещение восприятия могло осуществиться, если вы научились смотреть достаточно глубоко в суть вещей. Подобные идеи стали пронизывать господствующую культуру. Так что, в некотором смысле, человек в настоящее время имеет гораздо более широкое представление о действительности, чем в то время, когда я учился в аспирантуре, и оно отражается на всех уровнях образования.

Чтобы понять, что происходило с нами, мы начали искать карты для духовных путешествий. Лучшие карты, из наиболее доступных, были восточными – книги о буддизме, индуизме и труды в этих традициях. Большинство средневосточных религий содержало материалы о непосредственном духовном опыте, было частью эзотерической вместо экзотерической религии. И таким образом, эти материалы представляли собой своего рода охранные грамоты в Пути. Каббала и хасидизм, а также суфизм, правда, были не столь популярны, как сейчас. Таким образом, в те дни, мы изучали «Тибетскую книгу мёртвых», «Упанишады», «Бхагавад Гиту» и так далее. Тогда же мы обнаружили важную вещь: переживания, которые происходили со многими из нас, в том числе – с ребятами из «Биттлз» и «Роллинг стоунз», для разных людей имели свои особенности. И разные люди интерпретировали свой опыт по-разному. Искатели обратились к различным формам практики в целях дальнейшего получения и изучения опыта, для интегрирования своих переживаний, полученных, большей частью, при употреблении психоделиков.

В то время, в начале 60-х, подвижка в наших умах произошла столь резко, что я помню: мы с Тимом Лири вывесили на стене в Миллбруке диаграмму, на который была изображена кривая, показывающая, как быстро все должны были получить просветление. Идеи доходили до безумств – к примеру, ввести ЛСД в систему водоснабжения. Правда, другие предложения были не столь ужасно драматичными. Наш опыт был таким мощным и необратимым, что мы стали окружать себя лишь людьми, пережившими подобное. Всеобщее просветление казалось нам неизбежным и бесповоротным. И довольно скоро в Гарварде мы стали считаться чем-то вроде закрытой секты, потому что люди, которые никогда не испытывали духовных переживаний, больше не могли говорить с нами, потому что мы не могли общаться с ними, поскольку они «не знали». А потом непреодолимая пропасть стала возникать уже прямо в нашем собственном кругу. Наивная надежда, что все преобразования будут происходить немедленно, заставила многих отвернуться от книг духовных традиций. Мы сказали, что у нас есть новый путь, что психоделики могут сделать то, чего ни буддизм, ни индуизм сделать не могли...

Будда описал, как долго мы были в Пути, говоря о череде бесчисленных реинкарнаций. Вы знаете это образное сравнение: «Представьте себе гору шести миль в длину, шести миль в ширину, шести миль в высоту. Раз в каждые сто лет птица пролетает над горой с шёлковым шарфиком в клюве и касается им вершины. Столько времени вы идёте этой дорогой, сколько нужно шелковому шарфику, чтобы стереть гору до основания». Если смотреть с таких позиций, каждая жизнь пролетает в мгновение ока. Это похоже на кадры киноленты, каждый из которых представляет собой отдельную жизнь. С такой точки зрения на время, вы снимаете свою диаграмму со стены и начинаете понемногу расслабляться.