Рам дасс в конце Пути Статьи и заметки

2010-2015

7 марта 2012

Что-то случилось со мной в результате извилистых духовных странствий через многие сферы сознания за последние пятьдесят лет – изменилось мое отношение к смерти. Большая часть страха смерти отпала от меня. Я – тот, кто на самом деле рад пребывать с умирающими людьми. В этом есть некая милость для меня. Утром, если знаю, что собираюсь встречаться с таким человеком, я испытываю благодать, потому что смогу побыть в присутствии Истины.

Сейчас в нашей культуре процесс умирания становится более приемлемым. В течение многих десятилетий смерть держали за закрытыми дверями. Но теперь мы позволяем им приоткрыться. Воспитанный Западом, за первые несколько месяцев, проведенные мной в Индии 60-х годов, я получил важный опыт в этом направлении. Там тело умершего, завёрнутое в ткань, укладывают на носилки и проносят по улицам к месту сожжения, скандируя мантры. Там смерть открыта для всех. Тело – вот, на виду. Оно не в гробу, не упрятано. И, поскольку Индия является культурой с семьями, включающими родственников разных поколений, большинство людей встречают смерть дома. Поэтому даже дети находятся возле умирающих. Те не отделены и не скрыты от младших членов семьи, как у нас на Западе.

Ранее, наряду с другими моими соотечественниками, я, конечно, прятался от смерти. Но за последние несколько десятилетий резко изменился. Начало этому положили мои опыты с психоделиками, когда я вступил в контакт с частью моего существа, не известной мне доселе. Я был западным психологом, профессором Гарвардского университета, мыслящим в духе материалистической философии. То, что я испытал благодаря психоделикам, было чрезвычайно запутанным, потому что в моей психологии не было ничего, что подготовило бы меня к взаимодействию с другими компонентами моего существа. Но стоило мне лишь начать воспринимать себя, как "осознанное Я", а не как психолога или конгломерат социальных ролей, глубоко изменился весь характер моей жизни. Изменилось моё представление о себе.

До первого опыта с психоделиками я и не подозревал, что умирает именно эго. Эго, о котором я думал, что это я. Позже я лучше определился с тем, кем я являюсь на самом деле – Душой. Пока вы идентифицируете себя с тем, что умирает, всегда есть страх смерти. Наше эго очень боится прекращения своего существования. Хотя и сейчас не знаю, в какой форме буду пребывать после смерти, я понял, что суть моего бытия – и суть моего сознания – лежит за пределами смерти.

Примечательно, что мой первый опыт психоделических состояний был абсолютно неописуем. Я и представить не мог, что именно обнаружу в своём собственном существе. Позже Олдос Хаксли дал мне копию «Тибетской книги мёртвых». Когда прочитал её, я был поражен тем, что нашёл в чётких описаниях послесмертного пути параллели с моими психоделическими переживаниями. В моём восприятии что-то сместилось, запуталось, потому что «Тибетской книге мёртвых» было две с половиной тысячи лет. А ведь я думал, что в 1961 году мы были на переднем крае встречи с неизвестным. Однако передо мной лежал древний текст, свидетельствующий о том, что тибетские буддисты знали тысячелетия назад.

«Тибетская книга мёртвых» использовалась буддийскими ламами, читавшими её своим собратьям, когда те умирали, и ещё сорок девять дней после смерти. Тим Лири, Ральф Метзнер и я воспринимали «Книгу» в метафорических смыслах, как историю психологической смерти и возрождения, хотя она было первоначально предназначена в качестве прямого руководства к процессу физической смерти и возрождения. Я думаю сейчас, что идея умирает и рождается в истине, или в мудрости, или в духе – и это, действительно, то, что мы делаем, когда говорим о смерти. Когда вы самостоятельно выбираетесь из жёсткой идентификации со своим телом, вы начинаете осознавать простор, получая возможность представления о смерти как части процесса существования, а не конца жизни. Я чувствую это очень глубоко.

Люди спрашивают, «Вы верите в посмертное существование?». И я отвечаю: «Я не верю в него. Оно просто есть». Такие заявления непременно оскорбляют моих друзей-учёных. Но их материалистическая вера основана на интеллекте. А моя вера в непрерывность жизни выходит за его пределы. Их вера является проблемой, потому что она коренится в разуме, а в процессе смерти ум рассыпается. Вера, сознание, осознание – всё существует вне мыслящего ума.

У меня есть друг по имени Эммануэль. Некоторые из вас встречались с ним через его книги. Он является «призраком», существом Света, который давно оставил тело. Эммануэль обладает великой мудростью. Для меня он – словно родственник. Я как-то спросил его: «Эммануэль, я часто сталкиваюсь со страхом смерти в нашей культуре. Что мне следует рассказать людям о смерти?». И Эммануэль ответил: «Скажи им, что это абсолютно безопасно!». Он добавил: «Это – словно отбросить старый жмущий башмак». В прошлом я пытался – в партнерстве со Стивеном и Ондри Левин, Дейлом Борглумом и моим суфийским другом Бодхи Be – создание простор вокруг представления о смерти. У нас были разные программы, вроде такой, когда умирающие по «горячей линии» могли бы позвонить и доверительно пообщаться с компетентными людьми, которые помогли бы им оставаться осознающими в процессе умирания. В начале восьмидесятых мы создали Центр умирания в Нью-Мексико. Моей задачей, как я её видел, было в пребывание с людьми, уходящими с физического плана, которые могли бы помочь мне справиться с моим собственным страхом смерти в текущей жизни.

Согласно традициям буддийской Тхеравады, монахи проводили ночь возле останков умерших, которые раскладывались на открытой площадке для голодных птиц. Представьте, монахи сидят рядом со скелетами и раздутыми трупами, кишащими насекомыми, получая возможность в полной мере осознать все процессы изменения в природе. Они имеют возможность рассмотреть своё собственное отвращение и ненависть, и страх... Они получают шанс увидеть ужасную правду о том, что «И ты будешь там, где я».

Видя, как тело распадается, и размышляя о распаде, вы открываетесь к осознанию того, что есть место где-то глубоко внутри вас, которое не имеет ничего общего с телом, с его разложением. Подобные размышления и привели меня в начале 1963 года к работе с умирающими – я хотел, чтобы эти идеи стали доступны им. Я не врач. Я не медсестра. Я не юрист. Я не рукоположен в сан священника. Но я могу предложить другому человеку священное пространства и любовь. В этом любящем пространстве у них появляется возможность умереть так, как надо бы. Я не имею никакого морального права определять, как другой человек должен умереть. Каждый имеет свою собственную карму и свои представления. Моей работой вовсе не является вещать: «Вы должны умереть красиво!» или «Ты должен умереть так-то и так-то!». Я понятия не имею, как другой человек должен умирать.

Когда моя мать, моя родная мать, умирала, я помню, это было в 66-м, она лежала в больнице Бостона. Я наблюдал, как люди, приходящие к маме, все родственники и врачи, и медсестры говорили, что ей уже лучше, что она держится хорошо, а потом выходили из палаты и сообщали, что она не проживёт и недели. И я подумал: как странно, что человек переживает один из важнейших переходов в своей жизни, а при этом полностью окружён обманом. Можете ли вы услышать эту боль? Никто не в состоянии быть непосредственно с умирающим, потому что всем слишком страшно, даже раввину, всем, всем. Всем. И мы говорили с ней об этом. Она спросила, что я думаю о смерти? Я ответил, что не знаю. Я смотрю на тебя, и ты мой друг, и это выглядит так, как если бы я находился в здании, которое уже горит снизу, и ты тоже находишься там, и пожар разрастается. Наши дороги просто пересеклись в этом пространстве.

Позже, с Филлис, моей мачехой, я был открыт, и она могла спросить всё, что хотела. Я не говорил: «Теперь позвольте прочитать вам лекцию о смерти», потому что она не приняла бы этого. Но потом она сдалась, и это было похоже на пробивание яйца птенчиком. Появилось некое существо, оно было таким лучезарно красивым и настоящим, светлым и радостным. Это было оттого, что на каком-то глубоком интуитивном уровне она знала себя, но никогда не впускала себя такую в свою взрослую жизнь. А теперь она открылась для этого дивного существа, стала им. Я просто купался в её сиянии, и она в тот момент ушла на другую плоскость сознания, где мы были полностью вместе, разговаривая, существуя, а боль и процесс ухода были просто явлениями, которые происходили. В этот момент она уже не была занята умиранием, она просто была, а умирание происходило.

В последние минуты она сказала: «Ричард, посиди со мной». И я сидел, касаясь ногами края её кровати. Ее тело клонилось вперёд, так что я положил руку ей под грудь. Затем её тело стало заваливаться назад. Так что я стал поддерживать её под спину. Её голова падала, и я приложил к ней свою голову. Мы просто сидели вместе. Она сделала три вдоха, три действительно глубоких вдоха, и – ушла. Теперь, если вы прочитаете «Тибетскую книгу мёртвых», вы увидите, что обычно лама, оставляющий своё тело, сидит, находясь в сознании. Он делает три глубоких вдоха, а затем отходит.

Так кем же была моя мачеха? Откуда она знала, что и как ей следовало делать?

Рамана Махарши был великим индийским святым. Когда он умирал от рака, его преданные умоляли: «Бхагаван, лечись!..». Но Рамана Махарши ответил: «Нет, настало время отказаться от этого тела». Его преданные стали плакать. Они просили: «Бхагван, не оставляй нас, не оставляй нас!». А он посмотрел на их смятение и сказал: «Не будьте глупцами! Куда я могу от вас уйти?». Вы знаете, он говорил это почти так: «Ну чего вы шумите? Я всего лишь продаю старый семейный автомобиль».

Этот организм, в котором мы живём, и эго, отождествляющийся с ним, похожи на старый семейный автомобиль. Они являются функциональными структурами, в которых наша душа проходит через наши воплощения. Но после использования они отмирают. Самое правильное – просто позволить им отойти мирно и естественно – «отпустить их легко». Каждый человек есть Душа, и, когда тело и эго уходят, Душа остаётся жить, потому что она вечна. В конце концов, в какой бы ипостаси мы ни закончили нашу работу, наши души вольются обратно в Единое, вернутся к Богу, войдут в Бесконечность. В то же время, задачей каждой Души в череде воплощений является проработка кармы с использованием тела, эго и личности.


ВОСЬМЕРИЧНАЯ ВАННА СРЕДИННОГО ПУТИ

21 марта 2010

Они будут внушать вам чувство вины и призывать вас что-то делать, а что-то – нет. И если вы говорите, мол, я пойду домой медитировать, они смотрят на тебя, словно ты убиваешь маленьких детей. Должно быть, вы сталкивались с такими людьми. Им сложно сопротивляться, вы чувствуете себя какой-то гадюкой, если говорите, что собираетесь как раз во время, допустим, пикета пойти купаться.

Хочу рассказать примечательную историю. Я работал с бездомными в Нью-Йорке. Всё шло хорошо. И сева [служение] была хорошей, и работал я с полной отдачей. Мы занимались замечательным, полезным делом в течение нескольких лет. Я впитывал и перерабатывал страдания всем своим существом – стенания раздавались со всех сторон. А потом я работал с умирающими, и видел, что был в состоянии пребывать в одном пространстве с уходящими в мир иной, держа свое сердце открытым. Одна часть меня была заворожена космическими процессами с мощными силами изменения и пробуждения, позволяющими смерти быть. И в то же время моё сердце было полно сострадания к реальному человеку, испытывая и боль, и печаль – всё было там.

Это были моменты полноты жизни, такие же, как и другие, которыми я дорожил – моменты рождения, пробуждения. Потом я начал работать с другими видами страданий. И обнаружил, что медленно, постепенно, я обрёл способность смотреть прямо в глаза страдания и глубочайших чувств, я не боялся своих собственных эмоциональных реакций. Я не боялся разрыва моего сердца. Пусть оно разорвётся снова, пусть оно будет разбито – потому что его разрыв становился сбалансированным с невозмутимостью, которая сохранялась в самой глубине моего существа.

Я занимался работой со страданиями в течение многих лет, и это было моей садханой. Замечу, что сева при групповой, коллективной, работе со страждущими имеет свои особенности. Нужно помогать людям, при этом не теряя чувство юмора. Следовало работать сразу в трёх направлениях: во-первых, делать что-то для облегчения страданий. Во-вторых, расти духовно в процессе этой работы. И в-третьих, уметь пошутить вовремя. Если мы упустим одно из направлений, всё пойдёт насмарку. Вы не сможете делать своё дело достаточно хорошо, если будете ходить с печальным лицом, с постной миной – вы лишь добавите страданий к тягостному состоянию человека: «Господи, я приношу пользу, но я ненавижу всех!». В общем, имейте в виду, вы действительно можете попасть в критическое положение и испортить всё. А ещё я подумал: да, я способен облегчать страдания, но могу ли я всё ещё испытывать веселье, удовольствие, радость... И чувственность? Несомненно, чувственность ещё была присуща мне. Я отнюдь не покончил со всеми удовольствиями жизни. Всегда можно было найти что-то, что было бы немного лучше, чем иметь дело со страданиями.

Итак, я очень устал от тяжёлой и напряжённой работы в Новой Англии, а потому направился в Калифорнию. И я решил, что для моего собственного психологического и духовного роста, а также для чувственной разгрузки, мне не помешала бы гидромассажная ванна. Потому я поехал в Марин. Мало того, что это было просто хорошее место, там я мог найти горячую ванну. Мне нужно было побыть обнажённым, раскрепощённым, с такими же расслабленным людьми вокруг. Мне нужно было реализовать чувственность, поиграть с удовольствиями хоть какое-то время. Однако и здесь я собирался читать лекции – о бездомности в Нью-Йорке.

Горячая ванна должна была мне обойтись в $ 3000. Пришлось обсуждать с архитектором план переустройства дома, который я снимал – с учётом создания особенной ванной. А после этих переговоров я стал собираться на лекцию о бездомности. И в моей голове возник вопрос: надо ли сообщать этим людям о моей вожделенной ванне. Вы понимаете, в чём проблема? В какой степени мне следовало быть отделённым от слушателей? Дело было в том, что мне предстояло выступать не перед отвлечённой группой, классом, в количестве около 200 человек – это были люди, которые работали в приютах для бездомных или занимались политической деятельностью в этой сфере. И бездомные там тоже были. Но, в конце концов, я всё же сказал всем, что собираюсь оборудовать гидромассажную ванну. И я почувствовал, я мог чувствовать, что разбудил праведное осуждение. Вроде бы люди уже полюбили меня, но не могли справиться со своими чувствами – так бывает. «Почему он так поступает?». Они спроецировали на меня своё представление о «хорошем человеке». К примеру: он никогда не ходит в туалет. И я начал понимать, что, если вы сами не достаточно свободны, вы укрепляете психологический захват себя другими. Мне было трудно объяснить, что моя горячая ванна была частью моего служения бездомным. И я знал, что рационализирую ситуацию, в то же время понимая, что, по существу, прав и согласен жить с этой истиной.

И, скажу я вам, горячая ванна оказалась прекрасной. Она была сделана, в соответствии с моими фантазиями, восьмигранной – «восьмеричной», если вы знакомы с буддизмом. А на каждой стороне ванны я прикрепил стикеры: усилие, внимательность, понимание... Это была «восьмеричная ванна Срединного пути».

Рам Дасc: Я знаю из наших разговоров, что вы действительно переживали потерю за потерей. А теперь ещё болезнь вашего второго мужа... Да, вас постоянно одолевали шквалы страданий. Но вы ведь понимаете, что каждый раз, когда мы формируем привязанность к другому человеку, потери неизбежны – рано или поздно один из пары умрёт. Так что, в привязанности к человеку природой сразу заложена потеря. И это часть того, что делает привязанность и ценной, и страшной одновременно, что лишь усиливает её. Привязанность, на некотором уровне, выявляет изменчивую природу явлений – меняется всё и всё время. И это создаёт некоторую неопределённость.

Это чувствуют многие, боясь очень сильной любви, боясь своего страха и боли в любви, когда вы предвидите потерю. А когда есть потеря, есть, конечно, и глубокая скорбь. И от того, как мы встречаем горе, зависит следующее: горе может исцелять и укреплять нас, а может заканчиваться лишением и истощением. За годы мы узнали многое о горе. Мы поняли, что ответ на горе, когда человек «силён и стойко его переносит», когда он держится «молодцом», включает в себя его отрицание; и по большому счёту не является оптимальной стратегией для борьбы с состоянием траура. Моя собственная реакция на положение людей, которые скорбят – оказывать им необходимую поддержку в скорби, давая процессу исчерпать себя. Ведь это означает не просто горе утраты близкого человека, но горе утраты любой мечты в жизни. Вы многое вложили, а она где-то теряется. Существует непременная реакция на потерю, которая выливается в процесс огорчения. И правильно принять человека в его горе, позволить ему скорбеть. Если вы искренни, вы не можете не горевать при потере близкого так же, как не можете горевать, если несчастья не случилось. И вы не можете требовать, чтобы чувства приводились в соответствие с графиком. Вы должны понимать, насколько искренен человек в своём сердце. Сказать кому-то: «Не печалься, достаточно», потому что говорящий сам уже не чувствует печали, неверно – вовсе не обязательно приводить свои чувства в соответствие с настроением других. Но когда человек не скорбит, пребывая в гармонии со своей глубокой истиной, он, в конечном счёте, покрывает панцирем своё сердце, растёт его цинизм, а параллельно с ним – и страх. Страх будущего, страх какого-либо риска.

Так как вы проходите через процессы потерь, ваше отношение к происходящему, действительно, очень важно для вашего развития. И опять, с духовной точки зрения, все эти несчастья, в том числе онкология вашего мужа, – с точки зрения вашей души – это ситуации, предназначенные для вас, чтобы вы получили материал, благодаря которому вы можете расти, становясь чище, сильнее, свободнее, более открытой. Ваше сердце раскрывается, если вы приближаетесь к ситуации правильно. Следует развивать умение жить на двух уровнях одновременно. Один из них – где вы наблюдаете вселенную страдания. Вспомним историю Будды, когда женщина пришла к нему со своим умершим ребёнком и попросила Будду вернуть дитя к жизни. На что Будда ответил: «Хорошо, я сделаю это, если ты пройдёшь по селению и принесёшь мне горчичное семя из дома, который не посетила смерть». И пошла она, и не смогла найти дом, где ей не сказали бы: «Мой отец умер», «Мама...», «Мой ребенок умер»... И, наконец, она вернулась, признав реальный характер смерти. И она приняла произошедшее – смерть своего ребёнка. Она осознала принцип существования, когда жизнь и смерть идут рука об руку.

Так развивается контекстное признание страдания – страдания, которое, как и смерть, является частью ткани человеческих воплощений. Я не чувствую, что смерть – это враг, но – что смерть является частью вселенского процесса. Так же, как осень и зима не враги весны и лета. Они просто продолжают бытиё.

И ещё… поддержкой страдающему становится понимание и углубление веры в то, что существует душа, существует духовный контакт между душами, доступный людям. И в том, как вы развиваетесь в духовном плане, как вы относитесь к страданию, содержится возможность вашего роста. Размышляя и наблюдая, вы становитесь гораздо способнее физически переносить ситуацию, хотя ваше сердце разрывается. И будет ломка, и вы будете чувствовать депрессию, вы будете рыдать. И вы должны признать психологический процесс, который происходит. Но в то же время следует продолжать культивировать другую часть вашего существа. И вместо осуждающего вопрошания Бога: «Почему Ты сделал это?», скажите: «Позволь мне понять. Дай мне мудрости, чтобы понять и укрепиться через страдания. И ценить постоянное изменение, ведь всё в жизни является взаимосвязанным, весь круг от рождения до смерти».

24 сентября 2010

Выберите тот или иной способ фиксации дыхания и оставайтесь с ним. Обратите внимание на вдох. Обратите внимание на выдох. И обратите внимание на маленькие паузы при переходе от вдоха к выдоху, от выдоха к вдоху.

Сосредоточенно сохраняйте вашу осознанность при дыхании. Пусть остальные мысли приходят и уходят, кружатся и пролетают мимо подобно мошкам возле светильника.

Если вы замечаете появление каких-либо чувств в вашем теле, зафиксируйте их, а затем отпустите.

Если вы подумали о чём-то, отметьте появление мысли и отпустите её.

Вернитесь к дыханию. Вдох. Выдох. Мысль, что мы сидим на занятиях в школьном зале... набор мыслей. Обращайте на них внимание. Пусть они проходят мимо, проплывая как листья в ручье. Мечты, воспоминания... Мысли. Появляются, уплывают...

Внесите вашу осознанность обратно в дыхание. Глубже. Тише. Следуйте за дыханием. Следуйте за дыханием, вдох, момент разворота, выдох, момент разворота. Тишина в комнате. Обратите внимание на неё. Позвольте ей быть.

Вернитесь к дыханию. Дыхание является координационным центром, главным объектом. Остальная часть вселенной приходит и уходит. Проблемы приходят на ум. Обратите на них внимание. Внесите вашу осознанность обратно в ваше дыхание.

Это первый метод, который используется для начала осознавания того, кто ты есть. Вы можете практиковать его, где угодно, в любое время. Вам не нужны чётки-мала, вы не нуждаетесь в священниках, не надо ехать в ашрамы. Вам всего-навсего нужно ваше дыхание.

Дыхание – это дверной проём между формой и бесформенным, потому что между вдохом и выдохом, и между выдохом и вдохом, есть пространство.

21 августа 2013

Рам Дасс: Большинству людей ваши слова о том, что страдания – это благодать, кажутся совершенно непонятными. И мы должны иметь в виду как наши собственные страдания, так и страдания других людей. Потому что, конечно, различие является весьма серьезным, даже если мы понимаем, каким образом благодать страдания может быть элементом духовного пути, средством для пробуждения. И это хорошо для нас. Но совсем другое дело смотреть на чьи-то страдания и говорить, что это благодать. Благодатью является то, что человек может увидеть в своих страданиях, а затем использовать в своих интересах. Но подход к страданиям другого человека не может быть рационализирован таким же образом. Вы должны переходить на уровень страдающего человека, слышать его. Когда кто-то голоден, дайте ему пищу. Как сказал мой гуру: «Бог приходит к голодному человеку в виде еды». Вы даёте ему пищу, а затем, когда его живот наполнен, с ним можно поговорить и о Боге. Допустим, вы знаете из буддийских или других духовных учений, что причиной страданий является невежество в отношении природы дхармы. Но читать людям лекцию о дхарме, когда они голодны, просто неуместно – с позиции намерения завершения страданий.

Таким образом, трудно, действительно трудно, однозначно ответить на вопрос о благодати страдания. Сложность в том, что вы сами становитесь поглощенными страданием. Что означает, как вы понимаете, тенденцию в нас – относиться к страданию с отвращением. И поэтому вы хотите максимально отдалиться от него. Так что, если у вас болит зуб, вы становитесь зубной болью. Это не вы больше. Это – зуб. Поэтому и на страдания людей вы предпочли бы посмотреть по телевизору или даже встретиться с ними, но потом все же держаться на расстоянии. Потому что вы боитесь утонуть в чужих страданиях. Вы боитесь утонуть в боли, которая будет невыносимой. Но, фактически, это то, что вам нужно, что придётся принять, наконец. Потому что, если вы закроете своё сердце хоть от чего-либо во вселенной, считайте, что вы попались. В общем, вы должны впустить сострадание в себя. Это означает, что вам следует с открытыми глазами держать своё сердце открытым в аду. Вы должны быть в состоянии смотреть на то, что есть, говоря: «Да, верно». И всё это вместе взятое становится невыносимым. И таким образом, вы, о котором вы думаете, что это вы, не можете сделать этого. Но тот, кем вы являетесь на самом деле, может это сделать. А тот, кто думает, что это вы, умирает в процессе.

Недавно я работал с парой... они пошли в кино, а когда вернулись, их дом уже сгорел, и трое их детей сгорели там же. Три, пять и семь лет. Она – из мексиканских католиков, а он – кавказец, протестант. И они реагируют совершенно по-разному. Она пребывает в глубоких духовных переживаниях и разговаривает с детьми на других планах, а он полон отрицания, гнева и чувства неполноценности. Эта ситуация настолько невыносима, что вы никогда не соотнесли бы её ни с каким другим человеком, но так случилось. В дальнейшем мать сможет выйти из этого состояния на гораздо более глубоком духовном уровне – более осознанной, более развитой личностью. А он, поскольку проходил ситуацию через отрицание, может, в конечном счёте, стать ещё более ограниченным и закрытым, потому что не смог принять страдания. Он не мог открыться ему. Он оттолкнул его, чтобы сохранить своё здравомыслие.

В некотором смысле, существует процесс, в котором страдание требует, чтобы ты умер в нём или изменил своё представление о себе. Когда вы говорите: я не могу этого вынести, кто этот «я»? Святых Индии называют «живыми мертвецами», потому что умерли те, кто думал, что это были они. И ещё говорят о святых, что для них все люди – их дети. Так что, каждый, кто умирает – это их умирающий ребёнок. Вам легко сказать: «Ну, это не мой ребёнок», или «Это же не мой брат или друг».

Стихотворение Тик Нат Хана из «Молитв о Земле», должно быть, знакомо большинству из вас, но по-прежнему каждый раз, когда его читаю, я восхищаюсь. Думаю, оно того стоит.

– сострадания дверь.