Различение: социальная критика суждения1 Пьер Бурдье

Перевод О.И. Кирчик

Научное редактирование – Н.А. Шматко, В.В. Радаев
Трехмерное пространство

Первичные различия, позволяющие выделять большие классы условий существования,

обоснованы общим объемом капитала [volume global du capital], понимаемым как

совокупность ресурсов и власти, которыми можно реально воспользоваться: экономический

капитал, культурный капитал, социальный капитал. Так, различные классы (и группы внутри

класса) выстраиваются от тех, кто лучше всего обеспечен одновременно экономическим и

культурным капиталом, к тем, кто более всего обделен в этих двух отношениях.

Представители либеральных профессий, имеющие высокие заработки и престижные

дипломы, в большинстве случаев (52,9%) происходящие из господствующего класса

(либеральные профессии или высшие управленческие кадры), много получающие и много

потребляющие как материальных, так и культурных благ, противостоят почти по всем

параметрам мелким служащим, имеющим невысокую квалификацию, происходящим часто

из средних и низших классов, мало получающим и мало тратящим, посвящающим большую

часть времени ремонту своей машины и работе по дому. С еще большей очевидностью они

противопоставляются рабочим, квалифицированным или низкоквалифицированным, и в

особенности – чернорабочим и сельскохозяйственным рабочим, имеющим наименьшие

заработки, не обладающим дипломом об образовании и вышедшим – почти все без

исключения (90,5% сельскохозяйственных рабочих и 84,5% чернорабочих) – из рабочих

классов.

Различия, основанные на общем объеме капитала, почти всегда скрывают, как для

обыденного, так и для «научного» познания, вторичные различия. Так, внутри каждого

класса, определяемого по общему объему его капитала, выделяются подклассы, различия

между которыми основаны на структуре активов [structures patrimoniales], т.е. различных

формах распределения совокупного капитала между отдельными его видами. Принять в

расчет структуру всех активов – а не только, как это всегда имплицитно делалось, основного

для данной структуры типа капитала, к примеру: «происхождение», «богатство» или

«талант», как говорили в XIX в., – значит провести более точные границы и одновременно с

этим увидеть специфические черты самой структуры распределения между различными

видами капитала. Эта структура может быть симметричной (как в случае либеральных

профессий, где высокий уровень доходов сочетается с большим культурным капиталом) или

асимметричной (как у преподавателей вузов или владельцев частных предприятий,

характеризующихся доминирующим типом капитала: культурным – в первом случае,

P. 128–129, 189–199, 200, 201–204, 204–208, 209–211, 214–219, 221–224, 227–228, 229–230

(с небольшими купюрами за счет текста, набранного в оригинале петитом). Подбор страниц

осуществлен Д. Граски, см.: Bourdieu P. Dinstinction: A Social Critique of the Judgement of

Taste // Social Stratification: Class, Race, and Gender in Sociological Perspective / D. Grusky

(ed.). Boulder: Westview Press, 1994. P. 404–429.

_
26

экономическим – во втором). Можно видеть, таким образом, два множества гомологичных

позиций. Подклассы, воспроизводство которых зависит от экономического капитала, чаще

всего наследуемого: промышленники и крупные коммерсанты на высшем уровне,

ремесленники и мелкие коммерсанты – на среднем, противопоставляются группам,

имеющим наименьший (относительно, конечно) экономический капитал, их воспроизводство

зависит в основном от культурного капитала: профессура на высшем уровне, учителя – на

среднем.

Вероятно, стоит напомнить, что описываемое здесь социальное пространство, которое мы

представляем в виде схемы, – это абстрактное изображение, являющееся продуктом

особого конструирования и дающее, подобно топографической карте, общий обзор, взгляд

на совокупность точек, с которых обычные агенты (в том числе социолог или сам читатель в

их обыденной жизни) видят социальный мир. Делая доступными взгляду одновременно – и в

этом заключается его эвристическая ценность – все позиции, которые иначе никогда не

могут быть постигнуты агентами в их совокупности и многообразии их отношений,

социальное пространство предстает по отношению к практическому пространству

повседневного существования с его дистанциями, которые сохраняются или подчер-

киваются, и с его близкими соседями, которые могут быть более далеки, чем незнакомцы –

тем же, чем геометрическое пространство является для годологического2 пространства

обыденного опыта, с его пробелами и разрывами. Но важнее всего, без сомнения, то, что

вопрос об этом пространстве поставлен в самом этом пространстве, что на это пространство,

чью объективность невозможно отрицать, у агентов есть свои точки зрения, которые зависят

от занимаемых ими позиций и в которых часто выражается их желание его преобразовать

либо сохранить в неизменном виде. Таким образом, многие слова, используемые наукой для

обозначения конструируемых ею классов, заимствованы из обыденного языка, где они

служат для выражения представлений, зачастую полемических, которые различные группы

имеют друг о друге. Стремясь ко все большей объективности, социологи почти всегда

забывают, что классифицируемые ими «объекты» сами способны производить практики,

объективно поддающиеся классификации, а кроме того, не менее объективные операции

классифицирования, в свою очередь поддающиеся классификации. Разделение на классы,

осуществляемое социологией, возводит к общему корню производимые агентами

классифицируемые практики и классифицирующие суждения, которые они выносят

относительно своих или чужих практик: в действительности, габитус [habitus] является

одновременно системой классификации [principium divisionis] этих практик. Именно в

соотношении между этими двумя способностями, определяющими габитус, – способности

производить классифицируемые практики и их продукты и способности различать и

оценивать эти практики и эти продукты (вкус) – формируется представление о социальном

мире или пространство стилей жизни.

Отношение, которое устанавливается между соответствующими характеристиками

социального и экономического положения (объем и структура капитала в их синхронном и

диахронном срезах) и отличительными чертами, ассоциируемыми с той или иной позицией в

физиологии для обозначения соединения между нейронами. Курт Левин использовал его

для описания пространства. Различая физическое и годологическое пространство, он

соотносил последнее с субъективным измерением близости и дальности целей для субъекта

[o годологическом пространстве Левина см.: Сартр Ж.-П. Воображаемое. Феномено-

логическая психология воображения. СПб.: Наука, 2001]. – Прим. перев.

пространстве стилей жизни, становится внятным лишь посредством конструирования

габитуса как порождающей формулы, позволяющей объяснить классифицируемые практики

и их результаты и вместе с тем суждения, относимые к тому или иному классу, которые

преобразуют эти практики и результаты в систему отличительных знаков. Говоря об

аристократическом аскетизме преподавателей или о притязательности мелкой буржуазии,

мы не только описываем указанные группы с помощью того или иного их свойства, пусть

даже наиболее важного из них, – тем самым мы пытаемся обозначить порождающий

принцип всех их свойств и суждений относительно их собственных свойств или свойств

других индивидов. Инкорпорированная необходимость [nécessité incorporée], преобразован-

ная в диспозицию [disposition], лежащую в основе осмысленных практик и оценок,

способных придавать смысл таким образом порожденным практикам, – габитус как основная

и переносимая диспозиция находит всеобщее и систематическое применение,

распространяющееся за пределы приобретенного опыта, за пределы необходимости,

неотделимой от условий обучения. Таким образом, габитус ответствен за то, что

совокупность практик агента (или группы агентов, являющихся продуктом сходных

условий) имеет систематический характер, являясь результатом применения идентичных

(или взаимно конвертируемых) схем, и одновременно с этим систематически отличается от

практик, образующих другой стиль жизни.

Вследствие того, что различные условия существования производят различные габитусы,

или системы порождающих схем [système de schèmes générateurs], применимые путем

простого переноса к самым разным сферам практик, – практики, порожденные различными

габитусами, предстают как организованные конфигурации свойств, выражающих различия,

которые объективно вписаны в условия существования в виде систем дифференциальных

расхождений. Воспринимаясь агентами, наделенными схемами восприятия и оценки,

необходимыми для того, чтобы улавливать, интерпретировать и оценивать свойственные им

черты, эти конфигурации действуют как стили жизни3.

Структурирующая структура, организующая практики и их восприятие, габитус является

также структурированной структурой: принцип деления на логические классы,

организующий восприятие социального мира, сам является результатом воплощения деления

на социальные классы. Положение [condition] каждого класса определяется одновременно

через внутренне присущие ему свойства [propriétés intrinsèques] и через реляционные

свойства [propriétés relationnelles], которыми оно обязано своему месту в системе условий

существования, являющейся также системой различий, различающихся позиций [positions

différentielles]. Иными словами, каждая позиция определяется через все то, что отличает ее от

всего того, чем она не является, и, в особенности, от всего того, чему она

противопоставляется: социальная идентичность определяется и утверждается в различии.

Это означает, что вся структура системы условий существования, как она реализуется в

опыте той или иной позиции, занимающей определенное место в этой структуре, с

неизбежностью оказывается вписанной в диспозиции габитуса: основные оппозиции

структуры условий существования (высокий/низкий, богатый/бедный и т.д.) предстают как

фундаментальные принципы структурирования и восприятия практик. Являясь системой

схем, порождающих практики, габитус систематически выражает свойственные классовому

положению необходимость и свободы, а также различие, конституирующее позицию.

Габитус улавливает различия в положении класса в форме различий между

классифицируемыми и классифицирующими практиками (как продуктами габитуса),

действуя в соответствии с принципами дифференциации, результирующими эти различия, а

потому с ними объективно согласованными и готовыми воспринимать их как нечто

естественное. Если мы считаем нужным подчеркнуть, отрицая любую форму
3 Отношение между условиями существования и практиками или смыслом практик не

должны объясняться ни в логике механизма, ни в логике сознания.

_

28

механистического подхода, что повседневный опыт социального мира есть познание, то не

многие теории «осознавания» [prise de conscience], поскольку первичное знание есть

неузнавание, а значит, – признание порядка, установленного также и в головах. Стили жизни

являются систематической производной от габитусов: взятые в их взаимосвязи согласно

схемам габитуса, они становятся системами социально маркированных знаков

(«благородный», «вульгарный» и т.д.). Диалектика условий и габитусов лежит в основе

алхимии, трансформирующей распределение капитала – или баланса соотношения сил – в

систему распознаваемых различий, отличительных свойств, иначе говоря, в распределение

символического (легитимного) капитала, чья объективная истина остается не узнанной.

В качестве структурированных продуктов (opus operatum), произведенных одной и той же

структурирующей структурой (modus operandi)4 ценой обратных переводов, продиктованных

логикой, присущей различным полям, все практики и продукты практик данного агента

объективно согласованы между собой, без какого бы то ни было намеренного стремления к

связности, и объективно синхронизированы, вне всякой сознательной координации, с

практиками всех членов того же класса. Габитус непрерывно порождает практические

метафоры или, говоря другим языком, переносы (среди которых перенос двигательных

навыков представляет собой лишь частный пример), а лучше – систематическое

транспонирование, требуемое особыми условиями воплощения габитуса на практике. Так,

аскетический этос [ethos ascétique], который, согласно нашим ожиданиям, будет всегда

выражаться в бережливости, в определенном контексте может проявиться как особая манера

использования кредита. Практики одного и того же агента и, более широко, практики всех

агентов одного и того же класса обязаны сродством стиля [l’affinité de style], благодаря

которому каждая из них становится метафорой любой u1076 другой из их числа, тому

обстоятельству, что они [практики] являются продуктом переноса одинаковых схем действия

из одного поля в другое. Подобно такому аналоговому оператору, каким является габитус,

диспозиция, называемая «почерк», иначе говоря, индивидуальная манера писать буквы,

всегда производит одинаковое письмо: несмотря на разницу размера, материала или цвета,

зависящих от носителя – листка бумаги или классной доски, или от инструмента – ручки или

куска мела, т.е. несмотря на разницу используемых средств, графические начертания

немедленно обнаруживают свое сходство, так же как совокупность черт стиля или манеры,

по которым узнают художника или писателя так же безошибочно, как человека по походке.

Систематичность наблюдается в opus operatum вследствие того, что она заложена в modus

operandi. Так, если она характеризует совокупность «собственных свойств» [propriétés5] – и

собственности, – которыми окружают себя индивиды или группы: дома, мебель, картины,

книги, автомобили, алкоголь, сигареты, духи, одежда; и практик, посредством которых они

демонстрируют свое отличие: спорт, игры, культурные развлечения, – то лишь потому, что

систематичность имеется в изначально синтетической целостности габитуса,

унифицирующем и порождающем принципе любых практик. Вкус, склонность и

способность данного класса к присвоению (материальному и (или) символическому)

классифицированных и классифицирующих объектов или практик, является порождающей

формулой, лежащей в основе стиля жизни – целостного множества отличительных

предпочтений, выражающих, следуя специфической логике каждого из символических

подпространств (мебель, одежда, речь или телесный экзис [hexis corporelle]) одну и ту же
4 Opus operatum (лат.) – «произведения», «результаты действия»; modus operandi (лат.) –

«способы действия». – Прим. перев.

5 Бурдье играет здесь на двух значениях слова «propriété», обозначающего во французском

языке, с одной стороны, «свойство, особенность» и с другой – «собственность, владение». –

выразительную интенцию. Каждый аспект стиля жизни «символизирует вместе» с

остальными, – как говорил Лейбниц, – и символизирует все остальные: мировоззрение

старого ремесленника-краснодеревщика, его способ распоряжаться своими деньгами,

временем или своим телом, его речь и предпочтения в одежде целиком содержатся в его

этике скрупулезной и безупречной работы, аккуратности, тщательной отделки,

законченности, а также в его эстетике работы ради самой работы, для которой мерой красоты

его произведений служат вложенные в них тщательность и терпение.

В основе системы хорошо сочетающихся свойств, что верно также и для индивидов

(говорят: «они так подходят друг другу», а друзья любят подчеркивать, что у них

одинаковые вкусы), лежит вкус, система классифицирующих схем, которые могут быть

осознаваемы лишь частично, хотя по мере восхождения по иерархической лестнице стиль

жизни начинает занимать все более важное место в том, что Вебер называет «стилизацией

жизни». Именно вкус лежит в основе этой взаимной выверенности черт, ассоциируемых с

определенным человеком, которая рекомендовалась древней эстетикой для их взаимного

усиления: бесчисленные сведения о себе, которые осознанно или неосознанно выдает

человек, бесконечно удваивают и подтверждают друг друга, предлагая опытному взгляду

наблюдателя удовольствие сродни тому, какое доставляют любителю искусства симметрии и

соответствия, вытекающие из гармоничного распределения избыточных элементов. Эффект

сверхдетерминации, возникающий как следствие этой избыточности, ощущается с тем

большей силой, что различные черты, которые необходимо отделить друг от друга при

наблюдении или измерении, для обыденного восприятия сливаются между собой: каждый

предоставляемый практикой элемент информации (как, например, суждение о живописи)

искажается – и в случае отклонения от правдоподобия исправляется – под влиянием

совокупности черт, замеченных ранее u1080 или в то же время. Поэтому исследование,

стремящееся разобщить различные черты (отделяющее, например, высказывания от манеры

их произнесения), вырвать их из системы соотносительных признаков, имеет тенденцию

преуменьшать по всем параметрам разницу между классами и особенно расстояние между

мелкой буржуазией и буржуазией: в обычной обстановке, свойственной буржуазному образу

жизни, банальности об искусстве, литературе или кино произносятся важным и хорошо

поставленным голосом, с медленной и непринужденной дикцией, сочетаясь со сдержанной

или уверенной улыбкой, выверенными жестами, костюмом хорошего покроя и буржуазным

салоном того, кто их произносит.

Итак, вкус является практическим оператором преобразования вещей в отличные и

отличительные знаки, непрерывных распределений по дискретным оппозициям; он

переносит различия, вписанные в физический строй тел [ordre physique], в символический

строй [ordre symbolique] значимых различий. Вкус преобразует объективно классифици-

рованные практики, через которые (с его помощью) обозначается социальное положение, в

классифицирующие практики, иными словами, – в символическое выражение классовой

позиции одним лишь фактом их одновременного и взаимосвязанного восприятия в

соответствии с социальными схемами классификации. Таким образом, он лежит в основе

системы отличительных признаков, которая предназначена восприниматься как

систематическое выражение того или иного класса условий существования, т.е. как особый

стиль жизни, всяким, кто обладает практическим знанием связей между отличительными

знаками и позициями в их распределении – между пространством объективных свойств,

являющимся результатом научного конструирования, и не менее объективным

пространством стилей жизни, которое существует как таковое в обыденном опыте и для

него. Такая система классификации есть лишь результат инкорпорирования структуры

социального пространства в том виде, в каком она предстает исходя из опыта какой-то

определенной позиции в этом пространстве. Она служит принципом приспособления

практик к закономерностям, присущим определенному положению (в границах

экономически возможного и невозможного, которые логика этой системы стремится

30

воспроизвести). Этот принцип непрерывно трансформирует потребности в стратегии, а

детерминированности, совокупность «выборов», формирующих стили жизни,

классифицированные и классифицирующие, чей смысл, т.е. ценность, зависит от положения

в системе оппозиций и корреляций.6 Нужда, ставшая добродетелью, – вкус постоянно

склоняет к тому, чтобы делать из нужды добродетель, побуждая осуществить «выбор»,

который соответствовал бы условиям, продуктом которых он является: как мы видим во всех

случаях, когда вследствие изменения социального положения условия, в которых габитус

был сформирован, не совпадают с условиями, в которых он функционирует, и когда можно

оценить силу его действия, именно вкус к необходимому [goût de nécessité] или вкус к

роскоши [goût de luxe], а не уровень достатка, обусловливает практики, объективно

приспособленные к имеющимся ресурсам. Вкус – это то, благодаря чему мы имеем то, что

любим, потому что любим то, что имеем, иными словами, это те свойства, которые приданы

нам de facto в распределениях и приписаны нам de jure в классификациях.

Гомология между пространствами

Учитывая вышесказанное и особенно тот факт, что порождающие схемы габитуса

применимы, путем простого переноса, к самым разным областям практики, становится ясно,

что практики или блага, ассоциируемые с различными классами в различных областях

практики, организованы в соответствии со структурами оппозиций, совершенно

гомологичными между собой, вследствие того, что все они гомологичны пространству

объективных оппозиций между условиями существования классов. Не претендуя показать

здесь, на нескольких страницах, то, что будет установлено всем последующим изложением,

но чтобы дать общий обзор всей совокупности связей, которая рискует быть сокрытой при

детальном анализе, мы ограничимся тем, что обрисуем, весьма схематично, каким образом

два основных u1087 принципа организации социального пространства определяют структуру и

изменение пространства видов культурного потребления и, беря шире, всего пространства

стилей жизни, одним из аспектов которого эти виды являются. В области культурного

потребления основная оппозиция устанавливается, исходя из общего объема капитала,

между видами потребления, считающимися благородными уже в силу своей редкости и

характерными для групп, обладающих одновременно наибольшим экономическим и

культурным капиталом, и видами потребления, социально обозначенными как вульгарные в

силу их доступности и распространенности и характерными для наиболее обделенных в

этих двух отношениях групп. При этом промежуточное положение занимают практики,

которые воспринимаются как претенциозные в силу явного несоответствия между

амбициями и реальными возможностями. Положению доминируемых, для которого

характерно, с точки зрения доминирующих, сочетание вынужденной аскезы и

необоснованной вседозволенности, доминирующая эстетика, наиболее полным выражением

которой являются произведения искусства и склонность к прекрасному, противопоставляет

сочетание обеспеченности и аскезы, т.е. избирательный аскетизм как намеренное

ограничение, экономия средств, скромность, сдержанность, которые утверждаются в этом

абсолютном проявлении превосходства, каким является непринужденность в напряженной

ситуации.

акторов, парадоксальным образом упускает из виду экономические условия формирования

экономических диспозиций, тем самым отказывая себе в том, чтобы по-настоящему

объяснить системы предпочтений, определяющие субъективные выгоды, не сравнимые и

отличные друг от друга.
31

Эта фундаментальная оппозиция уточняется в зависимости от структуры капитала. Так, в

зависимости от имеющихся в их распоряжении средств присвоения, исключительно или

главным образом культурных, с одной стороны, и скорее экономических – с другой, и в

зависимости от различных форм отношения к произведению искусства, которые от них

проистекают, различные фракции господствующего класса оказываются ориентированными

на культурные практики, столь различные как по своему стилю, так и по предмету, и подчас

столь откровенно антагонистические (как если сравнить практики «интеллектуалов» и

«буржуа»7), что мы, в конце концов, забываем, что они являются вариантами одного и того

же основополагающего отношения к необходимости и к тем, кто ей подчиняется, и что они

движимы общим стремлением к эксклюзивному присвоению легитимных культурных благ и

получаемых ими выгод от отличия. В противоположность представителям доминирующих

групп, ищущим в искусстве отрицание социального мира и склонным к гедонистической

эстетике непринужденности и легкости, которую символизируют бульварный театр и

импрессионистская живопись, представителям доминируемых групп («интеллектуалам») в

эстетике близко то, что в ней есть сугубо аскетичного, в силу чего они склонны

поддерживать все художественные революции, совершаемые во имя чистоты и очищения,

отрицания буржуазного вкуса к приукрашиванию и выставлению напоказ, будучи при этом

склонными к пессимистическому представлению о социальном мире вследствие диспозиций,

связанных с их статусом бедных родственников.

Очевидно, что искусство является наилучшей почвой для такого очищения, но в

действительности нет такой области практики, где интенция подвергнуть очищению,

утончению, сублимации примитивные импульсы и первичные нужды не могла бы

осуществиться, нет такой области, где «стилизация жизни», т.е. примат формы над

касается языка, это оппозиция между простонародным прямодушием («правда в глаза») и

высоко цензурированным языком буржуазии, между стремлением к красочной

выразительности или желанием произвести впечатление и сдержанностью и наигранной

простотой (litotes, по-гречески). Та же экономия средств в использовании языка тела:

жестикуляция и спешка, мины и мимика противопоставлены неспешности – как у Ницше8,

«неспешные жесты, неспешный взгляд» знати – сдержанности и невозмутимости,

посредством которых подчеркивается превосходство. И нет такой области вкусов, вплоть до

самых примитивных, которая не была бы организована в соответствии с этой

фундаментальной оппозицией, антитезой между количеством и качеством, обжорством и

изысканными блюдами, существом и манерами, содержанием и формой.