Российская академия наук

Если до террористических актов Дж. Буш «не осознавал американской миссии», то после них это осознание пришло. Он стал «президентом с миссией» и истолковал ее в соответствии со своим пониманием предназначения США. В обращении к нации на следующий день после террористических актов Дж. Буш заявил, что США не будут делать различий между теми, кто спланировал атаки, и теми, кто укрывает на своей территории террористов. Соединенные Штаты брали на себя широкие обязательства «по преследованию террористов и тех, кто их укрывает и спонсирует». Это могло рассматриваться как начало «войны без границ» (территориальных и временных), отход от тактики нанесения целевых ударов возмездия¹.

Президент решил, что борьба с терроризмом будет главным приоритетом деятельности администрации, независимо от того, как долго она продолжится. Он заявил: «Наша ответственность перед историей нам ясна: ответить на эти атаки и избавить мир от зла». Дж. Буш обрисовал свою миссию как главы государства и миссию Америки как план Господа². Предложенная администрацией форма борьбы с терроризмом (фактическое объявление войны ряду государств) была положена в основу международной стратегии США - «доктрину Буша».

В американской печати борьба США с международным терроризмом сразу же получила определение «крестового похода» - любимый у многих неоконсерваторов термин. После окончания холодной войны они признали, что время крестовых походов закончилось, но в начале нового века они решили вернуться к ним как к эффективному способу реализации идеи мессианства. В одном из заявлений для прессы президент Буш сказал: «Этот крестовый поход, эта война против терроризма будет длительной». Однако впоследствии от этого термина пришлось отказаться, так как такое определение политики США было негативно воспринято в исламском мире, где крестовые походы продолжают ассоциировать с походами европейских крестоносцев в средние века. Помощники президента дали разъяснения по этому вопросу и принесли извинения.

Заявленная доктрина была почти ультимативной, однако появились благоприятные возможности придать новый импульс взаимодействию с отдельными странами, в отношениях с которыми до этого существовали трудности. В этом Дж. Буша поддерживал государственный секретарь К. Пауэлл, выступавший за создание коалиции. Президент понимал, что для этого требовалось четко сформулировать американские интересы, определить, что США хотели от своих партнеров, включая обмен развединформацией, замораживание счетов террористов, помощь в проведении военной операции. В одном из выступлений Дж. Буш заявил: «Это не только атака против Америки, но атака против цивилизации и демократии. Впереди долгая война, война, в которой мы должны победить. Мы действуем вместе с остальным миром. Мы хотим создать коалицию, которая будет действовать в течение длительного времени». В этом с ним не соглашались «ястребы», оппоненты К. Пауэлла (Р. Чейни, Д. Рамсфелд и П. Вулфовиц), но президент проявил твердость в данном вопросе, несмотря на то, что ему была очень близка идея «одинокой сверхдержавы» или «мирового шерифа», не связанного никакими правилами и обязательствами³.

В ходе дискуссий в администрации, как и в период предвыборной кампании, на президента оказывали влияние сторонники гегемонии и широкомасштабной военной кампании Д. Рамсфелд и Р. Чейни и сторонники лидерства и тактики нанесения ограниченных ударов из Государственного департамента. Дж. Буш идейно ближе к «ястребам», часто высказывается в духе консерваторов времен Рейгана. Хотя он и признал необходимость создать коалицию стран для борьбы с терроризмом, он неоднократно заявлял, что не хочет, чтобы другие страны диктовали условия США: «В какой-то момент мы можем остаться одни. Меня это не тревожит. Мы – Америка». Именно эти слова президента позволили Пентагону и ЦРУ чувствовать себя уверенно при планировании военной операции в Афганистане, а затем позволили одержать верх в решении иракского вопроса. Слова Дж. Буша были серьезно восприняты Р. Чейни, который впоследствии заявлял, что США будут действовать в одиночку, когда необходимо, представлял это как окончательную официальную позицию администрации⁴.

Первые заявления Дж. Буша и других представителей администрации, сделанные после террористических актов, вызвали сложную реакцию в мире, в том числе, среди европейских союзников. Предложенная трактовка войны с терроризмом устраивала не всех, хотя в то время разногласия не проявились в полном объеме. Предвидя сложности во взаимоотношениях с союзниками и несоюзниками, К. Пауэлл убедил президента внести изменения в последующие официальные заявления. При подготовке речи Дж. Буша в Конгрессе К. Райс и К. Пауэлл предложили изменить ту часть выступления, где говорилось о том, что США не будут делать различий между террористами и теми, кто их укрывает. Была предложена менее категоричная формулировка: «и теми, кто продолжает их укрывать», тем самым, оставалась возможность отдельным странам порвать с прошлым и не причислять себя к «оси зла». Без изменения, считал К. Пауэлл, слова президента могли означать объявление войны всему миру.

Если до 11 сентября 2001 года Дж. Буш выглядел как политик, не готовый к такому серьезному повороту в жизни страны, то с этого момента он вел себя как настоящий мировой лидер. На глазах росла уверенность президента, его стремление доказать самому себе и окружающим, что он лидер сверхдержавы и нации-мессии. Готовясь к выступлению в Конгрессе 20 сентября 2001 года, президент Буш сказал прибывшему в Вашингтон премьер-министру Великобритании Т. Блэру: «Я знаю абсолютно точно, что я хочу сказать, как это сказать и что делать». - Блэр был удивлен. – «Я понимаю, что любая моя речь будет теперь “речью всей моей жизни”»⁵.

Итак, доктрина была провозглашена. Это – доктрина войны, широкомасштабной и долгой, в результате которой США хотят одержать не только обычную победу над врагом, но и завершить глобальную миссию. Такая доктрина удовлетворяет одних, но вызывает серьезную критику у других. Ведутся острые дискуссии о том, стоит ли обременять страну такой стратегией. Постараемся разобраться в том, кто и как оценивает доктрину Буша, какие идеи составляют ее основу.
Начало правления

Пытаясь исправить просчеты президентской кампании 1996 года, когда Р. Доул проиграл Б. Клинтону, республиканцы более основательно занялись разработкой внешнеполитической программы. Сенатор Доул напугал избирателей воинственной внешнеполитической программой, говорил так, будто холодная война не закончилась и необходимо не расслабляться и продолжать борьбу. Главными были тезисы об исключительном положении США и о праве оказывать определяющее влияние на мировое развитие, об американской военной мощи как основе международной деятельности, которую надо использовать мудро и строго в соответствии с национальными интересами. Его демократический оппонент Б. Клинтон строил предвыборную программу с акцентом на экономике и внутренних проблемах, но, победив, ринулся во внешнюю политику, используя все возможности, в том числе военные, занялся регулированием международных отношений в масштабах даже более широких, чем в планах республиканцев.

При обсуждении глобальной стратегии США рассматриваются либеральный и консервативный варианты, хотя в разработанных стратегических документах ни тот, ни другой не присутствуют в чистом виде. В предложенном при администрации Клинтона либеральном варианте глобальной стратегии были и элементы консервативного: гегемонизм в трактовке роли США и методов мирорегулирования; усиление фактора военной силы; игнорирование роли отдельных международных организаций (ООН); использование принципа баланса сил в евразийской политике; тенденция к модификации режима безопасности в одностороннем порядке. Именно во времена Клинтона получили распространение идеи «новой американской империи демократического типа» и либеральной гегемонии, а разработанные Стратегия вовлеченности и участия и Стратегия национальной безопасности содержали идеи, высказывавшиеся республиканскими политиками и консервативными политологами. Морализм демократов прикрывал жесткость планов США⁶.

Отсутствие четких границ международной деятельности и вовлеченность в дела второстепенных стран стало основным объектом критики демократов во время президентских выборов в 2000 году. Однако радикально менять внешнеполитическую стратегию республиканцы не стали, да и не могли: добровольно отказаться от роли мирового регулятора руководство США не могло (и не хотело) в силу традиции и желания выполнить историческую миссию.

В ходе предвыборной кампании Дж. Буш и его ближайший внешнеполитический советник К. Райс заявляли о том, что США не отрицают важность сохранения партнерских отношений с ведущими мировыми державами. Дж. Буш заявлял следующее: «Первый соблазн - уйти от активного участия в мировых делах, замкнуться в гордой изоляции и протекционизме. В мире, который зависит от Америки, способной примирить старых врагов и сдержать старые амбиции, это путь к хаосу. При таком подходе нам придется отойти от наших союзников и отказаться от наших идеалов. Оставленный нами вакуум силы приведет к появлению соблазна бросить Америке вызов. В долгосрочной перспективе это чревато стагнацией Америки и неуправляемостью мира»⁷.

Придя к власти, республиканская администрация сохранила в качестве основополагающих положения о том, что мир однополярен, США – единственная сверхдержава, американские демократические институты и ценности — самые передовые и наиболее привлекательные для других стран, желающих идти по пути прогресса, рыночной экономики и демократии. Из этого выводилась основная цель внешней политики США: закрепить победу в холодной войне и сконструировать современный международный порядок таким образом, чтобы он отвечал идеалам и интересам Америки, сохранял ее лидерство, позволял ей использовать максимум влияния на все мировые процессы, в жизненно важных регионах, на отдельные страны. В более конкретном изложении эта цель сводилась к следующему: сделать все, чтобы продлить сложившееся благоприятное для США положение, еще более укрепить американские позиции в мире, создать условия, при которых вызов (или угроза) их политическому, экономическому и военному могуществу были бы сведены к минимуму, и США могли бы в течение весьма продолжительного периода регулировать новые вызовы, в случае их появления. Президент Буш и представители администрации, как и их предшественники-демократы, заявили, что ХХI век будет веком Америки, и любые попытки подорвать могущество США, угрожать их безопасности будут пресекаться всеми доступными способами.

Таким образом, поначалу республиканская администрация не представила новой внешнеполитической доктрины, а подтвердила основные положения глобальной стратегии США, разработанной при Клинтоне, придав им больше категоричности и ультимативности. Хотя придумать что-либо новое было трудно, но возможно. Для этого оставались два пути: или отказаться от настойчивого (даже принудительного) глобального регулирования, от выполнения исторической миссии, или сохранить наступательный характер политики США, не сбавлять темпа и масштабов, чтобы не дать возможность другим державам усилить свои позиции и сплотиться на альтернативной платформе. Предпочтение было отдано второму пути, хотя в государственном департаменте существовала оппозиция усилению гегемонистских тенденций. Президент Буш, идейно более близкий к рейгановскому типу поведения, учитывая позиции противоборствующих групп в администрации (линия Государственного департамента и Министерства обороны) и советы представителей академического сообщества, пошел на компромисс. Он предпринял дипломатические шаги, заявил о готовности США сотрудничать с ведущими державами, включая Россию, совершил турне по Европе, встретился с президентом России, активизировал деятельность в отношении Китая. Эти действия были призваны снизить негативный эффект от весьма воинственных заявлений представителей администрации.

Трудно сказать, сколь долго Дж. Буш продолжал бы лавировать между двумя конкурирующими группировками (по замечаниям отдельных журналистов, в администрации шла настоящая «окопная война»), метаться между соблазном ни в чем себя не сдерживать и стремлением создать образ «благожелательного гегемона» (что не удалось сделать администрации Клинтона), если бы не события сентября 2001 года. Они усилили позиции «ястребов»: была объявлена война до победы (даже в одиночку, если придется), что нравилось Бушу, вносило окончательную ясность в действия США, многое оправдывало и облегчало (вторжение на территорию суверенных стран, насильственное свержение реакционных режимов, изменение международного режима безопасности).

Первый этап международной антитеррористической кампании, начатый в октябре 2001 года в Афганистане, поддержанный большинством ведущих мировых держав и общественностью США, позволил выполнить часть задач: свергнуть режим талибов и привести к власти, как считалось, более демократическое и проамериканское руководство, прекратить гражданскую войну и снять угрозу распространения агрессивной политики талибов за пределы Афганистана. США укрепили свое военное присутствие в регионе, расширив его на территории среднеазиатских стран – членов СНГ. Однако что касается долгосрочной программы демократизации Афганистана, то США столкнулись с серьезными проблемами при выполнении этой задачи. О трудности осуществления миссии по демократизации мира американское руководство предупреждали многие аналитики в ходе внешнеполитических дискуссий задолго до террористических актов. Критики доктрины Клинтона (либеральная гегемония) и доктрины Буша (жесткая гегемония) указывали, что насильственная демократизация после военной интервенции на территорию суверенного государства может стать реальностью в весьма отдаленной перспективе при соблюдении следующих условий: 1) наличие предпосылок в стране-объекте интервенции (прежде всего, желания руководства и населения осуществить радикальные преобразования, подчас идущие вразрез с традициями и культурой); 2) наличие четкой программы преобразований у США и союзников; 3) наличие средств (финансовых и людских) для поддержания мира в стране-объекте и реализации программы демократического строительства. Дж. Буш объявил о создании контингента «Корпуса мира», в задачи которого будет входить помощь специалистами для строительства демократических институтов в Афганистане и других странах, которые США объявят недемократическими (Ирак, Иран).

К концу 2001 года было очевидно, что демократизация остального мира, особенно мусульманских стран, дело нелегкое и дорогое. Военные операции оказались для США самым легким этапом, а последующая длительная оккупация не только выявила трудности, но и нежелание американцев надолго «увязать» на чужой территории, быть из-за этого объектом мести, тратить средства. США хотели руководить с минимальными затратами, а для этого требовалось привлечение союзников.

Авторитетный политолог из Джорджтаунского университета, много писавший о мировом порядке и роли в нем США, Дж. Айкенберри указал на ошибочность позиций и либералов (по его определению, «наивных либералов-оптимистов»), и консерваторов в том, что предыдущие десять лет были периодом стабильной однополярности и успешной международной деятельности США. Дж. Айкенберри определил этот этап как период дрейфа Соединенных Штатов, и конец ему положили трагические события сентября 2001 года. По его мнению, террористические акты оказали отрезвляющее действие на американских политиков и специалистов по международным отношениям, на их видение мирового порядка и роли США в нем. Американскому руководству, прежде всего республиканцам, приходилось признать, что не только мир нуждается в США-лидере, но и Соединенные Штаты нуждаются в поддержке других стран для реализации глобальной стратегии⁸.

Дж. Айкенберри считает, что Соединенные Штаты, хотя и являются неоспоримым лидером в современном мире, не могут (и не должны) идти по пути диктата, взяв на себя функцию разрушителя всего позитивного, что было создано в ХХ веке. Позиция таких политологов как Айкенберри удерживала администрацию Клинтона от принятия окончательного решения по режиму контроля над вооружениями без согласия России. Согласно позиции Айкенберри, отношения США с остальным миром должны строиться на основе двух договоренностей (сделок): Соединенные Штаты делают свою мощь безопасной для остального мира, а остальной мир дает согласие жить в порядке, в основе которого «американская система», cформировавшаяся в годы холодной войны и включающая ведущие западные державы и институты. По мнению политолога, в том случае, если Россия станет постоянным и надежным членом коалиции, а Китай продолжит интеграцию в мировую систему, может быть создана «критическая масса» мирового порядка, в основе которого отношения партнерства, принципы кооперационной безопасности и лидерство США.

Другой либеральный политолог С. Уолт, критиковавший тенденцию к гегемонизму в политике США, заявил, что в 1990-е годы американские политики исходили из того, что США могут проводить амбициозную политику, не требующую больших жертв и затрат. Принималось как аксиома положение о том, что мир готов следовать за Америкой и с восторгом принимает американскую модель развития и ее глобальную лидирующую роль. Однако даже лидерство США в международной антитеррористической кампании, считает С. Уолт, не дает оснований полагать, что остальной мир будет безоговорочно одобрять все их действия, что сверхдержавность исключит критику и противоречия. По мнению политолога, администрация Буша попробовала проводить довольно бескомпромиссный курс по отношению к остальному миру, но события сентября 2001 года показали несостоятельность такой политики⁹.

После объявления доктрины Буша и начала антитеррористической операции в политико-академическом сообществе продолжалось обсуждение вопросов, связанных с перспективой реализации стратегии республиканцев. Можно было выделить три подхода, которые обсуждались в политико-академическом сообществе после сентября 2001 года. Сторонники первого подхода, часто определяемого как неоизоляционистское, выступали за более ограниченную международную деятельность, которая снизит потребность Соединенных Штатов в помощи со стороны других стран, сделает США более независимыми от мирового сообщества. Согласно этой точке зрения, следовало дать беспощадный сокрушающий военный ответ на террористические акты, чтобы подобные действия в будущем не повторились, и сократить вовлеченность США в мировые дела, так как это выведет их из положения основной цели возможных атак.

Влияние сторонников жесткой гегемонии на президента усилилось к концу 2001 года (хотя до этого оно также было немалым). Следует отметить, что приверженностью к мессианству грешили и демократы, которые говорили и делали почти то же самое в бывшей Югославии, Ираке и других странах, но определяли свои действия в либеральных категориях¹¹. Президент Буш в «Обращении к стране» в январе 2002 года заявил, что США получили уникальную возможность - стать страной, которая служит целям более высоким и более значительным, чем собственно национальные интересы. По словам президента, события сентября 2001 года напомнили американцам, что у них есть обязательства не только перед страной, но и перед историей. Они начали думать больше не только о материальных вещах, но и о том, что хорошего они могут сделать для остального мира¹².

Неоконсерваторы, более всего преуспевшие в идейном оформлении концепции американской гегемонии, охарактеризовали положение в мире после начала международной антитеррористической операции как «гипер-однополярность». Наиболее откровенные выразители идей гегемонии У. Кристол и Р. Кейган откровенно заявили следующее: «Дж. Буш стал лидером с исторической миссией, хотя пришел к власти без личных амбиций построить новый мировой порядок. Миссия “упала ему в руки” после событий сентября 2001 года, и это не только миссия по борьбе с международным терроризмом, но и историческая американская миссия по глобальному преобразованию мира в соответствии с западной либеральной традицией»¹³.

По мнению другого влиятельного неоконсервативного аналитика Ч. Краутхаммера, лидерство США в международной борьбе с терроризмом, неспособность ни одной из ведущих мировых держав взять на себя аналогичную миссию можно назвать одним из главных достижений Соединенных Штатов. Но одновременно это стало и самым большим испытанием для США и созданной ими системы, так как, если они не смогут защитить себя от афганских террористов, считает Ч. Краутхаммер, вся созданная после Второй мировой войны структура с открытыми границами, открытой торговлей, открытыми морями, открытыми обществами начнет распадаться. Чтобы этого не произошло, заявили сторонники Дж. Буша из числа неоконсервативных внешнеполитических экспертов, США должны выиграть начатую войну в качестве мирового лидера¹⁴.

Сходную позицию высказывали и отдельные либеральные теоретики, например, эксперт Фонда Карнеги М. Макфол, заявивший, что действия президента Буша были превосходным ответом на террористические акты, и предложивший администрации свою концепцию внешней политики – «доктрину свободы». По мнению политолога, как и во время холодной войны, основной миссией США становится борьба с одним из «измов» - терроризмом и целью американской внешней политики становится распространение свободы, только теперь препятствием является не коммунизм, а терроризм, имеющий также идеологическую основу. Время «крестовых походов», считает М. Макфол, не прошло, американская общемировая миссия не выполнена¹⁵. Согласно его точке зрения, современный мировой порядок не может удовлетворить США, не позволяет им в полном объеме осуществить глобальную стратегию, претворить в жизнь «доктрину свободы». М. Макфол объявил США «ревизионистской державой» и призвал руководство страны к наступательной политике по изменению мирового порядка, чтобы доделать то, что не успел сделать Р. Рейган. По мнению политолога, эта борьба может стать такой же долгой как и почти вековая борьба с коммунизмом.

Комментируя сохранение крайних тенденций в трактовке американского лидерства в начале ХХI века, критики объясняли это тем, что совпавшее по времени с окончанием холодной войны сочетание самодовольства и процветания породило ощущение особой «американской миссии», выразившееся в двойном мифе. Так, согласно оценке одного из самых авторитетных специалистов по международным отношениям Г. Киссинджера, который никогда полностью не отрицал идею американского мирового лидерства, в стане левых (к которым можно отнести М. Макфола) многие увидели в Соединенных Штатах главного арбитра по внутриполитическим вопросам во всем мире. Приверженцы этого взгляда стали действовать так, как если бы у Америки всегда имелось в наличии правильное демократическое решение, пригодное для любого общества, независимо от его культурных или исторических особенностей¹⁶.

Из рассуждений политиков и внешнеполитических специалистов разной идейной направленности явствовало, что хотя все они принимали положение об уникальности положения США и мессианство в качестве основополагающих факторов, определяющих стратегию международной деятельности, они по-разному видели масштабы и формы реализации глобальной стратегии. Новый этап в дискуссиях по этим вопросам начался в конце 2002 года, когда подводились итоги политики США за год, прошедший со дня совершения террористических актов и начала антитеррористической кампании.