ГЛАВА 4. МЕЖЭТНИЧЕСКОЕ И КЛАНОВОЕ ПРОТИВОБОРСТВО

Понятие "Центральная Азия" используется в данном контексте расширительно и им, помимо бывших советских республик Средней Азии и Казахстана, охватывается ряд развивающихся государств Среднего Востока, включая Афганистан. Взгляд на Центральную Азию как на новую зарождающуюся политическую и экономическую общность, относительно самостоятельный регион /1/ обусловлен происшедшими в Азии после распада СССР геополитическими изменениями - выходом на региональную и международную арену постсоветских независимых государств, сохраняющих статус участников СНГ и признающих себя частью Третьего мира, что придает проблемам экономического и политического сотрудничества, мировой безопасности и безопасности России. иное звучание.

Хотя новые независимые государства отодвинули Афганистан от России, афганская проблема и афганское направление сохраняются в структуре российской политики и дипломатии: ведь конфликт в Афганистане продолжает подпитывать нестабильность на Юге СНГ. Сам факт десятилетнего участия СССР в войне, через которую прошло множество граждан бывшего Советского Союза, и сегодня создает некую сопричастность к происходящему в этой развивающейся стране. Потому-то ни в России, ни в других постсоветских республиках афганский конфликт не воспринимается отстраненно.

Конфликтогенность Афганистана и новых независимых государств Центральной Азии связана со сложной национально-этнической ситуацией в этих странах, сохраняющих большой удельный вес традиций, с теми противоречиями, которые порождает клановая структура общества, с нарушением накануне и в ходе революционных преобразований (и в Афганистане, и в Таджикистане) исторически сложившихся кланово-этнических балансов и связей. Особенностями здешней ситуации являются: разобщенность народов по клановому, этническому и региональному признакам, их чересполосное расселение, связь каждого народа с определенным ландшафтом, трибализм и пережитки кастово-племенного строя. Этническая нестабильность в регионе является следствием и определенной условности географического построения и территориального деления государств. Центральноазиатские республики, например, возникли в свое время не в результате естественных и длительных культурно-исторических процессов, а вследствие волевого решения - создания в 20-30-е годы на месте Туркестана государств по национальному признаку, что, по мнению ряда специалистов /3/, противоречило многовековой истории народов региона. В результате, в Центральной Азии насчитывается ряд спорных территориальных проблем (см. ПРИЛОЖЕНИЕ 2), которые подогревают межгосударственные и этнические конфликты. Сохраняет свое значение и старая проблема "разделенных народов" - этнических казахов, узбеков, таджиков, киргизов, уйгуров, туркмен и других, - оказавшихся по воле истории по разные стороны границ, что создает питательную почву для ирредентистских настроений и движений. Наконец, наличие в Афганистане и государствах Центральной Азии национальных меньшинств, носителей иных культур, религий и традиций, легко провоцирует конфликты.

Высказывавшиеся в конце 80-х - начале 90-х годов мрачные предсказания относительно взрыва региональной системы Советской Средней Азии, распада там государственности, всеобщего хаоса и беспорядка /4/ не оправдались. Межэтнические столкновения и конфликты-бунты, происходившие в годы перестройки (см. ТАБЛИЦУ 2), не имели продолжения. С тех времен тянется лишь вооруженное межтаджикское противостояние. В целом, по сравнению с бурлящим Кавказом Центральная Азия предстает относительно спокойным местом на карте бывшего Советского Союза. Но подобная благостная картина может оказаться обманчивой, учитывая остроту национально-этнических, социальных, территориальных проблем, с которыми приходится сталкиваться ныне новым независимым государствам региона. Кроме того, Центральная Азия все больше превращается в объект столкновений интересов России, ведущих государств мусульманского мира, Запада, Китая, Индии, и любое внешнее воздействие в состоянии нарушить здесь достаточно хрупкий баланс, изменить политический облик региона. Это может быть давление со стороны России и соседних азиатских государств, внутренний конфликт в отдельном государстве, сепаратистское движение, территориальный спор и многое другое.

Непродуманная, импульсивная вовлеченность СССР во внутриафганскую фракционную борьбу, очевидная завышенная оценка советскими руководителями военного потенциала своей страны и высокомерное пренебрежение такими "вторичными", с точки зрения коммунистических идеологов, "материями", как религия и национализм, не говоря уже о множестве других факторов экономического, политического, международного порядков, которые стали тем фоном, на котором события в Афганистане развивались в невыгодном для СССР направлении, - все это

Таблица 2
Межэтнические столкновения и конфликты-бунты в Центральной Азии

(1986-1990)

Составлено по: Московские новости. 1991, N 11; материалы советской и российской прессы.

Конфликт в Афганистане, начавшийся еще в эпоху "холодной войны", помогает многое понять в нынешней кризисной ситуации в Таджикистане, найти оптимальные пути для выхода из нее.

По данным переписи населения, которая была проведена летом 1979 г., из 15,5 миллионного населения страны пуштуны (афганцы, или патани, как их называли в Пакистане) составляли около 55 процентов, таджики -19%, узбеки - 9%, хазарейцы - 8%, остальные - белуджи, казахи, киргизы, арабы и др. /7/. Пуштуны и в меньшей степени таджики доминировали в правительственных и управленческих структурах. Они же составляли вместе с хазарейцами большую часть довоенного населения Кабула. Большинство пуштунских племен (около 5 миллионов человек /2/) компактно и относительно автономно располагалось в приграничных с Пакистаном районах, находившихся в сфере пакистанского влияния. Западная часть страны - Герат -сохранял тесные экономические и культурные связи с Ираном, который контролировал эту территорию до ее захвата афганцами в 18 веке. Горные долины центрального Гиндукуша оставались "вотчиной" хазарейских племен /8/.

И до советского вторжения центральная власть в Афганистане в известном смысле была номинальной. В этом афганская ситуация не особенно отличалась от положения, существовавшего во многих других странах Востока, где на фоне неразвитой социальной структуры сохранялось влияние традиционных институтов, а в общественной жизни превалировали этнические, конфессиональные, клановые интересы или же страна сползала в сторону фундаментализма. В афганском обществе верность народности, племени, клану, личная преданность баю, мулле, главе религиозной общины, секты или братства всегда была чрезвычайно велика. Да и авторитет служителей культа - настоятелей крупных мечетей, преподавателей богословских факультетов учебных заведений, учителей медресе, судей и мулл - был в Афганистане высок и освящен их участием в национально-освободительной, антимонархической и антидаудовской борьбе. Особый вес имели в афганском обществе лидеры суфийских братств (тарикатов), которые и поныне пользуются авторитетом среди своих учеников, послушников, и обладают над ними неограниченной властью, как в религиозных, так и в светских делах /9/.

Мусульманские фундаменталисты ранее не играли особо заметной роли в афганской политике. В период правления короля Мухаммада Захир-шаха (1933 -1973 гг.) немногочисленные и не слишком влиятельные фундаменталистские партии и организации подвергались в Афганистане преследованиям, поскольку выступали против монархии, а также против богословов-ортодоксов и суфийских братств, традиционно поддерживавших короля. Фундаменталисты оттолкнули от себя и влиятельную верхушку пуштунской племенной знати, потребовав отмены ряда ее привилегий. Еще в 70-е годы многие фундаменталисты вынуждены были бежать из Афганистана в Пакистан, где они завязали союзы со своими единомышленниками, в частности из "Джамаат-и Ислами". Но какого-то единого органа либо центра, способного разжечь исламскую революцию в Афганистане не существовало. Исламско-фундаменталистские движения, сформировавшиеся в эмиграции, были весьма неоднородны, раздробленны. Они враждовали между собой и уже тогда ориентировались на разные внешние силы: Пакистан, Саудовскую Аравию, Иран, Ливию.

В конце 70-х годов мусульманская оппозиция не являла еще собой столь серьезной политической и военной силы, в какую она превратилась после ввода в Афганистан советских войск. Их появление вдохнуло силу в исламское движение, вывело "борцов за святое дело ислама" на передний край политической борьбы, дало ей, если можно так выразиться, моральное обоснование, не говоря уже о чисто материальном аспекте - гуманитарной, финансовой, военной помощи, хлынувшей к "борцам за веру" из самых различных источников.

Афганский конфликт до сих пор оценивают по-разному: в терминах противостояния двух противоборствующих систем, столкновения "коммунизма и ислама" /10/, как противоборство исламской и неисламской цивилизаций /11/, как национально-освободительную, фракционную, клановую борьбу и т.п. На самом деле этот конфликт состоит из множества компонентов, и он не может трактоваться только как внутренний - религиозный либо этнический, как гражданская война, национально-освободительное движение или региональный конфликт. К нему применимы все эти дефиниции, которые на разных этапах проявлялись по-разному.

До Апрельской революции 1978 г. афганский конфликт развивался как внутренний, и борьба тогда велась между партиями и движениями различной идеологической окраски. Второй период, региональный, начался со вторжения советских войск и завершился их выводом. Третий - промежуточный - продолжался до марта 1992 г., то есть до создания в Пешаваре правительства национального согласия. И наконец, четвертый период - межклановой, межэтнической борьбы длится по сей день. Его, однако, трудно понять без обращения к истории конфликта.

Революция объективно способствовала усилению роли религиозного фактора как символа сопротивления насильственной секуляризации. Первые послереволюционные мероприятия правящей Народно-демократической партии Афганистана (НДПА), направленные на "отмену" религии, привели к взрыву возмущения, откату значительной части населения в лагерь оппозиции /12/. Революционные преобразования, модернизация несомненно несли угрозу привилегиям и влиянию мусульманского духовенства, и не случайно поэтому, большая его часть очутилась в рядах контрреволюции. Однако и сама правящая партия своими "перегибами" в отношении религии, совершенными явно под воздействием советского атеистического опыта, немало способствовала тому, что ислам превратился в идейное знамя борьбы с "атеистическим коммунизмом", покусившемся на святое святых - традиции народа.

Итак, на начальном этапе молодая революционная власть недооценила роли религиозного фактора, что послужило одной из причин возникновения внутреннего конфликта. НДПА не сумела превратить ислам в своего союзника. Она небрежно отбросила в сторону религиозное оружие, посчитав его устаревшим, вышедшим из употребления, и попыталась подорвать вековые традиции , заменить создаваемый религией плюрализм общества унифицированной светской системой.

По официальной советской версии, на введенный в Афганистан "ограниченный контингент" возлагалась задача помочь НДПА отстоять завоевания революции, защитить модель социалистической ориентации. Она, как казалось тогдашнему советскому руководству, начинала утверждаться в Афганистане. Можно предположить, что вера в модель, подменившая анализ афганской действительности - сложной и противоречивой, приверженность абстрактным идеологическим концепциям, весьма далеким от реальности, определила советскую политику в Афганистане на долгие годы. Сыграл свою роль и страх перед гипотетической исламской угрозой, тем более, что в конце 70-х годов демографический рост в условно говоря мусульманских районах бывшего СССР, особенно в Средней Азии, значительно опережал соответствующие показатели у "славян", а исламский фундаментализм утвердился в Иране после победы там хомейнистской революции.

Все это не означало, что в советских верхах царило полное единодушие относительно целесообразности силового решения афганского конфликта или вмешательства в него путем использования военной силы. По свидетельству военного эксперта, участника войны в Афганистане генерал-майора А.А.Ляховского /13/, тогдашнее советское руководство просто не устояло перед многочисленными и настойчивыми просьбами лидеров НДПА - "парчамистов" и "хальковцев", - боровшихся друг с другом за власть и рассчитывавших добиться перевеса в этих межфракционных столкновениях с советской помощью. У нас нет убедительных доказательств справедливости этой версии, но есть основания полагать, что лоббировавшие военное вторжение политики, представители спецслужб и военные стратеги одержали в конце 1979 г. верх над противниками военного вовлечения СССР во внутриафганский конфликт, и роковое решение было принято. Впоследствии механизм принятия решения о вводе войск в Афганистан был осужден Постановлением съезда народных депутатов СССР "О политической оценке решения о вводе советских войск в Афганистан в декабре 1979 года" /14/.

Казавшаяся тогда быстро и легко выполнимой задача "наведения порядка в афганском доме" растянулась для Советского Союза на целое десятилетие. Не прошла эта война бесследно и для мусульманского населения Советского Союза, в особенности для граничащих с Афганистаном республик Советской Средней Азии, став серьезным вызовом их стабильности и безопасности. Имела война и катастрофические последствия для самого существования СССР как государства, а Россию афганский конфликт поставил перед лицом угроз, актуальность которых не уменьшилась и по сей день. Методы, к которым прибегали в этой войне бойцы сопротивления и советские войска - практика заложничества и коллективной ответственности, тактика выжженной земли, бессудные расправы над мирным населением, - впоследствии стали широко применяться в ходе вооруженных конфликтов в СНГ. И здесь нередко бывшие "афганцы" - участники войны в Афганистане - оказывались по разную сторону баррикад, воевали друг против друга, а в сами боевые действия была привнесена невиданная ранее жестокость и непримиримость.

Советское вторжение придало религиозный импульс национально-освободительной борьбе, которая приобрела характер джихада, священной войны, развернувшейся как против местной революционной власти, именовавшей себя народно-демократической, так и против поддержавших ее силой оружия "советских оккупантов". Этнические и клановые интересы во многом определили расстановку сил в рядах афганского сопротивления.

Условно все участвовавшие в афганском вооруженном конфликте группировки можно подразделить на две группы: фундаменталисты и традиционалисты. К первым относились: Исламская партия Афганистана (ИПА), возглавляемая пуштуном Гульбеддином Хекматияром; партия под тем же названием, лидером которой является пуштун Мухамед Юнус (Халес); Исламское общество Афганистана во главе с таджикским лидером Бурхануддином Раббани; Исламский союз за освобождение Афганистана, во главе которого стоял Абдул Рауф Саяр.

ИПА, созданная с помощью Пакистана, объединенная военная разведка которого сделала ставку на Г.Хекматияра, заняла крайние фундаменталистские позиции и кроме того вела борьбу за придание Афганистану облика "государства пуштунов". Другие фундаменталистские группировки заняли относительно более умеренные позиции как в вопросах соотношения религии и политики в жизни афганского общества, так и по проблемам внешних контактов с "атеистическими" режимами. Исламское общество Афганистана, сформированное по преимуществу из этнических таджиков, стремилось изменить историческую традицию и сохранить центральную власть в руках непуштунской племенной и религиозной знати.

Так называемые традиционалисты - Движение исламской революции Афганистана, Фронт национального спасения Афганистана, Национальный исламский фронт - действовали в основном среди пуштунских племен. Их устроила бы такая форма правления, при которой определенную роль могли бы играть вожди кланов и племен, Именно поэтому они активно не возражали, как это делали фундаменталисты, против возвращения к власти проживающего в изгнании короля Захир-шаха.

Примечательно, что идею создания коалиционного правительства во главе с королем в Афганистане была выдвинута вскоре после подписания Женевских соглашений, и она пользовалась поддержкой значительной части афганцев. Проведенный в июле 1988 г. опрос среди 2,8 млн. афганских беженцев в Пакистане показал, что 71% опрошенных считали Захир Шаха "единственным национальным лидером", способным осуществить мирное объединение страны после вывода из нее советских войск. 12% высказались в пользу "чистого исламского государства" и только 0,5% - за то, чтобы новое афганское правительство возглавила одна из группировок оппозиции /15/.

Вооруженная оппозиция базировалась в основном в городе Пешаваре (Пакистан), где в 1985 г. и был создан известный "Альянс семи", или "Пешаварская семерка" (по числу вошедших в объединение группировок), которая как-то координировала и направляла действия участников альянса и боевых командиров.

Помимо пешаварского альянса в Афганистане сложилась группировка оппозиции, ориентировавшаяся в основном на Иран: в декабре 1987 г. в Иране при непосредственном участии местного духовенства она оформилась в "Союз восьми". Вследствие тесных связей "пешаварской семерки" с Пакистаном, странами Персидского залива и с США, она не могла в равной мере рассчитывать и на благосклонность Тегерана, который делал время от времени исключения для Исламской партии Г.Хекматияра и Исламского общества Б.Раббани, отношения с которыми тем не менее не отличались особой гармонией. Лидеры афганских группировок неоднократно обвиняли иранское руководство в намерениях расширить контроль над их движениями, расколоть их изнутри. Имели место и боевые действия в самом Афганистане между проиранскими группировками и подразделениями, подчиняющимися "пешаварской семерке".

Женевские соглашения о политическом урегулировании вокруг Афганистана, подписанные 14 апреля 1988 г., открыли надежду на возможность скорейшего окончания одного из самых тяжелых и болезненных региональных конфликтов, доставшихся миру в наследство от времен "холодной войны". Эти договоренности были зафиксированы в афгано-пакистанском Соглашении о принципах взаимоотношений, советско-американской Декларации о международных гарантиях, Соглашении о взаимосвязи для урегулирования относящегося к Афганистану положения, Меморандуме понимания, которым были определены пути содействия ООН для воплощения соглашения в жизнь /16/. Однако мир в Афганистане так и не наступил.

До 1989 г. мусульманскую оппозицию объединяло общее для всех требование вывода советских войск. В дальнейшем оказалось, что составляющие ее группировки мало что связывает, поскольку они всегда по-разному представляли себе будущее Афганистана, собственную роль в структурах власти. Не наблюдалось и единства в отношении форм государственного устройства: одни склонялись к восстановлению монархии, другие выступали за построение исламского государства. Но пожалуй, самый серьезный водораздел между различными мусульманскими группировками проходил по линии национально-этнического противостояния, по вопросу о том, кто возьмет верх в независимом Афганистане - пуштуны, из которых по традиции формировались структуры центральной власти, или давно претендовавшие на свою долю государственного "пирога" непуштуны, главными претендентами среди которых были узбеки и таджики.

На непуштунские силы в афганском сопротивлении сделал ставку Пакистан: 24 марта 1992 г. Пешаварским соглашением была формализована новая коалиция муджахедов. Она оставила за бортом пуштунские группировки, которые и объединил вокруг себя Хекматияр, углубив тем самым этнический раскол страны. Афганистан из подобия единого государства превращался в набор территорий, управляемых этническими лидерами, которые пытались в рамках международно признанных границ решать свои проблемы исключительно военным путем /17/.

Но хотя этническое противостояние продолжает являться главным компонентом внутриафганского конфликта, на практике оно не столь жестко проявляется. Внутриполитическая картина претерпевает здесь постоянные изменения, так что недавние союзники могут становиться непримиримыми врагами, а враги - союзниками. Например, известный полевой командир Ахмад Шах Масуд нередко вынужден был действовать заодно со своим злейшим соперником Хекматияром. Генерал Рашид Дустум, бывший соратник Наджибуллы и командующий внутренними войсками, покидает в 1992 г. своего президента и становится фактически полунезависимым правителем северных провинций, где большую часть населения составляют этнические узбеки. Под контролем Дустума оказывается знаменитый перевал Саланг на шоссе Кабул-Шерхан, связывающее Афганистан с Центральной Азией. Известны и тесные контакты Дустума с лидерами Узбекистана.

Новую расстановку сил во внутриафганский конфликт привнесла вышедшая в 1995 г. на политической арену Афганистана новая, ранее не участвовавшая в конфликте сила - движение Талибан (слово "талиб" означает "спрашивающий", "находящийся в поиске", его употребляют также применительно к ученикам, "студентам" духовных наставников) /18/: им сравнительно быстро и легко удалось взять Кабул и значительную часть территории Афганистана, потеснив своих соперников - непуштунские вооруженные группировки.

Если суммировать геополитические версии, объясняющие выход на первые роли талибов /19/, то их можно свести к следующим положениям: 1) талибы-де создадут безопасные условия для прокладки планируемого газо- и нефтепровода, который должен проходить по афганской и пакистанской территориям; 2) опираясь на талибов, некоторые региональные державы БСВ, а также западные компании закрепляют свои экономические позиции в Центральной Азии; 3) талибы обеспечивают безопасную прокладку нового "шелкового пути" из Центральной Азии, что дает возможность Пакистану контролировать товарооборот в регионе; 4) талибы являются разменной картой в борьбе между крупнейшими экспортерами героина и опиума - Ираном, Пакистаном и Афганистаном - за контроль над "белой трассой наркобизнеса", пролегающей через Пакистан, Афганистан, Азербайджан и Центральную Азию; 5) талибы при поддержке Саудовской Аравией и США и при помощи их религиозно-идеологического и политического "спонсирования" становятся оплотом суннизма в регионе, подрывают позиции проиранских, а значит, и прошиитских, непуштунских группировок Масуда и Раббани.

Все эти версии отражают существующие реалии. Ведь действительно, талибы сумели добиться перевеса в политической борьбе в свою пользу благодаря внешней помощи из Пакистана, Саудовской Аравии и США. Однако же смена игроков на афганской политической сцене имеет и иные объяснения, связанные с особенностями этнополитической, межклановой борьбы в этой стране. Движение Талибан представляет все пуштунские кланы и в отличие от фундаменталистов использует "исламское оружие" не для радикального переустройства общества, а как средство защиты патриархальных устоев. Трудно не согласиться с выдвинутым А.Умновым предположением, что приход в Афганистане к власти талибов "объективно соответствует устремлениям всех сил, заинтересованных в воссоединении страны и стабильности на ее границах" /20/. Союз, заключенный Дустумом с Раббани и Масудом осенью 1996 г. ввиду наступления талибов, не может быть прочным, и события 1997 г. подтверждают это предположение: Дустум был смещен, а узбекские вооруженные формирования в Афганистане в условиях распада традиционной межэтнической структуры проявляют стремление к обособлению и утверждению себя в качестве силы, с которой должны считаться. Серьезным подспорьем для них является Узбекистан.

Конфликт в Афганистане, давно перестав быть внутренним, обрел инерцию, не подвластную миротворческим усилиям, которые, кстати, не особо здесь и прилагались. СССР "ушел", но его не заменила какая-либо другая политическая сила, способная заставить враждующие стороны сесть за стол переговоров. Великие державы, ООН, региональные организации по существу "отпустили" этот конфликт на самотек, и его участники, получающие постоянную военную подпитку извне, просто не в состоянии самостоятельно придти к какому бы то ни было разумному компромиссу. Очевидно, что в Афганистане образовался вакуум власти, и ни участники конфликта, ни заинтересованные стороны не могут добиться убедительной победы или хотя бы изменить ход событий.

Афганский конфликт преподнес немало ценных уроков, но, к сожалению, ни один из них не был "выучен" ни правопреемницей Советского Союза - Россией, ни новыми независимыми государствами, да и в странах Третьего мира они не были учтены в полной мере. Какие же это уроки?

1. Афганский конфликт доказал, что пренебрежение чувствами верующих в мусульманской стране, неосторожная, непродуманная политика, направленная на то, чтобы "задвинуть" религию на второй план, "запретить" ее, приводит к трагическим последствиям, к расколу общества по линии гражданского противостояния. Во внутриполитическом плане подобный "скачок" провоцирует своего рода "реакцию отката". Вот ведь и в наши дни после десятилетий вооруженной междоусобицы на части афганской территории к власти приходят религиозные фанатики, исповедующие обскурантизм и нетерпимость. Афганистан же, как в свое время Иран, истерзанный после победы исламской революции гражданской войной и этническими распрями, может быть отброшен в своем развитии на много лет назад.

2. Этот конфликт продемонстрировал широкий диапазон применения "религиозного оружия". Даже представители просвещенной элиты, такие как Хекматияр, охотно используют его для достижения своих целей. С помощью религиозной пропаганды, апелляции к идеям мусульманской солидарности политикам удается мобилизовывать в поддержку своих программ и себя лично широкое число сторонников. Религия, таким образом, обладает еще немалыми возможностями для воздействия на общественное сознание, находящееся в плену традиционных представлений и иллюзий.

3. Для России, так и не сумевшей выбраться из "афганской трясины" /21/, результаты многолетней вовлеченности во внутриафганскую смуту выглядят еще более драматичными и все менее обнадеживающими. Поскольку Россия признала себя правопреемницей СССР в международных делах, она поставлена сейчас перед необходимостью решать вопрос о судьбе афганских беженцев, находящихся в России. Но эта проблема, помноженная на многочисленные вызовы со стороны русских - мигрантов и вынужденных переселенцев из бывших союзных республик и "горячих точек" СНГ, - является практически неразрешимой в нынешних российских условиях.

4. Неконтролируемые поставки оружия в Афганистан, в том числе из южных государств СНГ, попытки центральноазиатских лидеров играть в афганском конфликте "свою игру", проводить политику, не всегда совпадающую с российскими интересами, создают угрозу национальной безопасности России. Такую же угрозу безопасности России представляют наркопоставки из Афганистана через центральноазиатские республики, где давно сформированы центры наркомафии. Афганский конфликт, следовательно, превратился для России в еще одно, весьма обременительное "советское наследие".

5. Россия, как, впрочем в свое время и великие державы, мало что может сделать для его разрешения, поскольку межэтнические, межклановые, религиозные распри и столкновения не поддаются в Афганистане внешнему воздействию. Бесперспективной тратой сил и ресурсов являются попытки отстранить от власти в Афганистане фундаменталистов, пусть даже сам этот феномен - мусульманский фундаментализм - выглядит в глазах некоторых российских политиков и дипломатов, а также их единомышленников, скажем, в Центральной Азии, Индии или США, нежелательным и опасным.

6. Учет сложных и противоречивых афганских реалий поможет России достичь сбалансированного подхода: продолжать участвовать в переговорном процессе с позиций "третьей стороны", избегать блокирования с какими-либо политическими и военными фракциями, группами, кланами Афганистана, а также силового вовлечения в вооруженное этническое и клановое противоборство в этой стране. 7. Хотя гражданскую междоусобицу удается в целом удерживать в пределах Афганистана, она время от времени выходит из-под контроля, дестабилизирует обстановку на границах СНГ, оказывает - пока непрямое - воздействие на общественное мнение, религиозные движения и политические силы в мусульманских анклавах России. Афганский конфликт способен также стать детонатором этнических и религиозных потрясений в постсоветских центральноазиатских государствах, создавать там ситуацию небезопасности не только для живущих там русских, но и для "коренных" этносов, вынуждая и тех, и других покидать родные места и устремляться в более благополучную Россию. Тревожным сигналом, предупреждающим об опасности именно такого развития событий, является конфликт в Таджикистане. Он продемонстрировал возможности, которыми обладают традиционные факторы в этой части центральноазиатского региона в плане влияния на политику, а также показал, к чему приводит недоучет уроков афганской войны.