ТАТАР-МУСУЛЬМАН БЕЛАРУСИ
Источники этики семейных отношений татар заложены в исповедуемой ими религии, потому что ислам нормирует поведение верующих во всех сферах жизнедеятельности. Обрядовые традиции, связанные с тремя важнейшими моментами в жизни человека: рождением, семейной жизнью и смертью – у белорусских мусульман имеют особенный характер.
Одни семейные обряды почти полностью заимствованы татарами у белорусов, другие представляют собой оригинальное сочетание элементов белорусской народной обрядности с элементами мусульманского религиозного ритуала и частично старинными татарскими обычаями, которые еще сохранились до настоящего времени [3].
Довольно своеобразный и интересный пласт этнической культуры белорусских татар образуют их традиции. Особенно большой интерес представляет собой татарская обрядность, связанная с оформлением таких важных событий в жизни, как азан (наречение), свадьба, погребение и т. д.
После рождения ребенка главным делом касательно его является обряд присвоения имени – азан (от арабского глагола «азина» – извещать, объявлять), который зачастую неправильно называется по аналогии с христианством, крещением, крестинами (хрэсьбінамі) [4]. Важность обряда подчеркивается тем, что его совершает мулла.
Считается, что азан необходимо совершить как можно быстрее, не позднее десяти дней после рождения ребенка. С рождением ребенка и периодом его младенчества связано много предрассудков. Например, что в этот период его даже нельзя выносить во двор, это касается и его одежды. Нельзя обрезать младенцу ногти до года. Нельзя качать пустую колыбель. Ребенку не показывают зеркало, над ним не переносят предметы.
Азан обычно совершается в пятницу. Если родилась двойня, то детей азанят в разные дни [5].
Обряд присвоения новорожденному имени (азан) проводится муллой в присутствии двух свидетелей и приглашенных гостей в соответствии с Кораном. Обряд проходит в послеобеденное время в доме родителей ребёнка. Младенца кладут головой в сторону Мекки на стол, на котором лежит Коран, хлеб, соль, горят две свечи и стоят мёд и вода. Мулла читает молитву и называет выбранное для младенца имя. Затем, взяв ребёнка за указательный (иманный) палец правой руки, семь раз повторяет шахаду (свидетельство) и опять читает молитву. Закончив молитву, берёт новорожденного за правое ушко пальцами правой руки, читает молитву «азан» и говорит «камет» (заклинание), согласно которому ребёнок обязан сохранять своё имя до судного дня. Наконец, держа новорожденного за левое ушко, мулла специальной молитвой завершает обряд [1]. После окончания обряда родители дарят мулле подарок (обычно это платок) и приглашают всех за праздничный стол. Во время трапезы вначале едят белый хлеб, мёд и сыр, а потом пьют чай, едят пироги, фрукты и различные сладости. Считается, что дитя после азана уже находится под опекой Аллаха, вместе со всеми верующими-мусульманами.
Традиционный обряд бракосочетания – «завадаж» (арабск.) или «никях» (татарск.) – у мусульман совершается не в мечети, а на дому. По многим элементам он близок к дохристианскому белорусскому. В день проведения обряда жених приглашает в свой дом на угощение муллу и близких родственников. Там мулла читает молитву, обводит жениха с гостями три раза вокруг дома и все отправляются к невесте. У порога дома их встречает с хлебом и солью одна из ближайших родственниц невесты и ведёт в комнату, где стоит накрытый белой скатертью стол с двумя зажжёнными свечами, водой, хлебом и солью. Мулла и два свидетеля садятся за стол. Потом молодые становятся перед муллой и свидетелями на ковер или кожух, вывернутый шерстью наружу. При этом необходимо, чтобы молодые были повёрнуты лицом на юго-восток, в сторону Мекки. Мулла спрашивает жениха, сколько калыма он даст жене в случае развода, и записывает названную сумму в метрическое свидетельство. Затем мулла молится на арабском языке и просит «загаремить невесту» (закрыть лицо фатой) [7]. После этого опять читает молитвы, а невеста с женихом стоят, держась за руки. В заключение обряда мулла надевает молодым обручальные кольца и поздравляет со вступлением в брак. За муллой новобрачных поздравляют родители, родственники, друзья.
После обряда молодые отправляются в дом жениха. По дороге соседи преграждают им путь жердью, бревном, ведром воды, а молодожены «откупаются» конфетами, деньгами, платками. У дома жениха их опять встречают хлебом и солью, обсыпают зёрнами ржи с пожеланием богатства и счастья (белорусский обычай). Свадьба закачивается богатым застольем и танцами. Одной из особенностей является традиция петь белорусские свадебные песни. Еще одна традиция, по-видимому, заимствованная из белорусского язычества, это обряд посада невесты на дежу. Ритуальный посад невесты на дежу имел магическое значение. Считалось, что это обеспечит молодоженам многочисленное потомство, благополучие и счастье. У ошмянских татар [4] за невесту жених и его родители и в настоящее время дают калым, размер которого напрямую зависит от состоятельности жениха. Часто он бывает чисто символическим. Однако его содержание в корне изменилось. Это не покупка невесты в традиционном смысле. В Ошмянах калым платится не родителям невесты, а непосредственно невесте как свадебный подарок со стороны жениха. У белорусских мусульман, по воспоминаниям старых людей, существовали более строгие требования к мужчине, который оставлял жену. В Ошмянах, например, при разводе мужчина должен был заплатить жене калым (отступные), обеспечить жильём и пожизненно содержать её, если она не выйдет замуж вторично.
Смешанные браки не разрешались религиозными установлениями ислама, поэтому, несмотря на столь длительное проживание в чужеродном этническом окружении, белорусские татары сохранили в своём большинстве отчетливые черты монголоидной расы: раскосый разрез глаз, скуластость, черный цвет волос. Согласно исламу, вступление в брак считается священной обязанностью мусульманина. Среди критериев брачного выбора первостепенное значение имела национальная и социальная принадлежность жениха и невесты. Ориентация на национально однородные браки опиралась на религиозные предписания. Хотя Коран категорически не запрещал браки мужчин-мусульман с женщинами немусульманского вероисповедания, такие браки осуждались белорусским татарином-муллой и общественным мнением. Эндогамные браки одобряет большинство мусульман среднего и старшего возраста и в настоящее время. Молодежь руководствуется собственными чувствами, но при этом многие придерживаются мнения, что необходимо получение родительского согласия на вступление в брак [5].
У белорусских татар никогда не существовало многоженства. Традиция моногамии была заложена еще великим князем Витовтом, который, во избежание конфликтов с христианским населением, велел переселявшимся на земли его княжества татарам иметь только одну жену. Хотя среди мусульман рассказывают, что некогда приезжий мусульманин поселился в Минске с двумя женами среди татар, но все соседи высмеивали его как безумца. Это показывает, насколько они далеки от полигамии.
Похоронный обряд белорусских татар-мусульман наряду с самобытными чертами включал некоторые христианские элементы и следы язычества. По просьбе родственников умирающего мусульманина перед смертью навещает мулла и читает ему специальные молитвы – иманы (от арабского «иман» – вера, вероисповедание). Также эти молитвы могут читать родственники и знакомые. Молитвы за умирающего и за ангелов нужно читать много раз, следует читать Коран, и особенно суру 36 – Ясин [8]. После факта установления смерти чтение Корана прекращается, так как Сунной это не предусмотрено, и первые мусульмане этого не делали.
Родные закрывают покойнику глаза и кладут тело на покрытое простыней сено. Затем усопшего обмывают при чтении молитв. Существует точный порядок совершения обмывания, и четкие указания, кто (не) должен это делать. Потом покойного одевают в «рубаху» до колен, сделанную из перегнутой вдвое белой несшитой ткани, в которой в месте перегиба вырезана дыра для продевания головы. После этого заворачивают тело покойного в саван (от арабского «саван» - место, где хранится одежда, шкаф) из 20–25 метров нового полотна. Для савана не рекомендуется использовать дорогие материи. Для мужчин подбираются 3 куска простой белой материи, для женщин – 5 кусков. Можно использовать 2 куска или 1, если он достаточен для того, чтобы обернуть все тело. Под полотно кладут свиток молитв – Делавар (от турецкого «дуалар» – молитва, молитвенник), который должен быть написан для каждого. Некоторые, особенно люди в преклонном возрасте, еще при жизни сами заботятся о том, чтобы Делавар для них был уже подготовлен. Покойного в мечеть не приносят. Отпевает его мулла на дому. Могилу копают обычную, как и у христиан. По поверью, ее нельзя оставлять без присмотра пока не захоронят покойника. В могилу опускают на трех полотенцах и кладут головой на запад (это отличие от традиции – надо на правом боку лицом к Мекке). Под голову кладут три камня («перину», «подушку»): один камень кладут посередине, а две с обеих сторон головы. Голову поворачивают лицом немного на юг («чтобы смотрел на юг»). Затем наклонно ставят в могиле доски, которые приподняты с южной стороны. По преданию, это делается для того, чтобы покойник мог встать, когда Аллах призовет его. Затем присутствующие на похоронах 7 раз бросают горсть земли в могилу, после чего ее засыпают. Мулла остается один у могилы. Он читает молитвы, положив правую руку на могилу. После похорон родные устраивают поминальный стол, для которого принято готовить только сладкие блюда и фрукты. Что останется на столе, не убирают до следующего утра. Первую ночь после похорон не выключают свет, желательно, чтобы он горел 40 дней. Обычно в доме, где умер человек, на столе лежат хлеб и соль, стоит стакан с водой (заимствовано у православных славян, но с идентификационным отличием – не водка, а вода!) и горит настольная лампа, которая не выключается 40 дней [6].
В Беларуси женщины-мусульманки, в отличие от мусульманских стран, принимают участие в похоронах, навещают кладбища. Но при этом в самой процессии, идущей на мизар, они не участвуют, также как и в погребении. Обычно женщины остаются дома, готовят еду для вечери (поминок) и т.д. Еще одна особенность – плача на мусульманском погребении нет. Считается, что после смерти умершего ждет лучшая жизнь, поэтому скорбеть о нем грех.
Собираться и поминать умершего на третий или четвертый день после его кончины, а также отмечать годовщины смерти называется «равда» [2]. Этот обычай является местной народной традицией, в Коране или Сунне о нем упоминаний нет. Траур по мужу или жене длится четыре месяца и десять дней, траур по другим умершим – три дня и три ночи. Так же поминки справляют через 40 дней.
Кстати, детей, которых не успели поазанить, и лиц, которые покончили жизнь самоубийством, раньше хоронили за чертой мизара и за них, обходя могилы три раза, не молились. Но сейчас их хоронят вместе со всеми [1]. Значит, секуляризация активно коснулась и ислама.
Также необходимо упомянуть давнюю традицию белорусских татар-мусульман съезжаться весной и летом на мизар. Эта традиция не предписана исламом. Здесь можно провести аналогию с «дедами», «радоницей». Во время таких съездов мусульмане читают молитвы об упокоении душ родственников и всех погребенных, приводят в порядок могилы, обкладывают их дерном, камнями, угощаются садагой. В первоначальном религиозном смысле садага («садака») означала подаяние убогим. Однако у белорусских татар этот обычай потерял свое первоначальное значение и превратился во взаимную раздачу «садаги» между участниками моления – принесенных в мечеть конфет, булочек, печенья и других сладостей.
Таким образом, традиционные обычаи и обряды белорусских татар-мусульман тесно связаны с предписаниями ислама. На протяжении шести столетий проживания в белорусской среде татары-мусульмане сохранили свою обрядность, особенно связанную с религиозными ритуалами. Но значительная удаленность от мусульманского мира и повседневные контакты с окружающим белорусским населением привели к проникновению в семейные традиции татар-мусульман ряда белорусских языческих и христианских обрядовых черт.
Литература.
-
Белявина, В. Н. Новации в семейных и религиозных обычаях и обрядах белорусских татар / Проблемы методологии социо-гуманитарного познания: диалектика и герменевтика / [редколлегия: М.Е. Кобринский (главный редактор) и др.]. – Минск: 2009. – с. 134-137
-
Грыбава, С. У. Культ продкаў у жыцці беларускіх татар / С. У. Грыбава // Гуманитарное знание в контексте формирования инновационной культуры преподавателя: материалы IV науч.-практ. конф. молодых ученых и аспирантов, Минск, 25 мая 2007 г. / РИВШ; редкол.: В.И Дынич [и др.]. – Минск, 2007. – с. 211-214.
-
Думін, С., Канапацкі І. Беларускія татары: мінулае і сучаснасць. – Мн.: Полымя, 1993. – 206 с.
-
Канапацкая, З. И. Празднично-обрядовая культура белорусских татар / Славянскі свет: мінулае і сучаснасць: Матэрыялы Рэспубліканскай навуковай канферэнцыі. Ч. 2 – Мн.: БДПУ, 2004. – с. 320-327
-
Канапацкая, З. І. Традыцыйныя святы / З. І. Канапацкая // Мастацтва. – 2004. - № 5. – с. 51-52
-
Обряд погребения по исламу / Рамазан / Беларус. респ. об-ние татар-мусульман “Аль-Китаб”. – Мн., 1994, № 1, с. 36-42
-
Смольская, А. Традыцыйнае беларускае і татарскае вяселле: агульнае і нацыянальна адметнае / Фалькларыстычныя даследаванні. / пад рэд. Р.М. Кавалёвай і В.В. Прыемка. - Минск 2007. – с. 176-180
-
Ханников А. А. Ислам / А. А. Ханников. – Мн.: Книжный Дом, 2006. – 384 с.
Раздел II.
Христианские ценности в духовной культуре Беларуси:
история и современность
Г.Н. Петровский
кандидат физико-математических наук, доцент,
проректор по учебной работе
ГУО «Институт теологии имени святых Мефодия и Кирилла»
Белорусского государственного университета
ЭЛЕМЕНТЫ РЕЛИГИОЗНОЙ КУЛЬТУРЫ
В ШКОЛЬНОМ ОБРАЗОВАНИИ
Место религиозной культуры в контексте светского образования является сегодня одной из самых обсуждаемых проблем. Причин тому несколько.
Во-первых, после почти векового господства в государстве и, следовательно, в системе образования тотального атеизма и Россия (в большей степени), и Беларусь (в меньшей степени) открыли доступ религиозной культуре в систему образования, и сразу же выяснилась наша далеко не полная готовность воспользоваться представившимися возможностями. Разброс вариантов поведения огромен: от Закона Божьего в школе до просветительских рассказов о …
Во-вторых, традиционная для наших стран трактовка принципа светского характера образования очень часто воспринимается как принцип атеистического характера образования, что низводит место религиозной культуры до знакомства учащихся с некоторым набором произведений искусства, основанных на религиозных сюжетах.
В-третьих, весьма многозначен сам термин «культура», а, следовательно, и производный от него термин «религиозная культура». Это означает, что прежде, чем говорить о месте религиозной культуры в контексте светского образования необходимо определить, какой же смысл мы вкладываем в используемый термин.
На эти причины накладывается также общее требование: общеобразовательная школа, чтобы не провоцировать конфликтов и противостояния учащихся по религиозным признакам, не должна формировать выраженного отношения учащихся к той или иной религии, в том числе, и к атеизму. Это требование, конечно же, не распространяется на деструктивные, асоциальные и экстремистские религиозные секты и объединение. По отношению к ним у учащихся необходимо вырабатывать выраженное активное неприятие.
Понятие «культура относится к философским категориям, что делает неразрешимой проблему его формального определения. Поэтому, не пытаясь дать еще одно сколько-нибудь содержательное определение, укажем только те элементы, которые, несомненно, принадлежат объему понятия «культура». Ими являются:
– результаты духовной, интеллектуальной и материальной деятельности человека, направленной на познание и преобразование природного и социального миров;
– результаты духовной и интеллектуальной деятельности человека, направленной на самопознание, осмысление целей и смысла своей жизни, места человека в материальном и духовном мире, а также норм и правил существования человека в них;
– духовный опыт человечества.
Такой подход близок к подходу Ю. Лотмана, который определял культуру «как совокупность генетически ненаследуемой информации в области поведения человека».
Религиозная культура является частью культуры, понимаемой в указанном выше смысле, частью, одним из основополагающих элементов которой является религиозное мировоззрение. Но то, что данный культурный феномен является элементом религиозной культуры, не делает его приемлемым автоматически, поскольку разные религиозные учения имеют различную степень истинности. Поэтому, когда мы говорим о необходимости включения элементов религиозной культуры в контекст светского образования, то, конечно же, необходим тщательный отбор этих элементов. Этот отбор предполагает в качестве одного из основных критериев ответ на вопрос: какова цель введения данного элемента религиозной культуры в контекст светского образования?
Все дальнейшие рассуждения данной статьи будут ориентированы на систему общего среднего образования.
Обсуждению вопроса о том, какие элементы религиозной культуры следует включать в содержание общего среднего образования, когда и в каких формах это следует делать, должно предшествовать обсуждение вопросов: какие цели мы хотели бы достичь этим действом и в условиях каких ограничений нам придется действовать?
Первое, что следует иметь в виду, – это то, что элементы религиозной культуры могут, вообще говоря, включаться как в обязательную, так и в факультативную часть контента общего среднего образования. Более того, насколько мы в курсе дела, в Российской Федерации пошли на введение уроков обязательного выбора, т.е. обязательных уроки, содержание которых определяется выбором учащихся. Думается, что этот опыт является оптимальным в условиях поликонфессионального общества.
Таким образом, возникают три компонента, в которые могут включаться элементы религиозной культуры:
– обязательный для всех учащихся компонент содержания общего среднего образования;
– содержание образования уроков обязательного выбора;
– содержание образования факультативных курсов.
Такая дифференциация определяет и три различных варианта условий, в которых будут изучаться элементы религиозной культуры:
– это содержание образования изучается всеми учащимися;
– это содержание образования изучается учащимися, сделавшими свой конфессиональный выбор, но не обязательно имеющими глубокий интерес к изучению соответствующего религиозного учения;
– это содержание образования изучается учащимися, проявившими выраженный интерес к изучению религиозной культуры или даже более того, к изучению религиозного учения.
Естественно, что выбор содержания образования должен быть разным для этих трех ситуаций.
Наиболее сложной является первая из ситуаций, относящаяся к образовательному контенту, обязательному для всех учащихся. Основная проблема отбора элементов религиозной культуры в этом случае состоит в естественном противоречии, состоящем в том, что в абсолютном большинстве своих проявлений религиозная культура конфессионально ориентирована, а с другой стороны, невозможно, не задевая религиозных чувств учащихся, четко артикулировать эту конфессиональную принадлежность. Поэтому элементы религиозной культуры, как нам кажется, могут присутствовать в содержании образования только в целях просвещения и воспитания.
Какие же задачи должно решать введение элементов религиозной культуры в контент общего среднего образования?
Первая, на наш взгляд, – это формирование объективного отношения к религиозному и атеистическому мировоззрениям.
Как известно, с момента своего возникновения как философской системы, атеизм спекулирует на своей якобы научной обоснованности. Но самое интересное состоит в том, что никакого обоснования тезиса о своей научной обоснованности атеизм привести не может, т.е. нам просто предлагается поверить в это утверждение. Но было бы гораздо честнее атеистам сказать, что также как и все религии, атеизм основан на вере. Только это вера не в существование Бога, а в Его отсутствие. В каком смысле и почему вера в отсутствие Бога лучше веры в Его существование – вопрос, не имеющий ответа. Думается, что утверждение о том, что атеизм тоже основан на вере, одно из тех, которые обязательно должны быть донесено до учащихся.
Вторая, сформировать правильное понимание того, что мы называем «жизнь по Богу».
Очень часто тезис «жизнь по Богу» молодежью воспринимается как обязательная аскеза, отказ от земных радостей, а мы обязаны донести до учащихся тезис о том, что христианство – это полнота жизни. Да, конечно же, мы с глубочайшим уважением относимся к людям, возложившим на себя тяжесть аскетического подвига, но это никак не означает, что все верующие христиане должны отказаться от радостей обычной человеческой жизни. Вопрос состоит в том, чему мы хотим радоваться? Тому, что нам удалось помочь человеку пережить жизненные невзгоды или тому, что нам удалось обокрасть его и на этом ворованном богатстве предаваться удовольствиям плоти? Тому, что мы, живя по христианским заповедям, смогли самореализоваться, или тому, что провели жизнь в духовном и телесном блуде?
Давайте расскажем детям о Н.П. Бехтеревой, глубоко верующем человеке, жене, матери, докторе психологических и докторе медицинских наук, академике Российской академии наук и Российской академии медицинских наук и спросим их о том, была ли ее жизнь успешной? Помешала ли вера в Бога полноте ее жизни и самореализации? И это далеко не единственный аналогичный пример. Конечно же, каждый верующий человек живет в системе ограничений, но это не ограничение на полноту самореализации, а ограничение на аморальное и противоправное поведение.
Эта проблематика должна подвести учащихся к вопросу о духовно-нравственных ценностях религиозных вероучений. И это третья задача, которую должно решить введение элементов религиозной культуры в содержание общего среднего образования.
Для подросткового возраста естественно скептическое отношение к нравственным ценностям предыдущих поколений и лозунг «старики устарели, а молодежь должна жить по-новому и современно» очень часто находит положительный отклик в молодежной среде. Отрицание части духовного опыта предыдущих поколений и наработка новыми поколениями своего духовного опыта – естественный процесс. В противном случае отсутствовал бы всякий нравственный прогресс человечества. Но нужен доскональный анализ этого духовного опыта и определение того, что должно быть отринуто, а что – сохранено. Такой анализ требует обоснования каждой нравственной ценности, и только религиозная культура может дать такое достаточно убедительное обоснование. Попытка апеллирования к духовному опыту человечества (общечеловеческие ценности) без учета влияние религиозной культуры на их формирование и обоснование – это попытка рубить дрова деревянным топором. Ведь очень часто в жизни внешнего материального успеха добиваются как раз весьма аморальные люди. Лозунг «Не пойман – не вор» – это тоже духовный опыт человечества, только тот опыт, который абсолютно противостоит христианской заповеди «Не укради».
Четвертая задача введения элементов религиозной культуры в содержание общего среднего образования – разъяснение учащимся исторического контекста взаимоотношений религии и науки. Конечно же, эти отношения имели периоды противостояния. Но это было не противостояние религиозного и научного мировоззрений, а противостояние отдельных ученых и отдельных церковных деятелей. И, кстати, разве не атеизм разгромил самую передовую в 30-40 годы 20 столетия русскую школу генетики?
В современном понимании взаимоотношения науки и религии, последняя совершенно не претендует на какое-либо объяснение и обоснование строения и законов функционирования материального мира. Религию интересует человек и его взаимоотношения с Абсолютом, другими людьми и этим же материальным миром. Ее интересует, как человек определяет цель, смысл и содержание своей жизни – проблемы, в которых естественные науки не могут дать никакого ответа, а гуманитарные, не учитывающие религиозных представлений, – весьма относительный. Скольким уже поколениям внушалась мысль, что они должны положить свои жизни на построение счастливой жизни будущих поколений. Жизни полагались, а счастье все время переносилось на будущие поколения. Религиозная культура предлагает и счастье здесь и сейчас, и радость за пределами земной жизни.
Конечно же, это далеко не полный перечень задач, которые должны решаться за счет введение в контент общего среднего образования элементов религиозной культуры, но нам кажется, что их необходимо отнести к разряду первоочередных.
М.А. Можейко
доктор философских наук, профессор,
проректор по научной работе
ГУО «Институт теологии имени святых Мефодия и Кирилла»
Белорусского государственного университета
ПРАВОСЛАВНАЯ ДУХОВНОСТЬ
И ПРОБЛЕМЫ ДУХОВНО-НРАВСТВЕННОГО ВОСПИТАНИЯ МОЛОДЕЖИ В СОВРЕМЕННОМ СВЕТСКОМ ВУЗЕ
Два последних тысячелетия в эволюции европейской культурной традиции прошли под знаком христианской веры. Практически во всех своих проявлениях европейская культура может рассматриваться как глубоко и фундаментально детерминированная христианскими ценностями.
Идеалы и ценности христианства оказали как аксиологическое, так и содержательное влияние на развиваемые в контексте этой культуры: мораль (практически все кодексы которой генетически восходят к библейскому декалогу); искусство (включая и тематику, и образный строй); философию (от базисной для европейской традиции универсальной идеи трансцендентализма и до предельно конкретной специфики артикуляции схоластикой онтологической и гносеологической проблематики, оказавшей влияние на все последующее историко-философское развитие Европы); доминирующие системы ценностей (переосмысление таких фундаментальных для человеческого бытия универсалий, как добро, справедливость, свобода, любовь и счастье) и культурные идеалы, а также осознание этой культурой себя как векторно ориентированной в будущее, что остро артикулирует в ее контексте феномена Надежды.
Но особое значение для развития культуры западного образца имеет то обстоятельство, что религиозная традиция, на которой эта культура основана, является традицией теистической.
Православие представляет собою яркое воплощение теизма, основываясь на Тринитарном догмате о бытии всеблагого, всеведущего и всемогущего Бога. Фундаментальной характеристикой православия является его принципиальная диалогичность: православная вера задает особо напряженную артикуляцию эмоционально-психологической компоненты религиозного сознания.
В соответствии с этим, православие как религия личного Бога предлагает и особую интерпретацию личности, понимающей человека в качестве неповторимой и уникальной субъективности, выступающей как особая ценность.
В рамках теистической веры индивидуальное я уже изначально находится в сакральном диалоге с Божественным Я, для которого оказываются значимыми тончайшие нюансы душевного состояния верующего. И если в религиях нетеистического типа максимальную позицию значимости занимает внешний ритуал, отправление культа (греко-римская религия, синтоизм и др.), то в теистических традициях на эту позицию выдвигается именно вера, степень ее глубины и искренности – «сердечная вера» в православии.
Тем самым в православной традиции самыми значимыми становятся именно личностные, неформализуемо интимные, душевные состояния верующего, ибо даже при скрупулезном соблюдении культовых требований можно оказаться грешником, согрешив «в душе своей» или лелея в ней «червеца сомнения», и, напротив, погрешности во внешней стороне отправления культа могут искупаться истовостью веры.
В образе Иисуса Христа характерный для теизма вектор личностной артикуляции персонифицированного Бога находит свое максимальное проявление: Абсолют обретает не просто персонифицированный облик, но подлинно экзистенциальные человеческие черты, оказываясь открытым не только для диалогического Откровения, но и для страдания, а значит, – сострадания и милосердия, инспирируя фундаментальный переход европейской культуры от «религии страха» (по терминологии Э. Фромма) к «религии любви».
Православная традиция акцентирует феномен искупительной жертвы Христа как выходящий за пределы оценочной этики акт милосердия и спасения человечества, несмотря на его греховность. В соответствии с этим нравственная максима достойного «несения своего креста» апплицируется на парадигмы человеческого поведения: семантическая фигура мученика, аксиологически значимый статус страдания («сердца болезнующего») и аскезы в христианской этике), что задает глубокий и глубинный психологизм христианской культуры.
Этот психологизм фундирован базисной для православной традиции идеей диалогизма со-бытия человека с Богом, максимально реализующегося в феномене Откровения и предполагающего остро личное эмоциональное переживание любви к Богу. На этой основе формируется мировоззренческая парадигма не чувственного и не бес-чувственного, но со-чувственного отношения к миру. Типичным примером может служить в этом отношении позиция Максима Исповедника, ярко контрастирующая с западноевропейскими нравственными программами, основанными на постулате бесстрастной атараксии (стоицизм и т.п.).
Подобное ценностное основание задает православной (как и христианской в целом) традиции отчетливо проявляющуюся ориентацию на рефлексивные формы сознания: интенции на осознание собственной греховности, оценочное осмысление собственной веры и т.п.
В рамках европейской культуры оформляются (особенно после «Исповеди» Августина) не только идеалы, но и технологии глубинной интроспекции и скрупулезной морально-психологической рефлексии, – задается традиция программная культивации рафинированного интеллектуального самоанализа, который, собственно, во многом делает Европу Европой.
Вместе с тем, православный Символ веры, основанный на идее вочеловечивания Бога, задает в культуре человекосоразмерную парадигму божественного служения, понятого не в качестве дискретного героико-экстатического подвига, но в качестве неизменного достоинства и перманентно повседневного милосердия в отношении к ближнему (не экстремум, но норма: с любовью, но не со страстью), делая акцент не на человечестве, но на человеке: «...Жаждал, и вы напоили меня... Истинно говорю вам: так как вы сделали это одному из сих братьев моих меньших, то сделали мне» (Мф, 25, 35–40).
Особое значение и особый статус обретает в этом контексте образ Иисуса Христа. – В обозначенной системе отсчета он являет собою в контексте европейской традиции культурный символ высшего порядка, центрирующий европейскую культуру в смысложизненном отношении: с одной стороны, фундируя характерную для Европы систему ценностей, с другой – задавая в контексте европейской культуры поведенческие сценарии, во многом альтернативные исходным западным поведенческим программам.
В числе таких программ могут быть названы следующие:
-
активизм, уравновешенный христианской идеей препоручения себя в руки Божьи и делегирование Христу как Спасителю решения собственной судьбы,
-
индивидуализм, смягченный нормативной максимой любви к ближнему,
-
рационализм, тотальное доминирование которого снимается концепцией Откровения,
-
волюнтаризм, которому противопоставляется нравственная ценность смирения.
Даже сами исконно присущие западной традиции логико-вербальная ориентация, когнитивный и праксеологический оптимизм и интеллектуализм переосмысливаются и преисполняются новым значением благодаря пониманию Иисуса Христа как воплощенного Слова (Иоанн, 1, 14).
В образе Иисуса Христа, акцентирующем не громовую мощь, но тихий глас Божий, в качестве основы и истока не только вселенского могущества, но и подлинной свободы выступает не внешняя (физическая или социальная) сила, но душевный покой (мир) и самообладание – парадигма силы духа, фундирующая собою в качестве своеобычной сакральной программной ценности всю европейскую культуру.
Именно посредством образа Иисуса Христа православие сохраняет в контексте европейского целерационального технологизма и интеллектуализма артикуляцию любви как верховной ценности человеческой жизни. Например, нетипичная для Европы, но все же присутствующая в ее тезаурусе нравственная максима, сформулированная Людвигом ван Бетховеном: «Перед великим умом я склоняю голову, перед великим сердцем – преклоняю колени», могла появиться в европейской культуре именно и только благодаря наличию в ней христианской традиции.
Не менее значимо и то обстоятельство, что в общем контексте доминирования универсально-логического типа культурных программ в европейском культурном пространстве православие задает острую артикуляцию значимости личного прецедента Поступка.
Формирование собственной готовности к этому Поступку, развитие способности к нему требует от человека особого – беспристрастно-критичного и творческого – отношения к себе, предполагающего кропотливый процесс формирования в себе тех нравственных и духовных качеств, которые необходимы для выполнения долга. – Воспитание выступает в этом контексте как самовоспитание, а творчество – как «творчество себя», то есть творчество, направленное не на внешний предмет, но на собственный духовный мир, и предполагающее нравственное его очищение и культивацию позитивных духовных начал. И православная традиция демонстрирует высокие примеры подобного «умного деланья», творчества себя (например, в исихазме).
Таким образом, важнейшим аспектом православной культуры является ее интенция на формирование личности особого типа, а именно – личности, ориентированной в социальном плане на сохранение самотождественности и духовной автономии, и, вместе с тем, индивидуальную ответственность за судьбы мира.
Таким образом, именно христианские ценности выступают в контексте современного светского образования и воспитания как аксиологические основания формирования ценностных ориентаций личности, и православная духовность
Проблемы преподавания религиоведения в современном светском ВУЗе включают в себя проблемы трех уровней, которые условно можно обозначить как проблемы студенческие, проблемы преподавателя и проблемы административные.
Достарыңызбен бөлісу: |