Шифры и революционеры России
Глава вторая. «Союз борьбы» и сибирская ссылка. 1893 – 1900 годы
жүктеу/скачать 3.51 Mb.
|
Глава вторая. «Союз борьбы» и сибирская ссылка. 1893 – 1900 годы
В.И.Ульянов в 1897 году перед высылкой в Сибирь. 31 августа 1893 года в столицу Российской империи из провинциальной Самары прибыл никому не известный начинающий адвокат Владимир Ильич Ульянов. Полицейский чиновник, зафиксировав этот факт негласного надзора, никак не мог предположить, что составленный им документ о регистрации совершенно заурядного события, через двадцать лет будет извлечен из старых архивов и войдет в историю современной России. Да и сам Владимир Ульянов вряд ли мог знать свою грандиозную судьбу. Но уже тогда он решил, что станет профессиональным революционером. Политическая история страны насчитывает тысячи имен, но только ему, Ульянову, суждено было стать главным ниспровергателем самодержавия и основателем нового государства. На это потребовалось всего двадцать пять лет… Владимир Ульянов бывал в Петербурге и раньше. Здесь он окончил экстерном университет, здесь похоронил любимую сестру Ольгу. Здесь еще свежи были воспоминания о казни в мае 1887 года его родного брата Александра – героя второго первого марта России. Но сейчас Владимир прибыл в столицу надолго. Еще будучи в Самаре он решил для себя все теоретические вопросы и знал главное – только создание марксистской партии могло вывести российское революционное движение на новые рельсы своего развития. Через два года за Ульяновым захлопнется дверь одиночной камеры. А пока он не предвидел даже этого… Почти сразу Ульянов сошелся с небольшим кружком студентов-технологов – осколком разгромленных немногим раньше марксистских кружков Петербурга. Это была типичная для столицы группка молодежи, исповедующая входящие в моду социал-демократические взгляды. Кружок, главным образом, занимался пропагандистской работой среди рабочих Петербурга. И усилиями его лидера Степана Радченко был сильно озабочен конспирацией. В. Ульянов очень скоро стал для кружковцев ближайшим товарищем и руководителем. Существуют десятки свидетельств современников о петербургском периоде Ульянова-Ленина, о его роли в марксистском подполье столицы. Для нас интересны, например, следующие фрагменты воспоминаний будущей жены Ульянова Надежды Крупской: «Из всей нашей группы Владимир Ильич лучше всех был подкован по части конспирации: он знал проходные дворы, умел великолепно надувать шпиков, обучал нас, как писать химией в книгах, как писать точками, ставить условные знаки, придумывал всякие клички. Вообще у него чувствовалась хорошая народовольческая выучка. Недаром он с таким уважением говорил о старом народовольце Михайлове, получившем за свою конспиративную выдержку кличку «Дворник»» (4). Действительно, Владимир Ульянов очень рано стал интересоваться вопросами революционной конспирации. Уже в Самаре он завел тесные знакомства с проживающей там колонией бывших народников и народовольцев. Из воспоминаний сестры Ленина Анны Ульяновой-Елизаровой: «Чаще других видался Владимир Ильич… с супругами Ливановыми, представляющими собой типичных народовольцев, очень цельных и идейных… Умея брать отовсюду лучшее, Владимир Ильич не только оспаривал воззрения Ливанова и других народовольцев, – он впитывал от них революционные навыки, с интересом выслушивал и запоминал рассказы о приемах революционной борьбы, о методах конспирации, об условиях тюремного сидения, о сношениях оттуда; слушал рассказы о процессах народников и народовольцев» (5). Александр Иванович Ливанов и его жена Виктория Юлиановна Виттен были в прошлом известными революционерами. Ливанов судился по процессу 193-х пропагандистов, а Виттен привлекалась в 1878 году по делу вооруженного сопротивления при аресте Ивана Ковальского в Одессе. Супругам было, что вспомнить за годы своей бурной молодости. Ливанов отбыл восьмилетнюю каторгу и в конце 1880-х годов прибыл с женой в Самару прямо из сибирской ссылки. Он был чутким, деликатным человеком, любил и умел общаться с молодежью и, очевидно, многими своими знаниями подпольного существования Владимир Ульянов был обязан именно Ливанову и его супруге. Ясно также, что и о применяющихся в революционной среде системах шифрования уже тогда Ульянов имел четкое представление. Ведь они были неотъемлемой частью конспиративной науки. И конечно, речь шла, в первую очередь, о квадратных и гамбеттовских шифрах, как самых ходовых в народовольческой среде. Разумеется, это только предположение, но по-другому быть просто не могло. Зная очень много о петербургском периоде жизни Владимира Ульянова, о деятельности его нелегального кружка, мы, к сожалению, абсолютно ничего не можем сказать о действующих среди кружковцев шифрах. А они были! Так, в январе 1894 года «технологи» познакомились с Сергеем Шестерниным, работавшим в то время городским судьей в Иваново-Вознесенске. Много позже последний вспоминал: «В результате моих бесед с членами кружка было установлено, что я буду связывающим звеном между питерским кружком и ивановцами. Кружковцы дали мне шифр для сношения с ними…» (6). Итак, Шестернин пишет, что уже в 1894 году получил шифр от кружка технологов. Но такой важный и обстоятельный мемуарист, как Михаил Сильвин и супруга Ленина Надежда Крупская оставили совсем другие воспоминания. По их словам, только к весне 1895 года, перед отъездом В. Ульянова за границу, кружковцы всерьез занялись изучением существующих методов конспиративной переписки. В начале апреля Ленин провел совещание петербургской марксистской группы. Оно происходило на квартире Сильвина в Царском Селе. Лишь тогда среди «технологов» вплотную встал вопрос об усилении конспирации. Послушаем самого Сильвина: «У меня съехались товарищи, и Владимир Ильич… наметил дальнейший план работы и разделение функций между нами на случай ареста… Владимир Ильич особо настаивал на соблюдении элементарных правил конспирации… Он учил писать молоком между строчек, точками в книгах… Все… сообщили здесь данные о своих связях… Надежда Константиновна, уже тогда выполнявшая главную работу… по секретной части, тут же наскоро зашифровала все это» (7). Слова Сильвина подтверждает и Крупская: «Чуть не целый день просидели над обсуждением того, какие связи надо сохранить. Владимир Ильич учил шифровать. Почти полкниги исшифровали. Увы, потом я не смогла разобрать этой первой коллективной шифровки» (8). Очевидно, что воспоминания Шестернина с одной стороны, и Сильвина с Крупской с другой хронологически плохо стыкуются. Так же ясно, что петербургский кружок технологов не представлял в 1893 – 1894 годах четкой революционной структуры, как, впрочем, и все другие марксистские группы столицы. Неясна так же роль Степана Радченко. В воспоминаниях социал-демократов он остался образцовым подпольщиком, хранителем революционных традиций. Но конспиративным образованием товарищей занялся В.Ульянов и почему-то только через полтора года после вступления в кружок. Вообще, воспоминания – вещь очень не надежная, часто тенденциозная (особенно в отношении самого Ленина!) и обращаться к ним следует лишь при отсутствии других свидетельств. Здесь именно такой случай. Абсолютно ничего мы не найдем о действующих шифрах группы Радченко-Ульянова ни в мемуарах, ни в полицейских документах, ни в многочисленных исторических исследованиях на всем протяжении ХХ века. А между тем здесь есть, что сказать. Но предварительно осветим более подробно петербургское социал-демократическое подполье начала 1890-х годов. Весной 1892 года произошел полицейский разгром крупной группы Михаила Бруснева. Но и после этого крушения в столице остались нетронутыми несколько разрозненных марксистских кружков, которые, не сливаясь друг с другом, продолжали действовать и соприкасаться. Помимо кружка технологов речь идет о группах Юлия Цедербаума (Мартова), Константина Тахтарева и Иллариона Чернышева. Петербургские марксисты испытывали на себе огромное идейное влияние группы «Освобождение труда». Летом 1892 года с Плехановым установил первые связи Александр Потресов, близкий к так называемым «легальным марксистам» (Петр Струве и Михаил Туган-Барановский). Легальный марксизм входил в те годы в большую моду и Владимир Ульянов очень близко общался с членами кружка Струве, понимая всю важность союза с ним для борьбы с идейным влиянием народничества. Через виленских социал-демократов в Петербург начала регулярно поступать нелегальная марксистская литература, издаваемая заграничным «Союзом русских социал-демократов». Петербургские кружки постепенно подошли в своем развитии к новой неизбежной стадии. Уже к началу 1895 года стала очевидной настоятельная задача объединения их в единую крупную организацию. Владимир Ульянов, к этому времени признанный лидер узкого кружка технологов, вполне понимал свою роль в этом объединительном процессе. Но другие кружки еще мало видели в нем своего будущего вождя. Видимо тогда Владимир Ильич понял, что для продолжения успешной «революционной карьеры» ему требуется личный контакт с группой «Освобождение труда» и непосредственно с Г. Плехановым. Решение о поездке в Швейцарию совпало с дискуссией, развернутой виленскими социал-демократами, о соотношении агитации и пропаганды среди рабочих. В феврале 1895 года в Петербурге состоялось совещание руководителей кружков столицы, Москвы, Киева и Вильно. На этой встрече была подтверждена необходимость незамедлительного прямого контакта с Плехановым и его группой. Вообще говоря такая связь уже существовала. В Берлине находилась транспортная группа Исайя Айзенштадта и Вильгельма Бухгольца, тесно связанная с П. Аксельродом и виленскими марксистскими кружками. С Вильно же имели прочные контакты петербуржцы – главным образом, через членов группы Ю. Цедербаума. С Плехановым теснейшим образом общались и легальные марксисты в лице А. Потресова. Но все эти взаимоотношения с заграничным кумиром В. Ульянова шли через посредников и никак его не устраивали. Пришла пора личного выхода молодого революционера непосредственно на идейных основоположенников русского марксизма. Из полицейского донесения от 27 мая 1895 года: «Брат казненного государственного преступника Александра Ульянова… стоит во главе кружка, занимающегося пропагандой среди рабочих, и в интересах этого кружка, для приобретения революционных связей, 25 минувшего апреля выбыл за границу» (9). Владимир Ульянов ехал на встречу с Георгием Плехановым. Его влияние на начинающего марксиста было огромным. Он воспитывался на его трудах. Позднее, в 1900 году, в своих известных заметках «Как чуть не потухла «Искра»» Ленин написал: «Никогда, никогда в моей жизни я не относился ни к одному человеку с таким искренним уважением и почтением». В багаже Владимира Ульянова наверняка лежала книга некоего Н. Бельтова «К вопросу о развитии монистического взгляда на историю». Под этим псевдонимом и ученым названием скрывалась выдающаяся работа Плеханова, незадолго до этого вышедшая в Петербурге. Бывший товарищ Ленина А. Потресов (а позднее его непримиримый идеологический противник) в 1927 году оставил воспоминания, очень важные для нас. Он познакомился с молодым Ульяновым во время рождественских каникул 94-95 годов XIX столетия на одной из сходок марксистов Петербурга. Цитируем: «На собрании, о котором идет речь, Ленин реферировал о литературно-политических новинках того дня, о первых легально напечатанных в самой России и ставших для всех доступными марксистских изданиях. За несколько месяцев перед тем вышла книга П. Струве… А чуть ли не за несколько дней до занимающего нас собрания мне удалось выпустить в свет, под псевдонимом Бельтова, книгу Плеханова, …давшую огромный, решительный толчок распространению марксизма в России. Ленин, вскользь чрезвычайно хвалебно отозвавшись о книге Плеханова-Бельтова, с тем большей энергией… направил свою критику против Струве» (10). В 1923 году Потресов точно указал дату выхода книги Плеханова. В письме к Николаю Мещерякову, старому марксисту и историку, он вспомнил, что «Н. Бельтов… был сдан в цензуру 22 декабря 1894 года – в последний присутственный день перед праздниками и, стало быть, вышел в продажу 29 декабря 1894 года» (11). Итак, практически сразу после публикации труда Плеханова Владимир Ульянов с ним познакомился. До нас дошло множество свидетельств о влиянии книги Бельтова-Плеханова на современников. Вот только одно из них. Близкий к группе «Освобождение труда» марксист Сергей Ганелин писал Павлу Аксельроду в том же 1895 году: «По моему мнению, Бельтов принес, наконец, из горы Синая десять заповедей Маркса и вручил их русской молодежи. А по дороге такой комментарий к ним написал, что в остальном мире эта книжка займет одно из первых мест. Предста ляю себе, как русские марксисты обрадовались этой книжке» (12). Чувства Ганелина вполне мог разделить и В. Ульянов. Много позже, когда его дороги с Плехановым окончательно разойдутся, он напишет, что на этой книге «воспитывалось целое поколение русских марксистов» (13). А тогда, весной 1895 года, скорый поезд мчал его в Женеву. Владимиру Ульянову только-только исполнилось 25 лет, а Георгию Плеханову было всего 39! Но его молодежь уже считала стариком. Ведь за спиной Георгия Валентиновича стояла целая эпоха революционной борьбы. Ученик ехал на встречу с учителем. С группой «Освобождение труда» будущий ЛЕНИН связывал тогда всю свою дальнейшую судьбу революционера. К чести Владимира Ульянова, он произвел выдающееся впечатление на Плеханова. Сейчас некоторые публицисты склонны преуменьшать эффект от встречи двух марксистов. Но вот отрывок из письма Георгия Плеханова к его жене: «Приехал сюда молодой товарищ, очень умный, образованный и даром слова одаренный. Какое счастье, что в нашем революционном движении имеются такие молодые люди!» Ульянов и Плеханов имели тогда несколько встреч. Они проходили в Женеве, но чаще в горном местечке Ормони. Тогда же там оказался А. Потресов, приехавший к Плеханову договариваться о планах издания в Петербурге новой книги. Разговоры были больше теоретическими. Практическими делами в группе «Освобождение труда» ведал Павел Аксельрод, проживающий в Цюрихе. И после женевских встреч Владимир Ильич выехал к нему. В своих воспоминаниях Аксельрод более-менее подробно изложил обстоятельства встречи с молодым Лениным весной 1895 года: «Был май, стояла прекрасная погода. Мы целыми днями гуляли и... все время беседовали о волновавших нас обоих вопросах. И я должен сказать, что эти беседы с Ульяновым были для меня истинным праздником. Я… вспоминаю о них как об одном из самых радостных, самых светлых моментов в жизни группы «Освобождение труда»… С появлением на нашем горизонте Ульянова у нас завязались, наконец более или менее правильные сношения с Россией» (14). Трудно поверить, что эти слова написаны в годы непримиримого противостояния Ленина и Аксельрода. Но это именно так. Обговорив в Цюрихе все практические вопросы о способах дальнейших сношений (и за границей, и в России), получив нужные явки, Ульянов выехал в Париж. Затем его путь пролег в Берлин. Все лето 1895 года Владимир Ильич провел за рубежом. Но очень важно заметить, что он больше не вернется в Цюрих до самого своего отъезда в Россию. И только тонкая нить переписки будет его связывать с Павлом Аксельродом. Поэтому нет причин сомневаться, что тогда же, в мае 1895 года, между Аксельродом и Лениным был условлен шифр. Но об этом чуть позже… Среди интересных заграничных встреч петербургского марксиста отметим его свидание в Берлине с Исайем Айзенштадтом и Вильгельмом Бухгольцем. Первый был одним из основателей и руководителей социал-демократических кружков в Вильно. В сентябре 1894 года он появился в Берлине и установил оттуда прочные связи с группой «Освобождение труда». Айзенштадт создал транспортную сеть для контрабанды через германскую границу марксистской литературы и являлся берлинским представителем виленского подполья в только что образованном заграничном «Союзе русских социал-демократов». Весной 1895 года для работы по нелегальному транспорту им был привлечен эмигрант Бухгольц. Забегая вперед, добавим, что в августе 1895 года Айзенштадт вернулся в Россию, вручив все свои полномочия последнему . До осени 1897 года Бухгольц оставался главным связывающим звеном между группой Плеханова и российским подпольем. А затем передал конспиративные дела видному виленскому марксисту Цемаху Копельзону. Бухгольц и Айзенштадт оставили свои воспоминания о встрече с Лениным в Берлине летом 1895 года. Собеседники договорились о транспортировке нелегальщины в Петербург, о линиях и способе связи. Между прочим, Бухгольц и Ульянов были старыми знакомыми еще по Самаре. Тем проще им было понимать друг друга. Тогда же Владимир Ильич познакомил берлинцев со способом прессования и превращения в переплетный картон подлежащих к тайному перевозу литературных материалов: «Листы таковой литературы или писем (только писанных тушью), по этому рецепту соединяются особым клеем, накладываются один на другой до определенной толщины, обкладываются снаружи подходящей бумагой; в таком виде прессуются и сушатся, после чего получается обычный на вид картон, не навлекающий ничьего подозрения; когда же спрятанную в этом картоне литературу нужно возвращать в первобытное состояние, то картон кладут в теплую воду и осторожно разнимают на составные части» (15). Как мы помним, способ запрятывания литературы и писем в корешки и обложки книг был хорошо известен еще предыдущему революционному поколению. В частности, им широко пользовалась группа «Освобождение труда». Но методы заделки были разными и все время продолжали совершенствоваться. Сохранились два письма Ленина к Аксельроду за ноябрь 1895 года, где Владимир Ильич развивает ту же тему: 1. «Писать надо китайской тушью. Лучше, если прибавить маленький кристаллик хромпика (K2Cr2O7): тогда не смоется. Бумагу брать потоньше…» 2. «Необходимо употреблять очень жидкий клейстер: не более чайной ложки крахмала (и притом картофельного, а не пшеничного, который слишком крепок) на стакан воды. Только для верхнего листа и цветной бумаги нужен обыкновенный (хороший) клейстер, а бумага держится хорошо, под влиянием пресса, и при самом жидком клейстере. Во всяком случае, способ годен, и его следует практиковать» (16). Надеюсь читатели простят автора за избыточные технические подробности. Но мне кажется, что эти факты придают тем минувшим десятилетиям свой колорит. Указанный Владимиром Ульяновым хромпик представляет из себя кристаллы красного цвета и известен в химии как исходный материал для всех других соединений хрома. В XIX веке это вещество широко применялось как окислитель в процессе фабричного крашения тканей и в фотомеханических способах печатания изображений. Поэтому хромпик был тогда вполне доступным для подпольщиков химикатом. Способ расклеивания подобной «посылки» мы находим в одном из писем Надежды Крупской от 1901 года: «Переплет надо опустить в теплую воду, и когда он станет расслаиваться, начать отделять листы, подставляя под кран с кипящей водой, надо только не спешить. Отделенные таким образом листы вытереть губкой, чтобы снять клей, потом дать высохнуть и сыроватыми положить под пресс» (17). По сравнению со старыми, хорошо известными жандармам способами переписки (химия или точки в буквах), метод заделки писем в картон, безусловно, был гораздо более надежен, и революционеры высоко ценили его. Конечно, он был громоздок, трудоемок, требовал определенных материальных затрат, но гарантировал хорошую конспирацию. И молодой В. Ульянов свою революционную деятельность начал именно с этого надежного способа переписки с эмиграцией. Ленин провел за границей четыре месяца и многое успел сделать. Он установил прочные связи с группой «Освобождение труда», договорился о транспортировке нелегальной литературы из Берлина в Петербург через Вильно, провел удачные переговоры об издании сборника «Работник» (на основе присылаемых в Женеву материалов), увлеченно работал в заграничных библиотеках. В конце концов Владимир Ильич просто занимался лечением своего катара желудка, что являлось его официальной причиной поездки за рубеж. В обратном направлении Ульянов пересек российскую границу 7 сентября 1895 года. Настроение было превосходное. Единственное, что волновало – пограничная таможня. В его багаже в чемодане с двойным дном находилась нелегальщина, заделанная в Берлине. Это была первая и последняя попытка контрабанды, выполненная лично будущим вождем мирового пролетариата. Больше он так никогда не рисковал, но все сошло отлично. При самом тщательном досмотре двойное дно обнаружено не было, о чем жандармы составили специальный документ. Судя по купленному билету, из Вержболово Ульянов направился в Вильно, но на этом его следы полицией были утеряны (18). Виленские товарищи помогли петербуржцу успешно скрыться от наблюдения. Только 29 сентября 1895 года Владимир Ульянов вновь объявился в Санкт-Петербурге и факт этот зафиксирован в полицейских архивах. Успех от заграничного вояжа был полный. Кружок технологов вступил в непосредственную связь с группой «Освобождение труда» и «с помощью этой связи не замедлил расширить круг своих русских знакомств» – так оценивал результат поездки Ульянова его ближайший товарищ по кружку Глеб Кржижановский. Особенно важны были (по словам А. Елизаровой-Ульяновой) установившиеся «совсем близкие, дружественные» контакты с П. Аксельродом. Владимир Ильич вернулся в столицу России по окончании традиционного для Петербурга летнего «мертвого сезона». По обыкновению в эти месяцы революционная деятельность замирала. Студенты разъезжались по домам, господа переселялись на загородные дачи, оставленные без руководства рабочие кружки прекращали свои занятия. Тем активнее с наступлением осени возобновлялась революционная работа. Окрыленный успехом, Владимир Ульянов в октябре 1895 года прямо ставит среди марксистов вопрос о слиянии петербургских кружков в единую централизованную организацию. Что и происходит фактически – группа Цедербаума объединилась с кружком Ульянова. На собрании, состоявшемся на квартире Степана и Любови Радченко, окончательно оформилась общегородская социал-демократическая организация. Был выбран руководящий центр (Ленин, Цедербаум, Кржижановский, Старков и Ванеев), утверждены районные группы, охватывающие весь Петербург, наладились тесные контакты с группой «Молодых народовольцев», к этому времени все более тяготевших к марксистам. Еще летом 1895 года Надежда Крупская через Лидию Книпович связалась с Лахтинской типографией народовольцев, что открывало реальную возможность постановки своей марксистской газеты. Так был создан знаменитый «Союз борьбы за освобождение рабочего класса», ставший примером и призывом к действию для социал-демократов других российских городов. В начале ноября 1895 года Владимир Ульянов написал свое первое с момента пересечения русской границы письмо в Цюрих – к Павлу Аксельроду. Оно хорошо знакомо историкам и печаталось во всех изданиях сочинений Ленина. Письмо было частично перекрыто цифровым шифром, но вот он почему-то никогда не публиковался. История его обнаружения следующая. В 1920 году был создан известный в свое время «Истпарт» – научная организация по изучению истории коммунистической партии. С 1922 года его сотрудниками начался активный поиск за границей уцелевших партийных документов. В Германии в это время проживал видный большевик А. Шаповалов, фактически представляющий там интересы «Истпарта». Весной 1922 года произошла его встреча со студентом-медиком Г. Вязьменским. Последний состоял хранителем меньшевистского «Архива русской революции», находящегося в Берлине. Только в декабре Шаповалову наконец удалось посетить упомянутый архив, где он, в частности, обнаружил давно разыскиваемую историками первую книгу Ленина «Что такое «друзья народа» и как они воюют против социал-демократов» (издана в 1894 году на гектографе кружком технологов). Шаповалов срочно связался с Москвой, и к нему на помощь выехал официальный сотрудник «Истпарта» Н. Ангарский (Клестов). Ему-то и посчастливилось найти среди множества бумаг «Архива русской революции» два письма Ленина к Аксельроду за ноябрь 1895 года. Осенью 1923 года Институт Ленина при ЦК РКП (б) выпустил свой «Бюллетень № 1», где на страницах 9 – 12 были опубликованы обширные отрывки и фотография третьей страницы первого из писем Ленина. Именно оно заключало в себе цифровые криптограммы. И при подготовке рукописи к печати историкам удалось разобрать все зашифрованные места. С тех пор письмо неоднократно издавалось, широко цитируется, но ни в каких публикациях мы не найдем сами шифрфрагменты из этого редчайшего документа. Можно только адресовать интересующихся читателей к статье историка Г. М. Дейча «Два из пяти тысяч» в журнале «Наука и жизнь», где приведена достаточно разборчивая фотокопия первой и третьей страниц ленинского послания (19). Впрочем, упомянутое нами письмо (вернее, его копия) выставлялось ранее в некоторых ленинских музеях – например, в Ленинграде. Так что в ознакомлении с криптограммой непреодолимых преград у историков не было. Приведем теперь выдержки из этого письма, чтобы потом прояснить его загадки. В скобках рядом с цифровым шифром дана соответствующая дешифровка: «Вы, наверное, ругаете меня за опоздание. Были некоторые уважительные причины. Буду рассказывать по порядку. Был прежде всего в 5/1 2/2 3/8 1/1 4/1 [Вил/ь/не]. Беседовал с публикой о сборнике… Далее. Был в 3/1 1/2 3/3 3/4 6/3 2/7 [Москве]. Никого не видал… Там были громадные погромы… Потом был в 1/2 5/3 2/7 9/4 1/3 5/1 8/3 3/6 9/10 2/7 5/1 8/3 [Орехове-Зуеве]… Мне не нравится адрес в Цюрихе. Не можете ли достать другой – не в Швейцарии, а в Германии. Это было бы гораздо лучше и безопаснее. Далее. Посылая нам ответ – книжку по технологии, адрес 11/6 2/2 1/4 2/7 5/3, 3/5 3/8 4/1 2/1 3/3 3/5 1/1 1/5 5/3 1/2 5/1 3/3 2/1 2/2 [пробел – А.С.] 5/8 9/10 1/15 9/10 1/1 1/1 3/2 2/2 [пробел – А.С.] 5/5 5/4 5/1 1/2 1/5, 1/7 2/2 2/3 2/2 6/7 2/7 3/3 2/1 5/4 7/10. 3/8 5/4 6/1 1/2 5/3 5/4 1/4 1/3 5/3 2/2 7/10. 1/15 1/2 3/3 11/6 1/2 1/5 2/2 1/1 9/10, 5/6 9/10 9/11 2/2 1/1 3/3 2/1 1/2 3/1 9/10 [Питер. Александровски/й/ чугунный завод, химическая лаборатория, господину Лучинскому] – прибавьте, если будет место, другой материал… Отвечайте поскорее, чтоб мы знали о том, что сей способ годен. Передайте поляку адрес для личной явки. Желательно поскорее, так как нуждаемся в транспорте. Адрес: город тот же, 1/4 2/7 1/7 1/1 1/2 2/9 1/2 1/15 2/2 6/7 2/7 3/3 2/1 2/2 [пробел – А.С.] 2/2 1/1 3/3 1/4 2/2 1/4 9/10 1/4, 3/3 1/4 9/10 1/5 2/7 1/1 1/4 [пробел – А.С.] 3/1 2/2 1/7 3/5 2/2 3/8 [пробел – А.С.] 3/8 2/7 1/2 1/1 1/4 5/2 2/7 5/1 2/2 9/10 [пробел – А.С.] 3/6 5/4 2/1 3/8 5/4 1/5 1/1 3/2 2/2 [Технологически/й/ институт, студент Михаил Леонтьевич Закладный]. Спросить Иванова. Далее. Такая просьба: нам крайне нужна краска… Нельзя ли как-нибудь доставить? … Пожалуйста, подумайте об этом или поручите подумать вашим «практикам». Кстати, вы просили прямо к ним обращаться. Тогда сообщите: 1) знают ли они наш способ и ключ; 2) знают ли, от кого идут эти письма… Ваш…» (20). На письме есть пометка Ленина – «Ключ тот же, которым мы пользовались». Понятно, что еще до ноября 1895 года шифр активно использовался в переписке Владимира Ульянова и Павла Аксельрода. Очевидно, это была заграничная переписка. О том, что она существовала, подтверждают и мемуары Аксельрода, вспомнившего, что Ленин переписывался с ним из Берлина (21). Но самих этих писем в распоряжении историков нет. Ясно так же, что из Петербурга в Цюрих (и обратно) письма шли в склеенном виде. Возможно, что данное послание было отправлено В. Ульяновым вместе с материалами для сборника «Работник». М. Сильвин указывал, что рукописи для сборника превращались в картон, в который переплеталась какая-нибудь нейтральная книга. Она и отправлялась по заранее условленному подставному адресу за границу (22). Этим способом отправки и объясняется, очевидно, очень хорошее состояние ленинского письма к Аксельроду, выполненного четким почерком самого Владимира Ильича. Между прочим это первое известное, шифрованное самим Лениным, письмо. Таких документов вообще сохранилось очень мало. Так что здесь мы имеем редчайший случай получить некоторые сведения о криптографическом опыте Владимира Ульянова. Наблюдение за его криптограммой приводит нас к любопытным выводам. Оказывается на заре своей революционной молодости он не был тем опытным конспиратором-шифровальщиком, каким его восторженно рисуют современники. Одним из грубейших нарушений правил шифрования является обозначение одинаковых букв одинаковыми шифрзнаками. Это дает возможность криптоаналитику вскрыть текст на простом подсчете частоты встречаемости тех или иных букв текста. В этом смысле криптограмма Ульянова выглядит неутешительно. Из общего числа 149 криптознаков дробь «2/2» встречается 17 раз (соответствует букве «И»); дроби «1/1» и «1/2» – по 11 раз каждая (буквы «Н», «О»); дробь «2/7» – 10 раз (буква «Е»); дробь «3/3» – 9 раз (буква «С»); дробь «9/10» – 8 раз (буква «У»)… А это почти 50% всех шифрсимволов. Кроме того, при шифровке Ульянов вынужденно делал естественные разрывы между словами, отметив их пробелами и знаками препинания. Он передавал Аксельроду адреса и боялся, что их неправильно разберут. Но это еще больше увеличивало шансы нежелательной дешифровки жандармами. Разумеется, в этих нарушениях очевидных правил криптографии нет ничего обидного и странного для начинающего подпольщика, каким в те годы был Владимир Ульянов. Для приобретения подобного навыка нужна обширная практика, которой ему не хватало. Но когда в конце 1980-х годов я изложил свое мнение некоторым историкам партии, то получил от них настоящую отповедь в «формальном отношении» к историческим фактам. А между тем, если заглянуть на несколько лет вперед (в годы «Искры»), то мы без труда обнаружим множество подобных эпизодов в биографиях очень заслуженных революционеров. Так, секретарь редакции «Искры» Надежда Крупская неоднократно поправляла своих корреспондентов: 1. Октябрь 1901 года – Александру Богданову: «Ваше письмо прочитали, не зная ключа, не употребляйте для одной и той же буквы одних и тех же знаков» (23); 2. Июнь 1902 года – Глебу Кржижановскому: «Вы шифруете очень плохо, постоянно употребляете одни и те же знаки, жандармам прочитать такое письмо нет ничего легче» (24); 3. Декабрь 1902 года – Дмитрию Ульянову: «Не шифруйте иначе, как целыми фразами, иначе очень легко раскрыть ключ» (25). Подобных примеров можно привести немало, и воспринимаются они вполне нормально. Но в отношении В. И. Ленина даже предположить такое уже было нельзя. Этот двойной стандарт подхода к рядовым партийцам и к их вождю сейчас вызывает только улыбку, но в советскую эпоху за такие «обвинения» вполне можно было поплатиться «карьерой». Возможно именно поэтому шифр из письма Ленина предпочитали широко не афишировать и не публиковать. Зачем было провоцировать неудобные вопросы у дотошных читателей? О разделении же шифруемых слов здесь стоит поговорить более подробно. Сплошная шифровка текста нередко приводила к невозможности его правильного разбора. Особенно это касалось адресов и фамилий. Так, при всем опыте Надежды Крупской, она еще в августе 1901 года рекомендовала искровцу Левику Гальперину: «Адреса пишите, разделяя слова, а то не понять, где имя, где город, где улица» (26). За всю российскую революционную историю подпольщики так и не стали использовать специальные обозначения для знаков пробела, препинания и цифр, как это принято в современной криптографии. Отчасти это связано с практикуемыми ими способами шифрования, хотя, например, для гамбеттовских шифров это было сделать довольно просто. Стоило только ввести в типовой шифралфавит дополнительные цифрообозначения для нужных знаков. Примечательно, что и рассмотренный нами ранее жандармский шифр имеет те же самые недостатки. Так что проблема, с которой в конце XIX века столкнулся молодой Ульянов, не была правильно решена в течение нескольких подпольных десятилетий. Никаких рекомендаций на этот счет мы не найдем и в книгах Акимова и Розенталя. Но все это только объяснение, а не оправдание нестойкого шифра Ленина из его письма к Аксельроду. Я так и не знаю каким путем историкам 20-х годов удалось разобрать криптограмму. Обнаруженное в начале 1923 года, письмо уже осенью было опубликовано. Ключ к шифру могла дать Крупская (сам Ленин в это время был тяжело болен). Возможно, что прочли письмо аналитическим путем. Во всяком случае, на подлиннике документа разбор криптограммы отсутствует. Так или иначе, я не смог получить ответ на этот важный вопрос даже от сотрудников ЦПА (В. Н. Степанов). Оставалось определить ключ к шифру самостоятельно. В конечном счете, это удалось, но ушло на поиски двадцать лет… Когда-то очень давно, когда я был еще школьником, в мои руки попал упомянутый выше журнал «Наука и жизнь» за 1972 год – в нем я впервые обнаружил фотокопию письма молодого Ленина. Наверное, с этого момента и началось мое увлечение революционной криптографией. И толчок, полученный в далекие семидесятые, вылился сегодня в написание книги… Шифр вождя завораживал, но все мои многолетние попытки обнаружить ключ к нему терпели фиаско. Были перепробованы сотни стихотворений (ведь историки традиционно считали, что искровские шифры были большей частью стихотворные, а значит и более ранние – тоже!), но ничего не получалось. Я расположил известные буквы шифртекста по квадратной табличке и сумел восстановить две фразы ключевого текста: «Но отд(о)х(нем)» (из первой строки) и «Мы сказ(а)л(и)» (из третьей). Здесь можно было только благодарить Владимира Ильича за его криптографические ошибки. И вот однажды я взял в руки книгу Г. В. Плеханова «К вопросу о развитии монистического взгляда на историю», изданную в 1949 году и приобретенную, по случаю, у букинистов. И вдруг все годы раздумий вылились в очевидный теперь вопрос – а почему именно стихи? А может разгадка в книге Плеханова?! Я начал быстро просматривать в ней страницу за страницей, ища в них ключевые слова. После пятого или шестого обнаружения фразы «мы сказали» (что само по себе показывало верность моих предположений), я на странице 107-ой набрел, наконец, на строки, вобравшие в себя все известные мне буквы из криптограммы Ленина! В том числе и вторую фразу: «Но отдохнем»… Ключ был найден. Но у меня было издание 1949 года. Революционеры в выборе ключевых книжных страниц всегда тяготели к круглым цифрам. Простые пропорциональные подсчеты привели меня к выводу, что в издании 1895 года ключом к шифру, вероятно, была страница 100. И какова оказалась моя радость, когда позже в найденном первом издании книги Бельтова-Плеханова я получил полное подтверждение своим догадкам! Я так подробно описываю этот случай не только потому, что он до сих пор волнует меня. Данный поиск дает общее представление о методах обнаружения ключей к другим подобным шифрам. Книжные системы революционеров одни из самых сложных в практике исследователей. Но тем интереснее работа над ними. 
Первые строки страницы из книги Г.Плеханова (Бельтова), непосредственно являющихся ключом к шифру П. Аксельрода и В. Ульянова. Итак, ключ к шифру Владимира Ульянова стал, наконец, известен. Все мгновенно сошлось в одной точке – и издание книги Бельтова, и колоссальный интерес к ней русских марксистов, и поездка Ленина к Плеханову и Аксельроду… Александр Потресов сумел издать легендарный труд Плеханова на рубеже 1894/1895 года тиражом в 2 000 экземпляров. Вышла книга в момент смены царствования. В конце октября 1894 года умер Александр III и на престол взошел последний российский самодержец Николай II. Неразберихой, царящей тогда, видимо, и объясняется, почему книга никому неведомого Н. Бельтова беспрепятственно прошла предварительную цензуру (27). Зададимся теперь вопросом – кто был инициатором установления ключа к шифру между Петербургом и Цюрихом? Между прочим это вообще первый дошедший до нас случай применения книжного шифра революционерами. Конечно они использовались подпольщиками и раньше, но крайне редко, и нам не известны другие примеры. Мне кажется (учитывая недостаточный опыт молодого Ульянова), что при встрече в Цюрихе книжный шифр предложил Павел Борисович Аксельрод. А вот саму книгу для шифра вполне мог указать Владимир Ильич. Дело происходило за границей, где вообще русских изданий было недостаточно. А книга Плеханова имелась у обоих цюрихских собеседников. Более того, среди обсуждаемых ими тем труд «О монизме…» наверняка был не последним. Весь 1895 год прошел у русских социал-демократов под знаком этой книги. Нужно признать, что конспиративная переписка обставлялась вполне профессионально. Был выбран книжный шифр (и это тогда, когда еще несколько лет он использовался в революционных кругах крайне мало!), решено было переправлять корреспонденцию в виде склеенного картона, вводились подставные адреса (отдельно для переписки и для явки). С этой стороны опасности не ожидалось. Но тучи над только что организованным «Союзом борьбы» все более сгущались. Из доклада министра внутренних дел императору Николаю II ( декабрь 1895 г.): «Принимая во внимание, что за последние месяцы кружок стал проявлять особую энергическую деятельность, приобретать материалы и инструменты для печатания и воспроизведения преступных изданий, а равно принял деятельное участие в происходивших в ноябре и декабре месяцах рабочих волнениях на Путиловском и Торнтоновском заводах, – признано было своевременным приступить к обыскам и арестам участников названного кружка. Обыски эти произведены в ночь на 9 сего декабря и вполне подтвердили имеющиеся указания на преступную деятельность заподозренных лиц» (28). В ночь с 8 на 9 декабря 1895 года был арестован и присяжный поверенный Владимир Ульянов. Сохранился список вещественных доказательств, обнаруженных при обыске. Среди них книга Н. Бельтова «О развитии монистического взгляда на историю» не значится (29). Для Владимира Ильича, подписывающего протокол осмотра его квартиры, этот факт был одним из утешительных. Однако на первом же допросе революционера (21 декабря 1895 года) книга вдруг всплыла в вопросах жандармского следователя подполковника Клыкова. Протокол точно фиксирует ответы подследственного: «Зовут меня Владимир Ильич Ульянов… Предъявленный мне счет составлен лицом, имени которого я назвать не желаю, по порученной им мне продаже книг, во-первых, Бельтова (О монизме и истории)... Что же касается до упоминаемого в этом счете Ив. Никол. (должен два рубля), то это относится к моему знакомому Ивану Николаевичу Чеботареву, купившему у меня один том вышеозначенной книги Бельтова за два рубля…» (30). Зная теперь, что сотая страница книги Бельтова была ключом к шифру переписки Ульянова с опаснейшими государственными преступниками и то, что накануне ареста велся усиленный обмен письмами между Цюрихом и Петербургом, мы можем представить чувства Ленина, когда ему задавались, казалось бы, несложные вопросы. Однако допрос явно успокоил подследственного. Никаких посланий перехвачено не было! И уже 16 января 1896 года Владимир Ульянов направляет из одиночной камеры Дома предварительного заключения письмо к своей сестре Анне с просьбой прислать ему для работы ряд книг. Среди них находим и Бельтова! (31). Заключенный устроил из своей вынужденной многомесячной отсидки максимальную выгоду. Он принялся в тюрьме, пользуясь немалыми в те годы льготами, за сбор материалов для будущей своей книги «Развитие капитализма в России». Через камеру Владимира Ульянова прошли сотни книг и журналов. Среди них книга Бельтова ничем не выделяется. Но для чего ее все-таки попросил в одиночку Владимир Ильич? Между прочим это было связано для него с немалым риском. Книга неминуемо должна была привлечь внимание жандармов. Еще в январе 1895 года Главное тюремное управление обратилось в Главное управление по делам печати с запросом, «может ли быть выдаваема политическим арестантам, содержащимся в СПб. одиночной тюрьме, книга Н. Бельтова»? Повторное ее цензирование привело к крайне отрицательному заключению. Над ней нависла угроза запрещения. Сочинение в то время все же не стали «репрессировать», но Главному тюремному управлению сообщили, что «книга Бельтова неудобна к обращению между арестантами» (32). Поэтому неясно, получил ли указанную книгу подследственный Ульянов, а если ее и пропустили в тюрьму, то зачем она была нужна Владимиру Ильичу? Уже в течение всего 95 года он мог всесторонне изучить труд Плеханова. И даже обсуждать его с самим автором. А если у Ульянова было желание использовать «Бельтова» для работы над другими (своими) статьями, то какими? За весь период пребывания Ленина в ДПЗ мы находим лишь один случай цитирования книги «о монизме». Он обнаруживается в малоизвестной статье «К характеристике экономического романтизма». Специалисты датируют ее появление позднее августа 1896 года (33). Очень сомнительно, что Владимир Ульянов думал написать подобную статью в начале 96 года – сразу после ареста. Тогда у него были совсем иные проблемы. Поэтому заданный выше вопрос совсем не прост, а ответ на него не так очевиден. Скорее всего, Ленин планировал продолжить в тюремной камере общение с Аксельродом! Конечно, от планов до реальных писем еще далеко. Но мы знаем уже совершенно определенно, что в шушенской ссылке такая переписка осуществлялась. Значит и там она велась по книге Бельтова-Плеханова, которая точно была в Сибири у Ленина. Не подвергнутая запрету в 1895 году, монография продолжала свое победное шествие. Уже в феврале 1896 года Департамент полиции шлет секретное письмо в Главное управление по делам печати. В нем, в частности, сказано: «Названное сочинение Бельтова, вышедшее пока первым изданием, быстро раскупается и в настоящее время весьма распространено среди читающей молодежи, придающей этому сочинению весьма серьезное значение». А дальше идет настоятельная просьба не разрешать повторного издания книги. Но только 3 января 1898 года книга Плеханова была официально запрещена к обращению в библиотеках и читальнях. Такова история публикации «Н. Бельтова» и его тайны. Факт использования этой книги в качестве шифра между молодым Лениным и группой «Освобождение труда» очень характерен и демонстрирует истинное отношение Владимира Ульянова к Плеханову. И этот факт из далекого 1895 года, а не из последующих (часто лакированных) воспоминаний современников. Но и это еще не все! В феврале 1896 года А. Потресову удается выпустить в Петербурге очередную книгу Плеханова: «Обоснование народничества в трудах г-на Воронцова (В.В.)». Издана она была под новым псевдонимом – А. Волгин. 14 февраля 1896 года Потресов писал Плеханову в Женеву: «Кстати, могу Вам сообщить, что АнтиВеВе появился в 3 000 (трех тысячах) экземпляров» (34). Эта монография фактически по содержанию примыкала к «Бельтову». По объему и формату оба издания были очень похожи («Бельтов» – 288 страниц, «Волгин» – 286 страниц). Новая книга беспрепятственно прошла предварительную цензуру, вызвала оживленный интерес и незамедлительно оказалась в камерах арестантов ДПЗ. 1 июля 1896 года Анатолий Ванеев, ближайший товарищ Ульянова, писал из тюрьмы своей приятельнице в Нижний Новгород: «Следишь ли ты за новой литературой? Читала ли вышедшие в последнее время сочинения Волгина … и прочие?» (35). Понятно, что и Владимир Ульянов, сидевший с Ванеевым по соседству, имел ту же самую книгу. Я бы попросил читателя обратить внимание на этот занимательный факт. Книга Волгина-Плеханова – важный поворот в наших дальнейших изысканиях. Но сначала поговорим о способах тайной переписки, которую из одиночной камеры осуществлял наш герой. Во время декабрьских арестов 1895 года «Союз борьбы» был разгромлен лишь частично. Оставалась на свободе и «наследница» – Надежда Крупская. С помощью приехавших в Петербург матери и сестры Анны, с Владимиром Ильичом была установлена тесная связь. Очевидно, что еще перед арестами среди членов «Союза борьбы» были условлены определенные шифры. Мы совершенно ничего не знаем об этом. В качестве одного из них могла служить все та же книга Бельтова. Но способы переписки нам хорошо известны. Наиболее концентрировано об этом рассказала Анна Ульянова-Елизарова: «Это, пожалуй, самые интересные страницы из его [Ленина – А.С.] тюремной жизни… Конечно, никаких химических реактивов в тюрьме получить было нельзя. Но Владимир Ильич вспомнил, как рассказывал мне, одну детскую игру, показанную матерью: писать молоком, чтобы проявлять потом на свечке или лампе. Молоко он получал в тюрьме ежедневно… И вот он стал писать им меж строк жертвуемой для этого книги… Таким образом, шифрованные письма точками были заменены этим, более скорым способом. В письме точками Ильич сообщал, что на такой-то странице имеется химическое письмо, которое надо нагреть на лампе. Вследствие трудности прогревания в тюрьме этим способом пользовался больше он, чем мы. Надежда Константиновна [Крупская – А.С.] указывает, впрочем, что можно было проявлять письма опусканием в горячий чай и что таким образом они переписывались молоком или лимоном, когда сидели (с осени 1896 года) одновременно в предварилке. Вообще Ильич, всегда стремившийся к уточнению всякой работы, к экономии сил, ввел особый значок, определявший страницу шифрованного письма, чтобы не рыться и не разыскивать в книгах. Первое время надо было искать этот значок на странице семь. Это был тоненький карандашный штрих, и перемножение числа строк с числом букв на последней строке, где он находился, давало страницу: так, если была отмечена 7-ая буква 7-ой строки, мы раскрывали 49-ю страницу, с которой и начиналось письмо… Этот способ обозначения, – страницы время от времени менялись, – сохранялся у нас постоянно» (36). О реально используемых членами «Союза борьбы» шифрах во время их сидения в одиночках ДПЗ дают некоторое представление воспоминания Глеба Кржижановского: «Несмотря на крайне суровый режим тогдашней «предварилки» нам все же удалось при посредстве тюремной библиотеки и при посредничестве лиц, приходивших к нам на свидание, вступить в деятельные сношения друг с другом. Дело при этом не обошлось без некоторого курьеза. Вышло как-то так, что вместо моего первого письма, написанного точками в условленной книге шифром по определенному стихотворению, Владимиру Ильичу попала другая книга в тюремной библиотеке, в которой тоже точками оказалось написанным шифрованное письмо. Владимир Ильич рассказал мне потом, что, применив условленный шифр и получив осечку, он весьма вознегодовал на меня за недопустимую путаницу. Но не в его правилах было отступать. Шифровальщик, во всяком случае не из опытных, обдумывая ситуацию, он немедленно делает простые и правильные выводы. Знаки, которыми он будет пользоваться, по своей повторяемости будут, вероятно, вполне соответствовать повторяемости букв в любом обычном тексте. Тогда он начинает высчитывать, сколько раз и в каком соотношении друг к другу повторяется та или иная буква и ищет соответствия этой повторяемости в цифири зашифрованного письма. После двухдневной работы письмо было прочитано, и оказалось, что я тут ни при чем: Владимир Ильич расшифровал переписку одного уголовного с другим» (37). Многое в этих воспоминаниях вызывает недоверие – и «крайне суровый режим в «предварилке»», и умелая расшифровка чужого шифра (вспомним, что буквально перед самым арестом В. Ульянов мало задумывался над соответствием знаков шифра и букв открытого текста). В таком случае вся его дальнейшая криптографическая практика должна была пойти несколько в ином направлении. Но то, что в качестве шифровального ключа могли использоваться стихи – вполне вероятно. Факт этот подтверждается дальнейшими событиями. В общем, воспоминания Кржижановского – это изрядная смесь вымысла с действительностью. По такой схеме построено большинство воспоминаний о Ленине – и его соратников, и врагов. В тюремных буднях Владимира Ульянова есть еще одна загадка. Кроме шифра по книжке Бельтова, имеется некий документ, содержащий иную цифровую криптограмму. Разрозненные источники рисуют нам примерно такую картину. Давно известно, что при работе над сочинением «Развитие капитализма в России» Ленин широко использовал различные библиотечные труды. Их в тюремную камеру доставляли родственники Владимира Ильича. И вот, реализуя идею, что такие книги сохранились в фондах государственных библиотек, в 1950-х годах архивисты начали планомерное обследование источников, которые мог использовать Ленин. На этом кропотливом пути их ждало несколько удач. Однажды в руки исследователей попал «Военно-статистический сборник за 1871 год». На одной из вклеенных в него географических карт, с тыльной стороны, было обнаружено полустертое, выполненное карандашом, неизвестное письмо Ленина к членам «Союза борьбы». «Биографическая хроника» вождя свидетельствует, что оно было написано позднее 16 января 1896 года (38). Датировка основана на другом письме Ленина от 16 января, где он просит родственников доставить ему в тюрьму указанный «Сборник». В том же самом письме Ленин просил прислать книгу Бельтова! Однако сам текст на географической карте появился гораздо позднее. Речь в нем идет о выпуске «Союзом борьбы» революционных прокламаций, указываются их возможные темы, перечисляются методы распространения листовок на заводах Петербурга. Часть записки содержала шифр. Разбором его занималась Эсфирь Абрамовна Корольчук – очень авторитетный историк революционного движения. В 1964 году в журнале «Вопросы истории КПСС» она поместила статью об агитационной деятельности «Союза борьбы», где сделала ссылку на «недавно расшифрованное в значительной части и еще неопубликованное письмо Ленина из тюрьмы от 23 мая 1896 года» (39). С тех пор этот таинственный документ так и не был опубликован. Очень немного известно о нем. Некоторую ясность вносит небольшая детская книжка писателя А. Зверинцева «Шифр 3 –7», вышедшая в начале 1980-х годов. В ней он рассказал, как Корольчук прочла шифр Ленина на старой географической карте: «Первое, что удалось установить: в тексте применены разные способы шифровки. Иногда один за другим в строчке идут наборы букв. Попадаются слова, написанные на двух языках: одна половина по-английски, другая – по-немецки или по-русски. Часто встречаются группы цифр. Как-то занимаясь сопоставлением некоторых групп цифр, она вдруг заметила, что чаще других повторяются «3» и «7». А возле них всюду стоят маленькие, еле заметные вопросительные знаки. Случайно ли это? Не являются ли эти две цифры ключом к тексту?.. А что, если попробовать третью букву заменить седьмой? Сгорая от нетерпения, Корольчук быстро пишет… алфавит, затем переписывает его, соответственно заменяя буквы. На другом таком же листке седьмую букву заменяет третьей… Что же получилось? Она берет шифрованный текст из письма и, пользуясь то одним, то другим алфавитом читает: «С(оциал)–д(емократы) ждут решения…» Применяя найденный ключ «3 – 7» она пробует читать дальше, но терпит неудачу. В тексте, что ни абзац, то новый способ шифровки». Долгое время изучая революционные шифры, я здесь так и не смог понять способ Владимира Ульянова, который детский писатель попытался объяснить своим читателям. Увы… Выскажу лишь наиболее приемлемую версию. Без сомнения – на географической карте был обнаружен черновик письма Ленина. На волю они уходили в более конспиративном виде («химией» или же точками в книгах). А речь о ключе «3 – 7» наводит на мысль, что здесь имел место простейший гамбеттовский ключ. То, что для прочтения Корольчук применяла то один, то другой алфавит, явно указывает на периодичность шифрсистемы. Наличие в криптограмме цифр «3 – 7» демонстрирует ход шифрования – к каждой букве шифруемого текста (ее числовому обозначению в азбуке) поочередно прибавлялась та или иная цифра ключа. Очень легко подобную систему криптографии можно превратить в таблицу из двух сдвинутых относительно друг друга алфавитов (то есть табличку типа шифра Виженера, но в числовом изображении). Разумеется подобный гамбеттовский способ совсем несложен. Скорее всего, он использовался Владимиром Ульяновым как вспомогательный для коротких записей. Но возможно, что ключ «3 – 7» применялся в переписке с «Союзом борьбы». Здесь бы не было никаких сомнений, если бы весь черновик Ленин обработал одним шифром. Но, по сведениям Корольчук, разные абзацы его перекрыты различными способами (о них автору ничего уже не известно). Между прочим еще Э. А. Корольчук обратила внимание на общность цифры 7 в ключе «3 – 7» и в номере условной страницы, где проставляли знак для обнаружения конспиративного письма (по свидетельству Анны Елизаровой). Конечно, это не случайно. И, подводя черту всем нашим рассуждениям, отметим главное – на заре своей революционной карьеры Ленин уже применял книжный, стихотворный и гамбеттовский шифры – основные криптографические системы следующего революционного десятилетия. Больше года провел в стенах Дома предварительного заключения Владимир Ульянов и его товарищи. Но наступил момент, когда их дальнейшая судьба была решена. Как водится – административным порядком. Владимир Ильич подлежал высылке в Восточную Сибирь под гласный надзор полиции на три года. Это решение было объявлено 13 февраля 1897 г. Аналогичные приговоры получили и большинство его товарищей. Тогда же стало известно, что по ходатайству родственников высылаемым в Сибирь марксистам разрешили до 17 февраля остаться в Петербурге. Сохранилась знаменитая фотография тех дней – перед расставанием Ульянов и его товарищи сфотографировались на память. На снимке запечатлен сам Владимир Ильич в окружении Василия Старкова, Глеба Кржижановского, Юлия Цедербаума, Алексея Малченко, Петра Запорожца и Анатолия Ванеева. Чем были заняты эти неожиданные три дня свободы? Встречами с родственниками и товарищами по «Союзу борьбы», сборами в дорогу. И конечно они строили свои дальнейшие революционные планы. Друзья отправлялись в бескрайнюю Сибирь, еще не зная, что их ждет впереди. Поэтому обязательно предстояло договориться о способах конспиративной переписки. И конечно – о шифре. Теперь мы в состоянии прояснить и этот вопрос. Для ответа на него заглянем на пять лет вперед. 15 мая 1902 года из Самары в далекий Мюнхен ушло письмо. Его авторами были руководители «Русской организации «Искры»» Глеб и Зинаида Кржижановские. А адресовано оно было их старым друзьям Владимиру Ульянову и Надежде Крупской. В письме, в частности, сообщалось: «Надо переменить ключ, возьмем 150 стр(аницу) книги, которая у Вас была в Сибири» (40). Этой книгой, как мы убедимся дальше, была работа А. Волгина (Г. Плеханова) «Обоснование народничества в трудах г-на Воронцова (В.В.) », изданная в феврале 1896 года Потресовым. У Ленина за трехлетнюю ссылку накопилось в Шушенском множество книг. Историки насчитывают их не менее четырехсот! Очевидно, что Кржижановские, намекая на сочинение Плеханова, имели в виду шифркнигу! Значит, еще в Шушенском она имела свое применение. Но если порассуждать, то становится очевидным – только в феврале 1897 года мог быть условлен подобный ключ. Труд Волгина-Плеханова уже был на руках у большинства марксистов и его популярность на какое-то время затмила «Бельтова». Новую книгу Плеханова не преследовала цензура, а тираж ее был на 1 000 экземпляров больше предыдущей. Следовательно, «Волгин» стал гораздо доступнее «Бельтова». Условленный сначала между вышедшими из ДПЗ товарищами, новый шифр уже в Сибири приобрел статус общего для всех друзей Ульянова. Один из них, Фридрих Ленгник, вспоминал о годах ссылки: «Наряду с углубленной литературной работой Владимир Ильич принимал самое деятельное участие в установлении самых оживленных сношений с группой «Освобождение труда», … а так же переписывался с Петербургом, Москвой и другими российскими городами и с товарищами по ссылке, с которыми он находил время переписываться в виде длиннейших писем, в которых освещались иногда очень сложные и интересные вопросы революционного движения…» (41). Ф. Ленгник и был одним из товарищей Ленина, с которым он переписывался по шифру «Волгин». В подтверждение мысли, что он был установлен именно в 1897 году, можно сказать следующее. Во время ссылки Ленину удалось опубликовать две собственные книги, которые он рассылал своим товарищам. И ему для шифрключа проще было бы взять именно их! Но этого не произошло. К сожалению, вся обширная конспиративная переписка тех лет безвозвратно уничтожена самими революционерами. И мы вынуждены оперировать только косвенными доказательствами. Но обратите внимание, как логически выстраиваются в ряд все известные нам шифровальные книги Ленина: «Бельтов» (1895 г.) и «Волгин» (1896 г.) Конечно, трудно назвать случайным этот выбор. Он основан на огромном интересе и уважении, которые в те годы испытывали к родоначальнику русского марксизма сам Ленин и его соратники. И если ключ по книге «Бельтова» использовался мало (связь с Аксельродом была эпизодической – слишком велики были географические расстояния!), то книга «Волгина» стала самым продолжительным шифром по времени его использования. Вплоть до конца 1905 года (тогда и закончился первый нелегальный период РСДРП) разные страницы ее продолжали применяться в качестве шифровальных таблиц. То есть почти целое десятилетие! Дмитрий Ильич Ульянов высказал в свое время мнение, что свой псевдоним «Ленин» его брат выбрал по аналогии с псевдонимом Плеханова – «Волгин». Может быть и так. Слишком часто держал эту книгу Владимир Ульянов в своих руках. И не только для чтения! Здесь будет уместно привести еще одно воспоминание, оставленное видным большевиком Сергеем Мицкевичем: «В начале 1895 года появилась книга Бельтова-Плеханова «К вопросу о развитии монистического взгляда на историю», а в 1896 году книга Волгина-Плеханова «Обоснование народничества в трудах г-на Воронцова (В.В.)». Я сидел в то время в тюрьме и мне удалось достать эти книги только летом 1896 года… Трудно теперь представить ту бурную радость, которая охватила меня, когда я прочитал эти книги. Я был, по правде сказать, в полной уверенности, что автор обеих этих книг В. И. Ульянов: до того много общего я нашел в них с тем, что читал два года назад, летом 1894 года, в статьях «Друзья народа»… И только в 1897 году я узнал от товарищей, что псевдонимы Бельтова и Волгина принадлежат Плеханову» (42). Конечно, Мицкевич не подозревал, что обе упомянутые им книги использовались его старым товарищем в качестве ключей к шифрованной переписке. Но процитированные мемуары дают нам объяснение, почему именно они служили этой цели. Взгляды молодого Ленина были тогда прямым продолжением и развитием произведений Плеханова-Бельтова-Волгина. И это было настолько «рядом», что они надолго стали настольными книгами будущего вождя большевиков. Приехавшая в мае 1898 года в Шушенское Надежда Константиновна Крупская стала верной женой и настоящим другом Ленина на всю его жизнь. Значительная часть его забот, в том числе и кропотливую конспиративную переписку, взяла она на свои плечи. Много лет спустя Крупская писала: «Два раза в неделю приходила почта. Переписка была обширная… Писала подробно обо всем Анна Ильинична, писали из Питера… Получали письма из далекой ссылки – из Туруханска от Мартова, из Орлова Вятской губернии от Потресова. Но больше всего было писем от товарищей, разбросанных по соседним селам. Из Минусинска (Шушенское было в 50 верстах от него) писали Кржижановские, Старков; в 30 верстах в Ермаковском жили Лепешинский, Ванеев, Сильвин… В 70 верстах в Теси жили Ленгник, Шаповалов, Барамзин, на сахарном заводе жил Курнатовский. Переписывались обо всем – о русских вестях, о планах на будущее…» (43). Конечно, не все можно было доверить открытым письмам. Дадим опять слово сестре Ленина Анне Ильиничне: «Переписка с Ильичом шла у меня в те годы все время самая деятельная… Во время моей летней поездки за границу (1897 год) я познакомилась с членами группы «Освобождение труда», отвезла им привет от Владимира Ильича… Речь шла о том, чтобы он посылал писания для рабочих за границу… и обсуждался вопрос, каким образом наладить это. Владимир Ильич писал, что знает только один способ – химией, но что трудно найти переписчика. Аксельрод считал этот способ чересчур кропотливым… Некоторые работы… были переправлены, тщательно заделанные в переплетах… Даже личная переписка с Аксельродом ни у Ильича, ни у меня регулярно не установилась. Вообще Аксельрод был очень неаккуратен и рассеян в отношении переписки… Все более интересное… я, ездившая время от времени в Петербург, …описывала Ильичу (химией) на листах каталогов, ненужных книг, последних страничках журналов, иногда даже не разрезанных, чтобы еще больше отдалить подозрение в возможности каких-либо шифрованных сообщений. Ни разу, за все три года ссылки Ильича, ни одно из таких писем не пропало, не обратило на себя внимания. Никто, кроме самых близких людей, не знал, каким способом идет переписка… Все имена, кроме того, шифровались» (44). В качестве химических чернил для тайнописи Анна Елизарова опять называет молоко, разведенное водой. Если консистенция его была слишком густа, написанные молоком буквы могли самопроявиться (45). Обратим особое внимание, что на протяжении всего опыта тайной химической переписки и из тюрьмы и из ссылки участники тех событий пишут только о молоке и лимоне. Никаких более сложных реактивов не упоминается. Конечно, память – вещь крайне ненадежная. Все воспоминания писались в 20-х – 30-х годах ХХ века, зачастую искусственно подгоняясь друг под друга. Речь в них идет исключительно о революционной «химии». И ни слова о шифрах! Особенно этот упрек можно было бы обратить к неизменному секретарю Ленина – к его жене. Воспоминания Крупской на этот счет удивительно коротки. Но это странное обстоятельство вполне объяснимо. За всю многолетнюю деятельность через ее руки прошли сотни и сотни всевозможных ключей к шифрам огромного числа революционеров. Только за период до Первой русской революции (1901 – 1905 годы) насчитывается не менее 400 разных шифров. А ведь были еще и десять последующих лет, которые заслонили собой все шифры века XIX. Ни одна память не способна удержать такое количество информации, да и была она для Крупской только ненужным «балластом». Поэтому не будем винить Надежду Константиновну, а попытаемся во всем разбираться сами. Кое в чем здесь могут помочь полицейские архивы. Так, сохранились и опубликованы интереснейшие материалы по наблюдению за деятельностью Анны Елизаровой. По сведениям жандармов, в мае 1897 года она выбыла за границу и только в сентябре вернулась в Москву. Через подставной адрес в Штутгарте (Германия) Елизарова развернула нелегальную переписку с эмигрантом Павлом Аксельродом. Черный кабинет регулярно перехватывал ее корреспонденцию. Для нас особенно любопытно следующее жандармское донесение: «10 февраля 1898 года. Совершенно доверительно. … 7 сего февраля по известному Вам адресу на имя Бабеты Вагнер в Штутгарт отправлено письмо, писанное печатными буквами, следующего содержания: «В письме опять лишь начало можно было разобрать. Но из того, что начало вполне верно, видно, что дело совсем не в издании, а лишь в небрежном отношении к делу. Можно было прочесть лишь о том, что Вы не можете исполнить моего поручения, – только теперь собрались ответить… с октября просим и ждем… Дальше же идет след.: «агобо Вы изо революции и пришлите сюда озвенокилезтууаах» … Разобрать такую тарабарщину не имею ни времени, ни желания, о чем уже докладывал/а/…». Сообщая об изложенном, долгом считаю добавить, что вышеприведенное письмо … будет отправлено по назначению. Подписал: Л. Ратаев» (46). Приведенный документ начальник Особого Отдела Департамента полиции Леонид Ратаев направил в Московское охранное отделение к Сергею Зубатову. Из агентурных сведений жандармам было известно, что адрес Бабеты Вагнер использовался для переписки с Россией группой «Освобождение труда», а цитируемое письмо принадлежало Анне Елизаровой. Из перлюстрации следует, что в качестве ключа к шифру переписки служила некая книга, выдержавшая несколько переизданий. Очевидно, что этот ключ установлен был Анной Ильиничной во время заграничных встреч с Аксельродом. Так же ясно, что данной шифркнигой не могли быть произведения Плеханова. Все это наводит нас на следующие размышления. За период 1895 – 1900 годов в шифрпереписке революционеров, близких Владимиру Ульянову, мы встречаем только страничные книжные ключи. Но уже с конца 1900 года (начало издания «Искры») данное правило было отброшено, и широко начали внедряться шифры стихотворные. Это, непонятное, на первый взгляд, понижение надежности шифров я постараюсь объяснить в следующей главе. В.И. Ленин пробыл в шушенской ссылке три года. Это очень важная и насыщенная страница его биографии. Огромная теоретическая и литературная работа сделала его одним из ведущих марксистов России. За годы тюрьмы и ссылки он и его товарищи приобрели неоценимый конспиративный опыт. Раньше им не доводилось в таком объеме вести нелегальную переписку, используя тайнопись и шифры. Ленин тщательно продумывал свои дальнейшие планы, списывался с друзьями. Именно в Шушенском был разработан знаменитый проект построения марксистской партии в России при помощи постановки за ее пределами нелегальной организующей газеты «Искра». Картина в социал-демократическом движении России к этому моменту сложилась безрадостная. После проведения весной 1898 года I съезда РСДРП по марксистским кружкам и организациям центральной России проехал новый каток жандармских репрессий. И ссыльным социал-демократам приходилось возвращаться на пепелище разбитых организаций. Среди оставшихся на воле революционеров все более и более преобладали экономические воззрения. В заграничном «Союзе русских социал-демократов» наметился неизбежный раскол. Группа Плеханова попала в настоящую изоляцию от кружков в России, где все больше восхищались идеями Э. Бернштейна. Конечно, Ленин был прекрасно осведомлен обо всех этих событиях и. соответственно, корректировал свои шаги. Ссылка истекала 29 января 1900 года. К этому времени было решено главное. План Ленина был горячо поддержан ближайшими товарищами Юлием Цедербаумом (Мартовым) и Александром Потресовым. Заключение между ними «тройственного союза» – важнейший шаг на пути осуществления нового Проекта. С помощью переписки договорились о месте встречи в России. Возможно, что книга Плеханова-Волгина сыграла в этом деле не последнюю роль. Напомним, что Мартов вместе с Лениным вышел из тюрьмы в феврале 1897 года, а Потресов стал «крестным отцом» этой книги. Встретиться решили в Пскове, где Потресов и Ленин наметили поселиться после ссылки. Свои искровские планы Владимир Ульянов связывал только с совместной работой с группой «Освобождение труда». Шли последние месяцы ссылки. Ленин, Мартов и Потресов активно искали новых сторонников. Давно отмечено, что вятские ссыльные, входящие в окружение Александра Потресова (Н. Бауман, Ф. Дан, В. Кожевникова, И. Смидович, М. Леман, А. Кузнецова. К. Захарова, В. Воровский) окажутся, в основном, за границей, где примут важнейшее участие в организации закордонных центров «Искры». Товарищи же Ленина по минусинской ссылке (Г. Кржижановский, Ф. Ленгник, П. Лепешинский, П. Красиков, О. Энгберг, В. Курнатовский, А. Шаповалов, Е. Барамзин) останутся работать в России… Все было готово к новой борьбе. Приближался ХХ век. Наступала пора действовать. жүктеу/скачать 3.51 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|