Соната для кларнета и фортепиано (1993)

СОНАТА ДЛЯ КЛАРНЕТА И ФОРТЕПИАНО (1993) ¹

Сочинять Сонату я начал еще в Швейцарии и всю первую часть написал, когда был там в Босвиле. Это было летом, в августе 91 года. И вторая часть начата была там же, но я её тогда не дописал – надо было уезжать, к сожалению. Там было очень хорошо, тихо, спокойно. Это же, практически, деревня – Босвиль... Мы с Катей жили в очень милой комнате, но без инструмента. Первую часть я написал легко, очень легко, а вторая часть шла почему-то медленно и очень трудно, я даже не знал, откровенно говоря, что с ней и делать. И вот, когда я, наконец, здесь в Москве, где-то в октябре 93, сел снова за стол и взялся за финал по-серьезному, то оказалось, что нужно ехать в Корею, в Сеул, на конкурс композиторов Азии. Но, к счастью, вот там у меня было достаточное количество свободного времени и, в общем, эту Сонату я, всё-таки, закончил. Так что начата она была в одной точке света, как видите, а закончена совсем в другой.

Первая часть Сонаты тихая, легкая по письму и большая. Вся Соната длится восемнадцать минут, и первая часть здесь занимает основную часть времени. Вторая часть значительно более короткая.

В первой части музыка всё время балансирует, по-моему, где-то между Брамсом и Дебюсси, потому что она становится иногда такой совсем романтической, выразительной, а иногда краски выступают на первый план, и музыка становится почти импрессионистической. Я даже говорил и Бруннеру, и Лобанову, что там, где начинается имитация, должно быть обязательное экспрессиво, музыка должна становиться всё более и более драматичной, и гораздо более напряженной, а там, где пошла краска – там нужно играть совсем иначе – отрешенно, совсем спокойно.

Вторая часть Сонаты вся построена на игре ритмов, которую я очень люблю (это у меня есть, например, и в финале Сонаты для саксофона и фортепиано, и в финале Фортепианного концерта, и в той же Сонате для кларнета соло), там всё время появляются “застрявшие ноты”: то одна нота застревает, то другая застревает, то есть какие-то ноты упорно не хотят сходить со своей высоты, а вся остальная материя продолжает двигаться, и поэтому получается ощущение, что пространство как бы всё время раздвигается. Всё время борются две тенденции: с одной стороны, стабиль­ность материала – никуда не уйдешь – еще раз нота вернулась и еще раз, и еще много-много раз повторяется одна и та же нота; а с другой стороны, тенденция расшатать всё и уйти в полную, вроде бы, дезорганизацию звука. И здесь всё время у вас ощущение, как будто бы играют два кларнетиста, причем играют даже с юмором; один говорит: “Нет! Я буду играть всё время одно и то же”, – а другой ему возражает и говорит: “А я всё время буду импровизировать, и уходи отсюда подальше со своей этой повторяющейся «дурацкой» нотой”... Остинатные ритмы здесь – это ровное почти движение тридцатьвторыми, от которого, казалось бы, никуда не денешься, но другой ритм, который всё время пытается разрушить такое ровное движение – это бесконечные акценты, они врываются так, как будто вклиниваются вдруг всё новые и новые “оркест­ро­вые группы”, они всё время разрушают эту остинатность или, всё-таки, точнее, quasi-остинатность ритма. И здесь, кстати, Вася Лобанов очень “злыми” глазами на меня смотрел во время репетиций, потому что ему приходилось играть по существу то, что пианисту почти нельзя синхронизировать, то есть правая рука играет одно, а левая совершенно противоположное; и у кларнета это тоже есть, но в меньшей степени, то есть всё время в Сонате происходит некоторое расслоение пространства: две материи существуют как бы в разном музыкальном времени – всё время возникают совершенно неожиданные моменты и всё идет как бы поперек друг другу. Ну, это, конечно, принцип далеко не новый, он, например, всегда был в джазе. Но здесь, в этой сонате, вот эта идея, по-моему, реализована у меня более ясно и развита намного дальше, чем то, что я наметил в Сонате для кларнета соло – это вот одновременное существование как будто бы несовместимых друг с другом ритмических структур, одна из которых стремится к стабильности, а другая стремится к разрушению этой стабильности и образованию всё большей и большей мобильности, деструктивности, если хотите...

Премьера состоялась недавно – 27 декабря – на очень симпатичном фестивале, который вот уже третий раз организует Борис Пергаментщиков в Кельнской филармонии. Это очень любопытный фестиваль камерной музыки, совершенно нестандартный. Проходит он в огромном зале... около трех тысяч мест там. И камерная музыка, практически, собирает почти полный зал. Играется там музыка, написанная только в девяностые годы трех веков – восемнадцатого, девятнадцатого и двадцатого. Поэтому моя Соната исполнялась в хорошем окружении: вначале шли Вариации Бетховена для трио, потом два вокальных цикла Дебюсси, потом была моя премьера и в конце – струнный квартет Дебюсси. Зал был полон на три четверти и очень хорошая была публика: слушали внимательно, никто не пошевельнулся, не выходил, и принимали замечательно... Значит, всё-таки, хоть я и долго мучался, но, всё-таки, какой-то положительный результат, в конце концов, получился…