Страницы жизни

Учеба и работа на ФТФ

Бывшие учащиеся 65 средней школы города Свердловска составили основу группы Ф-104 по специальности «Молекулярная физика» ФТФ, их было 17 золотых медалистов, которых нужно было превратить в творцов ядерного щита Советского Союза.

Они были учениками выдающегося педагога-физики Георгия (Юрия) Константиновича Карпинского. Другие студенты этой группы были фронтовиками, среди которых мне особенно хотелось отметить Анатолия Дмитриевича Смолина, оружейного мастера авиационной техники. Член КПСС, он затратил много времени на воспитание студента Ю. К. Худенского, который в то время носил гордую кличку «клетчато-полосатенький космополитишка». Мы были дружны с Анатолием Дмитриевичем до самой его кончины в Новоуральске, где он и был похоронен. Там сейчас здравствует другой фронтовик – Николай Останин, который приезжал на 55-летие ФТФ УГТУ-УПИ в 2004 году. Фронтовиком в нашей группе был Анатолий Коскин, который сменил меня на посту старосты в 1950 году. А. Д. Смолину я обязан ранним знакомством с фронтовиками, которые обучались на физтехе – профессорами-докторами С. П. Распопиным и И. Ф. Ничковым. В то время я уже в течение 2-х лет был председателем СНТО ФТФ.

В первые годы на физтехе фронтовики часто носили военную форму. Образцом элегантности в ней был Алеша Барабошкин. Мы тоже часто одевались в отцовские гимнастерки. Однако со мной далее произошла метаморфоза: в это время мой отец был командиром дивизии в ГОСВ (Группа окуппационных советских войск) Германии, и он помогал мне переодеться в нормальное гражданское платье. Прозвище, приведенное выше, дала мне инженер-химик ФТФ Лидия Николаевна Пушкина. Однако с головой у меня было все в порядке, что отметил ее будущий муж – профессор Г. В. Скроцкий, по примеру которого я отказался выступать от лица студенчества на научной конференции преподавательского состава УПИ, посвященной разоблачению в УПИ теории резонанса химии и ее главных адептов-профессоров Г. Я. Постовского и З. В. Пушкаревой. Тут-то мне и пришлось покинуть пост старосты группы.

Мне очень повезло – этот демарш мог кончиться отчислением, но деканом факультета, который принял нас в свои объятия, был доктор химических наук профессор Евгений Иванович Крылов. Он напоминал как педагог во многом Ю.К.Карпинского. И вместо отчисления я был зачислен на 1-2 курсах в научный кружок на кафедре, которую возглавлял сам Евгений Иванович. По науке я сотрудничал с ним до его последних дней: под его руководством на кафедре изучались магнитные свойства комплексов редкоземельных элементов, которые я исследовал до 1973 года (в 1975 году по результатам этих работ я защитил в закрытом Совете ФТФ УПИ свою кандидатскую диссертацию). Первым оппонентом на защите был Евгений Иванович Крылов, а вторым должен был быть Павел Степанович Зырянов. Когда мы поступили на ФТФ, Евгений Иванович решил познакомить нас с его сокровищами, которые хранились в лаборатории радиометрии в подвале 5 корпуса УПИ. Мы толпой окружили пересчетку Б2, на входе которой был включен счетчик Гейгера с блоком высоковольтного питания. Декан взял с лабораторного стола специальными щипцами совершенно неприметный черно-коричневый кусок урановой руды – тюямунита, добытого в Узбекистане, и поднес его к счетчику. Ранее спокойные красные «глазки» пересчетки засверкали и забегали, а счетчик на выходе затрещал, как сорока. Все пришли в восторг, однако не зря комдив Худенский снабжал меня специальной литературой – книгой «Когда Россия будет иметь атомную бомбу» и водил на лекции выдающегося физика нашего времени, президента УФАН Сергея Васильевича Вонсовского. Я тихо спросил декана: «И это все?». Чем, однако, не смутил его. Он все-таки после этого не отказал мне в просьбе принять меня в научный кружок при своей кафедре. Мной непосредственно руководил выдающийся химик Зиновий Лазаревич Персиц, который отличался малым ростом, хрупкостью и писклявым голосом. Евгений Иванович поставил перед нами задачу необычайной сложности – получения зеркала германия на стекле колбы экспериментальной установки. Евгений Иванович лично просматривал мои заявки на оборудование и в особенности на 25-литровую колбу из пирекса, которую делали уникальные стеклодувы братья Петушковы, работавшие в ИФМ УФАН. Евгений Иванович также презентовал мне два флакона порошка, содержащего германий, из отходов полиметаллического производства. Содержимое большого флакона я растворил в соляной кислоте, наполнявшей эту громадную колбу, и начал процесс получения GeCl₄ –газообразного продукта, путем термического разложения которого я старался получить германиевое зеркало. Содержание этой работы составило мой доклад на Первой научно-технической конференции ФТФ УПИ. Доклад был доложен на факультетской и городской конференциях студенческим научных обществам г. Свердловска. После кружка на кафедре Евгения Ивановича я перешел на кафедру аналитической химии профессора Валерия Леонидовича Золотавина. По первому впечатлению, он был совершенной противоположностью декану Крылову. Лицо было тонкое, совершенно русское, я бы сказал, офицера Белой гвардии. Волосы рыжеватые, глаза серые, пронзительные. Профессор говорил суховатым голосом, был поджар и спортивен с виду. Он с ходу поломал мое спортивное будущее. Я любил тогда свои школьные привязанности: играть в шахматы против мастеров спорта, стрелять из винтовки на уровне чемпиона СССР среди юношей, и кататься на горных лыжах. Напрочь все это «безобразие» Валерий Леонидович запретил и сказал: «Полезнее будет, если вы для кафедры будете переводить статьи с тех языков, которые знаете». Действительно, я в этом преуспел, и это умение выручило меня, когда я после клинической смерти оказался в 1973 году инвалидом 1 группы и стал прирабатывать в Бюро переводов Торговой палаты, г. Харькова. Тут я с благодарностью до сих пор вспоминаю Валерия Леонидовича, двух своих непосредственных начальниц – ассистента Валентину Викторовну Серговскую и, особенно, старшего преподавателя Лидию Александровну Жарову. В своей работе мы постоянно пользовались консультациями великого аналитика профессора Юрия Викторовича Корякина, который подарил мне ставшую настольной книгу «Чистые химические реактивы». Непосредственно со мной занималась Лидия Александровна Жарова, которая приобщила меня к занятиям люминесценцией сверхчистых химических реактивов, вызванной вредными микропримесями металлических ионов.

Исследования люминесценции и ее проявлений в процессах сцинтилляций в органических и неорганических материалах позднее определило полностью мою научную работу в г. Харькове, где с 1959 года я начал работу в Институте монокристаллов МХП, теперь Институт монокристаллов Украинской академии наук и в Институте физики низких температур АН СССР.

О моей конкретной работе на кафедре В. Л. Золотавина свидетельствует мой лабораторный журнал, который в 2004 году к 55-летию ФТФ я передал его декану академику инженерной академии Аскольду Рафаиловичу Бекетову, и грамота Совета студенческих научных организаций УПИ. От занятий люминесценцией я перешел, не без воздействия работ немецкого ученого Карла Циммера, бывшего сотрудника Н.В. Тимофеева-Ресовского, к деятельности в области радиометрии, дозиметрии и спектроскопии.

Мой переход на 4 курс сопровождался повышением интереса к физике. Как пишет в своих воспоминаниях доктор ф.м. наук профессор УрГУ Леонид Яковлевич Кобелев, «…в конце 50 х годов группа Свердловских молодых физиков-теоретиков, возглавляемая Павлом Степановичам Зыряновым (талантливым ученым и исключительно интересным человеком, трагически погибшим в автомобильной катастрофе в 1974 году) начала сотрудничать с Николаем Владимировичем Тимофеевым-Ресовским, который недавно приехал из закрытого предприятия в Челябинской области для работы в УФАН». Летом 1960 года Павел Степанович пригласил маленькую группу: Г. Г. Талуца, Л. Я. Кобелева и В. М. Елеонского на семинар в Миассово, где на острове большого озера проходили семинары Н. В. Тимофеева-Ресовского по квантовой биологии и генетике. Из перечисленного списка ясно, что меня не было в составе слушателей этого семинара, поэтому я не стал физиком-теоретиком, а остался «подмастерьем», который «на колене» клепал сцинтилляционные гамма-спектрометры.

Нашим духовным отцом в это время был Павел Степанович Зырянов, с которым мы ходили в туристские походы на Северный Урал и там общались на природе. Павел Степанович начал свое обучение в УрГУ до войны, пошел на фронт и солдатом прошел все военные дороги, включая Германию. Будучи демобилизованным, он возвращался домой в обычном военном эшелоне с оружием в руках. Он рассказал, что, когда их состав стоял на путях товарной станции Брест, рядом с ним остановился эшелон с русскими немцами, которых НКВД депортировало назад на родину. Теплушки были наполнены стариками, детьми и женщинами. Немки ходили вдоль военных вагонов и выпрашивали у сопровождающих хлеб и воду. Павел Степанович услышал в конце состава топот сапог и крики: толпа солдат гналась за сравнительно молодой женщиной. Это был единственный пример из его жизни, когда он начал стрелять против своих. Парой выстрелов ему удалось остановить бешеных мужиков, а он был невысокого роста, сложения крепкого, глаза ясные, серые, очень ироничные, но без издевательства. Павел Степанович был таким же любителем поговорок и анекдотов, как Георгий Константинович Карпинский. Позднее я был свидетелем того, как он пошел с финкою в руках на рысь, которую мы обнаружили в лесу, неподалеку от станции Сагра. Кончилось тем, что Павел Степанович снял с нее шкуру и по древнему угро-финскому обычаю срезал когти. Один из них я носил долгое время в качестве сувенира на шее. Последний раз мы виделись с ним в Харькове, где он был в командировке в УФТИ (Украинском физико-техническом институте) вместе с Сергеем Павловичем Распопиным на семинаре у Лейпунского. Мы простились, и я не мог предположить, что вскоре Павел Степанович погибнет в автомобильной катастрофе на дороге Свердловск – Верх-Нейвинск.

На четвертом курсе правление СНТО института наградило большую группу студентов УПИ, в том числе и меня, премией в виде путешествия на корабле от Молотова (Перми) до Ростова-на-Дону. На борту корабля мы были единым коллективом и проплыли сначала от Молотова до Москвы, а далее на фешенебельном московском пароходе «Иосиф Сталин» до Ростова. Везде нас встречали хорошо.

В это же время я стал общаться с заведующим кафедрой органической химии УПИ Исааком Яковлевичем Постовским, который был политическим беженцем из фашистской Германии и так же, как Тимофеев-Ресовский, беседовал со мной на немецком языке. На физтехе моя деятельность в области дозиметрии нашла поддержку у доцента Альберта Константиновича Штольца, который читал нам лекции по количественной радиобиологии, радиометрии и дозиметрии. Практические занятия по этому курсу вел Евгений Петрович Дариенко, которому помогал радиомастер Игорь Владимирович Меркурьев, оказывавший мне содействие при изготовлении «на колене» сцинтилляционного гамма-спектрометра. Для работы с бета-излучателями на позитронных пучках нами были разработаны пластмассовые сцинтилляторы. Эту работу проводил член СНО Владимир Хафизов, под руководством ассистента кафедры органического синтеза Лидии Николаевны Пушкиной.

В 1957 году после катастрофы на комбинате «Маяк» была организована дозиметрическая служба УПИ, которую я возглавил по приказу проректора по науке проф. Пальмова. В нее входили лаборатории по изучению содержания урана, плутония и продуктов их распада в биологических объектах: водорослях, рыбах, животных и растениях, добытых на территории ВУРСа (Восточно-Уральского радиоактивного следа), образовавшегося вследствие выпадения радиоактивных осадков в Челябинской, Курганской и Свердловской областях, которые были разнесены реками западной Сибири до Карского моря Северного ледовитого океана.

В дозслужбе была организована при моем участии разработка сцинтилляционных приборов: радиометров, гамма-спектроскопов и сцинтилляторов. Работа проводилась в тесном сотрудничестве с облСЭС, МВД и Комитетом по ВУРС, который возглавлял генерал Войцицкий. Напряжение сил сотрудников было чрезвычайно высоким. У меня началось обострение вегето-сосудистой дистонии и наблюдавший меня профессор – доктор медицинских наук Давид Григорьевич Шеффер – посоветовал проректору Пальмову откомандировать меня в 1958 году для обследования и последующего лечения в Харьковский НИИ медицинской рентгенологии. Дальнейшие исследования люминесценции и ее проявлений в процессах сцинтилляций органических и неорганических материалов определили полностью мою научную работу в г. Харькове. С 1959 года я начал работу в Институте монокристаллов МХП СССР (теперь Институт сцинтилляционных материалов и радиационных технологий Украинской академии наук, ИСМАРТ НАН) и в Институте физики низких температур (УФТИНТ) АН УССР.

Результаты этих исследований были обобщены мной в кандидатской диссертации, посвященной взаимосвязи ЭПР спектроскопии и оптических характеристик металлоорганических комплексов редкоземельных элементов. Защита диссертации проходила на закрытом Совете ФТФ УПИ в 1975 году. В то время Институт монокристаллов, принадлежавший главку химических реактивов МХП СССР, был одним из самых хорошо оснащенных современной научной аппаратурой НИИ СССР. Я являлся помощником его научного руководителя Валериана Ивановича Старцева и подчиненная мне группа химической физики работала не только со всеми лабораториями института, но и с ГОИ СССР, ФИАН, Институтами элементорганической химии (г. Москва) и металлоорганической химии (г. Горький) АН СССР. Группа химической физики сотрудничала с Институтом эндокринологии г. Харькова по проблеме БАВ (Шиладжит-мумиё) с Евгением Бобылевым и Александром Бескровным. С Иваном Огороднейчуком и Анатолием Быхом проводились работы по электрохимической люминесценции в ХИРЭ им. Янгеля, результатом которой стало издание книги «Оптохемотроника» («Технiка», Киïв, 1978). 1977-78 годы ознаменовались для меня получением значительного числа авторских свидетельств на БАВ. «Биомос» – термин, который я предложил для БАВ, полученных термической обработкой водной суспензии растительного сырья в различных условиях. Эти работы были продолжены в УПИ после моего возвращения в 1981 году в ОКБ «Биофизтех». Их торговая марка была «Эраконд» – экстракты растительные конденсированные. Они использовались как добавки в кефир, хлеб и в корма для животноводства.

Ученый совет УПИ им. Кирова награждает руководителя кружка при кафедре В. Л. Золотавина Ю. К. Худенского, № 133 от 6.04.57 г.

Исполком Свердловского городского Совета депутатов трудящихся награждает Ю. К. Худенского, ст. преподавателя УПИ, за активное участие в работе по организации и проведению научно-технической выставки по мирному использованию атомной энергии, 29.08.1957 г.

Грамота от 9 мая 1953 года. Ученый совет УПИ им. Кирова награждает председателя совета СНО ФТФ Ю. К. Худенского

Диплом с отличием Ю. К. Худенского

Диплом ВАК кандидата физ.-мат. наук Ю. К. Худенского

Выписка из зачетной ведомости

Продолжение выписки. Содержит тему дипломного проекта «Разработка конструкций спектрометра гамма-излучений»


В 1977 году (после перенесенных инфарктов и полугодового пребывания в больнице в 1973 г.) волею случая я оказался в ГДР, где познакомился с немецкими врачами – докторами медицинских наук Зигфридом Виснером, руководителем кардиологической клиники в городе Штернберге земли Мекленбург-Форпоммерн и семьей профессоров Фрик из Грайфсвальдского университета – Урсулой и Герхардом. Герхард был виднейшим специалистом Германии по свертывающим системам крови, а конкретно – тромбоцитам. Урсула заведовала кафедрой госпитальной терапии и имела звание генерал-майора медицинской службы Национальной народной армии ГДР. Она предложила мне сотрудничество, как физику, в рамках Национального комитета по облученной крови ГДР, в котором уже давно работал биофизик с мировой известностью Якоб Сегал – выходец из дореволюционной Литвы, он после побега из США вместе с женой Лилли жил в Берлине. Они посоветовали мне начать работу по определению изменений потенциалов зарядов клеточных мембран эритроцитов при облучении крови ультрафиолетом.

В 1981 году я вернулся на ФТФ УГТУ-УПИ и, работая там в области спектроскопии и хемилюминесценции крови, создал ОКБ «Биофизтех». Базовым прибором нашей деятельности был прибор «Пармаквант» производства ГДР, с помощью которого мы внесли большой вклад в развитие метода облученной крови для лечения сердечнососудистых заболеваний.

В 1983 году председатель Национального комитета по облученной крови ГДР профессор Зигфрид Виснер обратился с письмом к министру высшего и среднего специального образования РСФСР И. Ф. Образцову с просьбой откомандировать меня в ГДР для получения Почетного знака «Золотой иглы», которым я был награжден Национальным комитетом Общества германо-советской дружбы ГДР по представлению Комитета по облученной крови ГДР. Я выехал в командировку в город Штернберг, где мне был вручен почетный знак «Золотой иглы». После этого состоялись чествования в Берлине в Национальном обществе германо-советской дружбы ГДР и в правлении Германского общества Альберта Швейцера, членом которого я стал в 1977 году. При возвращении домой меня сопровождал доктор Зигфрид Виснер. В Москве мы остановились у моего старого друга, биофизика Симона Петровича Шурина, давнего соратника академика Влаиля Петровича Казначеева. В Новосибирске они сделали эпохальное открытие: взаимодействие клеточных и бактериальных культур в ультрафиолетовом диапазоне. К тому времени Симон жил уже в Москве с молодой женой, писательницей Наталией Стремитиной. В этой громадной квартире было два рояля, а Симон Шурин был к тому же известен в музыкальных кругах как композитор-автор многочисленных русских романсов. Его любимым поэтом был Анатолий Жигулин. Я отправился домой в Свердловск, а Зигфрид остался гостить у доктора Шурина. Позднее в сложных обстоятельствах семья Шуриных покинула СССР и обосновалась в Австрии, где мы встречались вплоть до смерти Симона Петровича, который похоронен на Центральном городском кладбище Вены, где находятся могилы Моцарта и Бетховена. Наталия Шурина недавно организовала выступление моих больших друзей: екатеринбургской певицы Яны Чабан и пианистки Елизаветы Шубиной в Русском институте – Доме при российском посольстве в Вене.

После моего возвращения из Германии ОКБ «Биофизтех» был разделен на три части. Финансирование его работ перешло в НИС СИНХ, прибор «ПАРМАКВАНТ» с инженерной обслугой – в Кардиологический центр, руководимый профессором Яном Львовичем Габинским, а научные силы (к.м.н. С. В. Ленский и биолог П. И. Лавин), которые специализировались на решении проблем защиты людей и животных от вирусных и бактериальных инвазий, оказались на кафедре профессора Леонида Александровича Азина в СИНХе, где их деятельность была посвящена задачам сохранения 250-тысячного поголовья Лайского свинокомплекса в экологически неблагоприятных условиях.

1983 год был интересен для меня тем, что в исследования облученной крови включилась значительная группа учёных-медиков из Грузии. Её возглавлял главный кардиолог республики Мераб Тваладзе, его верным помощником был психиатр Давид Гигаури. Они сосредоточили своё внимание на возрастных сосудистых проблемах человека и особенно его конечностей (облитерирующий эндартрит, который приводил к некрозу пальцев ног). Применение метода облученной крови улучшало микроциркуляцию. Были организованы четырехсторонние конференции с участием физиков и медиков России (Москва, Ленинград, Свердловск), Украины (Киев, Харьков), ГДР (Берлин, Шверин, Штернберг) и Грузии (Тбилиси, базы олимпийского резерва в Огудзере и Бакуриани). На конференциях была подтверждена правильность теоретических воззрений проф. Зигфрида Виснера на физиотерапевтические основы метода облученной крови. Стоит отметить, что кроме облученной крови он свято верил в диетологию и талассотерапию! Однако его любовь к силам моря была достаточно взвешенной – он не был поклонником гонителя бурь Посейдона, а поклонялся спокойному мыслителю Нерею и его дочери, прекрасной нереиде – богине ледяной (талой) воды Амфитрите (Amfitrite).

В последние годы мне удавалось бывать в Одессе, и я специально, в память о Виснере, я приходил в городской порт на встречу с дизель-электроходом «Амфитрите». Он приписан к порту Панама и приходит под колумбийским флагом в одесский порт с грузом бананов и кофе. Этот кофе перерабатывается на Одесском заводе пищевых концентратов (ОПХК) из зерен в растворимый напиток на аппаратах, разработанных и изготовленных екатеринбургским научно-исследовательским институтом «УНИХИМ», их внедряла там заместитель директора по науке к.т.н. Татьяна Евгеньевна Стахровская.

Ю. К. Худенский в Одессе на встрече с дизель-электроходом «Амфитрита»

Вручение знака «Золотой иглы» Ю. К. Худенскому

Выступление председателя общества кардиологов Германии

проф. Зигфрида Виснера

Письмо в министерство высшего образования СССР И. Образцову

(от 25.04.1983) от общества немецко-советской дружбы
о командировании Ю. К. Худенского в ГДР

Проф. Виснер 07.04.1977 проводит процедуру облучения крови Ю. К. Худенскому

Эффект Титова
Записала Анна Владимировна Селиванова.
С эффектом Титова по имени Германа Степановича Титова, второго космонавта «Мира» и дублера Ю. А. Гагарина, меня связывает не сверхмощная ракета с двигателем в миллионы лошадиных сил, а маленький микролитражный с пластмассовым корпусом "Трабант", выпуск которого освоила в первые послевоенные годы промышленность Германской Демократической Республики – первого государства рабочих и крестьян социалистической формации на немецкой земле. Но обо всем по порядку...

Мой отец, полковник-инженер Худенский Константин Васильевич в послевоенные годы командовал дивизией п/п 45365, дислоцированной в городе Лейпциге (группа советских оккупационных войск в Германии). Эта дивизия входила в состав войск Автотракторного управления Министерства обороны СССР.

Автомобиль Трабант

В задачи отца входила консультация по выполнению плана репараций на территории советской зоны оккупации предприятий автомобильной промышленности. Тотальное уничтожение этой отрасли в ГДР не было целью, однако большая часть оборудования предприятий из ГДР и послужила базой для развития Запорожского, Луцкого, Львовского и особенно Кременчугского автогигантов УССР.

Отец сохранял традиционные связи с УрВО. В Свердловске располагался Центральный авторемонтный завод № 5, где он служил в годы ВОВ.

В очередной раз он приехал во время отпуска на Урал в июле-августе, когда я окончил медалистом Свердловскую железнодорожную школу № 10 в 1949 году и пытался пройти медкомиссию в Кагановическом (ныне железнодорожном) райвоенкомате, надеясь поступить в Военно-медицинскую Академию в городе Ленинграде.

Отец прилетел в Свердловск и прежде всего встретился с директором Уральского индустриального института Аркадием Семеновичем Качко, своим другом. Аркадий Качко поведал моему папе секретную информацию о создании в УПИ физико-технического факультета, где должны были готовить будущих создателей ядерного щита Родины. Задача и планы потрясли отца.

Он начал водить меня с собой, как когда-то в детстве на танковое кладбище завода № 50 города Свердловска, на лекции академика Сергея Васильевича Вонсовского. Особенно мне запомнилось собрание избранного актива города и области в зале Дома колхозника по ул. 8 марта. Зал был заполнен директорами заводов и колхозов, которые позднее получили в руки изданную в США и переведенную на русский язык книгу «Когда Россия будет иметь атомную бомбу?».

В конце августа 1949 года я был зачислен на физико-технический факультет УПИ в группу медалистов № 104 по специальности молекулярная физика. Казалось, что судьба моя окончательно решена, и путь мой пойдет в Верхнейвинскую промзону. Слава Богу, что на встрече со вторым своим хорошим знакомым артистом республики Анатолием Григорьевичем Мареничем отец мой не передумал и не отправил меня отплясывать "канкан".

Мы закончили обучение через шесть с половиной лет в 1955 году. Весной я был направлен на преддипломную практику в Институт физики металлов Уральского отделения АН, а перед защитой отец организовал мне вторую практику в ГДР на комбинате «Карл Цейсс», располагавшийся в «городе науки» – Йене. Рядом с гигантом по производству оптического химико-технологического стекла «Йена Шотт» и древним Йенским университетом. Там я жил в гостинице «Шварце шванн» («Черный лебедь») у моста через реку Шварце Эльстер. До сих пор храню сувенир – параллелепипед из тяжелого йенского флинт-гласса, на который нанесена картина маслом: пригород Йены Ауерштадт, где произошла битва между войсками двух великих полководцев: Наполеона и Блюхера.

Общее руководство моей практикой было возложено на профессора доктора геологических наук академика ГДР Роберта Лаутербаха (1915-1995), который с 1951 года заведовал кафедрой геофизики и в то же время был профессором Института прикладной геофизики и директором Института наук о Земле Лейпцигского университета.

Он участвовал в совместных проектах ГДР-СССР на территории комбината «Висмут» в Карлмарксштадте, а в 1954 году разрабатывал темы, предложенные академии президентом ГДР (они близко знакомы), профессиональным шахтером Вильгельмом Пиком: создание разведочной базы для расширения добычи калийной соли бурого угля и особенно нефти и газа. Их обоих заботила судьба гигантских буроугольных разрезов, которые постоянно росли при развитии металлургии и машиностроения в ГДР.

По мнению академика Лаутербаха, данные месторождения могут быть связаны с тектоническими разломами земной коры. Геофизик он отдавал предпочтение геофизическим методам как менее затратным по сравнению с прямым бурением скважин с применением радиационного каротажа.

Академик оказался большим поклонником основателя науки психофизики Вальтера Иоганнеса Штайна, который объяснял многое в поведении человека воздействием геофизической среды.

В эксперименты по изучению субъективного восприятия времени человеком в экстремальных геофизических условиях, академик включил меня в качестве "подопытного кролика", а не творца новейшей техники, и взял в прекрасное путешествие по равнинам Померании.

Одной из целей нашего там пребывания была попытка обнаружения газо-нефтяносных структур у побережья Балтийского моря и предгорьях Гарца. Предполагалось, что с разломами земной коры связаны могучие солевые отложения, а в их линзах – нефть, которой не было по всем данным геологической разведки в ГДР. Роберт Лаутербах проводил исследования, которые изменили этот ошибочный взгляд.

В связи с этими экспериментами был приобретен основной прибор – микролитражный автомобильчик «Трабант», выполненный практически целиком из пластмассы. Как немногим теперь известно, его производство было освоено на заводе «Айзенахмоторенверке» в Айзенахе; выпускаемые там «Трабанты» полностью решили проблему легковых автомобилей в ГДР в послевоенные годы.

За рулем крошечного автомобиля был Лаутербах, он вел машину по заранее обдуманному плану, где выбранные им маршруты пересекали разломы земной коры. На заднем сидении – «экспериментальный кролик», то есть я, комсомолец, студент 5-го курса ФТФ УПИ им. Кирова. Рядом с академиком располагалась студентка геофака Лейпцигского университета Эрна, вооруженная хронометром, который я не должен был ни видеть, ни слышать. Кроме хронометра, также был отрегулирован и мотор «Трабанта» – его практически не было слышно, что было важно для чистоты эксперимента, я не должен был подвергаться совершенно никаким физическим воздействиям.

Перед экспериментом я долго учился отсчитывать временные интервалы. Они, как мне казалось, соответствовали 30 секундам, минуте и 1,5 минутам.

Начало разлома обозначалось командой «Форвертс» (нем. «вперед»). Эрна включала хронометр, а я начинал считать про себя. Она обозначала конец интервала, а я называл свои данные. Если наш маршрут пересекал разлом земной коры, вызывающий значительное возмущение геофизических полей даже в высших слоях тропосферы (гравитационного, магнитного и электрического), то организм «кролика», по сравнению с хронометром отмечал ускорение ритма, выдавал большую величину интервала времени (как бы эффект психофизического "омоложения"). Это и был «эффект субъективного восприятия времени». Так проявлялась очевидная прямая связь земных аномалий с организмом "подопытного кролика», то есть человека.

Нужно заметить, что Эрна до поступления на геофак окончила медицинский колледж, получив образование медсестры. Она была активисткой Союза свободной немецкой молодежи (ССвНМ, аналог нашего комсомола), а академик Лаутербах состоял в Социалистической единой партии Германии.

Далее, мы занимались измерением радиоактивности воды в понорах источников на местах разломов. Для этого применяли сцинтилляционный счетчик, в разработке и изготовлении которого я принимал участие на приборостроительном комбинате «Карл Цейсс».

По разломам из недр земли поднимаются пузырьки продуктов распада радиоактивных элементов Ra и Th: газов радона и торона. Мы исследовали также влияние на субъективное восприятие времени слабых доз радиоактивного излучения.

Параллельно я, как физик, на базе того же комбината «Карл Цейсс» занимался разработкой малогабаритного сцинтилляционного спектрометра ионизирующих излучений на основе фотоэлектронных умножителей FEV-101 первых их модификаций, изготовленных в ГДР.

Наши эксперименты продолжались 1,5 месяца и закончились трехдневным путешествием на теплоходике по Эльбе с группой членов ССвНМ рабочих и служащих вольнонаемных сотрудников технической дивизии п/п 45365, которой руководил секретарь ССвНМ Теофрид Вольф.

Я вернулся из ГДР для продолжения преддипломной практики в лабораторию Института физики металлов УФАНа, которой руководил физик, участник дрейфа «Челюскина» по Северному Ледовитому океану, орденоносец, замечательный человек Ибрагим Гафурович Факидов, уроженец Гурзуфа, по национальности крымский татарин.

Там я продолжал деятельность по разработке автоматизированного сцинтилляционного гамма-спектрометра на отечественных ФЭУ-18, ФЭУ-19 и ФЭУ-22, которые начал производить Московский электроламповый завод. Эта работа закончилась созданием действующего устройства, которое позволяло определить раздельно в смеси продуктов распада урана гамма-излучатели: ¹³⁷Cs и ⁶⁰Co.

В процессе работы кристаллы-сцинтилляторы йодистого натрия, активированные таллием, я собственноручно шлифовал, перетачивая заготовки на цилиндры в вазелиновом масле, чтобы исключить воздействие атмосферной влаги с помощью машинки зубного техника с корундовой фрезой.

О том, что ионы таллия, попадая внутрь человека, вызывают нарушение ритма сердца, вплоть до его остановки, мы узнали много позже. После защиты в августе 1955 года дипломного проекта перед ГЭКом по специальности № 23 ФТФ (его возглавляли академики Деменев и Шарова), и участия в определении границ Восточно-Уральского радиоактивного следа, я был направлен в 1962 на серьезное обследование в Харьковский рентгеновский институт.

Находиться в отделении радиологии мне посчастливилось с директором Харьковского физико-технического института академиком Вальтером Антоном Карловичем. Он поразил меня своими высокими человеческими качествами: способностью преодолевать боль и страдания. Этот опыт я пронес, как память о нем, в течение всей жизни.

В Советском Союзе идеи, заложенные в основу опытов по созданию гамма-спектрометров, нашли впоследствии применение в выполнении под моим руководством на ФТФ УПИ (кафедра экспериментальной физики) дипломных проектов, связанных с разработкой 128-канального гамма-спектрометра, который может применяться при каротажном обнаружении залежей полезных ископаемых (углей, битумов, нефти, золота и других) и при поиске особых геофизических зон.

Эта деятельность получила бурное развитие в Институте геофизики УФАН, где под руководством директора академика Булашевича мой дипломник и нынешний член-корреспондент РАН советник президиума УрО РАН Владимир Иванович Уткин руководил проектированием и изготовлением 624-канального анализатора, пригодного, для решения задач гамма-каротажа.

В 1960-70 годы я неоднократно возвращался в ГДР для продолжения совместных работ Академика Лаутербаха и академика Манфреда фон Арденне при участии будущего президента Общества кардиологов в Германии Зигфрида Виснера и д.м.н. профессора Герхарда Фрика начал исследования действия аутогемотерапии и ультрафиолетового облучения крови на состояние гомеостаза человека и животных.

Далее эти работы были продолжены только после моего возвращения на Урал из Харькова в 1981 году совместно с академиком Олегом Николаевичем Чупахиным директором Института органической химии УФАН и его помощником инженером Иваном Ивановичем Кондратьевым.

В 1980-е годы членом Ученого совета ИБР был мой старый наставник по ФТФ УПИ им. Кирова профессор Николай Владимирович Тимофеев-Ресовский. Совместно с физиками-профессорами Георгием Викторовичем Скроцким и Павлом Степановичем Зыряновым он способствовал организации на ФТФ Опытного конструкторского бюро "Биофизтех" при поддержке сотрудника Президиума АН СССР полковника Григория Илларионовича Рыльского и генерал-летейнанта В. П. Зинченко из управления технических вузов Минвуза РСФСР.

Тогда же я был подключен к сфере исследований, которые ОКБ «Биофизтех» УГТУ-УПИ проводило под руководством Зинченко совместно с Институтом космической биологии, где это направление возглавлял генерал-майор Иван Павлович Неумывакин.

Интересующие нас проблемы обсуждались с отцом биоритмологии Халбергом и его соратницей Катциной. В Москве мы сотрудничали с д.б.н. профессором Ириной Викторовной Чудаковой главным научным сотрудником (ИБР) Института биологии развития АН СССР.

В ходе этих работ выяснилось, что эффект, подобный упомянутому выше, какой мы получали, путешествуя на «Трабанте» по ГДР с академиком Лаутербахом, наблюдался также во время полета второго космонавта СССР Германа Степановича Титова. То есть и в космосе происходило изменение субъективной оценки интервалов времени, когда летящий корабль пересекал разломы в земной коре. Это и стало называться Эффектом Титова.

В настоящее время психофизические особенности деятельности человека в экстремальных геологических условиях, в том числе под действием слабых доз радиации, мы обсуждаем с главным научным сотрудником Института экологии растений и животных академиком РАЕН доктором медицинских наук Галиной Владимировной Талалаевой, ученицей выдающегося биоритмолога Урала, основателя Уральской школы биоритмологии профессора Игоря Евгеньевича Оранского.

Речь идет о выявлении в период «омоложения» действия продуктов жизнедеятельности организма, подобных ювинильному гормону, обеспечивающему начальные стадии развития животных (от клетки до взрослой особи).

Четвертого октября 2007 года в день 50-летия запуска первого искусственного спутника Земли в СССР Ассоциация космонавтики России сочла возможным наградить меня по совокупности научных работ дипломом имени летчика космонавта СССР Г.С. Титова.

Список последних работ Ю. К. Штейна (Худенского):

Статьи:

1. 
   "Биофизика и здоровье человека." Уральский изобретатель. 2001. N. 1. С. 12-13. Соавторы – Талалаева А. С., Уткин В. И.
   
2. 
   "Горнолесные цивилизации как источники формирования миграционного духа (пассионарности) развивающихся этносов." Александр Гумбольдт и исследования Урала. Мат-лы российско-германской конф. 20-21 июня 2002 г., Екатеринбург, Россия. Екатеринбург. 2002. С. 183-189. Соавторы – Бессонова Т. П., Винтер Э. Ф., Крепс В. И., Ляймер Э. В., Старцев В. В., Уткин В. И.
   
3. 
   "Наркомания с позиций доказательной медицины ." Госпитальный вестник. 2004. N 3 [4]. С. 19-23. Соавторы – Спектор С. И.
   
4. 
   "Наркомания как индикатор сбоя в системе «человек - техника - среда»." Трансформация российского общества и актуальные проблемы социологии: Мат-лы Всерос. науч.-практ. конф. «XV Уральские социологические чтения «Возрождение России: общество- управление – образование – культура – молодежь». Вестник ГОУ ВПО УГТУ-УПИ. 2005. № 3(55). Ч. 1. С. 271-277. Соавторы – Ахметов А. Л.
   

Тезисы:

1. 
   "Магнитные поля как экологический фактор в нашей жизни." IX Международный экологический симпозиум ”Урал атомный, Урал промышленный”. Тез. докл. ИПЭ УрО РАН, 2001. С. 165-166. Соавторы – Уткин В. И.
   
2. 
   "А. Гумбольдт и современность: междисциплинарный подход к исследованию наркомании на уральских территориях" Александр фон Гумбольдт и проблемы устойчивого развития Урало-Сибирского региона: Материалы российско-германской конференции. Тюмень-Тобольск, 20-22 сентября, 2004. Тюмень: ИПЦ «Экспресс», 2004. С. 330-331. Соавторы – Спектор С. И.
   
3. 
   "Наркомания как индикатор сбоя в системе «человек - техника - среда»" Безопасность биосферы: Сб. тезисов докл. Всерос. молодежного научного симпозиума. Екатеринбург: УГТУ-УПИ, 2005 С. 45. Соавторы – Ахметов А. Л.
   

Предыстория развития
сцинтилляционной техники на Урале
Я хочу начать раздел о сцинтилляциях с момента, когда Павел Степанович Зырянов познакомил меня, студента четвертого курса, с Николаем Владимировичем Тимофеевым-Ресовским, а тот в свою очередь со своими знакомыми физиками Nicolaus Riehl u Karl Zimmer (Риль и Циммер^*). Павел Степанович, хотя и прошел всю Германию с винтовкой в руках, усвоил из немецкого языка хорошо только одно слово "wurst", что значит "колбаса" и произносил его сразу после того как Н. В. говорил "Шнапс", он говорил, естественно, со своими помощниками исключительно по-немецки! Тут и был смысл приглашать меня в аспирантуру к Н. В. Вообще моя судьба на ФТ была необычна, так как я сдал вступительные экзамены трем руководителям: первый был профессор Сергей Александрович Вознесенский, который прибыл из челябинских лагерей в Свердловск ранее Н.В. и организовывал кафедру РХ с проблемой очистки сточных вод от остатков ядерного производства. Вторым был Тимофеев-Ресовский, которому я «исповедовался» дома в присутствии С. В. Зырянова, П. С. Скроцкого и двух уже помянутых физиков. Кроме них был радиоэкохимик Сахаров, лабораторию которого унаследовал в ИЭЖИР Витя Безель. Третьим был Валентин Георгиевич Степанов, который завершил экзамен словами, обращенными ко мне: «Я сгною тебя в инженерах на МГД». Теперь вернемся к паре Риль - Циммер. Их основным прибором при проведении опытов с использованием излучателей при участии Ресовского был спинтарископ лорда Крукса! Отсюда был один шаг до сцинтилляторов на шестом курсе!

Сцинтилляторы были немецкого производства. Я не знаю, какие инструкции сопровождали коричневую банку с заготовками сцинтилляторов на основе NaI-Tl, и получал ли их сотрудник ИФМ Алеша Самохвалов, но мне достались банка и далее немецкая бочка с оптическим вазелиновым маслом из Плоешти. За основу станка для обработки сцинтилляторов попробовал взять зубную высокоскоростную бормашину с корундовой фрезой, а затем и алмазным диском.