Сущность альтруизма или критический анализ критического анализа

Омский государственный университет им. Ф. М. Достоевского

Важным тезисом Р. С. Карпинской и С. А. Никольского является утверждение о принципиальном различии альтруизма животного и альтруизма человека, как будто человек не имеет отношения к животному царству, а создан независимо от него. «Говоря о так называемом альтруизме в животном мире, необходимо помнить о метафоричности, условности этого понятия, чтобы не путать его с человеческим альтруизмом. Альтруизм человека – нравственный принцип, согласно которому благо другого и он сам нравственно более значимы, чем собственное…» [1, с. 67] Видимо, авторы вслед за И. Кантом не рассматривают происхождение «нравственного принципа», а просто ему «удивляются». Вспомним, что и И. Кант, по его словам, более всего удивлялся небу над головой и моральному кодексу внутри его головы, будучи сам нравственным человеком. По нашему же мнению, человеческий альтруизм как нравственный принцип не вложен в человека гипотетическим создателем, а имеет эволюционное, биологическое (социобиологическое) происхождение.

По мнению авторов книги, социобиологи вычленяют из всего конгломерата поведенческих типов следующие: альтруистическое либо эгоистическое поведение, агрессивное поведение и сексуальное поведение. Другими словами, все поведение может быть представлено исходя из названных типов [1, с. 67]. Как мы понимаем, в основе поведения лежит программное обеспечение поведения, рефлексы, проще говоря. Следует заметить, что названые выше поведенческие блоки, в основе которых находятся, как мы уже сказали, блоки программ, не составляют классификационного ряда, и по этой причине требуют уточнения. По нашему мнению, поведение регулируется лишь двумя классами «интенций» – эгоизмом и альтруизмом, а уже все остальные типы составляют соответствующие оригинальные подклассы для названных двух классов.

Центральной проблемой социобиологии является проблема объяснения наличия и наследования альтруистического поведения, «каковым называется действие или совокупность действий индивида (группы особей), приводящих к росту приспособленности другого индивида (группы) за счет «альтруиста» [1, с. 68]. Танатальное для альтруиста оборачивается витальным для вида. Отбор также проявляется и в том, что эволюция восстанавливает численность альтруистов. Этот факт вызывает вопрос о том, долго ли эволюция будет восстанавливать численность альтруистов в человеческом сообществе. Данное обстоятельство с точки зрения социобиологии не столь уж существенно, поскольку с ее точки зрения, как мы видели выше, альтруизм и нравственность не имеют ничего общего.

Р. С. Карпинская и С. А. Никольский детально останавливаются на гипотезе родственного отбора. «Альтруизм в родственном отборе, как говорилось, объясняется механизмом совокупной (или итоговой) приспособленности, предложенным У. Гамильтоном. По мнению социобиологов, основные выводы У. Гамильтона раскрывают эволюционный смысл «альтруизма». Так, особь, «жертвующая» собой ради родственников, не исчезает бесследно: присут­ствующие в генотипе родственников ее гены передаются следующим поколениям. По выражению М. Рьюза, любая помощь, оказанная индивидом его родственникам, есть «зерно для его собственной мельницы». Сознавая принципиальную важность понятия родственного отбора для объяснения «альтруистического» поведения индивидов в популяции, Дж. Мэйнард Смит этой проблеме уделил большое внимание в своих произведениях, в том числе и в опубликованной в 1985 г. статье «Эволюция криков тревоги» [1, с. 68].

По мнению Р. С. Карпинской и С. А. Никольского, подача сигнала тревоги «скорее всего, развивается посредством родственного отбора. Очевидно, первоначально сигнал тревоги предназначался родителям для своих детей. Родители более опытны и выполняют функции разного рода опеки, и, кроме того, между ними и детьми имеется максимально высокая среди родственников степень генетического родства. Возможно, что первоначально этот сигнал подавался лишь в сезоны спаривания. Однако в дальнейшем родственный отбор должен был распространить «альтруистические» отношения на других родственников, а также сделать подачу сигнала возможной в любое время. Такое распространение сигнала происходило потому, что оно было выгодно сообществу» [1, с. 69].

Наиболее интересной для нас представляется гипотеза «реципрокного» (взаимного) альтруизма. Это понятие предложил Р. Триверс, который полагал, что какой-либо «альтруистический» акт, невыгодный одной особи, но выгодный другой, неродственной или даже принадлежащей к иному виду, может совершиться первой в расчете на аналогичную «услугу» в будущем или на «признательность» со стороны других особей благодетельствуемого вида. Такое поведение будет тем более вероятно, чем жестче будет отбор против так называемых обманщиков – особей, извлекших выгоду, но избегающих поступать в ответ таким же образом [1, с. 70]. Мы полагаем, что взаимный альтруизм наиболее эффективно обеспечивает выживание вида, экосистемы, биоты, если понимать взаимный альтруизм более широко. В человеческом же сообществе взаимный альтруизм может выступать в форме эквивалентного обмена между индивидами, что с другими, «прямыми» формами альтруизма будет способствовать выживанию человечества. Гипотеза взаимного альтруизма, скорее всего, говорит о том, что «в подоснове альтруизма проглядывает эгоизм. Такого рода возражения заставили Э. Уилсона ввести дополнительные понятия «подлинного» и «мнимого» альтруизма» [1, с. 70].

Р. С. Карпинская и С. А. Никольский признают наличие как подлинного альтруизма, когда индивид не ожидает за услугу никакой награды, так и мнимого альтруизма, причины которого эгоистичны.

В природе существуют многочисленные примеры и безжалостного, если можно так выразиться, отношения к сородичам, которые заставляют Р. С. Карпинскую и С. А. Никольского, но не нас, «усомниться в однозначности предлагаемой социобиологами трактовки «альтруизма» в животном мире, его роли в эволюции и тем более в правомерности их утверждений о переходе животного «альтруизма» в нормы человеческого поведения» [1, с. 72]. Р. С. Карпинская и С. А. Никольский возражают против основ социобиологии, приводя следующий аргумент: «Но главное теоретическое возражение против универсализации альтруизма заключено в следующем. Во-первых, далеко не ко всему в многообразии живого можно применить термин «поведение» (весь мир растений, многие низшие организмы). В этом случае теряет смысл и понятие альтруизма. Во-вторых, если эволюция позвоночных животных и обретает дополнительные средства объяснения с помощью понятия «альтруизм», то даже такие интересные в изучении социабельности объекты, как муравьи, пчелы, термиты, вносят немало «смуты» в социобиологические представления об альтруизме» [1, с. 72–73]. Приведенные аргументы представляются нам несостоятельными, в том числе по следующим причинам. Относительно первого аргумента: термин «поведение» можно применить ко всем системам. Главное, что вкладывается в содержание понятия. Все науки в той или иной степени занимаются поведением систем, а уж биология – в исключительной степени. Даже в физике любая теория – это описание поведения той или иной системы. Да и сами авторы ниже опровергают свой первый аргумент следующими словами: «Потому-то небезразлично, что ставится в центр внимания – альтруизм или эгоизм. В зависимости от этого формируется и определенное понимание эволюции поведения» [1, с. 81]. Второй аргумент является не опровержением, а подтверждением того факта, что альтруизм проявляется в поведении, обеспечивающем выживание сообщества. Тем не менее, «попытки отыскать биологические основания человеческого поведения не могут быть плодотворными…» [1, с. 76].

Обсуждая генетические основы эгоизма, Р. С.  Карпинская и С. А. Никольский говорят следующее: «Парадоксально, но факт, что сложнейшие формы взаимодействия, демонстрируемые миром живого, а тем более миром общественных отношений человека, оказываются объектами физикалистского стиля мышления» [1, с. 79]. Р. С. Карпинская и С. А. Никольский придерживаются альтруистической концепции Э. Уилсона: «Концепция Уилсона о ведущей эволюционной роли альтруизма, напротив, оптимистична и нацелена на активность человека в сопротивлении чуждым ему силам, искажающим его предназначение, и прежде всего предназначение к жизни, – Уилсон восстает против угрозы ядерной войны, против опасности экологического кризиса» [1, с. 80].

Точка зрения Р. С. Карпинской и С. А. Никольского на сексуальное поведение исчерпывающе выражена ими в следующих словах об опасности «аналогий между животным и человеком в области секса» [1, с. 81]. Как указывают эти авторы, «при обсуждении вопросов «альтруистическо-эгоистического» и сексуального поведения неизбежно возникает тема агрессивного поведения… Социобиологи опираются на значительный этологический материал, накопленный прежде всего К. Лоренцом и Н. Тинбергеном. По определению последнего, агрессивной следует называть такую форму поведения «общественных» существ, которая таит в себе тенденцию к устранению оппонента или по крайней мере к изменению его поведения…» [1, с. 88]. Агрессию, как мы видим, этология характеризует как выражение группового эгоизма. Альтруизм можно также рассматривать как групповой эгоизм. В рассматриваемом плане альтруисты могут иметь агрессивное поведение по отношению к факторам, угрозам опасности для вида или индивида. (Существует бытовое выражение данной мысли в виде добра, которое должно быть с кулаками) Р. С. Карпинская и С. А. Никольский указывают также на тот факт, что западная социобиология, в частности в лице Э. Уилсона, не склонна считать агрессию (читай – эгоизм) причиной «культурной эволюции» [1, с. 89]. Мы с этим согласны, поскольку считаем, что достижения культуры – это результат деятельности альтруистов, а может быть, лучше сказать – антиэгоистов, поскольку наиболее значимые творения культуры есть результат внутреннего противостояния эгоизму индивидов и, как следствие, эгоизму социума.

Организованную агрессию: войны либо другие способы лишения ресурса – социобиология, как правило, объясняет наследственной предрасположенностью «к обучению некоторым формам взаимной агрессии» [1, с. 89]. Другими словами, агрессия – результат, следствие существования программ эгоизма, «заложенных» в большинстве людей. С другой стороны, согласно «центральной теореме социобиологии» каждая форма социального поведения обязательно имеет генетическую основу» [1, с. 90]. На наш взгляд, агрессивное поведение свойственно как эгоистам, так и альтруистам, однако в первом случае оно разрушительно, танатально, а во втором – служит выживанию вида. Другими словами, агрессия эгоиста и агрессия альтруиста – диаметрально противоположные вещи, поскольку первая направлена на уничтожение окружения, среды, цивилизации, а вторая – на сохранение группы, вида, человечества, биоты. В борьбе за ресурс появляется первый вид агрессии – в стремлении к справедливости, к справедливому распределению ресурса – второй. Культура же как форма организации несправедливости делает процесс «эгоистизации» мира необратимым.

Крайне интересный вопрос, рассматриваемый в социобиологии, – это вопрос «своих» и «чужих», когда каждая особь в результате основных факторов эволюции – мутагенеза и отбора – обретает способность различать потенциально опасных «чужих» и безопасных «своих». В противовес данной способности эгоизм изобрел способность маскировки своей агрессивности и истинных намерений посредством гормональной, фенотипической перестройки, посредством которой эгоист продуцирует в оппоненте состояния, сходные с состояниями узнавания «своих». «В быту» такие качества эгоистов называются подлостью, лживостью, лицемерием, интриганством, продажностью и другими подобными словами. Целью продуцирования указанных состояний (гипноза) является утилизация оппонента.

Р. С. Карпинская и С. А. Никольский резко отрицательно относятся и к концепции агрессии, выдвинутой К. Лоренцем: «Не только ненаучные, но и откровенно реакционные следствия этих представлений должны были бы насторожить социобиологов. Однако вместо критического разбора взглядов К. Лоренца социобиологи дублируют подчас логику его рассуждений об агрессии, что никак не оправдано одной лишь апелляцией к авторитету Лоренца как крупнейшего специалиста по этологии» [1, с. 92].

Особенностью работы Р. С. Карпинской и С. А. Никольского является констатация полного игнорирования социобиологией понятия эгоизма, каковое (понятие), на наш взгляд, является безусловно необходимым для сколько-нибудь конструктивного обсуждения в том числе и социобиологических проблем.

Для иллюстрации несостоятельности западной социобиологии Р. С. Карпинская и С. А. Никольский приводят пространную, но чрезвычайно показательную мысль из работы Э. Уилсона «О природе человека»: «Наши общества, – писал Уилсон, – устроены по плану обществ млекопитающих: индивиды стремятся прежде всего к личному репродуктивному успеху и к репродуктивному успеху своей ближайшей родни; между ними возможны трения, но в дальнейшем все же возникает «ворчливая» кооперация, которая являет собой компромисс, выработанный с целью получить преимущества для всех членов группы. Разумный муравей – давайте представим на секунду, что муравьи и другие социальные насекомые развили высокую разумность, – найдет такой компромисс биологически несостоятельным, а само понятие об индивидуальной свободе изначально вредным. Власть в технологических обществах слишком текуча и подвижна, вот почему мы вверяем себя универсальным правам и подчиняемся императивам, существующим у млекопитающих… Я полагаю, что понимание наших чисто биологических причинных связей – универсальных прав – в конце концов окажется более решающим, чем любая рационализация, полученная с помощью культуры» [1, с. 162]. Заметим, что мы не видим здесь объекта для критики идей цитируемого известного этолога. Мы усматриваем, однако, настойчивый призыв со стороны Уилсона к исследованию проблем научным, а не идеологическим способом.

• 
  Карпинская, Р. С. Социобиология: критический анализ / Р. С. Карпинская, С. А. Никольский. – М.: Мысль, 1988.