Тема: Александр Сергеевич Пушкин:
духовное восхождение.
Содержание: Жизнь и творчество поэта А.С. Пушкина – человека и гения. Поиски Идеала, духовно-нравственное перерождение.
Переписка с митрополитом Филаретом (Дроздовым). Последние часы жизни - величие его ухода.
Провиденциальное видение Пушкиным западной цивилизации – очерк “Джон Тернер”.
Почему “Пушкин – наше все?”
Александр Сергеевич Пушкин родился в Москве, в дворянской помещичьей семье (отец его был майором в отставке) 26 мая 1799 года, в четверг, в день праздника Вознесения Господня. Эти сведения о месте и времени рождения можно рассматривать как некие символы:
Великий русский поэт родился в Москве, в сердце России, и сам стал сердцем русской литературы. Родился в последний год XVIII века – блистательного века классицизма – и взял от него самое ценное. Родился в день Вознесения Господня – и весь его жизненный и творческий путь явил собой непрестанное восхождение к Божественному Идеалу.
Между прочим, в день рождения Пушкина по всем церквам совершались молебны, звонили колокола, народ ликовал. Москва в этот день праздновала день рождения внучки императора Павла. У Господа нет случайностей. День рождения великого поэта был отмечен народным ликованием и колокольным звоном.
Жизнь гения всегда трагична. Как известно, “кому много дано – много и спросится”. Достойно нести крест гениальности – тяжкий крест. Гениальность эта, талант должны посвящаться и возвращаться Тому, Кто вложил ее даром. В этом и состоит космическая Евхаристия или благодарение, сохраняющее человеческую правду…
Жизнь Пушкина была трагична и представляла собою, прежде всего, подвиг непрестанной борьбы со своими страстями.
С рождения Александр Сергеевич получил тяжелую порочную наследственность как со стороны отца, так и со стороны матери.
Как известно, Пушкин по материнской линии был правнуком знаменитого “арапа Петра Великого” и унаследовал бурные “африканские страсти” своего прадеда.
Сам поэт в своей “Автобиографии” (1834?) сообщает жуткие данные о своей наследственности. Вот что он пишет о предках.
“Прадед мой (по отцу) Александр Петрович был женат на меньшой дочери графа Головина, первого Андреевского Кавалера. Он умер весьма молодым, в припадке сумасшествия зарезав свою жену, находившуюся в родах. Единственный сын его, Лев Александрович, был пылкий и жестокий человек.
Первая жена его, урожденная Воейкова, умерла на соломе, заключенная им в домашнюю тюрьму за мнимую или настоящую ее связь с французом, бывшим учителем его сыновей, и которого он весьма феодально повесил на черном дворе. Вторая его жена, урожденная Чичерина, довольно от него натерпелась”…
Родословная матери еще любопытнее. Дед ее был негр, сын владетельного князька (это и был знаменитый своей судьбой “арап Петра Великого”, которому была дана фамилия Ганнибал).
“В семейственной жизни прадед мой Ганнибал, -- пишет Пушкин, -- также был несчастлив, как и прадед мой Пушкин. Первая жена его, красавица, родом гречанка, родила ему белую дочь. Он с нею развелся и принудил ее постричься в Тихвинском монастыре. Вторая его жена, Христина-Регина фон Шеберх, родила ему множество черных детей обоего пола….
Дед мой, Осип Абрамович, женился на Марье Алексеевне Пушкиной. И сей брак был несчастлив. Африканский характер моего деда, пылкие страсти, соединенные с ужасным легкомыслием, вовлекли его в удивительные заблуждения. Он женился на другой жене, представляя фальшивое свидетельство о смерти первой. Новый брак был объявлен незаконным, бабушке моей возвращена трехлетняя ее дочь, а дедушка послан на службу в черноморский флот. Тридцать лет они жили порознь. Дед мой умер в 1807 году в своей псковской деревне, от следствий невоздержанной жизни. 11 лет после этого бабушка скончалась в той же деревне. Смерть соединила их. Они покоятся друг подле друга в Святогорском монастыре”.
Отец поэта, Сергей Львович Пушкин (1770–1848) получил светское французское воспитание в духе вольнодумства XVIII века. В основе этого воспитания лежала скептически-атеистическая французская философия и эротическая литература. Особый успех он имел в салонных играх, был прекрасный актер и декламатор, мастерски читал Мольера, писал легкие французские и русские стихи. Летом 1814 года он вступил в масонскую ложу “Северного Щита” (вся ее деятельность в России велась в пользу польских сепаратистов), но активного участия в ней не принимал. Будучи бессердечным эгоистом, он имел склонность к чувствительности и слезливости, любил патетические вопли и декламационные жесты. Основная черта его личности была постоянная душевная фальшивость и актерство в жизни.
К детям своим Сергей Львович был глубоко равнодушен, душевной близости у него с ними никогда не было. Он на 11 лет пережил своего великого сына. 12 лет жил вдовцом, однако продолжал изысканно одеваться, балагурить и ухаживать за молодыми девушками, даже за 10-летними девочками, влюблялся в них, писал любовные стишки.
Несколько раз сватался к молодым девицам, будучи на 50-60 лет старше их. Между прочим, ухаживал за Анной Петровной Керн, затем влюбился в ее дочь, Екатерину Ермолаевну, подбирал и ел кожицу от клюквы, которую она выплевывала… За несколько дней до своей смерти умолял ее выйти за него замуж…
Таким “павианом во фраке” был отец Пушкина.
Мать Пушкина, Надежда Осиповна, урожденная Ганнибал, была легкомысленной, ветреной, избалованной и капризной женщиной. Она была очень хороша собой, остроумна и весела. Но питала всякое отвращение к труду и, подобно мужу, запустившему управление имениями, она совершенно запустила свое домашнее хозяйство. Муж, кстати, находился у нее под каблуком. У нее было трое детей: Ольга (старшая), сын Александр (поэт), которых она не любила, и младший сын Лев, которого обожала.
Старших детей она часто подвергала несправедливым и унизительным наказаниям. Материнской ласки дети не знали никогда. Поэтому когда 12-летнего отрока Пушкина повезли в Петербург для помещения в Лицей – он покинул родителей без сожаления.
Надежда Осиповна умерла ровно за 10 месяцев до трагической кончины своего великого сына. В последний год ее жизни, когда она заболела, сын Александр был чрезвычайно внимателен и почтителен к ней, проявляя искреннюю заботливость и нежную любовь. И только в этот последний год она поняла свою несправедливость к нему, просила прощения, сознаваясь, что не могла его ценить.
Александр Сергеевич сам привез ее тело в Святогорский монастырь, где она похоронена.
Правильное воспитание и моральная среда, в которой развивается ребенок, могут парализовать тлетворное влияние порочной наследственности, но Пушкин был лишен и этого.
Воспитание, которое он получил в семье и Лицее, нельзя назвать иначе, как развращающим и растлевающим ум.
В Лицее преподаватели были сплошь масоны или иезуиты. Недаром позднее Пушкин, вспоминая Лицей говорил: “Мое проклятое воспитание”.
Привычка сквернословить долго сохранялась у поэта, весьма содействовал отлучению от нее его польский друг, поэт Мицкевич.
Все складывалось так, что поэт мог погибнуть нравственно. Но, к счастью, по милости Божией, даны были Пушкину и благие дары свыше, посланы добрые влияния на его жизненном пути, начиная с колыбели.
Бабушка Пушкина Мария Алексеевна Ганнибал, по общим отзывам, была умная и рассудительная женщина. Дельвиг, друг Пушкина, приходил в восторг от письменного слога Марии Алексеевны. Она да няня, Арина Родионовна, учили мальчика молиться, рассказывали ему народные сказки.
Ах! Умолчу ль о мамушке моей,
О прелести таинственных ночей,
Когда в чепце, в старинном одеянье,
Она, духов молитвой уклоня,
С усердием перекрестит меня
И шепотом рассказывать мне станет
О мертвецах, о подвигах Бовы…
В Царском Селе, в стенах Лицея Пушкин начал писать свои первые стихи (детские опыты до нас не дошли). Здесь по мастерству он догнал самого крупного поэта XVIII века Гавриила Державина. Главными учителями его в русской поэзии были еще и Жуковский, Батюшков, Крылов, в прозе – Карамзин.
Период “Зеленой лампы” (название случайное: друзья Пушкина собирались у Никиты Всеволодовича Всеволжского, сына камергера, богача, у которого дома была зеленая лампа) с 1818 по 1820 г. был периодом нравственных падений и политических заблуждений. Кутежи, попойки, картежные игры, легкие беседы…
Но чуткая душа поэта нашла в себе силы вылезти из нравственного болота. Символом этой победы явилось стихотворение “Возрождение” (1819).
Художник-варвар кистью сонной
Картину гения чернит.
И свой рисунок беззаконный
Над ней бессмысленно чертит.
Но краски чуждые, с летами,
Спадают ветхой чешуей;
Созданье гения пред нами
Выходит с прежней красотой.
Так исчезают заблужденья
С измученной души моей,
И возникают в ней виденья
Первоначальных, чистых дней.
Пушкин падал, но раскаивался и подымался. Пушкин грешил, но грехов не забывал и мучился воспоминаниями о них. Характерно в этом отношении стихотворение “Воспоминание”, написанное в 1828 году. В нем есть такие покаянные строки:
Воспоминание безмолвно предо мною
Свой длинный развивает свиток;
И, с отвращением читая жизнь мою,
Я трепещу и проклинаю,
И горько жалуюсь, и горько слезы лью,
Но строк печальных не смываю…
В период с 1817 по 1820 Пушкин пишет поэму “Руслан и Людмила” , по окончании которой Жуковский подарил свой портрет с искренней надписью: “Победителю-ученику от побежденного учителя”. Это была правда. Пушкин превзошел своих учителей.
В этот период он пишет много так называемых “вольных стихов ”, эпиграмм . Но если эпиграммы подчас были грубы, дерзки и несправедливы, то в оде “Вольность” были и умные, и правдивые строки, как, например:
Владыки! Вам венец и трон
Дает Закон – а не природа, --
Стоите выше вы народа,
Но вечный выше вас Закон.
Конечно, “вечный”, то есть религиозно-нравственный Закон—выше всего.
И горе, горе племенам,
Где дремлет он неосторожно,
Где иль народу, иль царям
Законом властвовать возможно!
То есть, где Царь или народ не исполняют этого вечного Закона.
И днесь учитесь, о цари:
Ни наказанья, ни награды,
Ни кров темниц, ни алтари
Не верные для вас ограды.
Склонитесь первые главой
Под сень надежную Закона,
И станут вечной стражей трона
Народов вольность и покой.
Если период “Зеленой лампы” закончился покаянным настроением, то период бурных политических страстей (под влиянием “декабрьского движения”) не целиком захватывал поэта. В 1818 году Пушкин написал стихотворение в честь Ее Императорского Величества Государыни Императрицы Елизаветы Алексеевны:
На лире скромной, благородной
Земных богов я не хвалил
И в силе, в гордости свободной,
Кадилом лести не кадил.
Свободу лишь учася славить,
Стихами жертвуя лишь ей,
Я не рожден царей забавить
Стыдливой музою моей…
Небесного земной свидетель,
Воспламененною душой
Я пел на троне добродетель
С ее приветною красой.
Любовь и тайная свобода
Внушали сердцу гимн простой,
И неподкупный голос мой
Был эхо русского народа.
Эта свободная независимость личных суждений и оценок чрезвычайно характерна для Пушкина. Пушкин никогда не был партийным, и не мог им быть. Потому и политические его оценки носили нравственный характер. Нравственный Закон был для поэта превыше всего.
Внешне жизнь поэта мало изменилась. Кутежи, женщины, попойки. Но в глубине души шла мучительная внутренняя борьба и зрели творческие силы.
Самым огромным его грехом этого периода жизни (1822 – 1824 г.г.) была кощунственно-циничная поэма “Гаврилиада”, написанная в апреле 1821 года. Хотя нет ни одной строчки этой поэмы, написанной рукой Пушкина, но имеется собственноручно им написанный ее план. Как известно, поэт отрекался от нее всю жизнь. Кроме того, было написано и цинично-кощунственное стихотворение, посвященное В.Л. Давыдову, написано было на Страстной неделе Великого Поста и заканчивалось восхвалением восстания.
В результате многих столкновений и по просьбе графа Воронцова (с его женой у Пушкина был серьезный роман) по Высочайшему повелению Императора Александра Павловича Пушкина высылают в Михайловское.
Именно Михайловская ссылка стала для поэта благодетельной. Вдали от светских развлечений он заглянул себе в душу, впервые вошел в общение с Церковью. Читая Карамзина и древние летописи, Пушкин начинает осознавать великое духовное наше наследие.
Ни среди масонов, ни среди живших на юге декабристов Пушкин не нашел ни единомышленников, ни друга. Как и все гении, он остается одиноким и идет своим особенным, неповторимым путем. В 1821 году он признается:
Всегда так будет и бывало,
Такой издревле белый свет:
Ученых много, умных мало,
Знакомых тьма, а друга нет.
В 1822 году Пушкин пишет свои замечательные “Исторические заметки”, в которых он развивает взгляды, являющиеся опровержением политических взглядов декабристов.
В 1825 году была закончена трагедия “Борис Годунов”. Поэт сам ее высоко ценил и любил.
В эпоху ее создания Пушкин достиг творческой зрелости.
Еще одно, последнее сказанье –
И летопись окончена моя,
Исполнен долг, завещанный от Бога
Мне, грешному. Недаром много лет
Свидетелем Господь меня поставил
И книжному искусству вразумил;
Когда-нибудь монах трудолюбивый
Найдет мой труд усердный, безымянный,
Засветит он, как я, свою лампаду –
И, пыль веков от хартий отряхнув,
Правдивые сказанья перепишет, --
Да ведают потомки православных
Земли родной минувшую судьбу,
Своих царей великих поминают
За их труды, за славу, за добро –
А за грехи, за темные деянья
Спасителя смиренно умоляют.
Смысл этих последних строк ясен и прост: не революции и бунты нужно устраивать за темные деяния царей, а Спасителя умолять о прощении. Только в этом смысле воспоминания об этой последней стороне жизни усопших могут быть полезны и для усопших, и для живых. А иное припоминание – с осуждением, со злорадством – это кощунство, может быть, даже более преступное, чем разрывание могил и поругание смертных останков. Это осквернение внутреннего духовного мира живых и нарушение вечного покоя мертвых.
В известном монологе царя Бориса:
Достиг я высшей власти;
Шестой уж год я царствую спокойно.
Но счастья нет моей душе…
И замечательная мысль:
Ах! чувствую: ничто не может нас
Среди мирских печалей успокоить;
Ничто, ничто… едина разве совесть.
Да, если у человека чистая совесть, он может перенести все скорби.
Свой монолог Борис Годунов заканчивает словами:
Да, жалок тот, в ком совесть нечиста…
Нравственный, внутренний духовный Закон превыше всего ставит поэт.
Покаяние же Пушкина в своих юношеских грехах не было просто всплеском безотчетного чувства, но имело тесную связь с его общественными и даже государственными убеждениями. Вот какие предсмертные слова влагает он в уста умирающего царя Бориса Годунова к своему сыну Феодору:
Храни, храни святую чистоту
Невинности и гордую стыдливость;
Кто чувствами в порочных наслажденьях
В младые дни привыкнул утопать,
Тот, возмужав, угрюм и кровожаден,
И ум его безвременно темнеет.
В семье своей будь завсегда главою;
Мать почитай, но властвуй сам собою –
Ты муж и Царь; люби свою сестру,
Ты ей один хранитель остаешься.
Свою жизнь поэт никак не разделял с общественной, ибо нравственная жизнь человека не есть дело частное.
В унынье часто помышлял он о юности своей, утраченной в бесплодных испытаньях. Он, выражаясь его сильным языком, “проклинал коварные стремленья преступной юности своей, самолюбивые мечты, утехи юности безумной”. Минуты раскаяния в прегрешениях юности были особенно горьки и томительны для поэта:
В то время для меня влачатся в тишине
Часы томительного бденья:
В бездействии ночном живей горят во мне
Змеи сердечной угрызенья;
Мечты кипят; в уме, подавленном тоской,
Теснится тяжких дум избыток;
Воспоминание безмолвно предо мной
Свой длинный развивает свиток;
И, с отвращением читая жизнь мою,
Я трепещу и проклинаю,
И горько жалуюсь, и горько слезы лью,
Но строк печальных не смываю.
Так совершался нравственный переворот.
Поэт отказывается от всякого сочувствия вольнодумству, осуждает Вольтера и его направление. Библия вдохновляет его, Евангелие становится его любимой книгой.
Он призывает Бога, допускает Его Промысел, восхищается псалмами, в стихи перелагает молитвы, слова Священного Писания, молится Богу, ходит в Церковь, посещает монастыри, служит молебны, приступает к Таинствам, выказывает желание в память своего рождения выстроить в своем селе церковь во имя Вознесения.
В простом углу моем, средь медленных трудов,
Одной картины я желал быть вечно зритель,
Одной: чтоб на меня с холста, как с облаков,
Пречистая и наш Божественный Спаситель –
Она с величием, Он с разумом в очах –
Взирали, кроткие, во славе и в лучах.
Он чтит, благоговея Христа:
Владыку, тернием венчанного колючим,
Христа, предавшего послушно плоть Свою
Бичам мучителей, гвоздям и копию,
Того, Чья казнь весь род Адама искупила.
26 мая 1828 года, в день своего рождения, А.С. Пушкин особенно тяжело переживал гнетущую внутреннюю опустошенность. Это был глубокий личностный кризис, своего рода вызов к Творцу, жалоба на слепой и жестокий рок, казалось бы, неотвратимо определяющий судьбу. Именно тогда поэт написал свои знаменитые “Стансы” о том, что жизнь есть дар, однако совершенно ненужный, лишний, бессмысленный:
Дар напрасный, дар случайный,
Жизнь, зачем ты мне дана?
Иль зачем судьбою тайной
Ты на казнь осуждена?
Кто меня враждебной властью
Из ничтожного воззвал,
Душу мне наполнил страстью,
Ум сомненьем взволновал?..
Цели нет передо мною:
Сердце пусто, празден ум.
И томит меня тоскою
Однозвучный жизни шум.
Согласитесь, Александр Сергеевич мастерски описал симптомы своего духовного недуга. Стихотворение словно вырвалось из недр отчаявшейся души. Оно выразило не только личные переживания поэта, но и чувства, смутно или явно осознаваемые многими.
Поэт уловил настроения, зарождающиеся в обществе: крах веры, хаос безверия, сумерки душ, в которых уже возгараются очаги будущих революций.
Святитель Филарет Московский почувствовал в этих стихах “стон потерявшейся души, ропот самопожирающего отчаяния”.
Архипастырь направил великому соотечественнику ободряющее послание, избрав ту же форму, лексику и стихотворный размер. На три четверостишия ответил тремя своими, каждому тезису противопоставляя антитезис:
Не напрасно, не случайно
Жизнь от Бога мне дана,
Не без воли Бога тайной
И на казнь осуждена.
Сам я своенравной властью
Зло из темных бездн воззвал,
Сам наполнил душу страстью,
Ум сомненьем взволновал.
Вспомнись мне Забвенный мною!
Просияй сквозь сумрак дум,
И созиждется Тобою
Сердце чисто, светлый ум.
А.С Пушкин, окрыленный мудростью и молитвой святителя Филарета, с благодарностью, величием покаянного чувства ответил ему стихотворением:
В часы забав иль праздной скуки,
Бывало, лире я моей
Вверял изнеженные звуки
Безумства, лени и страстей.
Но и тогда струны лукавой
Невольно звон я прерывал,
Когда Твой голос величавый
Меня внезапно поражал.
Я лил потоки слез нежданных,
И ранам совести моей
Твоих речей благоуханных
Отраден чистый был елей.
И ныне с высоты духовной
Мне руку простираешь Ты
И силой кроткой и любовной
Смиряешь буйные мечты.
Твоим огнем душа палима,
Отвергла мрак земных сует,
И внемлет арфе Серафима
В священном ужасе поэт.
Как видим, бесцельность бытия, страх от неизбежности смертного часа, уныние христианство врачует молитвой, покаянием, надеждой на Бога, учением о бессмертии души, о “воскресении мертвых и жизни будущего века“.
Уже не смерть призывает к себе поэт: его душа полна замыслами творений новых, в котором скажется просветленный дух поэта, отвергший “мрак земных сует”.
Но не хочу, о, други, умирать;
Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать!
По словам биографов, он писал эти строки как раз перед тем, когда женитьбой полагал предел жизни старой и начинал новую, просветленную. Он понял значение страдания, а, значит, понял и суть христианства.
Жуковский заметил после встречи с Пушкиным: “Как Пушкин созрел, и как развилось его религиозное чувство! Он несравненно более верующий, чем я!”
Нужно сказать, что после Михайловского Пушкин не написал ни одной богохульной строчки. Он становится другим человеком – глубоко верующим, превратившимся из единомышленника во врага масонов и западников.
Не случайно его поэтический календарь открывается “Подражанием Корану”, а замыкается “Пророком”. В письмах из деревни Пушкин несколько раз говорит про Библию и Четьи-Минеи. Он внимательно их читает, делает выписки. Это не просто интерес книжника, это более глубокие запросы и чувства.
Пушкин пристально вглядывается в святых, старается понять источник их силы. С годами этот интерес ширится.
“Книга сия называется Евангелие, и таковая Ее вечно новая прелесть, что если мы, пресыщенные миром или удрученные унынием, случайно откроем ее, то уже не в силах противиться ее сладостному увлечению и погружаемся духом в ее божественное красноречие”, -- писал Александр Сергеевич Пушкин.
Большой духовный путь прошел поэт, пока в 1830 –м году, испытав грязь сплетен, клеветы, интриг, преследований написал и такие строки:
Поэт! Не дорожи любовию народной
Восторженных похвал пройдет минутный шум
Услышишь суд глупца и смех толпы холодной,
Но ты останься тверд, спокоен и угрюм.
Ты царь: живи один. Дорогою свободной
Иди, куда влечет тебя свободный ум,
Усовершенствуя плоды любимых дум,
Не требуя наград за подвиг благородный,
Они в самом тебе. Ты сам свой высший суд.
Все строже оценить умеешь ты свой труд.
Ты им доволен ли, взыскательный художник?
Доволен? Так пускай толпа его бранит
И плюет на алтарь, где твой огонь горит,
И в детской ревности колеблет твой треножник
Слова похвалы, злословие – все это не имеет уже значения. Это страсти человеческие, и они уже не трогают поэта, чей путь предопределен Богом.
В 1835 году Александр Сергеевич принимает участие и советом, и самым делом в составлении “Словаря исторического о святых, прославленных в Российской Церкви”, а в следующем году дает об этом словаре отчет в своем журнале “Современник”. Здесь он делает краткий обзор нашей литературы этого рода и высказывает “удивление по тому поводу, что есть люди, не имеющие никакого понятия о жизни святого, имя которого носят от купели до могилы”.
Смерть поэта завершила его нравственное перерождение. Господь не попустил великому поэту стать убийцей, но дал ему еще 45 часов жизни после дуэли. Чтобы проститься с близкими и подготовиться к уходу из жизни земной.
Жуковский, друг поэта, находившийся при его трехдневной предсмертной агонии, удивительно глубоко по мысли и чувству описал его кончину. Нельзя читать без чувства глубокого умиления, как поэт терпеливо переносил ужасные страдания, о чем говорил, как щадил покой домашних, как благословлял детей, готовясь к смертному исходу.
Умирая, он выразил желание получить последнее христианское напутствие в исповеди и Причащении.
Когда его товарищ и секундант (рассказывает князь Вяземский) пожелал узнать, в каких чувствах к Геккерну он умирает и не поручит ли отомстить убийце, то Пушкин отвечал: “Требую, чтобы ты не мстил за мою смерть, прощаю ему и хочу умереть христианином”.
Трехдневным страданием, трехдневным этим крестом совершилось до конца его нравственное созревание и перерождение, как и некогда на Голгофе совершилось перерождение распятого с Христом после покаянной молитвы.
“Мы видим здесь торжество духа и его примирение с Богом”, -- пишет протоиерей Иоанн Восторгов.
Прощальных минут прощания с женой, детьми передать невозможно. Полусонных, детей привели к нему. На каждого он молча оборачивал глаза, клал на голову руку, крестил и потом движением руки отсылал прочь.
Жуковский подошел, взял его, протянутую к нему, похолодевшую руку и поцеловал ее. Затем спросил: “Может быть, увижу Государя; что мне ему сказать от тебя?” “Скажи, отвечал умирающий, -- что мне жаль умереть; был бы весь его”.
Затем захотел увидеть своего старого друга Карамзину. За ней послали, она приехала, свидание их длилось минуту. Но когда эта благочестивая женщина отошла от постели, он ее окликнул и попросил: “Перекрестите меня”, что та и исполнила.
Знаменитому врачу Арендту говорит: “Жду царского слова, чтобы умереть спокойно”.
Между тем, когда Жуковский доложил Государю слова умирающего, -- “Скажи ему от меня, -- приказал Государь, -- что я поздравляю его с исполнением христианского долга; о жене же и детях он беспокоиться не должен”.
Жуковский возвратился передать слова Александру Сергеевичу. Выслушав благовестника, поэт поднял руки к небу: “Вот как я утешен! – сказал он, -- скажи Государю,что я желаю ему долгого-долгого царствования, что я желаю ему счастья в его сыне, что я желаю ему счастья в его России”.
Какой трогательный конец земной связи между царем и тем, кого он когда-то по-отечески согрел и кого до последней минуты не покинул.
“Я никогда в лице его не видал выражения такой глубокой, величественной, торжественной мысли. Она, конечно, проскакивала в нем и прежде. Но в этой чистоте обнаружилась только тогда, когда все земное отделилось от него с прикосновением смерти. Таков был конец нашего Пушкина”, -- говорит Жуковский.
Да, простив своего убийцу, Пушкин уходил из жизни тихо и светло. Не так умирал Дантес. Суд Господень поразил его под конец жизни. Любимая дочь Дантеса Леония-Шарлотта выучит русский язык, прочтет Пушкина, преклонится перед гением поэта, возненавидит убийцу-отца и бросит ему в лицо страшные обвинения, после чего сойдет с ума…
Пушкин, как никто до него, видел Россию до глубины. Он видел ее сердцем. И он сам знал это, потому и написал: “Нет убедительности в поношениях, и нет истины, где нет любви”.
Кто из нас, дорогие друзья, может похвалиться идеальной генетической наследственностью? Никто. Кто не впитал яд богоборчества? Да почти все, в той или иной степени. Но кто из нас, подобно Пушкину, так верен идеалам, ненавидя ложь, кто хранит неповрежденной совесть?
Мы обмельчали духом. Мы живем во лжи, привыкли к ней и уже ею даже не возмущаемся. Еле тлеет огонек любви к Богу и Отечеству.
Но мы все любим Пушкина, потому что он показал нам духовный путь через поэзию. Он принял вызов врагов Державы, обличая их, за что его травили, и за что был убит. Но он не изменил идеалам.
Поэт был убит теми же силами, которые сегодня расчленили и губят Русь. В лице Пушкина всю православную интеллигенцию вызывают сегодня на дуэль с многочисленными Дантесами – через пропаганду зла и насилия, через тлетворную порнографию на экранах телевизоров и прочие “прелести западной культуры”.
Впрочем, Пушкин-поэт предупреждал нас об этом. Он прекрасно знал западную Европу, ее историю и культуру.
Как известно, в I-ой половине 19 века ее вторжение в стихию русской национальной культуры было очень велико. На произведениях авторов того времени это очень сказалось, на творчестве Пушкина также. Но у Пушкина своя точка зрения и своя оценка западных ценностей. Он, наблюдая Запад, уже опускающийся в пучину бездуховности и меркантильности, протестует против западной цивилизации и предостерегает русское общество от ее влияния.
Свое видение тупика западного общества Пушкин излагает на материале, провиденциально находимом в Северо-Американских Соединенных штатах, которые тогда стали бурно развиваться экономически, продолжая традиционную свою тактику уничтожения коренного населения по ныне хорошо известной Востоку схеме: “земля без народа – народу без земли”.
Что это за цивилизация, каковы ее нравственные основы и с какой этнополитической реальностью столкнется Россия, Пушкин описал в своем очерке “Джон Тернер”. Вот отрывок из него:
“С изумлением увидели демократию в ее отвратительном цинизме, в ее жестоких предрассудках, в нетерпимом тиранстве. Все благородное, бескорыстное, все возвышающее душу человеческую – подавленное неумолимым эгоизмом и страстью к довольству; большинство, нагло притесняющее общество; рабство негров посреди образованности и свободы; родословные гонения в народе, не имеющим дворянства; со стороны избирателей алчность и зависть; со стороны управляющих робость и подобострастие; талант из уважения к равенству, принужденный к добровольному остракизму; богач, надевающий оборванный кафтан, дабы на улице не оскорбить надменной нищеты, им в тайне презираемой; такова картина Американских Штатов.”
Предостережение поэта всем нам сегодня актуально, как никогда.
Какой же ответ может дать славянин западнику, Святая Русь – современной западной цивилизации?
Словами А.С. Пушкина, из его стихотворения “Клеветникам России”.
В России есть спасительная традиция Пушкина: что пребывает в ней, то ко благу России, что не вмещается в ней, то соблазн и опасность. Ибо Пушкин учил Россию видеть Бога и этим видением утверждать и укреплять свои сокровенные, от Господа данные национально-духовные силы.
Мог ли еще где-нибудь родиться Пушкин? Нет, Сам Господь отдал его в дар святорусскому народу – тысячелетнему соборному старцу.
В XX стало достоверно известно, что Пушкин – прямой потомок 12-и святых. Сам поэт не раз говорил: ”Имя предков моих поминутно встречается в истории нашей”.
Грамоту об избрании на царство Михаила Романова в 1613 году пописали семь (!) Пушкиных! Александр Сергеевич не только потомок святых, но всех основателей Государства Российского: это равноапостольная княгиня Ольга и князь Владимир, святой благоверный князь Александр Невский, святой благоверный князь Андрей Боголюбский, святая благоверная царица Тамара…
Нам осталась чудесная поэзия Пушкина, питающая души духовным светом Истины. Будем же помнить завещание поэта:
Не для житейского волненья,
Не для корысти, не для битв,
Мы рождены для вдохновенья,
Для звуков сладких и молитв.
Литература
А. С. Пушкин: путь к Православию. Изд.-во “Отчий дом”, М., 1999 г.
А.В. Тыркова-Вильямс. Жизнь Пушкина, т.II, с.393.
Н.В. Измайлов. Очерки творчества Пушкина. Л., 1975 г.
Протоиерей Иоанн Восторгов. Памяти Пушкина: Вечное в творчестве поэта. Идеализм в жизни. Заветы поэта. Полн. собр. соч. в 5 тт. Т. I. М., 1914 г.
И. А. Ильин. Родина и гений. Три речи. София, 1934 г.
Митрополит Московский Филарет и А.С. Пушкин // Троицкое слово. Сб. духовно-нравственного просвещения. Сергиев Пасад, 1990, № 2.
С. В. Рождественский. Пушкин: Черты внутреннего облика. М., 1899 г.
С.Л. Франк. Пушкин как политический мыслитель. (C предисл. и дополн. П. Струве). Белград, 1937 г.
А.А. Черейский. Пушкин и его окружение. Л., 1975 г.
И.Ю. Юрьева. Пушкин и Христианство. М., 1998 г.
Достарыңызбен бөлісу: |