ГЛАВА 2. РАТЕНАУ И СОВЕТСКО-ГЕРМАНСКИЕ ОТНОШЕНИЯ

Октябрьская революция 1917 года в России решительным образом изменила судьбу России. Вместе с этим радикально трансформировалась вся система международных отношений, особенно в Европе. На ее карте Россия осталась, но эта была уже иная Россия - Российская Социалистическая Федеративная Советская Республика (РСФСР). Она рассматривалась как угроза всему общественному строю мира, источником мирового революционного пожара. Западный мир, включая США и Японию, ответили на Октябрьскую революцию интервенцией, а после ее провала - полной блокадой нового советского государства.

Но вскоре выяснилось, что Европа, прежде всего ближайшие соседи России, не могут возродить послевоенную экономику и воссоздать систему межгосударственных отношений без участия РСФСР. Во всех европейских столицах встал вопрос о необходимости снять блокаду и включить Советскую страну во все сферы жизни континента. Об этом думали и в Берлине. Сохранялись традиционные связи с Россией, прежде всего экономические. Надо было решать вопросы текущей политики, учитывая при этом роль Москвы. Приходилось считаться с мнением демократических сил, сочувствовавших русской революции. Так постепенно стало расти значение германо-русских отношений, но уже в иных условиях и на новом уровне.

Между тем эти отношения были фактически разрушены сначала мировой войной, а затем участием Германии в антисоветской интервенции и блокаде. Советской стране был навязан в марте 1918 года унизительный Брестский мир. Правда, он прекратил свое действие в ноябре того же года в связи с Ноябрьской революцией в Германии. Но и после этого отношения двух стран не улучшились. В то же время существовали многие факторы, которые требовали восстановления этих отношений, главным из них был экономический фактор. Германия и Италия, писала глава советского правительства В.И. Ленин в апреле 1921 года, вынуждены своим экономическим положением искать союза с Россией¹.

Но и Советская Россия по той же причине должна была искать связей, в первую очередь с Германией. Действовали и другие факторы - геополитические, военно-стратегические, внешнеполитические, а также сила традиций, которые подталкивали обе страны друг к другу. Этого же требовала конкретно-историческая обстановка, сложившаяся после 1918 года.

Россия, ранее отсталая, материально и культурно нищая страна была вдобавок разорена двумя страшными войнами. Она понесла огромные людские и материальные потери, испытывала недостаток сил и средств для восстановления. Ей нужны были капиталы, товары, специалисты. Все это могла дать Германия, которая в свою очередь страдала от крушения системы международного разделения труда и краха старых торговых связей. Общие экономические интересы толкали обе страны к налаживанию экономических контактов. Они как бы дополняли друг друга в системе разделения труда, естественно тяготели одна к другой.

Этому способствовали также геополитические и военно-стратегические интересы обоих государств. На Западе перед Германией стояли вооруженные до зубов победители-союзники, создавшие вокруг нее своеобразное кольцо из маленьких, подчиненных им государств: Польша, Чехословакия, Австрия и др. Естественным противовесом им, особенно Польше, могла стать только Россия. Но и она перед лицом Антанты и агрессивной Польши могла рассчитывать только на то, что давление Германии уменьшит воинственность Варшавы. При этом ни Германия, ни Россия не могли и не хотели угрожать друг другу. Советские руководители, в частности, В.И. Ленин и И.В. Сталин, еще до Рапалло делали ставку на торговые связи с Германией и внимательно следили за всеми нюансами политических и экономических контактов Москвы и Берлина¹.

Сохранившая силу и возможности германская экономика нуждалась в большом сильном рынке. На рынки Западного мира ее не пускали англо-американские конкуренты. Рынок Востока и, прежде всего России, был готов принять немецкие капиталы и товары. К тому же это был традиционный для немцев рынок². Глубокие исторические корни экономического взаимодействия двух стран, обусловленного географической близостью и дополненностью экономик, - пишет В.В. Соколов, - значительный приток немецких специалистов в Россию, чему способствовали вековые дипломатические связи - все это не могло исчезнуть разом в результате войн и революций³.

Однако отношения между нашими странами в 1918-1919 гг. практически не разваливались, не считая вопроса о судьбе военнопленных. Время от время имели место отдельные торговые контакты, но только по частной инициативе и в небольшом масштабе.

Все же жизнь брала свое и обе страны начали двигаться навстречу друг другу по двум основным направлениям: экономическому и торговому, с одной стороны, и военно-политическому с другой. Это подготовляло почву и для дипломатических контактов. Решающим оказался 1920 год. Именно тогда началась полоса торговых переговоров и заключения отдельных сделок с участием крупных фирм - АЭГ, Сименс-Шукерт, Крупп. Возникло Германо-русское общество воздушных сообщений с использованием самолетов фирмы "Юнкерс" и при участии АЭГ и других фирм. Были сделаны первые заказы на локомотивы, паровозы и другие товары для России¹. Торговый оборот ощутимо возрос. Министерство экономики Германии было "завалено сотнями предложений" промышленников, "просто рвущимися" на русский рынок². В германской печати часто появлялись статьи видных финансистов и промышленников - Т. Вольфа, Ф.Дейча, В. Ратенау, призывавшие к развитию хозяйственных связей с Россией. В авангарде этого движения значились Ратенау и Стиннес³. В течение 1921 года в Германии начался поворот в сторону реализма, некоторой самостоятельности и независимости от Антанты в решении внешнеполитических проблем⁴.

Вставал вопрос о торговом договоре, о создании представительства Германии в Москве и русского в Берлине. Давление экономического фактора возрастало. Оно усилилось в 1921 и особенно в 1922 голу, когда положение в германской экономике ухудшалось, а проблема репараций резко обострилась⁵. Позиция правительства, не желавшего идти навстречу требованиям деловых кругов, подвергалась критике. Оно по-прежнему тянуло с торговыми договорами, мешало широким связям. Само отсутствие политической основы ограничивало торговые отношения, так же как и решение вопроса о кредитах и займах для России. Со временем и в политической сфере наметились некоторые подвижки, первые осторожные шаги. Их поддержала часть германских военных кругов. Трезво оценивая положение Германии, они считали невозможной новую войну с Россией. Об этом напоминал в меморандуме президенту Эберту генерал Сект⁶. Германия заняла нейтральную позицию в советско-польской войне 1920 года и позволила потерпевшим поражение частям Красной Армии уйти на территорию Восточной Пруссии, где они были интернированы⁷. В Берлине появилось советское бюро по делам военнопленных, главой которого стал В.Л. Копп, а в Москве во главе такого же немецкого органа - Г. Гильгер⁸.

Новый и неожиданный импульс развитию советско-германских отношений придавали действия Англии, ее деловых кругов, раньше других осознавших значение русского рынка для хозяйственного восстановления Европы.

Британский капитал, один из вдохновителей антисоветской интервенции и блокады, первым начал зондаж возможностей экономических контактов с Советской Россией. Уже в конце 1921 года в лондонской прессе стали писать об экономическом значении России, ее месте в европейской экономике и политике.

В начале 1921 года было подписано торговое соглашение Англии и РСФСР, т.е. произошло признание ее де-факто, стали шириться деловые отношения двух стран¹.

Переговоры между Советской Россией и Англией вызвали серьезную тревогу в Германии. Всполошилось немецкие промышленные круги, опасаясь, что они будут вытеснены с русского рынка. В рейхстаге раздавались требования возобновить дипломатическое и торговые связи с Россией. Заспешило и правительство Ференбаха. 6 мая 1921 года, незадолго до своей отставки, оно подписало временное соглашение о возобновлении торговых отношений между Германией и РСФСР, а также дополнительное соглашение об обмене военнопленными и интернированными². Медля с официальным признанием Советского государства, правительство Германии старалось в своей дипломатической игре не выпустить из рук советской карты и в то же время использовать выгоды деловых отношений с Советской Россией.

Соглашение 1921 года, скорее политическое, чем торговое, выходило за рамки экономики. Оно означало признание Советского государства де-факто. Поэтому договор и был важен, он укреплял основу советско-германских отношений. Тем не менее признание РСФСР было неполным. Правительство, и в особенности германский МИД, оттягивали окончательную нормализацию отношений, медлили и выдвигали провокационные требования. Там, разумеется, понимали, что такая позиция серьезно осложняла и тормозила развитие выгодных экономических связей с Россией. Это развитие требовало установления дипломатических отношений, т.е. признания большевистского режима де-юре. Надо было определяться с Советской страной, принимать новую "восточную политику".

Этого хотели деловые круги уже начиная с 1918 года. Признания Советской страны требовали левые (компартия, Независимая социал-демократическая партия, часть профсоюзов)³. И тем не менее, вплоть до конца 1921 года, с германской стороны не было проявления каких-либо серьезных намерений в отношениях с Россией⁴. Более того, все правительства, начиная с кабинета Шейдемана, мешали налаживанию и торговых связей.

Такая позиция определялась рядом причин. Одной из них явился идеологический фактор, противостояние коммунистических идей и советского строя, с одной стороны и буржуазно-демократической идеологии и веймарской демократии, с другой. Это противостояние все время обострялось стремлением леворадикальных деятелей в Коминтерне, в частности, Г. Зиновьева и К. Радека, "продолжить" пролетарскую революцию в Германии, используя ее тяжелое положение¹. Правящие круги всех стран были в тревоге и жаждали ликвидации советской страны. Руководство Германии не было в этом исключением. Ведущую в политике и идеологии роль играли вожди социал-демократов, ставшие у власти с 1919 года под знаменем антикоммунизма².

Решительную антисоветскую позицию занимали хозяева крупных предприятий горно-рудной и металлургической промышленности, мало заинтересованные в русской торговле. Рядом с ними стояли юнкеры-землевладельцы восточных ост-эльбских земель - старые конкуренты России на рынках зерна, а так же часть военщины (Людендорф, Гофман и другие генералы) и бюрократии. Многие представители руководящих кругов Германии исходили из приоритета отношений с Западом и готовы были ради его благосклонности пожертвовать хорошими и выгодными отношениями с Россией.

Да и большинство населения Германии еще не остыло от недавней войны, оккупации Украины и Крыма, от шовинистической пропаганды "Дранг нах Остен". Некоторые наши историки явно недооценивали этот фактор, когда уверяли, что "все" трудящиеся, "весь" рабочий класс "под руководством КПГ" требовали нормализации отношений с Советской Россией.

Сопротивление всех антисоветский элементов, конечно, сказывалось, равно как и давление США и Антанты, продолживших борьбу с советским режимом. Их дипломатия внимательно следила за политикой Германии на Востоке и оказывала сдерживающее влияние. Особенно враждебной налаживанию сотрудничества с Россией была позиция США и Франции. На Вильгельмштрассе, где помещалось германское Министерство иностранных дел, ощущали явственно и силу доллара, и угрозу французской оккупации, а также видели слабые возможности новой России.

Орудием давления оставался репарационный вопрос, который особенно агрессивно использовала Франция.

Все же тенденция к сближению медленно и трудно, но пробивала себе дорогу. Этому способствовало и наметившееся в конце 1921 года событие, которое буквально потрясло весь мир - созыв международной экономической конференции в Генуе. Мы уже знаем, что в ноте правительства РСФСР от 28 октября 1921 года выражалось согласие "при определенных условиях" пойти на уступки в вопросе о русских долгах Западу и предлагалось провести для рассмотрения взаимных претензий международную конференцию¹.

По своим соображениям идею конференции подхватил британский премьер-министр Д. Ллойд Джордж². Он хотел укрепить свой личный престиж и влияние либералов в стране в связи с обострением внутреннего положения, вызванного тяжелым экономическим кризисом и небывалой безработицей. Падал престиж Великобритании и на мировой арене. Конференция, по мысли Ллойд-Джорджа, должна была исправить или смягчить эту ситуацию и в то же время вывести Европу из тупика, созданного развитием международных событий. Шла война Греции и Турции, обострилась борьба Англии и Франции за гегемонию в Европе. Экономический кризис и ухудшение положения масс грозили возвращением революционных выступлений. Зашли в тупик попытки урегулировать вопрос о репарациях. Стабилизация в Европе оказалась под угрозой срыва. В этих условиях всеевропейская конференция, казалось, обещала определенные перспективы, главным образом, за счет России.

Возможность участия в Генуэзской конференции, куда приглашали и РСФСР, по-новому ставила вопрос о восточной политике Германии.

К этому времени она уже приобрела достаточно определенные очертания. После заключения договора 1920 года была создана основа для активизации отношений двух стран. Этого хотели в РСФСР, этого хотели определенные деловые круги и часть политиков и дипломатов Германии, которые с тревогой предупреждали свое правительство о том, что если и дальше будет оттягиваться практическая деятельность немецких промышленных и торговых фирм в России, то "известные преимущества" получат другие государства, как нейтральные, так и страны Антанты³.

Произошел, как мы уже видели, обмен представителями. Был назначен в мае 1921 года первый советский торговый представитель в Берлине Б.С. Стомоняков, а 21 октября - первый полномочный представитель (полпред) Н.Н. Крестинский. Он встретился с канцлером Й. Виртом 15 ноября того же года и вручил свои верительные грамоты, заявив при этом, что советская сторона понимает "жизненно важное значение советско-германских отношений". В ответ канцлер "в самой общей форме" обещал поддержать сотрудничество двух стран"⁴.

Крестинский и другие советские представители начали сразу же готовить почву для заключения официального договора с Германией о признании РСФСР де-юре и расширении контактов по всей линии. Готовилось торговое соглашение двух стран. Одновременно развернулась работа по расширению хозяйственных контактов (по вопросам кредитов, поставок, концессий и пр.). Были размещены большие заказы на германские машины и оборудование для России¹.

Чтобы "оживить" германских дипломатов, советские представители в Париже повели неофициальные переговоры с Красным Крестом, которые могли иметь и официальное продолжение². Это подействовало, немцы опасались что Россия использует свое право на получение репараций с Германии согласно 116-ой статье Версальского договора³. В начале зимы 1921 года начались неофициальные контакты относительно договора. Немцы (их представлял заведующий Восточным отделом МИД барон А. фон Мальцан), однако, не скрывали, что вступали в переговоры скорее для оказания давления на Антанту, пугая ее перспективой сближения с Россией. Мальцан подготовил проект договора, но встретил возражение со стороны президента Германии Ф. Эберта. В итоге переговоры в Берлине в январе-феврале 1922 года не дали результатов. И все же Восточная политика оставалась важным элементов дипломатической игры, которую вела Германия. Россию пытались использовать в этой игре, ничего не давая. Конечно, Германия должна была лавировать и маневрировать на международной арене. Однако, Советская Россия не соглашалась играть роль пешки в этой игре. Она набирала силы, успешно боролась с блокадой. Это должен был учитывать В. Ратенау, когда в самом конце января 1922 года занял пост главы внешнеполитического ведомства Веймарской республики. Ратенау предстояло выработать свою "русскую политику".

Отношение Ратенау к России определялось многими факторами. Первый их них - экономический. Он был связан с деятельностью в России АЭГ⁴. А.Н. Шебанов считает, что между Россией и электротехническими фирмами Германии давно установились хорошие деловые связи. Эти фирмы были среди наиболее последовательных сторонников развития таких связей, оказывая определенное политическое влияние на политику правительства. Шебанов даже увидел нечто символическое в том. что договор в Рапалло подписал бывший глава АЭГ Вальтер Ратенау, которого Шебанов, правда, "превратил" в брата своего отца, Эмиля Ратенау⁵.

Сам Ратенау в России не был и долгое время не проявлял к ней особого интереса, пока не началась война 1914 года. С самого ее начала позиция Ратенау по основным вопросам войны и отношения к России отличалась от официальной. Свою особую направленность имела разработанная Ратенау еще до войны концепция "Срединной Европы", ее целей и методов достижения. На наш взгляд, Ратенау не был, как думает В. Гутше, либеральным империалистом¹, а скорее идеологом нового типа экономической экспансии, связанного с капиталистической интеграцией Европы. В трактовке Ратенау создание "Срединной Европы" означало интеграцию ряда стран с распространением общего государственного регулирования за пределы каждой страны. Он видел в интеграции не механическое объединение ряда государств и не их аннексию Германией, но экономическое сотрудничество, что означало переход от протекционистской политики XIX века к более цивилизованным формам торговли между странами. Ратенау один из первых в деловом мире Германии и Европы увидел необходимость перехода от традиционного сеющего вражду между народами протекционизма к экономической интеграции, сближающей народы и страны Евровы².

В отличие от многих в германских "верхах", Ратенау верно предположил, что война будет длительной, а потому экономика станет играть более важную роль, чем предполагалось вначале. Весьма специфично понимал Ратенау роль России. Он был одним из немногих, кто полагал, что не Россия - главный враг Германии, но Англия и США³. Ратенау не разделял антирусских и антиславянских установок пангерманского союза, его планы расчленения Российской империи. Он видел главной целью Германии в войне разгром Франции, но без занятия Парижа и ущемления французов. Тогда Россия, потеряв союзника и кредитора⁴, имея противоречия с Англией, могла бы выйти из борьбы. По вопросам внешней политики Ратенау уже тогда разошелся с крупными аграриями, магнатами тяжелой промышленности и генералитетом⁵. Примечательно, что Ратенау отвергал как военную цель достижение сепаратного мира с Россией, считая его невозможным, пока у власти находится царь⁶. Эта точка зрения оказалась верной, о чем говорит исследование В.С. Васюкова, посвященное политике царизма и проблеме сепаратного мира⁷. Русский народ, писал Ратенау, находится на высшей точке ненависти к Германии, и если придется оккупировать обширные территории России. возникнут большие осложнения. "Я не верю в сепаратный мир с Россией, даже если принудить к этому Петербург … Мир с Францией - самый ощутимый и приведет к миру с Россией"⁸. Ратенау был непоследователен в своих суждениях, в которых отражались перемены на фронтах. Он то призывал к миру с Россией, то строил фантастические планы ее оккупации, включая Москву и Петроград¹. Но в целом Ратенау оказался большим реалистом во внешнеполитических взглядах, чем многие из его современников.

Февральская, а затем Октябрьская революции оказали сильное впечатление на Ратенау, убедив его в необходимости заканчивать войну. Он стал призывать не к перемирию, а к миру, хотел разобраться в причинах, приведших к войне и поражению Германии. Ратенау трудно, мучительно переходил с позиций одного из представителей элиты кайзеровской Германии к ценностям нового послевоенного демократического мира. Версальский договор потряс его и подтолкнул, как и некоторых других деловых людей, к тому, чтобы более внимательно рассмотреть сложившуюся международную обстановку. И, конечно, надо было вырабатывать новый взгляд и подход к России, уже Советской, которая при всех потрясениях и конфликтах сохраняла свою притягательность гигантского рынка и источника сырья, свое своеобразное геополитическое расположение. Надо было оценить сам факт Октябрьской революции и принесенных ею перемен, ее воздействия на весь мир. Ратенау оставался, конечно, на стороне капитализма и враждебно встретил Октябрьскую революцию в России, как и Ноябрьскую - в Германии. "Справа нам угрожает диктатура Ленина, слева - механическая конкуренция Западного рынка. В центре - "Спартак", - писал Ратенау в 1919 году². Однако как организатор крупного производства он не мог не замечать привлекательных черт Советской системы и не оценить твердости поведения новой власти в России. "Ночью - я большевик, а днем - нет", записал он в своем дневнике³. Он считал, что советская власть привлекает к управлению предприятиями и государством действительно знающих, образованных, способных людей.

Ратенау был знаком с некоторыми трудами В.И. Ленина и просил своих друзей, в частности, Г. Гауптмана, переслать ему через М. Горького некоторые ленинские работы. В этом интересе проявилась его незаурядность. Стремление подняться выше классовых предрассудков, что было необычно для германских буржуа того времени. Ратенау понял, что потребности германской экономики, страдавшей от разрыва традиционных связей с Россией, требуют их восстановления и расширения. Он видел всю проблему в совокупности и в перспективе, ставил вопрос о новом подходе к новой России⁴. В нем говорил умный и дальновидный предприниматель, который в 1920-1921 годах и сам участвовал через АЭГ в налаживании экономических и торговых связей с Советской Россией. 26 января 1920 года он писал, что несколько месяцев подробно обсуждал с видными лицами отношения с Россией. "Речь идет не о том, чтобы придумывать, разыскивать, разузнавать продукцию, которую примет Россия, даже если речь идет о сделке в объеме свыше нескольких сот миллионов марок. Россия имеет потребности на многие миллиарды марок и проблема заключается в том, чтобы мы обдумали, сколько может немецкая индустрия поставить для удовлетворения этих потребностей. Но это требует решение политического вопроса, а нынешнее правительство (Ференбаха, - Г.С.) еще не стоит на моей точке зрения о необходимости экономических связей с Советской Россией"¹.

Точка зрения Ратенау была ясно выражена им в начале 1920 года в записке (экспозе) президенту Эберту и канцлеру Г. Бауэру от 17 февраля, в которой он и его партнер по АЭГ Феликс Дейч, видимо, отвечали на вопросы, поставленные Эбертом ранее. Экспозе Эберт прочел "с интересом" и передал в МИД для принятия "дальнейших мер"².

В записке подчеркивалось, что от неотложного разрешения вопроса отношений Германии к РСФСР "зависит экономическое и политическое будущее Германии". Сотрудничество - экономическое и политическое - с нашими восточными соседями должно быть целью германской политики. Дейч и Ратенау подробно обосновывали свою точку зрения о том, что Германии невыгодно выжидать в восточной проблеме, а надо действовать более решительно, иначе Германия "упустит момент для создания основы успешной политики в Восточной Европе". Германия, несмотря на большую опасность заражения большевизмом, должна идти на связь с Советской Россией. Авторы письма подчеркивали, что Антанта, пугая большевизмом, сама ищет контактов с Советской Россией и может опередить здесь немцев. Воздав должное руководителям России, "людям умным", отметив "ошеломляющее быстрое" утверждение большевизма в этой стране, Дейч и Ратенау утверждали, что в свете этих фактов и с учетом политики Антанты Германия не имеет больше времени для пассивного ожидания. Требуется иная политика определенного характера, основанная на учете общности интересов двух стран, возникшей вследствие войны и послевоенной расстановки сил на мировой арене. Соглашения с Советской Россией ждут многочисленные германские граждане и общественное мнение страны.

Решающим является следующее: либо Германия становится колонией государств Антанты, объектом экспансии, а если понадобится, то и поставщиком наемников, … либо Германии удастся воспользоваться политическими возможностями, имеющими в Восточной Европе, и добиться "некоторой скромной доли самостоятельности и свободы … ". Авторы еще раз подчеркивали роль соседства, общей судьбы Германии и России. "Надо уже сейчас вбивать первые сваи, на которых будет покоиться мост в Восточную Европу". Трезво оценивая положение и Германии и России, возможные последствия их сближения, авторы записки ожидали новых отношений между двумя странами, скрепленными одной прочной связью - общими интересами"¹.

Исходя из этого текста, можно заключить, что Ратенау уже в 1920 году как "свободный" и внимательный предприниматель трезво оценивал состояние дел, не боялся "угрозы большевизма", хотя никоим образом ему не симпатизировал и стоял за развитие и укрепление германо-русских хозяйственных связей как основы восстановления политических отношений и сближения двух стран.

Таким образом, Ратенау имел свое представление о России, Советском государстве и роли советско-германских отношений. Как предприниматель он стоял за их развитие. Став главой германской дипломатии, он хотел их использовать в общих интересах Германии. Но и тогда он не отрицал необходимости признания РСФСР и заключения соответствующих соглашений. В начале 1922 года проблема этих отношений встала перед Ратенау, что называется, вплотную.

Ратенау, став главой внешнеполитического ведомства Германии, по своей подготовке, образованию и опыту, в области внешней политики превосходил своего "шефа", канцлера Вирта, и должен был самостоятельно решать проблемы внешней политики.

В связи с приближающейся конференцией в Генуе выдвинулся вопрос об обеспечении на ней прочных позиций для Германии. А это выводило на вопрос об отношениях с РСФСР.

Ратенау не страдал русофобией и сдержанно, но не враждебно относился к советской власти. Заметно, что он более своего предшественника понимал важность отношений с РСФСР. Немецкий историк Э. Лаубах отмечал, что приход Ратенау в МИД положительно повлиял на развитие германо-русских отношений. Во всяком случае, оживилась деятельность Восточного отдела министерства, возглавляемого Мальцаном. При прежнем министре В. Симонсе, Мальцан, считавшийся сторонником сближения Германии и России, собирался подать в отставку, и только приход Ратенау предотвратил его уход². Но став министром иностранных дел Германии, Ратенау должен был выработать более широкий взгляд, учесть все другие направления политики. Он поддержал ( или предложил сам) идею консорциума, понимая его опасность для России, но считая его выгодным для Германии. Ратенау в первую очередь искал пути и методы, чтобы поднять немецкое производство и направить его продукцию в Россию, а вырученные средства передавать на уплату репараций. Он понимал, что западные державы не станут отступать в вопросах репараций и, видимо, надеялся, что консорциум, если Россия примет его, может помочь решению этой острой проблемы.

Консорциум и участие в нем Германии, надеялся Ратенау, позволит ей начать переговоры о возвращении статуса равноправного участника системы международных отношений в Европе. Здесь Ратенау готов был идти на уступки, применяя только "духовное оружие" и действуя только "нравственным путем"¹. В свете этих задач контакты с Россией отходили на задний план, играли роль второстепенного фактора. Симпатии Лондона и Парижа были Ратенау дороже доброго отношения Москвы. Отсюда шла нарочитая, показная даже сдержанность министра Ратенау в делах с Россией. В январе 1922 года он произвел на советских дипломатов впечатление "главного и убежденного противника" самостоятельной экономической политики Германии в России и сторонника прозападной ориентации, который не торопится к соглашению с русскими. Однако мы знаем, что предприниматель Ратенау занимал совершенно другую позицию.

Тем не менее Ратенау продолжал защищать казавшуюся ему исключительно выгодной идею консорциума. Ее обсуждали и в Москве, установив (и обоснованно), что проект имеет антисоветскую направленность и означает вторжение в экономику России. Зная об этой оценке, Ратенау отвергал ее, утверждая, что проект задуман для единения народов, победителей и побежденных с целью рационального обмена духовными и материальными ценностями и для восстановления Европы². Глава Восточного отдела МИДа, Мальцан, правда, без ведома министра обещал, что Германия не вступит в консорциум без согласия России, хотя было известно, что Ратенау решительно против такой позиции³. Призрак консорциума мешал развитию советско-германских отношений. Инициаторы его, видимо, это осознавали. Один из них, Ф. Дейч, позже, при встрече с российскими дипломатами, старался смягчить этот вопрос, подчеркивая желание спасти дела в России⁴.

Но вопрос о консорциуме не был единственным в советско-германских отношениях. Оставался и приобретал новое значение вопрос о договоре двух стран с полным (де-юре) признанием Германией новой России.

Советское правительство давно уже предлагало немцам свой проект соглашения. Одновременно оно жестко предупреждало их, что не примет никакого консорциума.

В это время в Берлине находился видный советский деятель, некто "Ремер". Под этим явным псевдонимом скрывался член ВКП)б), один из руководителей Коминтерна Карл Радек. Официально Радек (Ремер) работал в Советском представительстве в Берлине и одновременно собирал информацию для Исполкома Коминтерна. Он имел определенный вес, поскольку вращался в "высшем свете" германской столицы и встречался неофициально с руководством политики Германии, неоднократно виделся с Ратенау.

Новые документы¹, открытые в 90-е годы , показывают, что Радек пренебрегал дипломатической этикой, вмешиваясь в дела полпреда Крестинского, игнорировал указания наркома Чичерина². В каждом шаге Германского правительства и В. Ратенау Радек усматривал злой умысел, враждебность и крайне одиозно оценивал проект консорциума, способствуя выработке у Чичерина негативного к нему отношения. В этой связи характерна телеграмма народного комиссара иностранных дел Г.В. Чичерина Н.Н. Крестинскому от 3 февраля 1922 года, в которой он писал (видимо, в связи с письмом К. Радека) о наших отношениях с Германией. Главное, писал нарком, чтобы "… германское правительство не старалось заставить нас подчиниться единому монопольному всеобщему консорциуму вроде предложенного в Каннах и чтобы оно не мешало нашим экономическим соглашениям с германскими фирмами. Статья 116-ая есть для нас способ давления, и мы не можем себя связывать в этом отношении, пока германское правительство занимает нынешнюю враждебную позицию против нас, тем более если Ратенау проведет свою репарационную политику, убийственную для нас"³.

Чичерин еще не встречался с Ратенау и мог оценить его, что называется, с чужих слов. Первым отрицательную оценку Ратенау дал, видимо, Радек. Он впервые встретился с ним на ужине, где были еще Ф. Дейч и Мальцан, т.е. очень узкий круг заинтересованных лиц. Н.Н. Крестинский сообщал в НКИД, что с ужина Ремер вернулся в очень нервном настроении с впечатлением, что Ратенау является главным и убежденным противником самостоятельной экономической политики Германии в России, что он же является главным автором и защитником теории международного консорциума и что наиболее опасным является его несомненное влияние на Вирта⁴.

Представитель РСФСР в Германии Н.Н. Крестинский 24 января 1922 года сообщил в НКИД, что Ремера (Радека) посетил Мальцан и беседовал около двух часов о сумме товарного кредита Германии в 1 млрд. марок для РСФСР и других вопросах.

В проекте соглашения предполагалось взаимное погашение военных долгов и что вознаграждение за национализацию и аннулированные долги для немцев не должно быть хуже, чем для подданных Антанты. Мальцан добавил, что этот пункт имеет для германского правительства не материальное, а принципиальное значение. Не рассчитывая на финансовое вознаграждение немцев, правительство Германии готово подписать непубликуемый протокол, в котором будет сказано о согласии немцев получить возмещение после удовлетворения всех претензий граждан всех стран Антанты¹. Речь, как видно, шла о проекте возможного соглашения двух стран.

В свою очередь, немцы готовили почву для возможного договора с Россией. Выступая в рейхстаге, Вирт заявил: "Мы выразили бы очень большое сомнение в отношении такой политики, которая хочет, чтобы Россию рассматривали и обращались с ней как с колонией. Мы хотим не колониальной политики, а совместной работы также и в союзе с побежденными народами". Это высказывание Вирта довел до сведения НКИД представитель Германии в РСФСР К. Виденфольд в письме от 17 февраля².

В феврале 1922 года снова начались советско-германские переговоры. Однако они не дали положительного результата. Немцы не хотели даже говорить о займах для РСФСР, ссылаясь на собственную нужду в деньгах и свой страх перед вмешательством репарационной комиссии³. Но контакты продолжались. В них участвовали Карл Радек, представитель РСФСР в Германии Н.Н. Крестинский, часто бывавший в Берлине председатель СНК УССР Х.Г. Раковский, торговый представитель РСФСР в Берлине Б.С. Стомоняков, его советник Л. Пашуканис. На их встречах с Ратенау, Мальцаном и другими немецкими дипломатами обсуждался широкий круг вопросов взаимных отношений. Советские дипломаты решительно возражали против идеи консорциума и давали понять, что Советская Россия может при определенной позиции Германии отказаться от использования 116-ой статьи Версальского договора, представлявшей ей право на получение репараций ( и немалых) с Германии.

Обсуждалось предложение Г. Стиннеса, явного противника консорциума о представлении кредита России для закупки немецких товаров и о необходимости больше считаться с ее интересами⁴. В Москве такая позиция считалась, естественно, более предпочтительной. Там учитывали, что немецкая сторона, видимо, боится обвинений в "сочувствии к Советам" и в попытках опереться на них в политике. Со своей стороны наша дипломатия оказывала косвенное давление на немцев. Появились статьи Радека, перепечатанные газетой КПГ "Роте фане" и широко обсуждавшиеся в комиссии рейхстага по иностранным делам. В публикациях давалось понять немцам, что в случае их нерешительности Россия готова пойти на сближение с Пуанкаре¹.

23 января в комиссии рейхстага по иностранным делам обсуждался вопрос о Генуэзской конференции и русский вопрос. Дважды выступал канцлер Вирт, а также К. Гельферих (лидер правых), Стиннес, Б. Деренбург, социал-демократы и коммунисты. От министерства иностранных дел выступал Мальцан. Все выступавшие высказывались за необходимость поддерживать и укреплять экономические отношения с Россией, но проявляя осторожность насчет Антанты. Вирт прямо подчеркнул, что Германия не претендует на монополию в деле хозяйственного восстановления России и готова работать с другими державами. Таким образом, он не отмежевался от выступления Ратенау в Каннах и на предыдущем заседании комиссии, хотя общий тон и содержание его речи были, как считал Н.Н. Крестинский, гораздо дружелюбнее. Единственное исключение представляла речь Стиннеса. Он требовал самостоятельной политики Германии в России. Необходимо, - говорил он, - еще до Генуи дать России значительный Кредит, хотя и с соблюдением необходимой осторожности перед Антантой².

В германских кругах все эти вопросы горячо обсуждались. В своей книге А.А. Ахтамзян приводит неизвестные ранее материалы о состоявшихся в Берлине беседах 25 и 30 января германских промышленников и дипломатов. Ратенау, выступая как "представитель индустрии", отмечал необходимость придерживаться одной линии с другими западными державами, полагая, что у Германии имеется выбор, т.е. международный синдикат (консорциум) по "восстановлению России". Он заявил: "Россия хочет получить гарантии в том, что в случае бойкотирования ее Антантой ей будут обеспечены некоторые товарные кредиты. Будет весьма трудно перед Антантой отстаивать наше намерение взять на себя в той или иной мере обязательства перед Россией"³.

Такая позиция (и не только Ратенау) явно не способствовала успеху переговоров о кредите и других, уже политических вопросах.

А. Ахтамзян считает, что Ратенау и Стиннес хотели согласования германской политики с США и Антантой и с тем, чтобы навязать России жесткие условия. В то же время Вирт и Мальцан выступили за продолжение переговоров в целях поиска путей урегулирования отношений двух стран⁴. Отметим однако, что и Ратенау не требовал прекращения переговоров. 30 января в Берлине состоялась встреча дипломатов и промышленников, теперь уже с участием канцлера Вирта. Мальцан доложил собравшимся о переговорах с советскими представителями и поставил вопрос: в какой мере можно пойти навстречу пожеланиям русских? Он отметил, что советская сторона готова пойти на отказ от 116-ой статьи, на предоставление концессий и др. Мальцан высказал мнение, что промышленники должны продолжить переговоры. Ратенау снова резко повторил, что политика Германии должна быть согласована с Западом и что надо потребовать от России вывоза ценностей (золото и прочее) в обмен на товары¹. Заметим, что он говорил это за день до вступления в должность министра. Подводя итоги, Вирт предложил фирмам вести совместно переговоры с русскими, чтобы они не могли использовать расхождения между фирмами. Не должны прерываться и политические переговоры².

На состоявшейся в этот же день встрече с советскими представителями Стиннес заявил: "До Генуи вы не найдете в нашей стране больших капиталов; после Генуи - да". Мальцан добавил, что речь идет о двух договорах: с германской индустрией и политическом договоре с германским правительством³. На следующий день германский МИД, которым уже руководил Ратенау, наметил для включения в проект урегулирования с РСФСР следующий пункт: Германское правительство готово содействовать усилиям, имеющим целью восстановления России. Оно однако не будет поддерживать никакой политики, которая преследует цель колонизации России⁴.

В первой половине февраля обсуждение проектов договора и соглашения о кредитах продолжилось. Одновременно велась работа по расширению экономических отношений, в частности, через предоставление германским промышленникам различных концессий⁵.

В середине февраля советская сторона заявила, что в виду отсутствия политической основы для экономического урегулирования целесообразно прервать переговоры. Это был явный намек. Вирт обещал изыскать новые возможности. И уже 16 февраля Мальцан представил для ратифицирования проект предварительного соглашения⁶, по которому предлагалось урегулирование отношений между РСФСР и Германией на основе отказа от взаимного возмещения военных убытков и расходов, включая реквизиции, а так же урегулирования частно-правовых отношений на основе взаимности, погашения расходов на военнопленных в соответствии с соглашением от 6 мая 1921 года и учетом хозяйственных нужд обеих сторон. Восстанавливались дипломатические и консульские отношения "в ближайшее время", но не немедленно. Урегулирование претензий за национализацию германской собственности рассматривалось как "предмет дальнейших переговоров". Говорилось о необходимости принципа наибольшего благоприятствования в деле общего урегулирования взаимных торговых и экономических отношений. Германское правительство обещало помогать частным фирмам, торгующим с Россией¹.

Как отметил А. Ахтамзян, этот проект не решал главную проблему, так как не предусматривал немедленного восстановления дипломатических отношений, не фиксировал отказа Германии от претензий по национализации в России, не гарантировал кредитов. Получив такой проект, советская сторона прекратила переговоры и этим закончился подготовительный этап².

Но уже были готовы проекты договора двух стран и другие наработки. Обе стороны понимали возможность и, более того, необходимость продолжения переговоров, ибо нуждались в укреплении своих позиций в канун международной конференции, где они могли попасть в трудное и сложное положение.

Советская дипломатия надеялась поэтому все-таки завершить переговоры, начатые в январе-феврале, и достигнуть заключения договора о нормализации отношений еще до приезда в Геную. Осталось решить некоторые но крайне важные, можно сказать ключевые вопросы - взаимный отказ Германии от претензий по национализации России - от использования 116-ой статьи. Немцы, упираясь в вопросе претензий по национализации искусственно препятствовали достижению договора. Советская дипломатия "придерживала" вопрос о 116-ой статье. Каждая сторона добивалась своего.

В связи с приближением конференции в Генуе в германском руководстве активизировалось обсуждение германо-советских отношений. В рейхстаге 26 января 1922 года выступил канцлер Й. Вирт, который повторил свое заявление от 23 января о том, что немцы не хотят, чтобы с Россией обращались как с колонией. "Мы не хотим работать в союзе с побежденными народами, которые рядом с нами истекают кровью и бедствуют"³.

Должен был сказать свое слово и новый министр иностранных дел. 21 февраля Ратенау произнес весьма содержательную речь в комиссии рейхстага по иностранным делам⁴. В начале он обрисовал международную обстановку. Он не скрыл, что Советская Россия отвергает синдикат по восстановлению ее экономики, а Англия и Франция заинтересованы в нем. Велись переговоры 3-х стран - Англии, Франции и Германии. Ратенау считал, что немцы не могут помешать сближению России и Франции, но должны противодействовать монополии французов в России¹. Англия так же стремится на русский рынок и одновременно поддерживает идею синдиката (т.е. консорциума), в котором, надеялся министр, Германия будет участвовать на равноправной основе с другими. Ратенау рассказал о переговорах в Англии и с Лушером (французским министром) о синдикате, которые снова начались. Ратенау признал, что слишком многого от синдиката ожидать нельзя - "корпорации такого рода тяжелы на подъем", так как в нем участвуют великие державы, то и Германия должна придавать большое значение своему участию. К тому же мы одни не можем провести восстановление России"². Затем Ратенау коснулся переговоров с представителями РСФСР. Радек, - сказал он, - оказался чрезвычайно опытным партнером, однако ему не следует доверять³. Ратенау заявил, что по его мнению, в политическом отношении Советы останутся в России у власти, но не смогут осуществить свои идеи в экономическом отношении. Снова будут развиваться в России частная собственность и снова поднимется буржуазия, которая станет политической помехой Советам. Россия снова, чтобы избежать единого фронта против нее, намерена раскалывать западные державы и использовать как средство давления на Германию 116-ую статью Версальского договора. Заключая свою речь. Ратенау сказал, что на первом плане стоит вопрос о признании Германией Советского правительства и его экономической поддержке. Последнее, считал министр, может сделать только частный капитал (помощь трудом и деньгами)⁴. В начавшейся затем дискуссии явно звучала тревога, боязнь того, что Англия и Франция сами договорятся с Советами, обойдя Германию, что их капиталисты займут русский рынок, ничего не оставив немецким. Опасались и использования 116-ой статьи и в этой связи прямо предполагали отказаться от участия в консорциуме⁵.

Выступая в заключении острых дебатов, Ратенау утверждал, что ввиду позиции РСФСР "… нам не следует целиком и полностью ориентироваться на Восток или стремиться к установлению монополии в России". Так же и в Генуе, - заявил министр, - мы не должны делать ставку только на Россию, хотя для нас желательно установить там в определенной мере сотрудничество с ней (обратим внимание на эту фразу - Г.С.). Ратенау отверг предложение Радека, полагая, что Германия не может связывать себя согласием России при заключении возможных соглашений, ее касающихся. Он еще раз обратил внимание на значительный интерес Германии в отношении России и выразил надежду на заключение соглашения с ней. Германия, откровенно заявил он, готова в политическом отношении признать Россию, но только за соответствующую компенсацию. Министр снова подчеркнул интерес Германии к России и повторил, что Германия должна участвовать в консорциуме с тем, чтобы западные державы не одни проводили восстановление России. Он уклонился от ответа на вопрос: "Как мы отнесемся к англо-французским условиям допуска России в Геную", но выразил надежду, что переговоры с русскими приведут к заключению соглашения¹.

Позиция Ратенау была ясна. Он явно не хотел осложнений с союзниками, "тем более по вопросу контактов с Россией, но боялся, что Англия и Франция без Германии начнут "восстановление", т.е. освоение русского рынка". Эта позиция была явно искажена в оценках публицистов и историков. Так, английский журналист Авгур писал, что Ратенау был "твердо убежден в необходимости единого европейского фронта и отказался скомпрометировать эту идею соглашением с Москвой².

Так же пишет и Н.Л. Рубинштейн, утверждая, что Ратенау был против соглашения с Россией и именно он помешал успешному результату переговоров в январе-феврале 1922 года³.

Заметим, что Ратенау возглавил МИД лишь 31 января 1922 года и вряд ли успел отрицательно повлиять на ход хотя бы январских переговоров. Но главное не в этом. Ратенау действительно опасался противодействия и критики в русских делах со стороны Антанты и США. Он как буржуазный политик предпочел бы вести переговоры, что называется, со "своими". Вряд ли можно упрекать в этом бывшего президента АЭГ. Но вот чего не заметили критики В. Ратенау: его позиция не закрывала двери к переговорам с Москвой и он очень хорошо понимал и значение этих переговоров, и цену, которую, возможно, придется платить за них. Он не возражал и против договора с РСФСР.

В рейхстаге обсуждение началось 28 марта декларацией правительства о репарациях. Вирт говорил о невыполнимости требований союзников и надеялся решить проблему в Генуе. В ответ националисты потребовали отвергнуть ноту репарационной комиссии. Партия Центра, народная партия и социал-демократы отстаивали "политику восстановления" и поддерживали правительство. Удостоилась похвал работа немецкой делегации в Каннах, так как она обеспечила передышку. Один из лидеров партии Центра В. Маркс говорил, что если в Генуе победит мудрость, т.е. возобладает не ненависть Франции, а разумность Англии и трезвый купеческий рассудок Америки, тогда Генуя станет звездой, которая выведет Европу из ее тяжелого хозяйственного положения. Выступил и Ратенау, заявивший, что "гибель Германии - это гибель Европы"⁴. Самым существенным в работе по "восстановлению России" Ратенау считал непосредственное обсуждение этих вопросов между Германией и Россией и заявил, что он не имеет и мысли о том, чтобы играть в отношении России роль колонизатора, жадного до прибыли¹.

Открытие конференции в Генуе с участием Германии и России - двух "изгоев" европейской политики становилось все ближе.

Правительство РСФСР придавало огромное значение конференции и участию в ней. Общая стратегическая линия советской дипломатии была определена В.И. Ленином, который считал необходимым "зондировать почву у отдельных держав отдельно", защищать Германию и Турцию, отделить Америку и вообще разделить державы"². Ленин считал, что именно теперь, перед Генуэзской конференцией, было бы "бесконечно важно" заключить хотя бы один, а еще лучше несколько договоров на концессию именно с немецкими фирмами. Ленин все время интересовался переговорами по этому вопросу, одобрил передачу земли в концессию фирме Круппа и другим фирмам в Грозном³. Говоря о будущей конференции в Генуе, он подтверждал, что "ехать надо как купцы", торговать, искать кредиты, добиваться признания де-юре, а не только де-факто с Германией⁴. Учитывалось особое положение Германии и возможность контактов с ней до конференции и в ее ходе⁵.

Советское правительство придавало большое значение заключению договора с Германией о полной нормализации советско-германских отношений. Его подписание еще до открытия Генуэзской конференции могло бы очень сильно укрепить позиции Советской России на этой конференции. Г.В. Чичерин считал, что этот шаг усилил бы позиции обеих стран. Была перспектива их совместного выступления в Генуе. Договор явился бы клином в возможном на конференции едином фронте против РСФСР.

Учитывалось то обстоятельство, что был уже составлен протокол о соглашении двух стран. Это соглашение было передано немецким представителем Мальцаном 16 февраля 1922 года⁶.

Немецкая сторона имела свои соображения. А. А. Ахтамзян полагает, что в ходе обсуждения вопроса о соглашении в германском руководстве в начале 1922 года проявились две линии: канцлер Й. Вирт и А. Мальцан полагали возможным продолжить переговоры с Россией и представляли одну линию. Ратенау и Стиннес представляли вторую (Ахтамзян ставил их рядом), требуя согласования германской политики по отношению к России и с Англией и США, чтобы навязать России тяжелые условия¹.

Вирт стоял за участие в восстановлении России вместе с другими державами и только с согласия России. Он подчеркивал, что Советская Россия не должна считаться колонией. Но Вирт не отмежевался от позиции Ратенау, лишь смягчал ее. Он стоял, как Ратенау, Мальцан и другие, на страже интересов Германии. Различие между Виртом и Ратенау, если они и были, заключались в акцентах, в разном подходе к вопросам тактики и отношения к позиции Антанты.

Советская и германская дипломатия, можно сказать, заняли исходные позиции перед Генуей. Предстояла еще одна встреча представителей двух стран с целью дальнейшего сближения. Она состоялась в Берлине в самый канун Генуэзской конференции.