«Вертер» И. В. Гёте как исповедь поколения Роман И. В. Гёте «Страдания юного Вертера»

Прежде всего, Вертер покоряет своей правдивостью. В этом смысле книга может быть названа актуальной не только для поколения современников Гёте, но и для людей всех последующих эпох - вплоть до сегодняшнего дня. Но если сегодня это новое подобное произведение уже не будет откровением, то в 70-е гг. XVIII в. в Германии это произвело огромное впечатление. Такая искренность, живость, отсутствие авторской заданности были новым явлением для немецкой литературы, для немцев это был необычайный пафос чувств. Истоки здесь нужно искать во французском сентиментализме, прежде всего - в творчестве Руссо. Чувствительность Вертера живо тронула сердца юношей и девушек, эмоциональная непосредственность заразила чувством жгучей потребности в самовыражении. Как сказал о романе Томас Манн, «мир завладел им, он завладел миром». Поведение Вертера нашло такой отклик в сердцах молодых людей, что после появления романа в последней четверти XVIII века в Германии множество молодых людей даже одевалось наподобие Вертера - в синие фраки и желтые панталоны.

Более того, в романе неприметно обозначены в разговоре и очень знаковые литературные явления для читателей этой эпохи. Так, во время грозы, когда Вертер и Лотта остаются в заел одни, Лотта вспоминает оду Клобштока о весеннем празднике - одно из знаковых произведений века.

Лишь поняв то значение, которое имел роман для современников Гёте, можно справедливо оценить финал романа. Здесь мы переходим к той теме, которая возымела наибольшее влияние на поколение 70-х гг. XVIII в.

Много споров велось и ведётся вокруг вопроса, было ли самоубийство Вертера актом слабости. Прежде всего, обратимся к самому тексту. Очень важен разговор Вертера с Альбером о страстях и разуме, о смерти и самоубийстве, описанный в письме от 12 августа. Разумный и благонравный Альберт укоряет Вертера за пока невинную шутку: он приставил незаряженный пистолет к виску. Альберт относит самоубийство к числу поступков, которые «всегда безнравственны, из каких бы побуждений они ни были совершены». Вертер истово не соглашается: «Я не раз бывал пьян, в страстях своих всегда доходил до грани безумия и не раскаиваюсь ни в том, ни в другом, ибо в меру своего разумения я постиг, почему всех выдающихся людей, совершивших нечто великое, нечто с виду недостижимое, издавна объявляют пьяными и помешанными». Вертер говорит от сердца, Альберт же возражает от разума: «Речь ведь идёт о самоубийстве, и ты сравниваешь его с великими деяниями, когда на самом деле это несомненная слабость: куда легче умереть, чем стойко сносить мученическую жизнь».

Интересно, что Г.-Э. Лессинг, фактически, примкнул именно к точке зрения Альберта и осудил концовку произведения, обвинив Вертера в безволии, в бесхарактерности. Другие просветители придерживались такого же мнения.

Однако важно учитывать, что на языке поколения это отнюдь не выглядело слабостью. Напротив, Вертер возражает: «Ты это именуешь слабостью? Сделай одолжение, не суди по внешним обстоятельствам. Если народ, стонущий под нестерпимым игом тирана, наконец взбунтуется и разорвёт цепи - неужто ты назовёшь его слабым? <…> Раз напряжение - сила, почему же, добрейший друг, перенапряжение должно быть её противоположностью?» Так, герой на примерах доказывает свою точку зрения, ставшую точкой зрения многих молодых людей в эту эпоху.

Более того, Вертер поднимает проблему предела человеческих сил. «Человеческой природе положен определённый предел, - говорит он. - По-моему, так же дико говорить: тот трус, кто лишает себя жизни, - как называть трусом человека, умирающего от злокачественной лихорадки». Герой не желает различать общечеловеческих требований к физической сфере жизни и к сфере духовной.

Далее тема самоубийства красной нитью проходит через многие письма несчастного Вертера. Даже издатель отмечает в части «От издателя к читателю», что Альберт и Лотта могли уберечь: «Как мы знаем из писем Вертера, он никогда не скрывал, что стремится уйти из жизни». Однако характер Альберта помешал ему, а значит, и Лотте поверить в реальность этой угрозы: он «сомневался в серьёзности подобного намерения; он даже отпускал по этому поводу шутки и внушил своё неверие Лотте». Так, человек, по сознанию принадлежавший к другому поколению, успешный карьерист и трезвый «разумник», не смог понять человека вертеровского поколения - и не смог отвратить трагедию.

Наконец, самыми важными для понимания того, чем стало самоубийство для Вертера и что вычитывали из этого современники Гёте, являются строки прощального письма Вертера к Лотте. Именно отсюда мы узнаём доподлинно, что самоубийство Вертера - это его жертва ради покоя Лотты, последний и единственный способ для личности заявить о себе, утвердить свою позицию и засвидетельствовать свою любовь. «Это вовсе не отчаяние, - пишет Вертер, - это уверенность, что я выстрадал своё и жертвую собой ради тебя. Да, Лотта, к чему скрывать? Один из нас должен был уйти, и уйду я!» Позже он допишет прощальные строки к Альберту: «Я нарушил мир твоей семьи, я посеял недоверие между вами. Теперь я положу этому конец. Прощай! О, пусть смерть моя принесёт вам счастье!» Таким образом, это было сознательное решение, причём осознано оно, прежде всего, сердцем - важнейший момент для героя, всецело ратующего за безрассудство человеческой натуры.

Все эти идеи стали настоящей исповедью для поколения 70-х гг. XVIII в. Книги имела огромный успех у немецкой молодёжи, однако на официальном уровне текст был почти сразу же запрещен в ряде стран (в Дании, в Саксонии) как провоцирующий массовые самоубийства. «В медицине - пишет А.Н. Ненастьев, - вскоре возник термин "эффект Вертера", которым обозначали имитационное суицидальное влияние».

Остановимся подробнее на характеристике самого поколения, столь пылко отреагировавшего на роман. Во второй половине XVIII в. сформировалось целое поколение разночинцев, которые не находили себе места в современной иерархии. Вертер - талантливый разночинец, в силу своего социального положения не способный рассчитывать на большее, чем обладает. Он чувствует себя чужим в обществе. Его соперник, Альберт, - напротив, успешный карьерист, занимающий хорошую должность и отлучающийся по делам от любимой - что совершенно непостижимо для Вертера. Ещё в письме от 20 июля он писал другу Вильгельму: «Со мной она была бы счастливей, чем с ним! Такой человек, как он, не способен удовлетворить все запросы её сердца. В нём нет чуткости…» Вот взгляд на мир нового поколения.

В письме от 24 декабря Вертер рассказывает другу о своей жизни в другом городе, куда он уехал, впервые решившись покинуть Лотту и став чиновником при посланнике. «Больше всего, - признаётся юноша, - меня бесят пресловутые общественные отношения». Понимая разумность общественного устройства, Вертер ставит жизнь души неизмеримо выше: «Я сам не хуже других знаю, как важно различие сословий, как много выгод приносит оно мне самому; пусть только оно не служит мне препятствием, когда на моём пути встречается хоть немножко радости, хоть искра счастья». Вертер, любитель античности и знаток греческого языка (……), видел условный идеал общественного устройства в античной Греции, не знавшей такого классового антагонизма, как теперь.

Неудачи на служебном поприще усугубляли положение бедного влюблённого юноши, конфликт с великосветским обществом иногда со всей очевидностью выходил на поверхность. Так, в письме от 15 марта Вертер пишет о том, как на обеде у графа фон К. все беседовали с ним принуждённо из-за его невысокого социального положения - даже девица Б., которую он первоначально выделил из прочих и даже сравнивал с Лоттой: в дворянском обществе не может появляться человек низшего сословия. Этот эпизод заставляет его обратиться к любимому Гомеру: он стал читать «великолепную песнь о том, как Улисс был гостем радушного свинопаса».

Это были актуальнейшие проблемы для многих молодых людей этой эпохи. Неудивительно, что она стала своеобразным указанием к действию: молодые люди, не знавшие, как найти выход из своего положения, узнавали в Вертере себя и следовали его примеру. Эта «маленькая книжка», по словам Томаса Манна, была «той искрой, что, попав в пороховую бочку, мгновенно развязывает опасные силы».

Живость образа связана ещё с одним важным фактом. С Вертером ассоциировал себя, прежде всего, сам автор. В своей статье «Поэзия и правда» Гёте писал: «И я был в том же самом положении и хорошо помню муки, которые претерпел». Речь идёт об увлечении Гёте Шарлоттой Буфф, ставшей женой его друга Иоганна Кристиана Кёстнера. Гёте решил жить, но для этого ему необходимо было «высказать все свои чувства, мысли и мечтания касательно упомянутого, отнюдь немаловажного предмета» - а именно, самоубийства. Более того, вскоре он узнал о самоубийстве из-за несчастной любви человека по имени Иерузалем, с которым он был едва знаком в Вецларе. Отсюда - живость образа, родившегося из настоящих переживаний автора.

После написания «Страданий юного Вертера» Гёте сказал: «Я написал «Вертера», чтобы не стать Вертером»; однако получилось так, что преодолев свой личный кризис, писатель затянул в омут безнадёжности многих других людей. Интересны слова об этом Марины Цветаевой: «Один прочел Вертера и стреляется, другой прочел Вертера и, потому что Вертер стреляется, решает жить. Один поступил, как Вертер, другой, как Гёте. <…> Гёте по какому-то закону данного часа его жизни, нужно было застрелить Вертера, самоубийственному демону поколения нужно было воплотиться рукой именно Гёте...»

Таким образом, образ юноши с метущейся душой, несчастного, но гордого, отчаявшегося, но твёрдого в своём последнем решении стал образцом для многих людей поколения последней четверти XVIII века. «Вертер» опередил время; интересно при этом, что в оценке произведения проницательнее Лессинга оказался Наполеон: он утверждал, что в этом романе выражена исключительность юношеской страсти, и перечитывал его семь раз. «Казалось, - пишет Томас Манн, - будто читатели всех стран втайне, неосознанно только и ждали, чтобы появилась книжка какого-то ещё безвестного молодого немецкого бюргера и произвела переворот, открыв выход скрытым чаяниям целого мира, - не книжка, а выстрел прямо в цель, магическое слово».

Гёте И.В. Поэзия и правда / Вступ. ст. Н. Вильмонта. - М., 1969.

Манн Т. Фантазия о Гёте. - 1948.

Марина Цветаева. Собрание сочинений в 7-и томах. Т.5. - М., 1995.