Я с детства и по сей день не в меру педантичен. А кому это понравится? Кроме моих родителей, которые очень меня любили. Им я и посвящаю эту книгу

Во флоте Карла II были джентльмены и моряки,

но моряки не были джентльменами, а джентль-

мены – моряками.

икольский Сергей Михайлович родился под Москвой в 1954 году.

Часть своего детства он провел под присмотром тетки – довольно стро-гой женщины, ввиду занятости матери и частых постоянных отъездах отца.

Тогда это место являлось лишь небольшой деревенькой Захарьино, окруженной полями, лесом, ну и, конечно, речушкой.

Ныне народ, проживающий в московском микрорайоне Южное Бутово, и не подозревает, что всего-то – полста лет назад из Захарьино до сто-лицы нужно было добираться едва ли не полдня.

Вскоре родители переехали на новую квартиру – “хрущевку”, а обрадованный маленький Сережа был определен сразу в старшую группу детского сада, где он провел два года.

Именно Захарьино и детсад запомнились ему на всю жизнь, порой в мельчайших подробностях.

В школе Сережа хорошо учился, был весьма увлечен математикой и даже в восьмом классе уже поступил в заочную физико-техническую школу – ЗФТШ при прославленном Московском физико-техническом институте – “физтехе”, а это был для школьника большой успех – ее окончание давало право быть зачисленным в физтех без экзаменов.

Конкурс в этот институт в то время был никак не ниже, чем, скажем, в МГИМО или “щуку”.

Однажды, обучаясь еще в четвертом классе, Сережа схлопотал свою первую двойку по истории. Каковы были причины, конечно, вспомнить невозможно, но с той поры он лет 20 – 25 историей всерьез не интере-совался.

Летели годы расцвета бессмертной музыки “Beatles”, и он по кро-хам собирал информацию о своих кумирах.

Для этой цели Сережа даже выписывал журнал “Panorama” из дружест-венной Польши, что тогда от-нюдь не являлось преступлением.

Попросив на время у Наташки Супрун – соседке по парте, польско-русский словарь, он с увлечением переводил статьи о западной музыке, культуре и всего, что касалось “их” бытия.

Это были первые антисовковые стремления Сережи, за которые, в совокупности с другими деяниями, ему придется в дальнейшем так до-рого расплачиваться.

Ну, и, конечно, религия – как тут без нее.

Его всегда интересовали обряды, богослужение, обстановка, царившая в храме.

Часто он тайком, не говоря даже родителям, проникал в церковь и, спрятавшись в толпе, с вдохновением слушал, не забывая смотреть по сторонам.

Уже в этом возрасте Сергей видел и ощущал массу несправедливости и других негативных явлений, окружавших его маленький мир, но не знал как со всем этим можно бороться, не понимал и не находил ответа.

Нужно ли что-то добавлять, если даже в хоккее, которым он долго занимался, играя в детской, а затем юношеской команде существовала протекция и подхалимаж?

Через своих старших знакомых Сереже удавалось доставать религи-озные книги. А чтение такой литературы впрочем, как и прослушивание

западной музыки, в то время если не каралось (все-таки дети), то строго запрещалось делать как в учебных заведениях, так и “на людях”.

По вполне понятным причинам в учебнике истории его интересовали лишь Гугенотские Войны, ну, а биографию адмирала Гаспара Колиньи он уже прочитал в БСЭ.

Отец Сергея довольно продолжительное время занимал весьма ответ-ственные посты, как на партийных, так и на хозяйственных должностях. Это давало ему возможность и право подписки на различные, редкие по тем временам книжные издания.

Вот почему в их доме существовала хорошая библиотека.

Сережа, не отрываясь, взахлеб зачитывался детективами Конан Дойля и приключениями Майн Рида, но особенно ему нравились Жюль Верн и Джек Лондон.

Сережа путешествовал вместе с ними в самые разные уголки земного шара, переживал в труднейших жизненных ситуациях, потел в джунглях и замерзал от полярного холода и, конечно же, ходил под парусом на различных судах через океан.

Родной брат Сергея – Игорь старше его на целых 10 лет.

Когда он еще учился в школе, Игорь, окончив мореходное училище уже работал механиком на судах Новороссийского Управления Черномор-ского морского пароходства.

Нельзя не добавить, что брат еще застал на флоте славные традиции и взаимоотношения, а слово “моряк” звучало тогда гордо.

Возвращаясь из рейсов, брат рассказывал о своих дальних странствиях,

а Сережа, не отрываясь, смотрел на него и зачарованно слушал.

Разумеется, это сыграло немаловажную, если не основную роль в его такой непростой дальнейшей судьбе.

Весьма неожиданно для всех Сергей покидает десятый класс школы, после чего к великому огорчению многих его родственников он устраивается на работу в должности матроса-уборщика на пасажирские суда Московского речного пароходства.

Шел 1971 год, каковой он справедливо считает началом своей деятельности на флоте, которому он остается предан всю дальнейшую жизнь.

Впоследствии он поступает учиться в Херсонское мореходное училище им. лейтенанта Шмидта, одно из старейших в стране.

Здесь же, в г. Херсоне, Сергей заочно оканчивает среднюю школу и получает аттестат зрелости.

И уже на следующий год по инициативе остервенелого помполита специальности, опиравшегося на своих доносчиков, учившихся на том же курсе с Сергеем, скрипучим решением Херсонского обкома партии Никольскому Сергею Михайловичу закрывают заветную визу.

Ему запрещают работать на судах загранплавания на срок 5 лет, с формулировочкой:

“Политически неблагонадежный, подвержен влиянию религиозных опи-УМОВ и музыки длинноволосых хулиганов из иноземного заразного го-родка Ливерпуля. Упрямо обожает буржуазную демократию растлеваю-щего Запада. Много читает. А посему не достоин представлять честь и высокое звание советского моряка за границей”.

Смешно вспоминать, но многие, распрямив уши и раскрыв рот, слушали его рассказы о церкви, о музыке, об обществе демократии и свободы, а потом стремглав мчались докладывать в соответствующие инстанции.

Например, тот же Алик Извольский постоянно клянчил у него записи “Beatles”, после чего, перекатав их на магнитофон, шел информировать помполита о том, что Никольский не любит советских композиторов.

Начались годы скитаний.

В течение почти двух лет Сергей проработал на Каспии в Каспийском морском пароходстве, в городе Баку.

Будучи мотористом на судах пароходства, он поступает учиться в Бакинский институт нефтехимии им. Азизбекова на факультет “Бурение нефтяных скважин” и оканчивает первый курс этого института заочно.

Но впоследствии он оставляет Баку, институт и нефтеналивные суда Каспия, после чего возвращается в Херсон, где восстанавливается в учи-лище и через несколько лет по завершении учебы получает диплом электромеханика.

Если и можно было назвать это успехом в жизни, то только не для него.

По распределению его направляют на работу в город Владивосток в Дальневосточное ордена гражданина Ленина морское пароходство.

Вскоре по приезду Сергей (теперь и далее – Михайлович) вновь посту-пает учиться на электромеханический факультет Дальневосточного уже высшего инженерного морского училища имени адмирала Невельского.

В отличие от многих любителей экзотики, очень Дальний Восток его не прельщает, хотя и оставляет в душе немало приятных воспоминаний, одним из которых является решение Дальневосточного Крайкома пар-

тии об открытии ему визы и стирании (как оказалось – лишь временно)

“херсонского клейма” ввиду успешной и плодотворной работы на судах пароходства.

Сергей Михайлович продолжает трудиться на флоте, заочно оканчи-вает три курса высшего мореходного училища, и перед ним открывают-ся новые, вовсе неплохие перспективы.

Однако, пусть даже и очень Дальний Восток, но это еще не вся страна. *NOSCE TE IPSUM – говорили древние философы.

Сергей Михайлович перебирается в город-на-Неве, где снова поступает учиться, теперь в Ленинградское высшее инженерное морское училище им. адмирала С.О.Макарова, самое престижное в стране, на все тот же электромеханический факультет.

Там же, в Ленинграде он и работает в должности электромеханика на судах Ленинградской базы океанического рыболовства.

Питерский климат, сопровождаемый частыми грозами, не мог обойтись без грома. И вскоре он прогремел.

В 1980 году Сергея Михайловича вызвали на ковер в Смольный, в обком партии, где торжественно объявили, что ему снова закрывают визу сроком на 5 лет с конфискацией комсомольского значка и оконча-тельным изгнанием из рядов передовой молодежной опоры любимой Партии.

Формулировка, как обычно, не отличалась оригинальностью:

“Религиозная пропаганда (его прихватила милиция в сквере за чтением “Журнала Московской Патриархии”), подражание развивающемуся не в ту сторону Западу, а также утаивание подробностей (херсонских) своего темного прошлого”.

За ним оставляют право лишь закончить высшую мореходку.

Но Сергей Михайлович оставляет Ленинград.

В том же году по настоятельным просьбам Тульской епархии, а также полноценной рекомендации архиепископа Казанского Матвея он был приглашен на собеседование в Троице-Сергиеву Лавру.

Цель вызова – утверждение его поступления в Московскую Духовную семинарию в городе Загорске Московской области.

Будучи уже почти зачисленным в первый класс семинарии он, однако,

по зову сердца, а также по советам старшей братии из третьего и четвер-того классов, с которыми успевает познакомиться, все же изменяет свое

решение и снова возвращается в Питер.

Уже много позднее Сергей Михайлович часто задавал себе вопрос: “Правильно ли он поступил тогда?”

Но до сих пор не смог найти ответа.

Сергей Михайлович устраивается на работу в должности матроса на суда объединения Ленрыбхолодфлот.

Других вакансий в то время для него не существовало.

Суда специализировались на выпуске кильки и салаки пряного посола.

Пожалуй, это была самая тяжелая в его жизни работа, и тогда там он действительно узнал “почём она, копеечка”.

А в 1982 году он также успешно оканчивает высшее мореходное училище и переезжает в город Жданов, где работает на судах Азовского морского пароходства, по-прежнему несколько лет числясь в “неблаго- надежных, опасных и вредных для флота элементах”.

Север – вот единственное направление розы ветров, куда еще не забрасывала судьба Сергея Михайловича, точнее не забрасывал еще он сам себя.

Сергей Михайлович отправляется работать в Заполярье на рыболо-вецкие суда Мурманского и Архангельского тралового флота.

В 1986 году с него вновь снимают все табу, и он славно трудится на судах загранплавания, бесчисленными тысячами тонн вылавливая рыбу в различных районах Мирового океана на благо несокрушимого Союза.

В тот период Сергей Михайлович заочно учится на экономическом факультете Московского института инженеров водного транспорта, ко-торый опять же благополучно оканчивает в 1989 году.

В это время по предложению генерального директора объединения “Архангельскрыбпром” г-на Мелешко и его заместителя г-на Буреева Сергея Михайловича отзывают на работу в коммерческий отдел.

Организация решила в дальнейшем направить его на учебу в радужную Москву в Академию Внешней Торговли в целях дальнейшего исполь-зования по назначению в будущем.

Но Сергей Михайлович отклоняет это предложение, осознавая всю бесперспективность и бесполезность продолжения учебы в такие дикие

времена.

Страну необходимо было осваивать заново, как это делали на далеком Западе ковбои, также надолго поменявшие книги на кольт.

Уже тогда в пестром государственном лесу на всех ступенях коммерции и власти стали появляться “ежики” в кожаных куртках и “бобрики” в малиновых пиджачках, а это не сулило ничего хорошего.

Сергей Михайлович четко осознал, что глубокие теоретические зна-ния, научный подход к производственным проблемам, образование и разносторонний интеллект больше никому не нужны, особенно на вод-ном транспорте.

Ну, и вряд ли кого-либо заинтересуют в ближайшие 50 лет.

Сергей Михайлович возвращается на юг в город Жданов, который вскоре поменяет название на “Мариуполь”– словечко, с которым он далеко не всегда был солидарен.

Ему почему-то казалось, что от этого наименования отдавало далеким провинциальным прошлым.

Ну, можно ли, скажем, представить себе, чтобы, Киев – столица, имено-вался “Полянградом” в честь заблудившегося и впервые осевшего в том “мiсти” первобытного племени?

Несколько лет он трудится в должности электромеханика на судах так называемого Азовского морского пароходства.

Затем продолжает работать на иностранных судах, обслуживая вот уже в течение полутора десятилетий суда норвежских, греческих, немецких, австралийских, испанских и других (иногда уж чрезмерно и тщательно завуалированных) судовладельцев.

Сергей Михайлович всегда увлекался филокартией, и, кстати, не состав-ляет никакого труда подсчитать, что он побывал уже в 105 странах на разных континентах, включая Гренландию и Антарктиду.

Так что визу падшие в небытие коммунистические сектанты закрывали ему все-таки напрасно!

Сын Сергея Михайловича – Станислав окончил университет штата Висконсин. Проживает в Киеве.

Преданная и надежная супруга Татьяна вот уже четверть века поддер-живает С.М. в невероятно суровом, запутанном и насыщенном взлетами и падениями жизненном пути.

Сергей Михайлович преодолел нелегкие барьеры и буреломы, полные нелепостей и ошибок.

Он почти всегда успевал вырулить лишь на самых последних виражах в гонке с непорядочной действительностью.

У Г.Гейне в его “Стихотворениях” есть прекрасная фраза:

“UND ICH HAB’ES DOCH GETRAGEN / ABER FRAGMICH NUR NICHT WIE” - Я все-таки это вынес / но только не спрашивай, как.

“Я часто ошибался, совершая Zиг

вместо Zага. За это судьба колотила

меня, возвращая в начало запутанного

алфавита жизни, и мне приходилось заново

учить его порядок”.

С.Никольский
ПРЕДИСЛОВИЕ

его бы я хотел сейчас более всего в этой жизни?

На этот нелепый вопрос, как ни странно, у меня готов ответ – развести в водичке порошок, изготовленный ЮЭ-ТУ * и глотнуть стаканчик.

И, хотя, Старец Амвросий ужасно не любил зайцев-грешников (читай “Житие преподобного Амвросия старца Оптинского”), я бы все-таки рискнул.

По крайней мере – это не меньший риск, нежели написать книгу.

Так почему же я рискую?

Что заставило меня, непрофессионала, неоперившегося цыпленка, сде-лать это, когда вокруг одни птицефермы?

Причин много.

Ну, во-первых, конечно, обида.

Действительно, – обидно носить в себе невероятное количество при-ключений, произошедших со мной в этой жизни (в будущей я уже соби-раюсь стать котом, возлежащим на диване богатой фермы).

Ведь можно, совершенно не напрягаясь, не обращаясь ни к каким архи-вам, энциклопедиям, историческим справочникам, или к Интернету – как это делают выдумщики, – можно просто покопаться в своем белом веществе мозга, расщепить нервное волокно и потянуть за отросточек. Глядь – информация, хранимая в памяти, при помощи пальцев руки по-текла на страницы.

И заметьте, – при этом не надо особенно усердствовать, выдумывая сюжет, все готово.

Второе.

Если задаться вопросом:

“Каким должен быть политик?”,
* В китайской мифологии чудесный заяц, живущий на Луне и толкущий

в ступе порошок бессмертия.
то уверен, – ответы будут самые разнообразные – умным, образован-ным, радеющим за народ, молодым и т.п.д.

Но только немногие произнесут эпохальное словцо – “полезным”.

Да-да, – полезным, т.е. приносящим пользу государству, области, краю, индустрии, экономике, отдельным лицам, наконец.

Иначе – грош ему цена.

Так вот писатель, точнее тот, кто пишет, пусть даже он и не известен, обязан быть читаемым.

А известность и читаемость – далеко не всегда одно и то же, а лишь 50/50, если не завышен знаменатель пропорции.

Иначе - грош ему цена.

Вот почему я решил выбирать своего читателя сам (уникальный случай, не правда ли?).

В-третьих;

мне “повезло”, и пусть это станет одним из моих парадоксов – на своем жизненном пути я встречал людей, SIT VENIA VERBO*, в основном противных, что сказано довольно мягко, а именно они-то и давали мне почву для размышлений и материал для пера, точнее шариковой ручки. Разумеется, встречались также и известные личности, но с ними неин-тересно.

Это, когда в поезде, самолете, автобусе двое совершенно незнакомых друг другу людей пытаются взахлеб успеть высказаться, выговориться от души. А порой они произносят и то, что неизвестно даже их самым близким, т.к. понимают, что вскоре разъедутся в разные стороны на-всегда, никогда больше не встретятся и уже через час-другой обо всем забудут.

Всю жизнь я провел на море, но мне не хочется писать в стиле уважае-мого мною Виктора Викторовича Конецкого.

Я хочу лишь слегка коснуться отдельных событий разного времени.

О моряках вообще написано ничтожно мало, а о современном морском “волке” – и вовсе ничего, хотя их число только на одной Украине скоро достигнет многостадной цифры.

Ну, господа, это уже слишком!

Почему в таком случая не попробовать и мне, пусть дилетанту?

И последнее.

Я задумал вести дневники, которые смог бы полистать для себя, сидя в кресле-качалке на склоне лет, но не удержался и дал почитать своим хорошим знакомым, состоящим в откровенной дружбе с собственными мозгами.

Они и уговорили меня взяться за книгу всерьез.

На это у меня ушло 4 года.

Я не спешил, – спешить было некуда.

Ввиду отсутствия стремления стать известностью, я не гонюсь за тиражом или гонорарами, но мне ужасно хочется, чтобы это произведе-ние читали достойные, неглупые люди, а не бездарные критики, копаю-щиеся в нижнем белье.

Количество же глав, задуманных мною, нескромно превысило испол-ненное.

Я откровенно устал.

Непривычно.

К тому же, у меня очень много основной работы, в отпусках я не пишу,

позволяя себе расслабляться.

Если же упомянуть о стиле, то я назвал бы его “транковый” от англ. trunk – ствол.

Что это значит.

Повествование – дерево, которое состоит из ствола (реальных событий моей жизни), ветвей (по понятным причинам измененных имен, назва-ний мест и т.п.), листьев (выдуманных эпизодов, украшающих основной

смысл, иначе просто никто и читать не станет) и корней – познаватель-ной информации, заимствованной мною из различных источников в т.ч. из собственной головы.

Однако, дерево, как известно, на 80% состоит из ствола, а могучее – и того более.

Если завести речь о жанре, то это, скорее всего трагикомический эпос.

Я же предпочел бы охарактеризовать его как “смех сквозь слезы”.

Да простит мне это заезженное-переезженное выраженьице мой добрый друг-читатель!

Мне также пришлось постараться выбрать простой доступный любому текст (русский), не забывая щегольнуть при этом и своим собственным интеллектом (не нахожу в этом криминала).

Предвижу определенные нападки в мой адрес по поводу моего вы-сокомерия, надменности, страстной критики моих неточностей и т.д.

Господа, эта книга не для вас!

Ну, а если вы такие грамотные, – напишите хотя бы листик из своего бытия, ну а я покритикую, о-о-о-х как покритикую!

Во всяком случае, те, кто меня хорошо знает, а их очень мало, никогда таковым вашего покорного автора не считали.

Это правда.

Люблю ли я море, флот?

Ненавижу.

И это правда.

Только не задавайте себе вопроса – почему я провел на воде всю жизнь? Я и сам не знаю.

Когда начинал были мечты, надежды.

Потом уже стало поздно бросать.

Как я отношусь к морякам?

Дальше некуда просто, – люблю работать один, вне постсовкового общества, что вот уже на протяжении более 10 лет успешно осущест-вляю.

Жалею ли о чем-либо?

Откровенно, – обо всем жалею, очень жалею.

Все как-то не так.

Я не признаю стереотипов и думаю, что каждый человек должен хотя бы в чем-то обладать чертой Апелеса*.

У меня свое понятие о воспитании, ибо считаю, что вышеупомянутый индивид обязан цениться в любой социальной среде – будь то уголов-ники или эстеты.

Я также теряю интерес к людям, которым не важно – когда родился сэр Пол Мак-Катрни или чем, допустим, для Кашмира символичен август 47-го.

Вот почему у меня проблемы с друзьями.

И, будучи чрезмерно требовательным к самому себе, имею глубо -

кое убеждение о том, что в морской среде обязаны приживаться только

профессионалы – по самым высшим меркам образованные, дипломиро-

ванные и разносторонние люди, действительно знающие международ -

ный язык, а не афиширующие его знание, способные решить любые за-

дачи, также как и умеющие расслабляться (а без этого на флоте вообще

нечего) и работать, вести беседы на любые темы.

Поверьте мне, дорогие читатели, более чем за 30 лет службы на море среди тысяч людей, повстречавшихся на моем пути, мне чуть повезло столкнуться лишь с единицами подобных.

Вот почему у меня проблемы с коллегами по работе.

Но...

Когда я обмораживал лицо и руки, скалывая лед, покрывший рангоут траулера у острова Медвежий, со мной был ты, мой читатель.

Когда я вместе с монахами молился в далеком буддийском храме в Бирме, со мной был ты, мой читатель.

И, когда я, просто для интереса, решил ночью пробежаться по набереж-ной в Филадельфии, по той самой, где когда-то, тренируясь, бегал непо-бедимый Рокки Марсиано, со мной вместе бежал ты, мой читатель.

А у меня не было никаких проблем!

С.Никольский

Сорок три - это море и скалы,

Сорок три - это поиски смысла,

Сорок три - это все-таки мало.

… ишь несколько раз чихнув, мотор, явно игнорируя проме-жуточный этап кашля, сразу же перешел на хрип, слегка разбавленный свистом. В ушах загудело, и одновременно зазвенели сразу все колокола Троице-Сергиевой Лавры, хотя перепонки все равно уже были напряже-ны из-за пробоин в корпусе.

Хуан с испугом посмотрел на своего товарища – Мигеля. В ответ тот повернул череп в его сторону. Затем, словно сговорившись, с ужасом и мольбой в глазах они оба синхронно взглянули на Сергея Михайловича, расположившегося в импровизированном кресле чуть позади.

“Дернула меня нелегкая связаться с этими болванами”, – подумал он, озирая их тупые лица.

“Кажется, старая карга оказалась права, хотя времени пожить немного все еще есть”, – отметил про себя Сергей Михайлович, зафиксировав как стрелка альтиметра рванула с отметки семь тысяч футов и заверте-лась, словно Ворошиловский волчок на “Поле чудес”.

До ближайшего колумбийского берега оставалось не менее 150 морских миль.

Уж когда и как они попали на вечеринку к своим знакомым, Сергей Михайлович точно и не помнил, да это и не так важно.

Ужин удался, все было прекрасно, и лишь чудо могло испортить ему настроение. Его супруга, будучи слегка навеселе, что-то мурлыкала себе под нос, а когда Сергей Михайлович помогал дома ей снять шубку, та с радостным блеском в глазах произнесла (благо язычок развязался):

– Знаешь, дорогой, недавно одна очень хорошая бабушка мне нагадала, что ты умрешь на 43-м году жизни, – и как ни в чем не бывало, перейдя на попурри, павой проплыла в комнату.

“Господи! Этого мне только не хватало!” – подумал Сергей Михайло-вич, мгновенно протрезвев, и тут же прикинул – осталось лишь каких-то несчастных семь лет.

“Вот дура, хотя бы срок не называла, – все было б легче”, – мысленно обращаясь то ли к жене, то ли к бабусе резюмировал он.

Сергей Михайлович долго не мог заснуть, ворочаясь с боку на бок.

Почему-то вспомнился анекдот:

“Встречаются два дружка. Один говорит:

– Всех теща заедает, а меня тесть ну просто достал уже. Не знаю даже что и делать. Посоветуй.

Второй повертел головой, почесал нос и спрашивает:

– А как он выглядит, твой тесть?

– Да обычно, – как и все, правда с бородой, – отвечает бедолага.

Тут его друг снова на какое-то время задумался. Наконец, родив идею, он произнес:

– Ты вот что, – спроси-ка его, когда он спит, то прячет бороду под оде-яло или кладет ее сверху, оставляя снаружи.

На том и чокнулись.

Несчастный зять с точностью выполнил указания друга, не забыв при этом пожелать любимому тестю “спокойной ночи”.

Улегся тот спать. Положит бороду поверх одеяла – неудобно, не может уснуть. Спрячет под одеяло – все тот же результат. Так промучился он до утра, а потом и сошел с ума”.

Сергей Михайлович с ума не сходил, но проснулся утром с тяжеленной головой, и для него начался новый отсчет времени – семилетка кошма-ров, страхов за свою жизнь, патологическая боязнь всего того, что дви-гается, издает звуки, дымит и даже дышит.

“Неплохо было бы переждать на очень необитаемом острове, – резонно рассудил он, – но ведь и там могут сожрать какие-то пресмыкающиеся, а то и лавой, глядишь, накроет, не говоря уже об отравлениях.”

Он стоически переносил это тяжелое бремя, всегда как минимум по десять раз оглядываясь при переходе дороги, ожидая электропоезда только посредине платформы, умоляя таксистов не превышать скорость более 40 км/час и беря с собой во все поездки Библию.

На огромном листе ватмана Сергей Михайлович начертил около двух с половиной тысяч квадратиков-клеток – количество дней, которые ему было необходимо преодолеть, после чего, достигнув 43-х можно было вздохнуть повольготнее.

Он с облегчением зачеркивал глазеющие на него клеточки, и сразу же мрачнел при подсчете оставшихся.

И чего только не происходило с ним за эти роковые годы!

В одном из провинциальных городков посреди бела дня на абсолютно прямом участке пути почему-то сошел с рельсов доходяга-трамвай.

При наборе высоты в Амстердаме, что на реке Амстел в Нидерландах, загорелся двигатель самолета. Каким-то чудом успели приземлиться.

Об этом оповещали весь мир.

А однажды Сергей Михайлович вдолбил себе в голову, что его укусит змея. Но где? В центре города? Чушь какая-то. Это же невозможно!

Так нет же! Вскоре они поехали с сыном на рыбалку, и он, как больной, после выхода из машины смотрел лишь себе под ноги. И вот, собираясь уезжать и совсем было успокоившись, Сергей Михайлович решил вдруг сходить за бугорок по нужде.

Продираясь сквозь заросли репейника или еще там чего-то, он было занес ногу на камешки, полянкой расположившиеся среди травы, как прямо под подошвой увидел клубок серо-зеленых в желтую крапинку змей, пригревшихся на солнышке. До предсказания бабки оставались считанные миллиметры.

По воскресеньям Сергей Михайлович исправно посещал церковь, часами наслаждаясь службой, глядя, однако, с опаской на потолок.

Он очень переживал, когда по каким-либо причинам пропускал молебен или религиозные праздники, после чего наведывался в храм по будням, чтобы наверстать упущенное, а заодно и покаяться, позаимствовав в “Книге молебных пений” 50-й (покаянный) псалом.

В конце-концов, ему изрядно надоели эти состязания со смертью. Стало просто интересно – как все произойдет и когда.

Сергей Михайлович понемногу начал успокаиваться и порой даже забывал, что ему еще не исполнилось 43 года.

Однако, время лечит, хотя и имеет свойства как останавливаться, так и чесать с космической скоростью.

Сергею Михайловичу чрезвычайно помогала отвлечься его работа. Загруженный ей по самую ватерлинию, он обычно не успевал думать о гадалке и ее предсказании, но рано или поздно, мысли все-таки прихо-дили на ум, стуча во все двери мозга и скрежеща зубами назойливости.

Как-то ему на ум нагрянула неплохая идея – сходить к какому-нибудь знахарю и снять роковой навет. Но он тут же испугался собственных мыслей – а вдруг от этого он лишь ускорит собственную кончину? Нет, уж лучше переждать, как бы тяжело не было – переждать!

И он ждал. Ждал годы.

А они сменяли друг друга с невозвратимой ритмичностью. Так и

наступил решающий. Оставалось “проскочить” последние месяцы.

Однажды из Одессы Сергею Михайловичу позвонил его знакомый –

Кирилл, который иногда подбрасывал ему довольно сложную, хорошо

оплачиваемую работу, связанную с ремонтом судового оборудования и

автоматики.

Он так и сказал:

– Михалыч, на одном сухогрузе из четырех не работают три спарки, ну и там по мелочам. Как насчет нескольких месяцев? Деньги хорошие, а ответ необходим мне вчера, - пошутил Кирилл.

Оговорив контракт, Сергей Михайлович немного успокоился.

“Может в море и пережду оставшийся срок”, – подумал он.

Судно универсального назначения называлось “Топаз”.

Весь экипаж, за исключением стюарда из далекой Шри-Ланки, состав-ляли греки. Но грек греку рознь. Эти ребята все поголовно были родом с острова Касос, расположенного на юге Эгейского моря.

Чтобы понять психологию этих особых греков, необходимо спуститься хотя бы на несколько строк в анналы античной истории.

…Морские пути из Константинополя и Южной Европы на Ближний Восток проходили через Эгейское море, где на юге не могли миновать пролив Касос шириной 35 миль. Прямо посреди пролива расположен остров с одноименным названием. Гористая местность с крутыми скло-нами на Западе острова, хотя и не совсем удобны для обитания цивили-

зованных людей, но в этом аспекте не являлись решающими. Главную роль сыграло географическое положение. Удобнее места для пиратов и процветания их ремесла в то время трудно было выдумать. Именно мор-ские разбойники и захватили остров в целях использования его в своих нуждах. И, следует добавить, что это самое ремесло в указанной точке Средиземного моря процветало довольно продолжительное время.

Сейчас на острове находятся несколько деревенек, разбросанных по его территории, основным центром является местечко с типично греческим названием Авлаки.

Здесь же и приютились семьи членов экипажа “Топаза”. Основным занятием населения является разведение коз и козлов, т.е. козловодство.

Коли вы никогда вплотную не сталкивались с греками, то лучше и не надо этого делать в дальнейшем. А если (не приведи, Господь!) вдруг окажетесь надолго в одном замкнутом пространстве с козловодами, то, боюсь, это пребывание отложит отпечаток на ваше поведение в ближай-шие несколько лет.

Судя по повадкам членов экипажа, они недалеко оторвались в развитии от своих предков-разбойников.

В перуанском порту Кальяо, аналогично бандитском, как и древний Касос, Сергей Михайлович поднялся на борт “Топаза”.

Судно сразу привлекло его внимание необычностью своей надстройки, огромной по величине и абсолютно не гармонирующей с корпусом. Какой-то подозрительный тип в темно-зеленом джемпере, стоя у трапа, вместо приветствия надменно спросил у него:

– Ты умеешь ремонтировать мотоциклы и бытовую технику?

Сергей Михайлович, подумав с минуту, с не меньшей надменностью в голосе ответил:

– Я ремонтирую все крутящееся, греющееся, издающее звуки и свет. Но только во время работы.

Это было правдой. Он ненавидел тех, кто ковыряется с молотком и гвоз-дями в отпусках, пролеживая по 5 месяцев на диване вместо того, чтобы заработать и нанять на дом слесаря.

Тогда он еще не понимал намека, но успел усвоить, что судовая автома-тика и состояние кранов (цель его контракта-командировки) абсолютно никого не интересовали.

День за днем Сергей Михайлович начал активно принюхиваться к окружающей среде.

Среда же на самом деле оказалась первобытным Пятницей, работавшим лишь после дождичка по Четвергам!

Всеми делами на судне заправлял (вроде советского партийного секретаря) второй помощник капитана – Иоанис, тот самый образ в его неизменном зеленом джемпере. Довольно мрачная, неразговорчивая фигура, признающая только своего адъютанта – повара Димитриоса.

Этот субъект был не менее великолепен. Он никогда не выпускал из рук стакана с виски, умудряясь в таком положении даже готовить пищу.

Веселый и жизнерадостный, Димитриос сновал повсюду. Казалось, он никогда не спал. Его можно было встретить где угодно в любое время суток.

Пароход специализировался на перевозках каких-то запчастей, турбин, компрессоров, арматуры, металлических конструкций, различных ящи-ков и т.п. из портов Японии в Колумбию, Перу и Чили.

Судно стояло на указанной линии уже несколько лет подряд.

При подходе к одному из пунктов страны Восходящего Солнца Иоанис отвел Сергея Михайловича в сторону и, подумав немного, произнес:

– Если ты будешь в деле, давай сразу оговорим условия.

Он объяснил новичку, что за месяц “Топаз” должен посетить 12 япон-ских пунктов, где экипаж вскладчину намерен отовариться бывшими в японском употреблении мотоциклами, велосипедами, телеаппаратурой, холодильниками, видеомагнитофонами, стиральными машинами и т.д. Сергей Михайлович должен по-возможности привести в надлежащий вид все это хозяйство до подхода к Колумбии.

– Но позвольте, а как же спаренные краны? – с недоумением в голосе осмелился спросить ошеломленный Сергей Михайлович, ведь тогда еще он психологически не был готов к предстоящим поворотам в работе.

– Забудь, – отрезал Иоанис, – как работали раздельно, так и будем продолжать работать, ничего страшного не случится. А это “Пятно на стекле” (он толковал о капитане – любителе смотреть в иллюминатор) подпишет тебе любые бумаги. Ты сам ему их и нацарапаешь. О старшем механике вообще – не может быть и речи. Что скажу, то и подпишет.

“Ну, дела!” – вздохнув, подумал Сергей Михайлович.

Они договорились с Иоанисом о следующем.

Мотоцикл должен хотя бы завестись. За эту работу ему причитается 30 U$D за каждый агрегат. Холодильник – работать на охлаждение не менее 5 минут (по 25 долларов); стиральная машина (20) – крутиться, видеомагнитофон и телевизор (по 15 за каждый) – показывать, можно с помехами; музыкальный центр приравнивался к горному велосипеду и тянул лишь на десятку; по пятерке шла такая мелочь как фены, утюги, тостеры и т.д.

После продолжительных дебатов Сергею Михайловичу все же удалось уломать начальника производства и приравнять микроволновую печь к стиральной машине, хотя Иоанис так и ушел при своем мнении, что выше ремонта велосипеда эта штука не тянет.

– А для себя я могу что-нибудь приобрести? – с надеждой пролепетал

Сергей Михайлович перед уходом босса.

– Возьмешь, но немного – времени не будет на реставрацию, – строго

отрезал тот.

“Ну, это мы еще посмотрим”, – потирая руки, прикидывал С.М.

“Теперь я, кажется, начинаю понимать – что к чему. Ну что ж, мне это

по душе, лишь бы заплатили, гады. Греку верить – себя перестать ува-

жать”, – рассуждал он. Азарт сразу же захватил его.

“Интересно, сколько они хапнут?” – неоднократно задавал сам себе во-

прос не на шутку взволнованный мастер.

Очевидно, в свое время “Топаз” являлся учебным судном, поскольку, как указывалось выше, надстройка была такая огромная, что по коли-честву кают пароход мог бы всецело сойти за небольшой пассажирский лайнер.

Вполне естественно, что такие судовые бонзы, как Иоанис, Пятно на стекле, адъютант, старший офицер Георгий, старший механик Михаил (Мегали) имели по нескольку помещений в своем распоряжении на раз-ных палубах. Ну, а одна из верхних кают с солидной железной дверью числилась как личный офис Иоаниса.

Уж какие делишки обтяпывались за этой дверцей одному Богу известно.

В обычное рабочее время господин Иоанис нес лишь одну вахту в силу своей “занятости”. Время отбывания вахты выбирал он сам.

Конечно, сквозь этот офис прошел весь экипаж, включая самого Сергея Михайловича.

– Все имущество приобретем в Кагошиме, приедет наш друг и доставит необходимое на причал. С остальными портами возиться уже не будем –дорого, да и не тот размах, – тоном бывалого специалиста предупредил Сергея Михайловича главнокомандующий во время приема в офисе.

Вы не бывали в Кагошиме? Нет? Не отчаивайтесь – все еще впереди. Это красивый старинный город, административный центр префектуры с одноименным названием.

Сергей Михайлович даже использовал внезапно появившееся “окошко”, сумев посетить музей фаянса, расположенный в самом центре города.

Кстати, совсем недалеко от города расположен и центр космических исследований. О впечатлениях от музея лучше не упоминать, – зачем лишний раз теребить душу!

Итак, взяв на борт тяжкий груз в нескольких японских портах, судно ошвартовалось в Кагошиме.

Сергей Михайлович бывал в Японии множество раз и знал этих людей, как высокодисциплинированных, исполнительных и трактующих закон, как необходимо понимать закон. Это ни в коей мере не относилось к мистеру Норику Сато и его противоестественной супруге.

50-летний Норик был небольшого роста худощавый мужичишка с крысиной физиономией. Четыре верхних зуба, между которыми гулял ветер, выступали вперед настолько, что не могли упаковаться в пасти Норика. Реденький волос то ли от природы, то ли от покраски был ядовито-желтого цвета. Короче, господина Сато можно было смело сажать в японскую кутузку только лишь за внешний вид.

Мистер Сато являлся владельцев автотрака с 20-футовым контейнером, кабину которого, очевидно из-за своих сумо-вских размеров никогда не покидала супруга Норика.

Контейнер был исписан различными иероглифами, а в левом верхнем углу красовался с сигарой в зубах крокодил Гена.

Но Иоаниса и компанию, естественно, интересовали не иероглифы, а содержимое контейнера.

Прямо во время грузовых операций (видно в порту у него все было схвачено) Норик гостеприимно распахивал двери своего контейнера, приглашая м-ра Иоаниса взглянуть на товар.

Тот внимательно и очень серьезно осматривал внутренности контейне-ра, а затем подавал знак боцману и палубной команде приступать к погрузке имущества на борт.

О бедолаге боцмане стоит упомянуть отдельно.

Во время кровопролитной Ирано-Иракской войны он работал в одной из многочисленных компаний Ливаноса, серьезного конкурента имени-того Аристотеля Онасиса.*

Однажды во время налета неважно, чей авиации бедняга был контужен. Контузия таки не отпустила его по прошествии лет.

Прохождение медицинской комиссии на Касосе осуществлялось в мест-ной таверне, где подвыпивший и единственный на весь остров горемыка костоправ выдавал пациенту сразу по три-четыре заполненных бланка с

печатью – на несколько лет, чтобы не надоедали.

Боцман после контузии почему-то всех белых людей, даже Норика, при-нимал за янки (скорее всего авиация оказалась все-таки американской).

Палубная команда резво бралась за погрузку ценного инвентаря, среди которого были те вещи, которые уже никому в Японии не были нужны, однако высоко стоили в Колумбии, не говоря уже о Советских осколках. За два дня стоянки в Кагошиме мистер Сато успел доставить на борт аж 5 контейнеров японского хлама, бывшего в употреблении.

Вряд ли стоит упоминать, что все расчетно-денежные операции произ-водились в офисе Иоаниса.

Как они договаривались с властями, кто это делал – Иоанис или Норик, также покрыто мраком. Возможно, все исходило от Пятна на стекле.

Ясно было лишь одно – все чисто, торговый контейнерный экспресс чесал по явно накатанной дорожке.

Наутро, когда судно уже вышло в море, Иоанис через адъютанта вызвал

Сергея Михайловича в свой офис, где с особой серьезностью сообщил:

– Я все здесь пересчитал. Возьмешь себе 7 мотоциклов, штук 10 види-ков, 5 телевизоров, не больше 3-4 холодильников и пару стиральных ма-шин. Другие мелочи – музыкальные центры, утюги – можешь забирать сколько хочешь. Велосипедов всего 300 штук, так что их пока не трогай. Да, совсем забыл – еще 12 микроволновок. Потом все покажешь мне, – подвел итог босс, захлопнув блокнот и дав понять – разговор окончен.

Все свободные помещения, кладовые, проходы, тамбуры и коридоры были забиты до отказа различной техникой.

Слегка адаптировавшись, Сергей Михайлович принялся за отбор.

Двое суток, почти не спав, он перебирал эти горы аппаратуры и техни-ки, большинство из которых находились в прекрасном состоянии.

В результате, он отобрал себе 4 мотоцикла, 3 мопеда, 4 холодильника,

2 стиральные машины, 10 видеомагнитофонов, 5 телевизоров, 12 микро-волновых печей и 7 музыкальных центров – все, как наказывал Иоанис.

Он старался с особой тщательностью (все-таки для себя) и почти пол-ностью все проверил в работе.

Иоанис являлся опытным предпринимателем и особенно качественный (а значит и дорогостоящий) инвентарь хранил в запертых помещениях.

Критически осмотрев отобранное Сергеем Михайловичем хозяйство, он, снова заглянув в свой блокнот, постановил:

– С тебя 675 долларов США. Все расчеты уже в Колумбии, – патрон с достоинством удалился.

“Да, сейчас бы все это домой!” – подумал Сергей Михайлович.

Тогда он еще не представлял себе и даже не подозревал – насколько четко и отлажено все прокатит в Колумбии, а главное – выгодно, может даже не менее выгодно, чем в Восточной Европе.

В заботах тихоокеанского перехода быстро пролетело время. Конвейер функционировал давно, поэтому в распоряжении Сергея Михайловича была огромная, как спортзал мастерская, состряпанная из нескольких смежных кают, переборки которых были выломаны, абсолютно любой сверкающий инструмент, которому мог позавидовать автосервис или “Ремонт быттехники” и две дюжины канистр с бензином.

Распорядок дня был следующий:

Уже после завтрака Иоанис вместе с адъютантом и старшим механиком Мегали приходил с ручкой и блокнотом (повар со стаканом) в ремонт-ную мастерскую. Затем вызывались 3-4 матроса или моториста и сов-местно с Сергеем Михайловичем начинался обход техники.

Иоанис сам решал, что необходимо ремонтировать на сегодня. Техника доставлялась в мастерскую, и начальство с облегчением покидало рабо-чую территорию.

Если вдруг Сергей Михайлович, в состоянии азарта опережал график и выбирал для себя на текущий день дополнительные работы по своему усмотрению, это только приветствовалось.

Никого абсолютно не интересовало состояние (а в основном оно, как уже указывалось выше, было отменным), в котором находился агрегат. Подлежал он ремонту или нет – единицы засчитывалась одинаково, по одной цене, что, конечно же, вполне устраивало начальника мастерских.

Конечно, превыше всего ценились мотоциклы. Затем, рангом ниже, стояли холодильники. 80-90% всего оборудования вообще не требовало человеческого вмешательства.

Поэтому Сергей Михайлович сразу же завел себе тетрадь, в которую записывал все, что прошло через мастерскую “оформителя”, а цена в конце рабочего дня согласовывалась с Иоанисом, где под общей суммой он ставил свою размашистую подпись.

Все, что с первого раза не работало или не заводилось, откладывалось

Сергеем Михайловичем в сторону, уже затем, в зависимости от степени

неисправности оборудование ожидало своей очереди.

Если что-то отказывалось работать наотрез, он обязан был предъявить поломку “экспертам”. Ну, а в зубры техники просочились:

Обер-механик Миша (на своем острове он держал целых 17 коров, а это очень уважаемый человек), второй механик (шофер, лишившийся глаза во время стычки в деревенской таверне), которого прозвали “кривой”, радист – тому натикало около 70 лет, и он просто не понимал – где находится и что делает, а кроме “клоподава” – старого ключа Морзе – никакой техники не признавал, ассистента электрика – кадета, который вкручивал лампочку против часовой стрелки и главного специалиста – боцмана, вообще непонятно каким образом затесавшегося в “эксперты”.

Разумеется, Сергею Михайловичу ничего не стоило надуть всю эту чу- десную публику, однако, Иоанис и он прекрасно понимали, что от этого пострадают все, а прежде всего карман Сергея Михайловича.

Однажды, уже около 8 часов вечера, когда Сергей Михайлович привин-чивал глушитель, смотря одновременно три телевизора, что-то стирая и охлаждая, в диво-мастерскую с неразлучным стаканом забрел адъютант и сказал, что его на этот раз не в офис, а в апартаменты приглашает г-н Иоанис. Взволнованный ремонтник отправился на палубу “С”.

– Сергей, я доволен твоей работой, но есть дополнительные хорошие новости. Судно зайдет сначала в Чили и Перу на выгрузку, затем уже – Колумбия. Так что ты имеешь в запасе еще дней 20, – сообщил патрон и даже угостил его настоящим немецким пивом.

“Отлично, – подумал Сергей Михайлович, – можно будет немного пере-дохнуть, а к тому же старший механик умоляет что-нибудь постряпать в машинном отделении, да и неплохо бы начать осмотр второй спарки”.

На подъем особо тяжелых грузов два раздельных крана синхронизиру-ются на общем фундаменте. Затем управление одновременно обеими стрелами на один гак осуществлялось из кабины ведущего крана. Этот вариант получил название спарка.

На первом агрегате Сергей Михайлович довольно быстро обнаружил неполадку.

Он заменил на одном из кранов сельсин-датчик на наклон стрелы, и на этом неисправность была забыта.

Вообще-то судно было построено в Японии, на их электрооборудование грех было жаловаться, ведь даже не специалисту известно, что японское оснащение – это всегда надежно, качественно, долговечно, удобно и весьма несложно.

В заботах, подсчетах барыша, вечерних танцах Сиртаки, темп которых с каждым днем ускорялся, шло время. Сергею Михайловичу нравилась эта работа.

К нему в мастерскую посмотреть на товар (у каждого был свой пай) ре-гулярно заходили самые различные слои населения “Топаза”, зачастую с поломками каких-нибудь безделушек. Свой собственный товар Сергей Михайлович настолько обновил, подкрасил, надраил и освежил так, что после того, как он накрыл все целлофаном и перевязал, технику можно было выставлять хоть на витрину.

Непригодного к использованию оборудования набралось не так уж и много, но и его куда-то перетащил стюард, уговорив Иоаниса не выбра-сывать хлам за борт в надежде, что судно когда-нибудь зайдет в порт Коломбо, ну, а там уже банковать будет он.

Наконец, спустя два месяца после Японии подошли к колумбийскому порту Буэнавентура. Даже в переводе с испанского, а почти все греки владели этим языком, – Буэнаветура означало “пожелание удачи”, а она ох как была необходима!

Пятно на стекле посоветовался с Иоанисом, где лучше бросить якорь, и в эту ночь все началось.

Буэнавентура – главный порт Колумбии на Тихоокеанском побережье. Город насчитывает около 200 тыс. жителей и известен производством дубильного экстракта. Примечательно, что он основан почти 500 лет назад.

Сергей Михайлович по своей наивности предполагал, что судно стоит в ожидании лоцмана, либо властей. Как бы не так!

Около полуночи ему позвонил адъютант и с тревогой в голосе сообщил:

– Скорее к Иоанису в офис!

Полусонный Сергей Михайлович прибежал в контору, где развалив-шись в кресле, сидел босс.

– Твой товар готов? – спросил он.

Сергей Михайлович утвердительно кивнул.

– Через час к нам пришвартуется баржà. Я познакомлю тебя с нашими друзьями. Будь в мастерской наготове и никаких пререканий! – прика- зал Иоанис.

Сергей Михайлович стал покорно ждать. Вскоре в ночи прорезался

огонек и послышался рокот двигателя. Баржà!

Матросы приняли швартовные концы, кто-то включил наружное освещение, принялись снаряжать судовые краны. Тут на борт поднялись человек семь местных, одетые в темное.

Сергей Михайлович спустился в мастерскую.

Через полчаса к нему в сопровождении Иоаниса, Пятна на стекле и трех колумбийцев наведался двухметровый горилла, с косой как у Вали Толкуновой в молодые годы. Златая цепь, по которой бродил ученый пушкинский кот вокруг дуба, казалась просто ниточкой по сравнению с той, что у него болталась на шее.

Сергей Михайлович мгновенно вспомнил все фильмы об ужасных кровожадных наркодельцах.

Но Луис – так звали гиганта – оказался веселым и приветливым парнем. Он похлопал начальника ремонтных мастерских по плечу, сказал что-то своему помощнику и в сопровождении всей свиты удалился.

– Босс сказал, что у тебя хороший товар. Если все это работает как надо, получишь 5 грандов, – произнес очередной инспектор, которого звали Фернандо, оставленный Луисом для прохождения техосмотра.

Около часа под надзором колумбийского сюрвейера С. М., словно на выставке, представлял свою технику.

В конце-концов Фернандо улыбнулся, пожал гордому за свое производ-ство специалисту руку и был таков.

Минут через 10-15 бригада судовых грузчиков все забрала из мастерс-кой и вытащила на палубу, где полным ходом шла перегрузка товара на баржý.

Сергей Михайлович отправился на показ остальной техники, будучи благодарен Иоанису, за то, что его личное оборудование “протолкнули” первым.

Работа кипела до 7 утра, пока все не испарилось в трюмах баржи.

К обеду, весело попыхивая дымком, как ни в чем не бывало, “Топаз” заходил в бухту Буэнавентура.

В Руководстве Таможенных властей этого порта записано, пожалуй, то, что как раз особенно свойственно вообще всей Колумбии, а именно:

“Для членов экипажей нет никаких ограничений, однако, они (т.е. эти ограничения) не должны превышать определенные нормы, чтобы избе-жать каких-либо проблем с властями”. Вот и понимай, как хочешь.

Миновав все портовые формальности, начали выгрузку. Подготовка к выгрузке, бумажная волокита, беготня – все шло как обычно.

– Простоим дней десять. Часов, эдак, в восемь вечера зайдешь в офис, - предупредил Иоанис.

На приеме у патрона Сергей Михайлович чувствовал себя раскованно и даже, не спросив разрешения, позволил себе закурить.

– Сегодня в китайском ресторане, что под церковью св. Антония наш Кривой справляет свое 55-летие. Все там будут. Ты тоже приезжай, – сообщил Иоанис, доставая из сейфа деньги.

– Как мне туда добраться? – спросил Сергей Михайлович.

– Ты понравился Луису, и он выделил тебе на неделю одного из своих подручных в качестве шофера. Дашь ему 150 долларов, и он будет уже

полностью в твоем распоряжении на время стоянки. Никакие деньги и сдачу в американской валюте нигде не бери в городе, ну, а менять на колумбийские тугрики будешь только у меня и по моему курсу. За все, с учетом удержаний и продажи твоей собственной утвари тебе полагается 6465 долларов США. Вопросы? – отчеканил Иоанис.

После этого он швырнул на стол пачку денег, перевязанную резинкой, и, дав понять, что беседа окончена, позвонил адъютанту.

“Да, – прикидывал Сергей Михайлович, – это больше, чем я успел за это время заработать. Черт возьми, лучше всю жизнь быть на побегушках у Иоаниса! А сколько же тогда “срезал” он?”, – вихрем кружились мысли в его разгоряченной голове.

Проезд посторонней техники в порт Буэнавентура, охраняемый военной полицией, категорически запрещен.

Однако, около десяти часов вечера, прямо у трапа остановился изрядно потрепанный “Фольксваген – жук”, образца 60-х годов выпуска, и на борт поднялся Мигель – будущий шофер Сергея Михайловича.

Не думаю, что в вашей жизни прибавилось бы благоприятных розовых оттенков, если вы когда-то в одиночку бродили по ночным уединенным улочкам колумбийских городков. Не упомянуть об этом, хотя б вкратце, нельзя.

Вряд ли где-либо еще вы сможете встретить место, в котором прямо в магазине вам вручают сдачу фальшивыми деньгами; где грабануть человека – все равно, что сказать ему “здрасьте”; где бесцеремонно, как у нас семечками, на каждом шагу торгуют кокаином; где у вас на глазах среди бела дня кого-то убивают; где, если ты иностранец, заплутавший в глухом районе без сопровождения, шансов выжить у тебя откровенно маловато.

Полиция, бандиты и мафия в Колумбии – одно и то же, впрочем, как и во многих других странах, включая,… да и не включая. Но вот за деньги здесь можно купить гораздо больше.

Как-то, совершая очередной ночной вояж к месту сборища потомков средиземноморских пиратов, Мигель намекнул Сергею Михайловичу, что, мол, тому неплохо было бы познакомиться с его братом – Хуаном, который служит лейтенантом в военной полиции Буэнавентуры, зани-мая там неплохую должность, а это очень полезный человек.

Сергей Михайлович сразу же смекнул, что дело пахнет очередным вымогательством и попытался, было возразить.

Но Мигель настоял на своем. Часов в 11 утра братья подкатили на “жуке” к трапу.

Даже бывалые ветераны с Касоса были удивлены, когда на борт, лично к электромеханику в гости в полной камуфляжно-боевой экипировке с автоматом наперевес поднялся Хуан в сопровождении своего братана, одетого по такому особому случаю По-парадному. Встреча происходила в мастерской.

Хуан бормотал по-английски намного хуже, чем Сергей Михайлович по-турецки, поэтому Мигель был за переводчика.

– Тебе необходимо на вечер приобретать у Хуана всего за 20 долларов США радиостанцию. А лучше – дай ему сразу 100, а я ежедневно буду сам ее тебе привозить,– прокомментировал длинную речь брата Мигель.

– Но зачем мне радиостанция? – осторожно осведомился Сергей Ми-хайлович, предчувствуя чем все закончится.

– Так надо, – отрезал Мигель.

Скрепя сердце, Сергей Михайлович протянул Хуану банкноту с физио-номией Бенджамина Франклина, так почитаемого им, и позже не пожа-лел об этом.

В ответ Хуан, совершенно непонятно зачем, вручил ему свою цветную фотографию размером 3×4 и почтенно удалился.

– Радиостанция вообще-то ни к чему, но вот если ты покажешь кому-либо вот эту бумажку из полиции на разрешение ее ношения, от тебя все будут шарахаться, как от змеи, – заговорщически прошептал на ухо Сергею Михайловичу Мигель.

При этом он протянул напечатанный лист серой бумаги с множеством подписей, закорючек, подчеркиваний и печатей.

Вместе с фотографией Хуана ценную бумагу Сергей Михайлович спря-тал в особом отдельчике своего портмоне.

Как-то после весьма плотного ужина в китайском ресторанчике, Сергей Михайлович, сам не зная зачем, решил зайти в супермаркет и отпустил верного Мигеля на часок по каким-то делишкам. Поскитавшись вместе с неразлучной радиостанцией (некое подобие walkie-talkie) по магазину, он вышел на безлюдную улицу выкурить сигару в ожидании “жука”.

Внезапно, как это обычно и происходит, из темноты выплыли четыре мрачные фигуры, намерения которых были откровенно понятны.

Они окружили опешившего от неожиданности Сергея Михайловича.

Но он четко помнил инструктаж Мигеля и полез за бумажником, глядя на их ухмыляющиеся лица. С.М., не торопясь, достал и развернул перед ними драгоценную хартию, пестрящую печатями, и в свою очередь сам ухмыльнулся. Как местные боевики исчезли, он не заметил.

“Неплохо было бы заиметь такую бумагу дома из ГАИ”, – прикинул в трясущемся от напряжения уме Сергей Михайлович.

Выгрузка затягивалась – докеры явно не спешили, а члены экипажа “Топаза” – тем более.

Сергей Михайлович слыл уважаемым человеком в нескольких рестора-нах, где оставлял щедрые чаевые. Ему платили зарплату независимо от того, работал он или нет. Он курил лишь знаменитые кубинские сигары “Monte Cristo”, и все было бы просто прекрасно, если б не оставшиеся несколько суток до его дня рождения, который выпадал, учитывая нема-лую разницу во времени с Европой, на субботу/воскресенье.

В четверг (рабочий день!) часов в 6 утра его разбудил верный Мигель, прикативший как минимум на полдня раньше срока.

– Серхио, есть дело! – еще не отдышавшись, выпалил шофер.

“Опять кому-то надо платить”, – мелькнула мысль в голове С.М.

– Мы с Хуаном собираемся на выходные махнуть на Мальпело, можем взять и тебя с собой, ты же говорил, что у тебя в субботу день Ангела или как там у вас? – уже просящим тоном закончил Мигель.

“Если бы ты знал – сколько времени я его ожидаю”, – подумал Сергей Михайлович и спросил:

– А это где?

– Всего лишь 500 километров к западу от колумбийского побережья.

Так, небольшой островок, – не задумываясь, ответил тот.

– Как же мы туда доберемся? – удивленно спросил Сергей Михайлович.

– Луис предоставил самолет, чтобы туда кое-что переправить.

– Да, но это, наверное, опасно? – упавшим голосом пролепетал С.М..

Мигель с откровенным сожалением посмотрел на него – так смотрят на калеку, которому уже невозможно чем-то помочь.

– Чего ж тут опасного, если Хуан – офицер полиции, – заверил он шефа.

“И то верно”, – успокоился Михайлович, после чего снова спросил:

– Что с меня?

Ответ был давно уже заготовлен:

– 800 долларов на оформление бумаг, разрешение на полет – закрытая зона, билет, бензин, путевые расходы и т.д. Короче, – Хуан все сделает.

“Вот гады, сами ведь явно за сотню все обтяпают”, – соображал Сергей Михайлович, но тут же дал согласие – самолеты нанимать не каждому удается, только рок-звездам, да и то далеко не всем.

– А кто будет пилотировать? – осведомился он.

– Хуан, кто же еще! Да ты и сам потом можешь сесть за штурвал, – ответил Мигель.

Этот ответ не очень-то понравился фрахтователю.

Всю ночь Сергею Михайловичу снились воздушные бои времен Первой Мировой войны. Вот он сидит за штурвалом старенького “Фармана” и наслаждается полетом. Внизу, далеко под ним, зеленеют поля, поодаль расположились несколько агроферм. Сергей Михайлович улыбается.

Внезапно из-за облака появляется новейший усовершенствованный моноплан “БлериоXI”, пилотируемый Хуаном. На его голове блестит кожаный шлем. Хуан ехидно смеется и машет Сергею Михайловичу ру-кой в огромной перчатке. Он пытается уклониться от сближения, но в этот момент Хуан нажимает гашетку, строчит пулемет. В мгновение ока самолет загорается.

Сергей Михайлович кричит что-то, пытаясь выпрыгнуть из кабины, но застревает. Какая-то старуха протягивает к нему свои когти, рядом стоит его супруга в зимней шубе и улыбается.

В холодном поту со слезами на глазах Сергей Михайлович просыпается. В полдень он поплелся к Иоанису в офис отпрашиваться на уик-энд.

– Что-то не нравится мне все это. По крайней мере, будь осторожен, – предупредил его тот.

В субботу, в семь часов утра веселый “жук”, как обычно, подкатил к трапу. Радостный (еще бы!) Мигель прибежал в каюту и, сказав, что Хуан “все оформил”, потащил Сергея Михайловича к машине.

– Подожди, я забыл паспорт, ведь закрытая зона, – вспомнил С.М.

– Какая к черту зона, если все бумаги в порядке! – с нетерпением ото-звался Мигель.

– А где билет? – добавил Сергей Михайлович.

– Ты что с Луны свалился – в Колумбии нет никаких билетов! Поехали, Хуан ждет! – заводя двигатель, откликнулся шофер.

Проехав километров тридцать, Мигель остановился невысоких зеленых зарослей на берегу залива, где возле деревянного настила, служившего одновременно причалом, стояло нечто, похожее на гидроплан.

Однако, когда Сергей Михайлович вблизи посмотрел на это чудо техники, то подумал, что самолет одолжил не Луис, а братья Райт.

На воде раскачивался Sunderland F60.

С. М. где-то уже читал, что в начале 41-го эти транспортные летающие лодки использовались Королевскими ВВС Великобритании в операциях против армии Роммеля в Ливии и Египте. Впрочем, безуспешно.

В корпусе летающего чуда повсюду были видны дыры, то ли от камней, запущенных колумбийскими ребятишками, играющими чуть поодаль, то ли от фашистских пуль.

Снизу болтались несколько кабелей, материя на крыльях была вся в лохмотьях, а под самым двигателем плавало огромное масляное пятно. Корпус был изрисован цветными красками не первой свежести, а где-то посредине огромными синими буквами кто-то криво изобразил слово BALTAZAR.

Сергей Михайлович сделал вывод, что это прозвище гидроплана.

Внизу, буквами поменьше, было намазано название фирмы-владельца:

FONSECA Special Delivery.

Разумеется, такой фирмы никогда не существовало, и никто в районе 50-ти миль никогда не слышал о сеньоре Фонсека.

Ручка на двери в салон отсутствовала, и она открывалась с помощью ржавых пассатиж.

Хуан уже умудрился затолкать в грузовой отсек несколько ящиков, два холодильника и стиральную машину.

О том, чтобы эта штуковина смогла взлететь, не могло быть и речи.

Но Сергей Михайлович решил для себя – если уж суждено погибнуть в последний день, так от этого не уйти. Наверное, все же лучше умереть с шиком, пусть это и обойдется в восемь сотен, а заодно можно, наконец, взвесить по-настоящему свое собственное мужество, ибо ему давненько уже поднадоела бабская болтовня об истинных мужчинах.

Салон оказался довольно просторным. Вместо скамеек использовались обыкновенные деревянные ящики. Повсюду валялись огрызки бананов, грязная ветошь, канистры, хлам гаечные ключи и пр.

Входа в кокпит, как такового, не существовало – переборку давно сломали, и Сергей Михайлович соорудил себе кресло из двух ящиков и мешка с крупой, куда уселся вслед за командиром корабля.

Штурман расположился чуть справа. Из-под приборного щитка торчали провода, обмотанные изолентой, ручки тумблеров были обломаны, у доброй половины приборов отсутствовали указательные стрелки.

Разумеется, никакой радиостанции на борту не было. Поэтому, вместо диспетчера Хуан спросил разрешение на взлет у Мигеля.

Прочитав про себя “Отче наш”, Сергей Михайлович принялся ждать.

На деле Бальтазар оказался намного проворнее, чем следовало ожидать, судя по его внешнему виду.

После запуска двигателя Хуан сначала развернулся против ветра, чтобы определить направление взлета, затем вновь “перестроил” самолет по ветру, прикинув разбег, и медленно стал приоткрывать регулятор оборо-тов, чтобы выбрать необходимый режим движения.

Бальтазар резко задрожал.

По мере разгона вибрация усиливалась и казалось, что бедняга вот-вот развалится на куски. Скорость все увеличивалась. Гидроплан стал под-прыгивать на волнах.

Но вот скорость возросла до 85 миль в час, Хуан резко увеличил обороты и до отказа выпустил рули высоты.

Бальтазар, словно пеликан, вспорхнул ввысь.

Шкипер сидел неподвижно, вцепившись руками в штурвал. Он очень напоминал каменную статую, впрочем, возможно, – восковую.

– Ты не волнуйся, он уже второй раз летит на Мальпело, – успокоил Сергея Михайловича Мигель.

– Ну, а карта хотя бы имеется на борту? – спросил пассажир.

– Зачем она нам? Как два часа пройдет, если не увидим остров, повер-нем обратно, – хладнокровно заверил его штурман.

“Слава Богу, хоть гирокомпас работает”, – подумал Сергей Михайлович и тут же три раза сплюнул.

Мигель достал фляжку с бренди и протянул ее Хуану.

Тот, жадно глотнув, передал ее Сергею Михайловичу. Он поначалу хотел, было отказаться, но передумал и сделал несколько глотков для самоуспокоения.

Настроение понемногу улучшалось.

“Да, жаль помирать, красота-то какая!” – с восхищением подумал С.М., глядя из иллюминатора на гребешки волн.

Он вспомнил своего двоюродного брата Виктора – полярного летчика, прекрасного человека со сложной трагической судьбой, которого С.М. очень любил и уважал. Виктор был Яркий мужик!

– Самая заветная мечта – высота, высота! – запел Сергей Михайлович и ему вторили две колумбийские глотки.

Он вдруг вспомнил, что когда-то сидел со своим приятелем Серегой Подгорцевым в Немецком клубе в известном среди моряков бразиль-ском порту Сантос.

К счастью, совки не посещают это заведение, что было очень удобно для вечернего времяпровождения в тихой обстановке.

Однако, Серега, неизвестно каким образом затесывшийся в судовые радисты, страдал алкоголизмом, причем конкретно.

Тот выпивал два стакана водки, абсолютно не закусывая и, как правило, отключался.

А позже, вызвав на помощь двигательные резервы, он бродил в прост-ранстве в полнейшей простраНции, даже не подозревая, что не спит, а собирает на палубе грибы.

Как и все алкоголики, он был чрезвычайно рад, когда кто-нибудь из сидевших рядом напивался, оправдывая сам перед собой склонность к употреблению.

За беспробудное пьянство он некогда был отчислен из Ейского летного

училища, если не самого захудалого, то далеко и не блистательного в те непростые годы.

Так вот, Серега, как ему казалось, поведал товарищу по работе немало секретов советской военной авиации, а поскольку тема для него имела (или не имела) жизненно важный смысл, успел свою норму сопроводить несколькими банками пива.

Авиатор вот-вот готов был свалиться (в клубе имелись комнаты отдыха по 25 долларов за ночь), как вдруг его перемкнуло, и он произнес:

– А знаешь, братан, на МИГах летать гораздо проще, чем водить маши-ну, вот почему я до сих пор не могу получить водительские права (здесь брат явно не желал декольтировать свое пристрастие).

Эх, вызвать бы сейчас на воздушную дуэль всех этих асов, – изрек напо- следок Серега, намекая на лютого противника времен Второй Мировой войны.

Затем, держа стакан на вытянутой руке, как пилоты стискивают штур-вал, уже окончательно потеряв ориентацию, он громко, с пристрастием икнув, подытожил:

– Скоты! – и уронил голову на стол.

Вообще-то, слова братана отчасти подтверждались, учитывая то, что даже Хуан умудрился взлететь.

Ну, а в дальнейшем полет прошел без видимых происшествий.

Сергей Михайлович минут двадцать сидел за штурвалом гидросамолета, опробуя рули высоты и меняя курс. Главное, резко не поворачивать и не дергать штурвал. Подгорцев был прав.

При всем при том Бальтазар оказался послушен, словно вчера сошел с налаженного конвейера “O’Neel Aircraft Co.”, что в Глазго.

Вдали показался остров Мальпело.

Он находился приблизительно в 270 милях (около 500 км) к западу от порта Буэнавентура.

Лишь в 1993 году было объявлено, что остров расположен на 2 мили дальше к северо-западу, чем показано на карте. Это делало честь пилоту Хуану – он не промахнулся.

В основном это голые каменистые скалы, покрытые мхом и невысокими карликовыми кустарниками.

Подход к берегу возможен только с востока, но и он везде затруднен ввиду отмелей. Это маленький остров – всего пару километров длиной, площадью менее 4-х кв. км и высотой до 390 метров.

В результате упорных политических разборок южноамериканские государства сумели убедить Колумбию, что остров принадлежит ей.

Колумбия согласилась.