Вступление 3 Поездка к танкистам

Мой смех прозвучал одиноко и как-то некстати. Кто-то из ребят, сидящих в зале, крикнул: «Эй, ты, за сценой, перестань смеяться, не мешай смотреть спектакль». Я замолчал и понял, что публике не до смеха. А на сцене события продолжали разворачиваться своим чередом. «Гости» собрались на именины к Леночке. В то время, как Леночка готовилась к именинному пиршеству и накрывала на стол, а гости радостно суетились вокруг неё, несколько шутников, главного из которых играл Олесь, задумали сыграть с Леночкой смешную, но злую шутку…

Когда Леночка накрыла на стол и повернулась, чтоб пригласить гостей садиться, шутники подлили в её чашку изрядную порцию касторки. Леночка выпила, не заметив этого, всё содержимое чашки залпом и… сразу же почувствовала себя неважно. Каждый из нас хоть раз в жизни испытал на себе действие касторки и может себе представить поэтому самочувствие нашей именинницы. Девочка, которой была поручена роль Леночки, играла эту роль так хорошо, как будто это была не пьеса, а всё происходило на самом деле. Публика так и подумала. Дело в том, что Олесь по ошибке, когда вливал в чашку «касторку» встал спиной к публике и поэтому никто ничего не увидел. А когда он раньше говорил о своей затее – я в этот момент за кулисами смеялся, поэтому никто ничего не услышал…

Теперь представьте себе, что получилось: публика не услышала и не увидела самого главного в пьесе и как раз того, что её должно было рассмешить. А что же она увидела? Увидела, как именинница встречает гостей и собирается их угощать. В этом, конечно, ничего смешного нет, и публика даже не собиралась смеяться. Потом она видит, как девочка, игравшая Леночку, вдруг скрючилась, как будто у неё что-то заболело и выскочила со сцены. Как и полагалось по пьесе «гости» стали удивляться и беспокоиться: не заболела ли Леночка. К счастью, через минуту Леночка снова весело вбежала на сцену со словами (по пьесе так полагалось): «Не беспокойтесь, я пошутила»…

Но в ту же минуту, едва гости захотели выпить за здоровье именинницы, как она вновь схватилась за живот и опять бросилась со сцены. Тут уже случилась неприятная история. В зале среди публики присутствовал наш школьный врач, очень добрый, но не очень сообразительный человек. Он решил, что «артистка» действительно плохо себя почувствовала и со словами: «Прекратите спектакль, разве вы не видите, что девочка захворала», - стал пробираться из последнего ряда, где он сидел, на сцену…

Вмешательство врача вызвало полный переполох и в зрительном зале, и на сцене. Поднялся невообразимый шум, и продолжать спектакль не было никакой возможности. Один Олесь ещё некоторое время пытался играть свою роль и нервно смеялся своим икательным смехом, но и он быстро замолк. А врач волновался: «Что же это такое? Одному артисту щёку в кровь разбили, у другой артистки живот разболелся! Это больница какая-то, а не театр». С большим трудом уговорили врача и объяснили ему, что это только роль у неё такая – с больным животом. Но было поздно – спектакль был сорван…

Итак, первая часть вечера была закончена. Моя трагедия, во время которой публика должна была сидеть молча, с напряжённым вниманием, прошла под оглушительный хохот зрительного зала. А комедия Олеся, во время которой публике полагалось смеяться до упаду – прошла при гробовом молчании и окончилась трагическим вмешательством в пьесу врача. После антракта должен был начаться концерт, потом танцы. Но мы с Олесем не могли оставаться в школе. Не глядя друг на друга, мы молча вышли с ним на улицу…

Некоторое время мы шли не говоря ни слова – обдумывали происшедшее. Потом я мрачно произнёс: «Да…» Олесь столь же мрачно ответил: «Да…» С этого начался наш дружеский разговор. Говорили мы недолго и пришли к выводу, что в жизни бывают разные ошибки. Мы, например, ошиблись, решив стать актёрами. «Никогда больше не полезем на сцену», – к такому заключению пришли мы с Олесем. С тех пор прошло 20 лет. Многими делами за это время занимались мы с Олесем, но никогда не пытались больше стать «великими актёрами». Сейчас, встречаясь с Олесем, мы весело вспоминаем о той грустной истории, которую я рассказал тебе в 28 открытках. Конец.

Я очень любил находиться с отцом в больших компаниях независимо от того, что это: волейбольное поле или встреча Нового года, или застолье. Отец был как всегда интересен, энергичен, остроумен. Ему было одинаково комфортно и в профессиональной среде солидных людей, и с детьми разных возрастов. Он легко находил темы для разговоров, а его эрудиция и удивительные ораторские способности делали эти встречи особенно привлекательными.

Помню, в Доме творчества и отдыха композиторов под городом Иваново изредка музыканты (отдыхающие) устраивали весёлые вечера-капустники, где разыгрывались театрализованные шарады, забавные смешные сценки. В них, кроме отца, принимали участие: В.И. Мурадели, В.В. Борисовский (1900-1972 – альтист, участник квартета им. Бетховена), Е.Э. Жарковский (1906-1985 – композитор) с сестрой и другие. Запомнилась атмосфера таких вечеров – лёгкость, непринуждённость, азарт.

Запомнились и несколько вечеров в Москве, когда в связи с празднованием дня рождения отца собирались гости – человек по 15-20. Сначала – весёлые, яркие беседы и тосты за столом, затем все переходили в кабинет к роялю и начинались забавные музицирования. Так, при исполнении фрагмента из оперы «Тангейзер» Р. Вагнера, в левой руке появлялась платяная щётка, чистящие движения которой (от рояля к себе) довольно точно имитировали аккорды. В вальсе Ф. Шопена правая рука исполнителя, перекатывая кругообразно ладонью по клавишам теннисный мячик, виртуозно изображала игру пианиста. Была и такая забава: на клавиатуру клали полотенце и играли «вслепую». Очень весёлыми были пародийные номера на манеру исполнения разных пианистов (А.Б. Гольденвейзер, К.Н. Игумнов и некоторые другие).

Подобные вечера, ввиду участия в них высокопрофессиональных и культурнейших людей, всегда проходили с большим вкусом, весело и интересно.
ДОМАШНИЙ ДОСУГ

Как известно, у творческих работников нет понятия «рабочий день». Они работают, «творят» по вдохновению – бывает, что даже ночью. Поэтому понятие «досуг» у них достаточно размыто, неопределённо.

Отец не любил смотреть телевизор и этим можно объяснить, что долгое время телевизора в квартире не было. Свободный вечер, если такой выдавался, отец предпочитал проводить в театре, на концерте, в цирке (он очень любил этот вид искусства!) или просто отдохнуть дома с книгой в руках.

Правда, было, как будто, одно исключение. Когда в такой свободный вечер я оказывался у отца в доме, мы, все четверо (отец, Лариса Павловна, Маша и я), дружно садились за стол и с книжной полки доставалась удивительная китайская игра – «маджонг» (я так и не знаю до сих пор, как это слово пишется, поскольку его нигде не встречал). Эта игра похожа на карточную игру «кункен», но только вместо карт игра ведётся камнями прямоугольной формы (примерный размеры 3х2х2 см), у которых основание деревянное, а верх – камень с изображением иероглифов (аналогично масти и очкам в картах). Как будто эту игру привезла из Китая сестра Ларисы Павловны – Нора; больше нигде я не видел эту игру и ничего о ней не слышал. С возрастом, когда, естественно, отец к вечеру больше стал уставать от работы (а работал он, хоть и не так интенсивно – всё-таки возраст больше 80 лет), он частенько коротал вечера с Ларисой Павловной за картами.

Изредка (по крайней мере, для меня, а может быть и вообще) в квартире собирались большие компании и бывало весело, смешно и интересно (см. «Вроде капустников»).
ПРЕДСТАВИТЕЛЬ СТАЛИНСКОЙ ЭПОХИ

Этот кусок воспоминаний мне очень трудно писать: какие выбрать слова, чтобы не только правильно выразить свою мысль, но и чтобы читатели правильно поняли суть дела.

С одной стороны отец был очень умный, здравомыслящий и весьма эрудированный человек. Он прекрасно мог выделять главное в различных сложных проблемах, у него безукоризненно работало логическое начало. К нему часто обращались за советами, к его мнению прислушивались. Его уважали, но многие не любили (кому хочется чувствовать себя глупым в сравнении?).

С другой стороны, он, как и абсолютно подавляющая часть профессиональной и политической элиты (отец много лет был не только депутатом Верховного Совета СССР, но и заместителем председателя Совета Национальностей), был членом КПСС.

Видел ли он, что происходит вокруг? Как он воспринимал нашу действительность? Уж не про таких ли как он ходил в то время анекдот: «Мне нужен доктор «ухо-глаз». – «Такого нет. Вам наверное нужен доктор «ухо-нос»?» – «Нет – «ухо-глаз»: ухо слышит одно, а глаз видит совсем другое».

Как он совмещал в себе культурного, рафинированного интеллигента и подвергшегося массовому гипнозу «зомби»?

Я ещё в 40-50-е гг. пытался говорить с отцом на эти «щекотливые» темы, но совершенно безуспешно. Его логика и эрудиция всегда ставили меня на своё место, показывая, что я ничего не понимаю (и я действительно очень много не понимал).

Меня поражали некоторые его высказывания и поступки.

Как-то, говоря о высших воинских чинах, об их вкладе в победу в Великой Отечественной войне, отец высказал такую мысль: «А вот у Сталина наград мало, но ему и не надо – он настолько…» и пошли рассуждения о его роли в жизни нашего народа. Хотя, надо отдать отцу должное, он никогда не писал произведений, восхваляющих Сталина.

С Мироном Семёновичем Вовси отец хорошо был знаком и я его видел несколько раз. Он мне очень понравился, этот милый пожилой врач-терапевт. И когда в 1953 году было опубликовано «дело врачей», я в первый же свой приход к отцу с удивлением и негодованием спросил: «Папа, этого же не может быть! Ты же знаешь Мирона Семёновича!» «Но ведь «Правда» написала», - был ответ… Причём я очень хорошо помню, что во время этого разговора отец разбирал ящик своего стола. Вот он вытащил фотографию, чуть посмотрел на неё и разорвал. Это была фотография М.С. Вовси.

1958 год. 1-й конкурс им. П.И. Чайковского. Председатель конкурса – Т.Н. Хренников. Председатель жюри пианистов – Д.Б. Кабалевский. Много известных имён, но есть и неизвестные юные дарования. В частности, среди делегации США – «тёмная лошадка» – Ван Клиберн. И вот 3-й тур. Клиберн не голову (если не больше) обошёл всех. Ясно, что он победитель, ему надо давать первую премию. Но… Сейчас это кажется диким, фантастическим бредом, но тогда всерьёз рассматривалась мысль: на ПЕРВОМ конкурсе РУССКОГО композитора победитель будет АМЕРИКАНЕЦ? И вот уже Тихон Николаевич и отец идут в… в органы КПСС (кажется, в то время в ЦК КПСС за культуру «отвечал» Кухарский). А как же? Надо было в то время спросить разрешения у Партии: можно ли сделать так-то и так-то? Хорошо ещё, что это был 1958 год, а не раньше. Ведь в 1952 году, за проигрыш футболистам Югославии некоторые наши футбольные деятели лишились звания, а команда ЦДКА была расформирована – за подрыв престижа (?) советского спорта и советского государства (!).

Когда мой друг с семьёй уезжал в США, отец категорически был против того, чтобы я его провожал и в дальнейшем переписывался. «Он переезжает к врагам и будет работать против нашей страны».

Подобных примеров можно привести ещё много, но я привёл их не для того, чтобы очернить отца, представить его в невыгодном для него свете.

При жизни отец пользовался беспрекословным авторитетом. Он был принципиальным человеком, решительным и настойчивым. Он с огромной ответственностью подходил к выполнению любой выполняемой им деятельности. Как депутат он вёл огромную переписку, выполняя по возможности просьбы своих избирателей (приобретение музыкального инструмента для отдалённого посёлка, содействие в пересмотре уголовного дела и масса других больших и малых дел). Причём обязательно на КАЖДОЕ письмо с просьбой следовал ответ (или отца, или его секретаря).

С такой же тщательностью он делал и остальное: вёл уроки в школе по программе, разработанной им и его лабораторией, писал музыковедческие работы и т.д. и т.п.

Просто я хотел приведенными выше примерами показать, что даже такой умнейший и честнейший представитель советской интеллигенции, как отец, был глубоко поражён гипнозом Сталина и худшими сторонами коммунистической пропаганды.

Что уж тогда говорить о людях, у которых планка нравственности была значительно ниже? Отсюда – массовые доносы и всеобщая подозрительность, 1937 год, апатия, страх и другие отвратительные явления, порождённые сталинской эпохой.

Отец – безусловно огромное и яркое явление советской эпохи. Не случайно он обладал всеми основными званиями и наградами нашей страны: лауреат Ленинской премии, лауреат нескольких Сталинских премий, кавалер ордена Ленина. Он был академиком, профессором, народным артистом СССР. За рубежом его деятельность также была оценена по достоинству: он был избран почётным членом многих музыкальных международных организаций.

Очень жаль, что отец не оставил своих мемуаров (он их начал писать). Это был бы – я уверен – интереснейший материал о музыкантах и музыкальном искусстве ХХ века.

ВСТРЕЧА С ЧЕМПИОНОМ ПАРИЖА

В конце 40-х годов отец взял меня на лето отдохнуть в Келломяки (ныне - Комарово). Этот Дом творчества и отдыха петербургских композиторов расположен на берегу Финского залива. И, так же как Дом творчества и отдыха московских композиторов в Рузе и Всесоюзный Дом творчества и отдыха под городом Иваново, пользовался большой популярностью у музыкантов.

В один из прекрасных солнечных дней в композиторский дом пришла делегация из расположенного недалеко писательского дома с предложением сыграть товарищеский матч по шахматам на 6 досках. Предложение с благодарностью было принято и через несколько дней наша команда отправилась в гости, правда, не в очень хорошем настроении. А причина была вот в чём: хозяева поля, предлагая сыграть матч на 6 досках в 2 круга (одна партия белыми, другая – чёрными), предупредили, что на первой доске у них играет журналист (его фамилия была Смирнов, а имя и отчество я забыл), который в своё время, будучи в командировке в Париже, сыграл в чемпионате города по шахматам и занял 1-ое место. Поэтому наша команда может выставить на первой доске самого слабого игрока, так как всё равно результат на первой доске предрешён. Посовещавшись, наша команда решила поставить меня на первую доску. Естественно, кому из взрослых хочется идти на заведомых два поражения, а молодой – он может быть проявит свою амбициозность. Я не помню, кто играл на 2-5-й досках, но на 6-ой доске играл отец. И вот – сенсация: юноша выигрывает первую партию у чемпиона Парижа. Правда, вторую партию я проиграл. Отец, как всегда, ответственно подошёл к порученному делу и выиграл обе партии. Матч мы выиграли, а я напоследок выиграл затем у чемпиона Парижа третью партию, которую мы сыграли после матча.

К сожалению, матча-реванша не состоялось.
ЛЕТНИЙ ОТДЫХ

Отец ушёл от нас с мамой, когда мне не было и 5 лет. Но он по-прежнему очень любил меня и всегда старался брать меня с собой в различные свои поездки. Так до Великой Отечественной войны отец взял меня в Киев, когда писал музыку к кинофильму «Аэроград» на студии Довженко (1936 год), во время войны – в поездку с концертной бригадой к танкистам (см. «Поездка к танкистам»), после войны – в основном, на летний отдых, поскольку зимой я не мог уехать из-за учёбы.

В этих поездках я познакомился с большим количеством музыкантов, и, в первую очередь, с такими известными композиторами как Р.М. Глиэр, Н.Я. Мясковский, С.С. Прокофьев, Д.Д. Шостакович и А.И. Хачатурян.

Николай Яковлевич Мясковский был педагогом отца в Московской консерватории по классу композиции (а А.Б. Гольденвейзер – по классу фортепиано) и они как-то сразу подружились. Но перейти грань «учитель – ученик» отец до конца не смог: всю жизнь он обращался к Мясковскому «Николай Яковлевич», но на «ты».

В этих незабываемых поездках мы несколько раз были во Всесоюзном Доме творчества и отдыха композиторов под городом Иваново, в Московском аналогичном Доме в Рузе, в Петербургском Комарово (в ту пору – Келломяки). Ездили мы также в Кисловодск, Сочи, катались на пароходе по Чёрному морю.

Этот отдых был наполнен шахматами, волейболом и, конечно же, интересными беседами. Отец очень много знал, интересно рассказывал и легко с любым собеседником находил привлекательные для того темы для разговора.

Эти летние поездки закончились после 1950 года, когда во второй семье отца его жена – Лариса Павловна – родила дочку Машу. Вскоре у отца появилась подмосковная дача и наш с ним летний романтический отдых завершился.
СЛЁЗЫ (ПЕТУХИ)

Отец был большим оптимистом. Он заражал своей энергией собеседников, был чрезвычайно инициативен, обладал хорошим чувством юмора. А его эрудиция и способность быть интересным рассказчиком практически всегда делали его притягательным центром в любой компании. Я почти никогда не видел его грустным, подавленным. И лишь однажды я видел слёзы в его глазах.

Было это в Красной Пахре – подмосковной даче, где отец отдыхал летом с женой Ларисой Павловной и дочкой Машей. В один из моих приездов я увидел на журнальном столике журнал «Юность» и стал его перелистывать. Никогда я особо не увлекался стихами и, увидев на очередной странице небольшое стихотворение, я уже хотел перевернуть страницу, но меня поразило название стихотворения. И я подумал: «Что можно сочинить в стихотворении с таким названием?» Прочтя стихи, я вдруг почувствовал какое-то невероятное волнение. Я взял журнал и побежал на второй этаж, где работал отец. «Папа, прочти, пожалуйста». Он взял журнал, мгновенно прочёл и посмотрел на меня. Я никогда не забуду впечатления от этого взгляда. В нём была грусть, удивление, растерянность, жалость и восхищение. А на глаза накатывали слёзы. «Я напишу музыку», – как-то отрешённо и медленно сказал отец…

Вскоре я уехал и мы с отцом долго не виделись. То ли ему было некогда, то ли он забыл, но музыка к этому стихотворению так и не была написана. Я больше не видел этого журнала, не запомнил фамилию автора, но это стихотворение, прочитанное всего лишь один или два раза и так подействовавшее на отца, врезалось в память. Вот оно:

ПЕТУХИ

В мягком кресле, у окна в углу,

А потом на детской рубашонке

Стала вышивать, не торопясь,

Глупого смешного петушонка –

Русскую затейливую вязь.
Вдруг зашевелился гребешок –

Ожил тонконогий петушок.

Ожило, что на сердце укрыто:

Зазвенели конские копыта,

Дым пополз и в нём погас кумач,

Кто-то говорил потом «Не плачь!»

Парню сердце есаул прошил.

Есаул, с кокардой на папахе,

Матерясь, кляня большевиков,

Окровавил парню на рубахе

Вышитых тобою петухов.

Видит внук: застыла нить в руках:

«Бабушка, ты вышила бы цаплю,

Все мои рубахи в петухах».

Бывают дни, когда природа нокаутирует человечество, нанося ему страшный ущерб в виде уймы сломанных рук и ног, многочисленных автомобильных аварий и других не менее трагичных ударов. Это гололёд. Люди не могут нормально ходить на улице, они семенят, еле-еле передвигая ногами и балансируя руками, как канатоходцы в цирке, или держась друг за друга.

В один из таких дней отец шёл на работу в своё музыкальное училище. Выйдя из метро «Арбатская» и благополучно преодолев Арбатскую площадь, он оказался в начале Мерзляковского переулка. Ему оставалось пройти до работы почти весь переулок и он уже радовался успешному завершению нелёгкого пути. Дорога была почти прямая и ничего не предвещало каких-то неожиданностей.

Отец спокойно по-утиному семенил по дороге, народу было мало. Вдруг он обратил внимание на двух старушек, которые, судорожно держась друг за друга, с невероятными трудностями передвигались далеко перед ним в ту же сторону. Отец подумал: «Несчастные, что же заставляет их быть на улице в такой гололёд?»

И вдруг одна из старушек, сделав неловкое движение, потеряла равновесие и упала. Вторая старушка, естественно, тоже оказалась на земле. Они беспомощно забарахтались, пытаясь подняться, но это было очень трудно сделать.

Отец был хорошо воспитан, а с женщинами всегда был чрезвычайно галантен. Он не мог без сострадания смотреть на случившееся и, забыв закон физики об инерции, кинулся вперёд, чтобы помочь несчастным старушкам. Но, когда разогнавшись как следует (и почему-то удержавшись на ногах), он подлетел к старушкам, они кое-как поднялись и, схватившись друг за друга, уже собирались продолжить свой нелёгкий путь. И в этот момент отец, который уже не мог остановиться, сшиб старушек и они снова безнадёжно забарахтались, но уже с криками «Хулиган!» Откуда им было догадаться, что намерения у отца были самые благородные.

После окончания Московской государственной консерватории мой будущий отец некоторое время работал в музыкальном училище при консерватории и там познакомился с моей будущей мамой – Эдвардой Иосифовной Блюман (1911-1981). Она немного училась играть на арфе, хотя музыкантом не стала. Всю жизнь она преподавала английский язык в Министерстве внешней торговли, закончив институт иностранных языков. Кроме того, она была переводчиком художественной литературы с английского языка. Самый её известный перевод – «Вино из одуванчиков» Р. Бредбери, а всего у неё было более 30 переводов книг и рассказов.

Когда я родился, вопроса какое мне дать имя не возникало. Дело в том, что в эти годы отец был очень дружен (и эта дружба длилась затем всю жизнь) с Юрием Евгеньевичем Шенгером, впоследствии видным экономистом. И случилось так, что они почти одновременно женились и когда готовились стать отцами – решили: если у Юрия Евгеньевича родится сын, то его назовут Дмитрием, а у отца – Юрием. Но задумка оправдалась лишь наполовину: у Юрия Евгеньевича родилась дочь и её назвали Катей.

К сожалению, брак моих родителей был недолговечен. Мне не было и 5 лет, как родители расстались. Через некоторое время оба образовали новые семьи и, что удивительно, с партнёрами, которых знали раньше. Мама вышла замуж за Николая Андреевича Дементьева. Мой отчим очень хорошо ко мне относился и мы дружно прожили с ним до самой его кончины в 1993 году… Отец женился на Ларисе Павловне Чегодаевой, которая родила ему дочку Машу.

Живя до женитьбы с мамой, а потом будучи семейным человеком, я всегда поддерживал с отцом и его второй семьёй постоянные тёплые отношения. Я бывал у них дома и на даче, а когда я учился, отец брал меня летом на отдых или в какие-нибудь поездки.

Моя бабушка – мамина мама – Рахиль Львовна Блюман (1887-1978) тоже была музыкально образованным человеком. Она окончила Петербургскую консерваторию и много лет (до выхода на пенсию) была директором музыкального училища при Московской консерватории.

Несмотря на такое музыкальное окружение, я не стал музыкантом, хотя немного занимался музыкой до войны, а в 1942 году даже выступал в детском концерте перед работниками совхоза Баженово (недалеко от Свердловска – ныне Екатеринбурга), куда мы были эвакуированы. Это, я даже помню, была небольшая – строчки на 2 или на 3 – пьеса П.И. Чайковского.

Музыкальные гены отца оказались настолько сильными, что почти все его потомки, так или иначе, проявили себя в музыке (хоть и не профессионально). А двое – даже получили музыкальное образование: моя дочь – Надя – закончила музыкально-педагогический факультет Московского Педагогического института, а внучка – Саша – с отличием кончила музыкальную школу им. И.О. Дунаевского. Профессионалом же стал лишь племянник отца – Вася Щербаков.

Кстати, почти такая же история произошла и с маминой подругой. Ещё в юности, будучи студенткой, мама познакомилась и затем подружилась с Элеонорой Гальпериной, впоследствии очень известной переводчицей художественной литературы с французского и английского языков, работавшей под литературным псевдонимом Норы Галь («Граф Монте-Кристо»). И вот, когда у Нормы (так мы её всегда называли) родилась дочь, то в честь моей мамы она назвала её Эдда. За всю свою жизнь я нигде не встречал больше ни Эдвард, ни Эдд.