Ю. Ю. Булычев история русской культуры материалы лекционного курса Третий раздел

Материалы лекционного курса

Посттрадиционный период развития русской культуры

Культурно-историческую специфику минувшего столетия довольно сложно свести к каким-либо однозначным понятиям. Конечно, ХХ век явился периодом интернационального распространения атеизма и примитивной массовой культуры, эпохой мировых войн, тотального государственного насилия, революционного разрушения традиционных мировоззренческих форм и социальных институтов (церкви, монархии, христианской нравственности и гуманности). Воплощением духа ХХ столетия, по-видимому, можно считать тоталитаризм, который в буржуазной и социалистической разновидностях представляет собой форму материалистической потребительской цивилизации, базирующейся на идеологическом манипулировании общественным сознанием.

Вместе с тем наш век ознаменовался “реакционными“ вспышками религиозного фундаментализма, оккультного мистицизма и национализма в широких социальных слоях, стал временем углубления традиционного христианского самосознания в культурной элите европейских и российского обществ, эпохой беспримерно динамичного философского, художественного и особенно научно-технического, творчества, выведшего человечество на уровень планетарного, космического бытия.

Проницательные мыслители еще в XIX веке предвещали парадоксы нынешнего столетия, характерные для него хитросплетения рационалистического нигилизма и вероисповедного фанатизма, консерватизма и революционности. Так, например, французский ученый, философ, социальный психолог Густав Лебон пророчествовал об эпохе масс, которая, с одной стороны, окажется революционной и разрушительной для многих высоких идей в культуре, а с другой – реанимирует самые архаические верования и традиции, ибо дух толпы иррационален и религиозен. Толпа органически нуждается в религии, писал Лебон, так как все политические и социальные идеи усваиваются ею лишь в том случае, если они облечены в религиозную форму, не допускающую оспаривания. Поэтому всякие доктрины, будь то атеизм или концепция всеобщей подачи голосов, в сознании массы легко превращаются в своего рода вероисповедные догматы и порождают настоящий культ, заимствующий вековой опыт традиционных религий. “Толпа именно и является самой стойкой хранительницей традиционных идей, и всего упорнее противится их изменениям…Я уже указывал на этот консервативный дух толпы и говорил, что самые бурные возмущения ведут лишь к перемене слов“ ¹. Традиционные особенности самосознания, учреждений и национального характера всякого народа имеют такие глубокие корни в его этнических особенностях и веках протекшей истории, резонно считал мыслитель, что даже радикальные социальные революции не в силах изменить этих оснований и переделать народ. ”Народ не сам выбирает для себя учреждения, точно так же как и не сам выбирает для себя цвет глаз и волос… Не во власти народа изменять эти учреждения на самом деле; он может только, посредством насильственных революций, менять название учреждений, но сущность их не изменится” ².

В особенно сложных и остро парадоксальных формах связь традиции и новаторства, консерватизма и революционности проявляется культурной историей России. Обстоятельства этого вполне понятны, так как в отличие от Западной Европы становление отечественной цивилизации изначально, исключительно глубоко и органически связано с Православием, представляющим собой наиболее традиционное и консервативное христианское исповедание. Высокая автономность геополитического существования нашей страны, крестьянский характер социально-исторического бытия огромного большинства ее населения обусловливали существенный традиционализм российского культурно-исторического типа. Россия и в ХХ век вошла как православно-монархическая, крестьянская держава, имевшая широкий, влиятельный патриархально-традиционный уклад.

Наряду с этим, начиная с петровских реформ, верхи русского общества, правящий класс имперского государства подвергались интенсивной европеизации и образовали сравнительно узкий, но активный слой европеизированной общественности. Выделившаяся из этого слоя либерал-радикальная интеллигенция стремилась оказать революционное влияние на народ и осуществить коренную перестройку общества, в свете разного рода западных идеологий. Взаимодействие активизма радикально атрадиционной интеллигенции и пассивной силы традиционной народной массы приобрело в России ХХ века исключительно сложные и драматические черты, глубоко отразившись на развитии русской культуры, обусловив стихийное смешение консервативных и революционных элементов в этом развитии, традиционалистскую эволюцию последних и новационную трансформацию первых.

Культурная история России и многих других стран в ХХ веке свидетельствует, что инерция традиционных стереотипов сознания и социальной жизни настолько велика, что неподвластна самым радикальным социальным потрясениям, своеобразно усиливается революциями и часто продолжает действовать вне связи с традиционными духовными ценностями. В данном случае мы имеем дело с “превращенными формами традиционной культуры“, которыми существенным образом определяется развитие русской культуры в пореволюционный период. В целом этот период мы полагаем точным классифицировать не как нетрадиционный или атрадиционный, что решительно не соответствует его культурно-историческому содержанию и типологии, а как посттрадиционный, понимая его как полосу отечественной культурной истории, вышедшую из-под власти собственно традиционных духовных и социальных установлений, но остающуюся в поле влияния изначальной традиции и в русле превращенных форм традиционной культуры.

Следует заметить, что значительную роль в качестве фактора усложнения и противоречивости культурной истории нашей страны сыграла имперская многонациональность дореволюционной России и СССР, а также их геополитический статус мировых держав, определивший постоянное, порой решающее участие России-СССР в мировых военных конфликтах и всех процессах международной идейной и политической борьбы.

Вполне понятно, что в пределах обозрения истории русской культуры с древних времен мы не можем претендовать на фактологически подробную реконструкцию культурного развития русского общества в ХХ веке и не ставим перед собой подобной задачи. Основной задачей нашего курса является не фактографическое описание культурных событий, но выявление и рассмотрение основных, “судьбоносных“ явлений в русской культуре с точки зрения диалектики традиционности и новаторства, крайне важной, как мы постарались показать выше, для понимания культурно-исторической динамики России. Потому проблема национально-духовных оснований культурной деятельности, их транслирования в исторической жизни общества, их отражение и трансформация в формах литературы, искусства, философии, социально-практической деятельности народа определяет ключевую проблематику курса.

Эти разъяснения, надеемся, помогут лучше понять последовательность изложения и характер анализа истории русской культуры в эпоху революционных потрясений, социалистического развития России, и обретут большую очевидность в контексте конкретного исторического материала.

Глава первая. КУЛЬТУРНОЕ САМОСОЗНАНИЕ И КУЛЬТУРНАЯ ЖИЗНЬ РУССКОГО В ПЕРИОД ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ И РЕВОЛЮЦИОННЫХ ПРЕОБРАЗОВАНИЙ

1. 
   Общее состояние России перед первой мировой войной
   

Впечатляющие успехи наша страна делала в области народного образования, науки, техники, искусства. По количеству женщин в высших учебных заведениях она тогда занимала первое место в Европе. С 1908 г. было введено обязательное бесплатное начальное обучение. Стремительно развивались естественные, технические и гуманитарные исследования. Выдающиеся писатели, музыканты, художники России предвосхищали новые пути мировой культуры и оказывали порой определяющее влияние на культурную жизнь Западной Европы.

Самобытный, величественный лик Императорской России в последний раз обнаружили всенародные торжества по случаю 300-летия Дома Романовых. В феврале, в годовщину призвания Михаила Федоровича на царство, празднование проходило в Петербурге. Петербургское дворянство дало в Зимнем дворце великолепный бал, где присутствовала семья монарха, которая до этого времени весьма уединенно жила в Царском Селе. Со времени Японской войны приемов во дворце не было. В военный период царь считал их неуместными, а после войны приемы не возобновляли. Государь и государыня не были любителями светских развлечений, а потому высшее общество плохо знало и недолюбливало царскую чету. В дни же торжеств оно получило возможность ближе познакомиться с царской семьей, и было покорено скромной личностью государя, особенно же одухотворенными, очаровательными, непосредственными царевнами. Некоторые участники столичного празднования даже заключали в своих мемуарах после революции, что если бы семейство императора чаще выезжало в общество и теснее общалось с народом, то оно снискало бы повсеместную любовь подданных, и сделало невозможным свержение монархии, ибо представляло собой замечательное явление духа, такта, человечности, внешней привлекательности и внутренней красоты. Судя по дошедшим до нас фотографиям царской семьи, в справедливости этих слов трудно сомневаться.

В течение праздничной недели был дан парадный спектакль в Мариинском театре. Государь с семьей сидел в большой средней ложе, партер был занят министрами, военными и гражданскими чинами, в боковых ложах находились их жены. Золотое шитье мундиров и сверкающие драгоценности дам, наконец, сам богатый интерьер огромного театра, обрамляющий собрание изысканной публики, поражали воображение иностранных гостей богатством и величием Императорской России.

Николай Второй не ограничился праздником в столице. С наступлением весны он предпринял поездку по местам Суздальской и Московской Руси, где была вотчина бояр Романовых. Государь со своей семьей поехал через Москву во Владимир и в Нижний Новгород, а оттуда на пароходе в Кострому и Ярославль. Оба берега Волги были заполнены толпами крестьян, десятки тысяч которых приветствовали своего царя. Особой сердечностью отличался прием в Костроме 19 и 20 мая, когда все население города, Великие князья, духовенство и министры собрались приветствовать государя на родине Романовых.

Но, наряду с проявлением народной преданности, на государя произвели сильное впечатление картины бедности и запустения деревенской жизни Средней России, которые он мог видеть во время своей поездки. Противоречия быстро развивающейся страны порождали массу социальных контрастов и конфликтов. Капиталистический тип экономики способствовал развитию эгоистической психологии и грубых стяжательских интересов в новых хозяйственных классах, разорению патриархальных, не способных к безжалостной круговой борьбе слоев населения. Духовный облик молодой буржуазной России некоторыми наблюдателями уподоблялся грубому нахрапистому животному, совершенно чуждому каких-либо определенных нравственных устоев. Ни мечтавшая о социальной справедливости левая интеллигенция, ни интеллигенция правая - славянофильская, ни воспитанный Православием народ не могли смириться с повсеместным торжеством бездушной и безбожной буржуазии, презирающей все древнее, благородное, утонченное, стремящейся все измерять денежным капиталом и сиюминутной практической пользой. Поэтому, несмотря на материальный прогресс, в различных слоях общества распространяется тоска, уныние, чувство бессмысленности жизни, в которой нет места для высоких и духовно великих целей.

Эту тоску русской души по высшим, соборным смыслам выражали публицисты практически всех направлений. В частности, Л.А. Тихомиров писал в январе 1914-го: “В современных настроениях заметна самая тревожная вялость. Может быть, мы живем спокойно. Но это - спокойствие безжизненности. Мы не только не видим порывов к чему-нибудь великому, идеальному, всенародно-охватывающему, но даже сама вера в реальность чего-либо подобного, как будто, исчезла” ¹ .

Нет никакого сомнения, что вялость национальной воли и духовное разложение общества перед мировой войной являлись симптомами отсутствия правды в русской жизни и чувства неправедности того пути, по которому пошло социально-экономическое развитие России. А при отсутствии в русской жизни духа правды и влияния истинных ценностей нравственно слабые звенья общества легко поддавались низким порокам, эгоистическим страстям, проникаясь ненавистью к старинным государственным принципам чести, верности и служения. Бесчестность, своекорыстность и себялюбие глубоко поражали ранее весьма благородный высший слой русского общества, проникали в сердца царских министров, иерархов Церкви, даже Великих князей, делая их неспособными верой и правдой служить Государю, крепить авторитет и силу православной монархии.

Итак, стремительное экономическое и культурное развитие страны при духовно-нравственном упадке в различных слоях общества является, на наш взгляд, самым поразительным историческим фактом предвоенной жизни России.
§ 2. Мировая война и крах традиционной России

Начало мировой войны вызвало патриотический подъем в русском обществе. Даже либеральная интеллигенция приветствовала оборонительные действия России в ответ на германскую агрессию, поскольку Россия вступила в войну в союзе с “передовыми” Англией и Францией против “реакционных” Германии и Австрии. В ранее подверженном унынию общественном сознании появилась общенациональная цель. По словам В.В.Розанова, русское общество ощутило прилив молодости, реальность общего дела, готовность к самопожертвованию и героизму. В столице огромная толпа, узнавшая об объявлении войны, собралась 20 июля у Зимнего дворца. Когда Государь вышел на балкон, люди с пением народного гимна опустились на колени. Затем большие патриотические манифестации прошли по многим городам.

Разумеется, различными направлениями общественной мысли задачи Великой войны понимались по-разному. Крайне левые круги колебались между мнением Г.В.Плеханова, проповедовавшего прогрессивность борьбы против германского милитаризма, и мнением В.И.Ленина, считавшего желательным поражение царской России и развязывание в ней гражданской войны. Буржуазная печать пропагандировала национально-государственный эгоизм и грядущие выгоды победы, сопряженные с завоеванием Россией Константинополя и проливов. ( 12 марта 1915 г. Англия, а 10 апреля Франция официально обязались передать России Константинополь, западное и восточное побережье Босфора и ряд других турецких территорий, позволявших превратить Черное море во внутреннее море Российской империи).

Но более глубокую точку зрения на участие России в мировой войне высказали православные мыслители. Хотя вопрос о будущем статусе Константинополя и Константинопольского патриарха даже среди православных деятелей носил дискуссионный характер, все истинно православные люди были убеждены, что исполнение Россией религиозно-исторической миссии освобождения храма Святой Софии требовало от русских высокого православного самосознания, а не языческого национализма. Между тем уровень уяснения не только религиозных задач Великой войны, но и вообще религиозно-мистического момента военного противоборства был крайне низок не только в обществе, в среде военачальников, но даже и у некоторых высокопоставленных священнослужителей. Первоначальный патриотический подъем не имел глубокой духовной основы. Он оказался крайне поверхностным. Под влиянием неизбежных почти во всякой серьезной войне временных неуспехов, патриотизм стал остывать, сменяясь жалобами на “усталость” общества и традиционными для интеллигенции нападками на власть, якобы виноватую в затягивании войны и даже в государственной измене!

Высокая вероятность краха традиционной России в процессе ведения тяжелой войны была очевидна многим внимательным наблюдателям еще до начала военного периода. Ведь вполне понятно, что участие России в мировой войне при ослаблении русского православного духа, при острых внутренних противоречиях и застарелой оппозиционности высших слоев общества резко повышало неустойчивость политического положения страны. Тем более, что ввязавшись в военное противоборство с Германией и Австрией Россия не ужесточила внутренний режим. Не была ни распущена Государственная Дума, ни введена жесткая цензура печати, ни продумана и обеспечена повышенная защита столицы и индустриальных центров на случай беспорядков. Наоборот, чем трудней шли дела на фронте, тем более уступок оппозиции делал Государь - смягчая цензуру, созывая Думу, меняя министров ей в угоду, то есть, всячески стремясь заручиться поддержкой внутреннего врага в борьбе с врагом внешним. По справедливым словам С.С.Ольденбурга, уступки не столько успокаивали, сколько создавали желание дальше оттеснять царя от власти и порождали убеждение, что под флагом войны можно добиться тех реформ, в которых царь отказывал в мирное время.

Сложившиеся внутриполитические условия ставили царский режим в прямую зависимость от положения на фронте. Успешное ведение войны продлевало существование режима. Всякий же военный неуспех императорской армии резко повышал шансы оппозиции, которая к 1916 году даже не особенно и скрывала, что планирует совершить государственный переворот при первом удобном случае. В конечном счете неудивительно, почему бытовое возмущение части женского населения столицы нехваткой вовремя не подвезенного продовольствия, легко переросло в забастовку рабочих (23 февраля 1917 г.), затем в бунт рабочих и солдат (25-27 февраля), не желающих отправки на фронт, было поддержано Государственной Думой и привело к отречению царя от престола (2 марта 1917). В рамках очерченного выше идейно-психологического состояния руководящего класса и широкого слоя интеллигенции переворот против законной Верховной власти мог быть вызван и менее значительной случайностью но, раз начавшись, оказывался неотвратим.

Вынужденное отречение Государя, блокированного заговорщиками в царском поезде на станции Дно, обнаружило насколько слабыми и недостаточными оказались новые “демократические авторитеты”. По близким к истине словам И.А.Ильина, вместе с отречением как бы утратилась грамота русской национальной власти; великое средоточие авторитета, державшее и ведшее страну веками – угасло. Государственная власть как бы разбилась на тысячи пылинок, разлетевшихся по стране. “Вокруг опустевшего святилища государственной власти началась больная суетня... Первыми самозванцами были временное правительство и совет рабочих депутатов; Россия закипела “автономными республиками” - чуть ли не по числу губернских и уездных городов. Началось междоусобие между самозванцами, разрешившееся переворотом октября.

С тех пор болезнь честолюбия, подготовившая революцию, живет и не изживается в душах русских людей” ¹ .