Искусство перевода
Перевод – это не прикладное искусство, а оригинальное. Как сказал Леонид Мартынов, «надо сначала все перемешать, а затем выдать за свое». Опять за точность цитирования не ручаюсь, но смысл не искажаю.
Есть такое мнение, что переводчик вроде как и не совсем поэт. Переводчика знают мало, а поэта все. Но есть исключения из правил. Все любители литературы знают переводы Бернса, сделанные Маршаком. Я не знаю аварского языка, но благодаря переводам Козловского знаком с прекрасным поэтом Расулом Гамзатовым.
Мне обидно, что казахская литература, казахская проза, казахская поэзия так до сих пор для русского читателя в полной мере и не прозвучали...
Раньше в Союзе писателей работала целая коллегия по переводам – сейчас ничего этого нет, хотя с началом века, я думаю, эта потребность назрела. У меня вообще ощущение, что пора открывать литературный институт в Казахстане и журнал типа «Дружба народов» – тогда многовекторность заработает. Не обязательно сразу институт – можно, как это в Америке делается, какой-то летний университет литературы, который потом мог бы перерасти в литинститут, много денег на это не надо. Нужно общение, чтобы русский поэт общался с казахским поэтом, подстрочник здесь поможет – он бы перевел на казахский язык, тот бы на русский – вот идеал сотворчества.
Вот метафора Абубакира Кайранова – «Мы с детства доверяли свои мечты и помыслы месяцу, луне, и все наши несбывшиеся мечты воплотил месяц над нашим надгробьем». Такой глубокий образ, выдерживающий сравнение с лучшими образцами мировой поэзии. Вот такие зерна надо находить – они понятны любому читателю.
Анекдот в тему
Светлову долгое время задерживали гонорар за переводы молдавских поэтов на русский язык.
– Если вы и дальше будете тянуть эту канитель, – сказал он издателям, – я переведу все обратно на молдавский.
* * *
Настоящий умелец и по песку проводит корабль.
Казахская пословица
* * *
Блок сказал о Пушкине: «Пушкин – веселое имя», а Пушкин: «Поэзия, прости Господи, должна быть глуповата». Но за веселостью Пушкина скрыт гигантский, титанический труд.
* * *
Даже в творчестве урбанистических писателей, ищущих свой идеал в городском конфликте, появится что-то, идущее от Джоконды. Я не думаю, что нас ждет ренессанс футуризма, воспевающего красоту гоночных автомобилей. Об этом можно судить хотя бы по тому, какой болью во всем мире отозвалась гибель принцессы Дианы, настоящего символа всего того, что сближает людей. А ведь одной из причин гибели принцессы как раз и стал суперсовременный автомобиль. И, по-моему, это очень многим раскрыло глаза на то, что бессмертное творчество и неживой дизайн – все-таки разные вещи.
* * *
…В трудную минуту каждый из нас берет с полки нужную книгу и ищет ответы на свои вопросы. И ему становится легче. Литературовед должен помочь читателю это сделать. Об этом говорил и Вениамин Каверин: «Литературная критика должна быть весела и легка».
поэт и читателЬ
Читатель: Я представляю себе два хрустальных шара – мир Поэта и мир Читателя. Возможно, они просто проплывут мимо друг друга или соприкоснутся по касательной в одной-единственной точке, а может – и это счастье – один мир войдет в другой. Какой он для Вас – идеальный читатель? Он должен иметь общую с Вами «группу крови» или это не имеет значения?
Поэт: Начнем с того, что поэт – сам читатель. Бывает, правда, и анекдотическая ситуация, когда писатель говорит: «Я не читатель. Я – писатель». Но если серьезно, самая высшая награда для поэта, когда его узнают по его стихам, здороваются на улице. Давным-давно одной девушке дали в нагрузку к другим книгам, которые она купила, сборник начинающего поэта. Это был мой сборник. С тех пор прошло много лет, и я надеюсь, что она стала моим читателем.
Но массового поклонения какому-нибудь поэту, как это было раньше, сегодня нет. Есть просто знатоки и любители поэзии.
Поэтому, какой мой читатель, я не знаю, но знаю одно, что он есть и в Казахстане, и в России, и в ближнем и дальнем зарубежье.
Читатель: Насколько Ваш лирический герой это Вы сами? Например, строки о встрече в Москве с японской девушкой – это вымысел или факт Вашей биографии?
Поэт: Как говорят, лирический герой – это фиговый листок на месте вполне приличном. Он прикрывает автора. Я по горо-скопу – Весы, а значит, человек равновесия. У меня получается пятьдесят на пятьдесят, наверное. А знать детали читателю, может, и ни к чему. Помните, как Анна Ахматова писала о том, из какого сора порой растут стихи? Что касается молодой японки... может, лет через сто, если, конечно, мои стихи переживут этот срок, какой-нибудь критик и узнает, кому посвящено это стихотворение.
Читатель: В ваше творчество стремительно и мощно поэмой «Послесловие» ворвалась тема Великой Отечественной войны.
Поэт: Да. Как-то в Союз писателей пришло письмо от дочери защитника Сталинграда Арыстана Ахметова. Оно меня потрясло. Это документ особой человеческой боли и памяти. Она просила найти место захоронения отца, зверски казненного фашистами.
Письмо не давало успокоиться, я пошел в библиотеку, нашел литературу, собирал материал. А потом вся эта работа материализовалась в поэму.
Простите за почерк, что так неровен,
Где мой отец, где мой отец похоронен?
Бойцы и соратники, однополчане,
Одной вы шинелью укрывались ночами,
Одну самокрутку по кругу курили,
Где вы отца похоронили?..
Читатель: А мне очень нравится жизнеутверждающая концовка поэмы.
Свободное владение русским поэтическим словом здесь сочетается с удачной стилизацией под перевод с казахского.
Эй, Джангалы мои, Джангалы,
В степь вернулись не все орлы.
Стал конем жеребенок мой.
И, быть может, в июньский зной
К водопою ведет табун
Он под звуки веселых струн.
Степь раздольная – края нет,
В доме дочери вспыхнул свет.
Будет имя мое в ней жить,
Доброй памятью ей служить.
Буду облаком и звездой,
Прочитаю я в час ночной
Надпись, что на краю скалы:
«Арыстан я, Ахмет-улы,
Джангалы мои, Джангалы,
Станет взрослою дочь моя,
Станет щедростью степь моя,
Станет житницей Казахстан,
Это я говорю – Арыстан!»
Читатель: Вы любите встречи с читателями?
Поэт: Как и любой поэт, люблю, конечно. Читатель дает понять, что ты пишешь не в пустоту, что твои стихи кому-то нужны. А еще больше я люблю неожиданные встречи – в поезде, в степи, в дальнем ауле, в нью-йоркском небоскребе. И самые интересные из них – в чужой стране, в чужом городе с алматинцами, казахстанцами.
Читатель: И вот тогда, наверное, появляются такие строки:
Ладонь твоя раскроется,
Ты не считай столбы –
В одной долине
Сходятся
Зигзаги гор,
Зигзаги гор
И – линия судьбы.
Давай
Друг друга вспомним
По линии
Ладони…
Как Вы относитесь к критике?
Поэт: Конечно, меня критиковали, но и защищали. Александр Лазаревич Жовтис, мир его праху, поддержал мой второй сборник «Отражения». Он написал в «Простор» статью «Всмотреться и задуматься». Критика всегда бывает обидна в первый момент, но надо разобраться, в чем критик прав, и идти дальше, чтобы не было наоборот, когда и критик не прав, и ты остановился на достигнутом.
Читатель: Карнеги хорошо сказал на эту тему: «Делайте все, что в ваших силах. А затем раскройте свой старый зонтик, чтобы он защитил вас от дождя критики. И тогда холодные брызги не попадут вам за воротник».
Поэт: Под зонтом удобно ходить одному или вдвоем. Лучше – поэту и читателю. Роль критика – третьего под зонтом. Втроем под зонтиком не ходят. Так же, как и в любви, – третий лишний…
Читатель: Чувствуете ли вы духовное родство с каким-то поэтом прошлого или ныне живущим?
Поэт: В детстве я представлял себя американским поэтом Лонгфелло, который написал «Песнь о Гайавате», в основу ее положен фольклор североамериканских индейцев. Когда переводил «Кыз Жибек», воображал себя жырши, безвестным сказителем, сидящим у костра. По состоянию души – Гарсия Лоркой, разумеется, без последнего дня его жизни, который воспел зеленый цвет ночи. Может, и в прежних жизнях я был кем-то из них. Хотелось бы в это верить, ведь в нашей жизни столько загадок: пришли неизвестно откуда, уйдем неизвестно куда…
Впрочем, поэт всегда может мысленно превратиться в тот персонаж, который ему близок…
Читатель: Например, во влюбленного из племени саков:
Когда солнце начнет скрываться за гору,
когда лягут от елей на длину копья тени
и, как черные перья, падут на тропу,
тогда приходи к дереву,
там
стол выщерблен молнией.
Я ждать тебя буду,
Моя белая горлинка.
Поэт: Возможно.
Читатель: Это стихотворение написано белым стихом. Рифма помогает или мешает?
Поэт: Конечно, помогает. В рифме скрыта какая-то тайна. К слову «дорога» напрашивается «тревога». Человек собрался в дорогу, и, понятно, испытывает тревожное состояние. Здесь есть даже какая-то аура. «Издалёка – да легкой», – это уже моя рифма, я ее придумал в стихотворении о чабане. Она имеет как бы обратное значение тревоге. «Любовь – кровь» банально, но верно. В рифме порою спрятан ключ к раскрытию образа. Существуют слова, которые рождены друг для друга. А как поэт интерпретирует их, зависит от его мастерства.
Читатель: Как становятся поэтами?
Поэт: Этого я не знаю, и никто не знает. На фронтоне мавзолея Айша Биби есть фраза: «Осень. Тучи. Жизнь прекрасна». Кажется, обычные слова, а какая в них скрыта глубина, и сколько поэзии!
Читатель: Очень многие в юности пишут стихи...
Поэт: Пусть пишут, творчество – это всегда прекрасно. Только не надо эти стихи сразу нести в печать. Пусть они станут лирическим дневником. Публикация нужна, когда человек уже достаточно профессионален.
Любой человек появляется на свет неповторимым. Каждый – неизведанная Вселенная. То, что он может сказать в стихах, никто другой сказать не сможет, при условии, конечно, что он талантлив.
Читатель: Почему участь поэтов так трагична? И не только в России, в Казахстане, во всем мире? Пушкин, Лермонтов, Есенин, Маяковский, Цветаева…
Поэт: В прошлом году я издал семь книг казахских поэтов и ужаснулся. Махамбету отсекли голову, Ахмета Байтурсынова расстреляли. Аймаутова расстреляли. Торайгыров умер в 23 года. Магжан расстрелян в 1938 году. У двоих только нормальная судьба. Не буду говорить их фамилии, чтобы не сглазить. Пусть живут во имя творчества.
Если вспомнить зарубежных поэтов, то моего любимого Гарсиа Лорку расстреляли в 1936 году. Хотя настоящий поэт даже из своей смерти извлекает поэзию. Франсуа Вийон прославился тем, что в канун своей казни написал эпитафию: «Я – Франсуа, чему не рад, увы, ждет смерть злодея, и сколько весит этот зад, узнает завтра шея».
Читатель: Талант поэта – от Бога. Читаешь стихотворение и думаешь, как просто. И я так могу. Создается иллюзия, что писать стихи учиться не надо. Если у тебя талант, голос с неба все подскажет.
Поэт: Согласен, поэт – это в первую очередь призвание, но с элементами профессии. Да, поэту быть талантливым необходимо, но не достаточно. Может, это и не совсем скромно, но разрешите процитировать себя:
Нести – строка к строке – на встречные года
Из залежей веков руды богатой сколы.
Напоминая нам былого ореолы,
Мерцают зерна на изломах – как слюда.
Читатель: Уже есть электронная музыка, которую не каждый профессионал распознает, есть программа, которая в состоянии определить, каким поэтом или писателем написано то или иное произведение. Возможно, компьютер сможет и «писать» стихи?
Поэт: Можно заложить в программу несколько букв «С», «Н» и так далее, но фразу «Снег нас сблизил с небом» компьютер не выдаст никогда. Может, конечно, случайно получиться нечто гениальное, но по теории вероятностей эта возможность невероятно мала. Компьютер, на мой взгляд, со временем сможет научиться делать только хороший подстрочник, но образное, духовное начало всегда будет вдыхать в стихотворение поэт.
«Поэт обязан относиться к читателю с доверием и уважением», – говорил Михаил Светлов. В другой раз он сказал: «Литература – это когда читатель столь же талантлив, как и писатель».
ПРОШЛОЕ – ДАЛЕКОЕ И БЛИЗКОЕ
Времена не выбирают
Я родился в 1951 году. В середине века. По гороскопу я – Весы, а значит, родился правильно – прошедшие полвека столетия уравновешиваются будущим полувеком.
Прошло шесть лет, как окончилась Великая Отечественная война. Уже сброшена атомная бомба на Хиросиму, СССР уже имеет свою атомную бомбу, но только через пять лет полетит в космос первый советский спутник, а через десять лет – Юрий Гагарин. Еще жив Сталин, политзаключенные находятся в лагерях и ссылках, но уже витает дух желанной свободы… Плач по Сталину еще впереди, но в воздухе уже скапливаются какие-то флюиды, которые предвосхищают новое желанное будущее.
«Времена не выбирают, В них живут и умирают», – сказал поэт.
Кто-то выбрал для меня именно это время, и мне суждено жить именно в нем.
* * *
Все люди – дети своего времени.
Казахская пословица
Родословная
Издал фамильную книгу, в которой проследил нашу родовую ветвь от самого Чингисхана. Это не тщеславие, богатая родо-словная не дает мне никаких преимуществ. Это скорее способ убедиться в закономерности своего присутствия в нашем мире. Думаю, Пушкин имел в виду именно это, когда сказал, что «гордиться славою своих предков не только можно, но и должно».
Работая с архивами, я обнаружил любопытные документы, связанные с моим предком Султанбетом, братом Абылая. Это и письмо Екатерине Великой с благодарностью за скорое возвращение сына в родную степь после выполнения посланниче-ской миссии хана Абылая и его исследования, доказывающие принадлежность некоторых спорных земель на границе с Китаем Казахстану.
Будь моя воля, я вообще бы ввел обучение истории не по учебникам, а по архивам. Архивы доносят до нас дыхание ушедших времен, помогают установить справедливый порядок явлений сегодняшнего дня, потому что все новое имеет под собой историческую основу. Недаром и Пушкин, и Толстой с благоговением относились к архивам.
Мне очень нравится в этом отношении булгаковский «Ханский огонь», герой которого, кстати, близкий мне по происхождению, не может допустить, чтобы его родовое гнездо стало объектом для зубоскальства совершенно чуждых ему людей. Для меня это произведение лишний раз подтверждает истину, что ощущать целостность мира можно лишь тогда, когда ты сознаешь неслучайность своего присутствия в нем.
Прав был Энгельс, называя историю величайшей поэтессой! Память о предках – это как трава, пробивающаяся сквозь асфальт.
Я родом из юрты, где дед совершает молитву,
Коленями встав на молитвенный выцветший коврик.
Я слушаю деда – и кошмы луною облиты,
И старый сундук разноцветным железом окован.
Я слушаю деда, но голос его, что надтреснут,
Гортанней, когда он домбру своей песнею тронет.
Я слушаю деда, асык зажимая в ладони…
* * *
«Когда спросят нас, что мы делаем, мы ответим: мы вспоминаем. Да, мы память человечества, поэтому мы в конце концов непременно победим!»
Р. Брэдбери
Чокан
Однажды, когда я учился в третьем или четвертом классе, в кабинете отца раскрыл книгу в светло-фиолетовом переплете и увидел фотографию человека в мундире с эполетами. Он чем-то напоминал мне моего дядю. На титульном листе было выти-снено: «Чокан Валиханов».
– Это кто? – спросил я отца.
– Твой родственник, – спокойно ответил отец, углубленный в свои бумаги.
– Мой родственник?! – удивился я. – А кто он?
– Великий ученый и потомок Чингисхана. Султан и штаб-ротмистр царской армии.
– Салтан, – поправил я отца, вспомнив сказку Пушкина.
– Нет, султан. Кстати, ты тоже султан, – улыбнулся отец.
Такие детские впечатления предопределяют судьбу. Для поэтически одаренного человека это практически вердикт, приговоренность к воссозданию мифологии семьи, рода.
Отец
«Устаз» – «Учитель» – фамильная книга, посвященная памяти моего отца, педагога и организатора народного образования Мусахана Канапьянова. Отец мой был сыном репрессированного, воспитывался в детском доме. Представитель одной из ветвей чингизидов, он был директором школы в том самом Сырымбете, где жил когда-то Чокан. Работал заведующим облоно.
Он ушел из жизни в 44 года, когда мне было всего десять лет. Но говорят же, если живы знавшие твоего отца, ты не сирота. И это так. Мне всегда помогали его многочисленные ученики. Возможно, потому, что когда-то он им помогал встать на ноги.
Оставшись в первую волну репрессий без родителей, он понимал чужое горе как свое собственное.
Как-то меня отыскал известный в республике педагог, отсидевший все сталинские сроки, Эдмунд Акопович Тер-Погосян. Еще студентом Харьковского авиационного института, он и его товарищи создали Союз ортодоксальных ленинцев и за это жестоко поплатились.
Эдмунд Акопович рассказал, что когда его привезли на поселение в Казахстан, в г. Кокчетав, отец, не посмотрев ни на что, устроил его учителем рисования и черчения в одну из городских школ. С легкой руки отца Э. Тер-Погосян стал учителем, нашел свое жизненное призвание.
Отца действительно любили, у него было много учеников.
Однажды в Москве, где я учился, к зданию Литинститута, что на Тверском бульваре, подъехала черная «Волга». У заведующей учебной частью Нины Аверьяновны были страшные глаза. Она почти шепотом промолвила мне: – Тебя вызывают в ЦК КПСС... А через десять минут в своем кабинете на Старой площади меня обнимал ученик отца, поэт Какимбек Салыков.
Он работал инспектором орг. отдела ЦК, а до этого был горным инженером, затем секретарем Жезказганского обкома партии и всю жизнь, начиная со школьной скамьи, писал стихи. И при нашей встрече с гордостью прочел стихи, посвященные своему любимому учителю...
Когда вернулся, у всех встречавших в глазах был немой вопрос: – Чем это провинился молодой поэт, если его вызывают на самый верх, в ЦК КПСС?
Я уклончиво изрек: – Сказали, твори, поэт Бахытжан.
* * *
Мой дед умер в тюрьме, отец в 37-м году писал дневники, на что осмеливался далеко не каждый, а матушка, низкий ей поклон, эти дневники сохранила. Когда она дала мне дневники отца, я понял, что нужно издать книгу моего отца.
* * *
Пока живы знавшие отца, жива и память о нем.
Казахская пословица
Детство
В нашей семье было было шестеро детей: три сестры, три брата. Нас воспитывали отец с мамой, и еще у нас в доме жила няня – русская женщина Евдокия Михайловна. Я родился четвертым в семье – сейчас таких семей почти нет, и у меня с детства было чувство сестры старшей, чувство младшей сестренки, чувство старшего брата и чувство брата младшего. Меня баловали, обычно старшая дочь – помощница в семье, старший сын – помощник, а остальные уже так – дети…
В детстве самое наибольшее впечатление на меня производил героический казахский эпос. Сейчас я понимаю, что тогда это была единственная возможность понять культуру, которая была до тебя. История Козы Корпеш и Баян Сулу – почти двухтысячелетней давности. Фольклор – это такой сгусток мысли, фантазии. Он создавался не одним поколением, а на протяжении веков дополнялся и обогащался.
Я очень признателен своей нянечке Евдокии Михайловне Исаковой, которая рассказывала мне русские сказки. Она была неграмотна, но когда я, мальчишка, за десять минут до ухода в школу начинал искать учебник, она находила его каким-то чутьем и наитием. Очень хотела, чтобы я был грамотным.
Я рос типично городским, «асфальтным» мальчиком, но с трепетом вспоминаю каникулы, которые проводил у родственников в аулах. Помню, как мы там ждали кинопередвижку. У меня до сих пор сохранилось ощущение о Прекрасном под бездонным звездным небом...
В нашем доме, как и во многих других, была «Книга о вкусной и здоровой пище», изданная в 1953 году издательством «Пищепромиздат» в Москве. Открывалась она цитатой из Сталина: «Характерная особенность нашей революции состоит в том, что она дала народу не только свободу, но и материальные блага, возможность зажиточной культурной жизни».
Долгие годы люди питались только этой книгой. Но как изумительно она была издана!
Мальчик и река
У каждого человека в двенадцать-тринадцать лет есть чувство неуверенности в дальнейшей жизни. Это мушель1, первое обновление крови. Важно побороть в себе эту неуверенность. Я поборол, переплыв Иртыш. Сначала стоял на берегу, совсем один, и одна только мысль: смогу – не смогу. О том, что мог запросто утонуть, и не думал. Размышлял только о том, как выйду на тот берег без своей одежды. Но что летом одежда?… Майка, штаны, рубашка и все. Босиком ходили. Обмотал вокруг головы свой скарб в виде чалмы и… поплыл. Было страшно, особенно когда на середине реки мимо меня пронеслась «Ракета» на подводных крыльях…
Зато какое блаженство я испытал, когда сначала кончиками пальцев, а затем и всей ступней коснулся песка, дна долго-жданного берега. Это была моя первая в жизни победа.
У американцев есть понятие «selfmade man» – «человек, сделавший себя сам». В этот день нечто подобное испытал и я.
Самое дорогое и ценное приобретение, вынесенное из детства, – та атмосфера, которая была в нашем доме. Приветствовались занятия спортом. Любили шахматы. Когда жили в Кокчетаве в начале пятидесятых, то наша семья была одной из немногих, в которых было пианино. Некоторые люди, из тех, кто был тогда на поселении, приходили к нам домой и играли…
Младший братишка Ерулан уже во втором классе играл в духовом оркестре на трубе. Сестры потом окончили музыкальную школу, одна сестренка – консерваторию.
Погружаешь пальцы
В ящик светлой музыки.
Черно-белых клавишей
Возгласы слышны.
Все,
Что было случаем,
Освещает музыка:
Вспомнились мне
Улица,
Встреча у сосны…
Это – оттуда, из детства...
Зеленая музыка ночи
Мальчик стоял под окнами и слушал, как играла девочка на скрипке.
Музыка сливалась с пением арыка, шелестом листвы, дыханьем мальчика.
Он стоял в тени, прислонившись к карагачу, и старый карагач, чувствуя сердце мальчика, тихо стучал ветками в окно:
– Еще… пожалуйста, еще…
Они выросли. Разъехались. И только карагач все стучит и стучит в темное молчаливое окно. Подойдите и прислушайтесь к шуму листвы. Слышите?.. Это звучит зеленая музыка ночи.
Бокс и книги
Я занимался боксом. В старших классах был чемпионом республики среди юношей, потом призером среди молодежи. Но самое главное то, что, к сожалению, сейчас потеряно во многих семьях, – это чтение. У отца была большая библиотека. На каждой книге стоял его экслибрис «Из домашней библиотеки Канапьянова Мусахана». Прочтение этого книжного пространства, которое я впитал в себя в детстве, до сих пор мне очень помогает ориентироваться в жизни. Сейчас больше в моде телеобщение, телепространство. Здесь не требуется большой работы мозга. А книги развивают мозговую мускулатуру, которая приводит к своим, самостоятельным решениям в той или иной ситуации.
В Павлодаре мы жили в местечке, которое называлось Казачий край. И по сей день часть этого края сохранилась как декорация той эпохи Павлодара.
Этот город тогда был маленькой столицей ссыльных, и я на катке увидел родную сестру Марины Цветаевой – Анастасию – в суконном черном платье, длинном, еще из прежней жизни. Правда, о том, что это была сестра Цветаевой, я узнал только недавно…
Потом мы переехали в Алма-Ату. Меня потрясли горы. У Олжаса Сулейменова есть выражение «Предчувствие гор». Самое главное – это уметь поднять взгляд от земли и увидеть горы. И вроде бы большего труда это не составляет, но что за этим стоит, знает только сам человек.
* * *
После окончания металлургического факультета Казахского политехнического института я год проработал инженером-исследователем в Институте металлургии, в лаборатории легирующих металлов президента Академии наук Казахстана академика Аскара Кунаева. Опубликовал, разумеется, в соавторстве одну–две научных статьи. Мог бы быстро и кандидатскую защитить, но душа не лежала...
Достарыңызбен бөлісу: |