Заметки, эссе, диалоги

«Кофе-брейк» – так именуется в программе или в протоколе этот пятнадцатиминутный перерыв.

Не раз замечал, что, быть может, самое главное, самое существенное, чему посвящено твое выступление, остается за рамками подготовленного доклада, как говорится, за регламентом. И эти мысли и суждения, как бы оставленные на десерт, имеют свое рождение и свое продолжение в результате обмена мнений именно во время перерыва, именно во время кофе-брейка.

Так незаметно, невзначай создавалась эта книга.

В гуле говорящих и рассуждающих весьма трудно найти только тебе характерную ноту. И, возможно, еще трудней быть внимательным слушателем, чтобы оставить на потом свои суждения и свои мысли, чтобы выйти на очередной перерыв для нашего общения уже со своей книгой.

В литературном мире есть подобного рода книги. Это, разумеется, «Книга слов» Абая, «Песок и пена» Джебрана Халиль Джебрана, «Платеро и я» Хуана Рамона Хименеса, а из более поздних современников «Ни дня без строчки» Юрия Олеши, «Камешки на ладони» или «Осенние листья» Владимира Солоухина.

Абай писал: «Наконец решил: бумага и чернила станут отныне моим утешением, буду записывать свои мысли. Если кто найдет в них нужное для себя слово, пусть перепишет или запомнит. Окажутся не нужными мои слова людям – останутся при мне.

И нет у меня теперь иных забот».

Отчасти вторит этому и Владимир Солоухин, сравнивая свои мысли и свои слова с камешками на ладони. «Если из всей этой высыпанной перед читателем на стол груды камешков он отберет для себя хотя бы пяток, и то ладно. Я ведь и собирал их только для того, чтобы показать людям, в надежде, что некоторые из них могут показаться забавными».

«Многие тысячи лет тому назад человек был творением, блуждавшим в поисках своего «Я», пока море и ветер не дали ему дар речи», – изрек в Париже ливанец Джебран Халиль Джебран.

Вещество поэзии всегда присутствует в вещах подобного рода. И у Пабло Неруды, и у Ивана Тургенева, и даже у далекого по времени аль Фараби, в его знаменитых трактатах.

Но, может быть, не стоит так долго находиться в тени великих мира сего, и не лучше ли перейти на очередную чашечку кофе, когда шутки и юмор сменяют ту или иную фразу о вечном.

Если вернуться к нашему кофе-брейку, то по моим наблюдениям самый молчаливый и самый деятельный человек во время перерыва – это бармен. За короткий временной отрезок он успевает обслужить всех, не оставив без внимания никого из присутствующих.

Вот и сейчас, как бы продолжая очередные кулуарные дебаты, я со своими друзьями-читателями спешу к стойке.

Итак, вам с молоком, со сливками, по-восточному, а может быть, черный?..

О ЛИТЕРАТУРЕ
Некоторое время назад казалось, что позиции поэзии ослабли, что вера в ее очистительную силу погасла и читатели разорванного на куски культурного пространства больше никогда не ра-скроют стихотворных сборников. К счастью, печальные пророчества, касающиеся поэзии, никогда не сбываются. И нынче, как воздух, людям нужна исповедальность, энергия яркой, вдохновенной строки. И точно так же необходимо живое общение, когда на прямые вопросы читателей поэты отвечают искренне и дружески откровенно. Оставаясь наедине с поэтической книгой, читатель как бы воспаряет над прозой жизни, ему открываются удивительные тайники души поэта, которые начинают принадлежать и читателю.
* * *

У людей появился интерес к поэзии. Мне звонят каждый день. Просят издать поэтические сборники. На пороге нового тысячелетия, как мне кажется, поэзия в разных странах издается малыми тиражами. Она стала камерной, салонной, как и должно быть. Сейчас идет борьба за читателя. Наш читатель вырос, ему не нужно уже ничего навязывать: это читай, этого не читай – он сам выбирает.

Необходимы свежие, в какой-то степени необычные подходы в противовес интернет-паутине.

Например, в лондонском метро стихами оклеивают стены станций.

Пользуясь языком общества, творя на его языке, особенно творя хорошо, поэт как бы делает шаг в сторону общества.

И хотя у поэта нет такого долга перед обществом – писать, у общества на самом-то деле есть долг – его читать, ибо поэзия есть по существу лингвистическая неизбежность. И если поэт совершает шаг в сторону общества, то и общество должно сделать шаг в его сторону».
* * *

«Перо, пишущее для денег, смело уподоблю шарманке в руках скитающегося странника».

По-моему, у Михаила Лермонтова есть такая фраза: «Я чист, как детская слеза».

В этой детской слезе, как в зеркале, отражается все наше миросознание. Эта слеза несет в себе горечь наших проблем. Чистота ее говорит о том, что человек достоин лучшей участи на этой земле. Нет рецептов, какой будет поэзия. Мы больше можем говорить о веке ушедшем. Все зависит от человека, потому что никто не решит за нас проблемы в будущем. Надо надеяться только на свои силы.
О серьезной литературе
Язык поэзии – это главный показатель развития культуры, и поэтому бесспорно то, что, когда обедняется язык поэзии, приходит в упадок и культура. В какой-то степени упадок настоящей, некоммерческой культуры можно объяснить спецификой нашей эпохи – эпохи «промышленного производства» духовной пищи и создания прозы, поэзии и даже музыки при помощи компьютеров. Разумеется, не существует точных приборов для измерения степени упадка культуры, да и самому понятию культуры не так-то просто дать определение, оно толкуется очень по-разному; однако один из решающих показателей – спрос на серьезную литературу, ее конкурентоспособность в условиях современного рынка. Любая серьезная литература, то есть та, в которой поднимаются фундаментальные общечеловеческие проблемы, неконкурентоспособна и по всем законам книготоргового дела должна была бы исчезнуть с книжных прилавков. Но за счет других видов литературы: детективов, «бульварных романов» – поддерживаются и скромные тиражи серьезной литературы, а также небольшие поэтические сборники.
* * *

Что обидно? Если в Америке открывают компьютерную лавку, то рядом обязательно открывают книжный магазин. А у нас наоборот – книжный магазин закрывают и открывают компьютерную лавку, хотя сейчас, замечаю, у нас все больше открывается книжных магазинов. Возрождаются библиотеки – правительство многое для этого делает. И вот здесь нам, горожанам, необходимо помочь сельчанам и аульчанам. Когда-то, в 70-е годы, многие казахские писатели помогали комплектовать сельские библиотеки книгами, потому что сами были выходцами из аулов. Нам, родившимся в городе, надо возрождать эту традицию.

Когда у нас в издательстве выходит какая-то новинка, мы всегда книг пять-десять отдаем в библиотеки, какое-то число книг оставляем, чтобы на встречах с читателями авторы могли подарить свои книги.
* * *

Алмазный клинок на войне – товарищ, доброе слово и на войне, и на пиру – товарищ.

Литература не должна развиваться по принципу: писатель пописывает, читатель почитывает. Автор не должен идти на поводу у публики и писать то, что ей угодно. Но с другой стороны, он не должен и яро навязывать ей свое мнение, свою точку зрения.

Вспомним известный афоризм Олжаса Сулейменова: «Без глубины прошлого, высоты будущего нет настоящего». Только имея такие векторы нашей памяти, нашего пребывания в этом мире, мы можем нести зерно нашего бытия, нашего настоящего.

П. Брюкнер еще в конце прошлого века утверждал, что «мы полагаемся на «негативную мудрость», мы больше не видим прямой связи между литературой и историей, поскольку знаем, что ни один народ, класс или партия не могут считаться единственным носителем смысла истории. Мы не верим больше в миф о прогрессе в искусстве, не верим в необходимость полного разрыва с традициями и в эксперименты и поиски, ибо они сплошь и рядом заканчиваются серостью или очередным вариантом терроризма».

Но как же быть с новым поколением людей творчества – у них возникает устойчивое предчувствие катастрофы, которая, по их мнению, изменит нынешнее существование людей. Какие сюрпризы еще преподнесет нам история XXI века, когда слово «будущее» ассоциируется с ближайшим месяцем, с ближайшим годом? Такое чувство не может, конечно, не оказывать своего влияния на литературный процесс.

Сегодня всевозможные авангардистские «измы», которые вдохновляли скульпторов, художников, писателей, сочинителей популярной музыки, теперь окончательно сошли со сцены. И мы имеем дело с двумя видами отчуждения: с отчуждением писателей друг от друга и литературы – от других видов искусства.

Но давайте вспомним Сартра, который когда-то выдвинул тезис об ангажированности писателя. Жан-Поль Сартр всегда утверждал, что для него литература – высшая реальность, которая стоит над всем остальным и благодаря которой человек «ежесекундно освобождается от истории». В наши дни, когда литература, наконец, полностью деидеологизирована и ее роль, казалось бы, стала куда скромнее, наиважнейшую миссию играет личность писателя или поэта, его собственное «я», его отношение к различным сторонам нарастающей глобализации и конфликтов, порожденных ею. И как актуально сегодня звучит знаменитая фраза того же Сартра: «Здесь, в этой комнате, я взвалил себе на плечи век и сказал: я за него отвечаю. Сегодня и всегда». Давайте пристально взглянем из окон наших писательских кабинетов: какой век встает над нашими горами? Какой читатель идет вслед за ним?
* * *

Нет четкого определения – современная это литература или несовременная. Скорее всего, она современна, когда затрагивает какие-то болевые точки общества. Известно, во всей мировой литературе существует от силы десять–двадцать сюжетов. Суть – в их интерпретации.

Уплотненное время сказывается на величине произведений, роман исчезает, на смену ему приходит повесть. Последнее время казахстанский роман был историческим – самосознание шло из глубины веков. Вспомним Ауэзова, Есенберлина, Нурпеисова, Симашко, Жунусова, Кекильбаева, Магауина. Эпопея Мухтара Ауэзова «Путь Абая» – это вообще, по утверждению Каныша Сатпаева, энциклопедия жизни казахов.

Что современная литература может противопоставить засилью массовой культуры?

На мой взгляд, надо просто писать, писать и в стол, и на стол, сливаться посредством образов с белым листом бумаги или с голубым экраном монитора.

Художник творит для современности. А уж с вечностью – как получится.

Поэзия – вечный спутник людей на дороге к горным высотам. Хорошие стихи, а иным, плохим, просто нечего делать в нашем сознании, в нашем повседневном духовном обиходе, всегда сработаны из звездного вещества. Они призывают к познанию самого себя, к тому, чтобы строить человечество нового мира. Стихи возвышают тебя над обыденностью, и тогда одноцветная контурная карта будней светится ярчайшими подлинными красками действительности.

Поэзия для меня – не только написание поэтических строк, это – состояние души.

Человек ведет переписку со всем земным шаром, а через печать сносится даже с отдаленным потомством.

Если поэту живется хорошо, сразу можно ставить крест на его творчестве. Еще Гете говорил: «Трещина мира проходит через сердце поэта». За точность не ручаюсь, но смысл в том, что отсюда, через страдания сердца, и новые стихи, и новое видение.

Нет поэтов, включая Пушкина, у которых стихи состояли бы только из вещества поэзии. Но чем больше в стихах поэта этого самого вещества, тем он талантливее. Читатели, как правило, у каждого поэта запоминают только несколько стихотворений. Только узкий специалист – литературовед – помнит все стихи какого-либо поэта.

Но это уже хорошо, если в душу читателя запало несколько стихотворений, даже строчек поэта, по которым его ни с кем не спутаешь. Ярослава Смелякова мы узнаем по фразе «Кремлевские ели», Андрея Вознесенского – по метафорам. «И из псов, как из зажигалок, светят тихие языки». Эта метафора обошла весь мир.
* * *

Образ книги претерпел множественные изменения в сознании людей со времен первой Библии, напечатанной на станке Гутенберга. Но суть образа остается неизменной. И ничто не сможет ее изменить, пока существует в мире триединство: писатель-издатель-читатель.

Катет и гипотенуза – это образы! Каждая математическая формула хороша лаконизмом, но она еще больше выиграет, если в ней будет присутствовать поэзия. Взять ту же неевклидову геометрию Лобачевского. В ней бездна фантазии. Чтобы ее обнаружить, надо быть поэтом.

У меня несколько парадоксальное мнение: поэт не обязательно должен писать стихи, но мыслить образами – это одна из основных ипостасей поэтического состояния.

Что касается поэтического состояния, то известно, что оно присуще человеку не только творческой профессии. Оно может возникнуть и в инженере, и в агрономе, и в водителе.

Весь фольклор уже запечатлен в книгах. Наше поколение все фольклорные произведения уже черпало из этих книг. Однако предыдущее поколение могло слушать самих сказителей. Недаром еще Пушкин восклицал: «Что за прелесть эти сказки!» Хорошо, что весь фольклор собран, значит, уже не пропадет. Плохо, что мы уже не будем свидетелями самого рождения творчества.

С годами для себя определил: вещество поэзии – образ, сотканный из воздуха. Хорошо об этом сказано у Петра Вегина: баранкой, крендельком владеет чинуша, а нулем от кренделя владеем мы.

В полете есть энергия старта, взлета и сама траектория. Ключ для твоего стихотворения иногда лежит в какой-то строчке прекрасного поэта, она запала тебе в душу, проникла в подсознание и потом невольно оттуда выплыла. Это один путь в поэзии, и он имеет право на существование.

Драматург Алексей Арбузов писал: «Художнику необходимо страстно потреблять искусство».

Олжас сказал: «Прежде чем написать свою книгу, надо постигнуть пространство тысячи книг, написанных до тебя». Только тогда может родиться твое собственное пространство поэзии.

Хотя как тогда объяснить случаи, когда стихи начинают писать дети, у которых нет никакого жизненного опыта и которым еще только предстоит познакомиться с мировой литературой? Из истории известно, что некоторые математики, написавшие самые гениальные работы, были малообразованными, ничего не знали о трудах своих предшественников. У них не было математического груза прошлого, поэтому они не пошли по проторенной дорожке, мыслили свежо и нестандартно.

Можно просидеть день-два над чистым листом бумаги бестолку, а потом это бесполезное сидение обернется двумя-тремя часами активной работы. Жизнь полна хороших неожиданно-стей. Где-то слышишь музыку, что-то попадает внутрь... Подпитка происходит непроизвольно. Не от заданности. Хотя иногда слушаю орган…

Но все это заглушается такой обыденностью, от которой хочется бежать.

По-моему, какая-то поклонница Чехова сказала: «Я бы запирала писателя в комнате, давала ящик пива и не выпускала, пока не будет написано его произведение». Но действенный ли это метод?

Драматург Алексей Арбузов считал, что это умение восхищаться. Мой друг, поэт и режиссер Эмиль Лотяну обладал этим умением восхищаться своими героями. И здесь в нем больше поэта, чем режиссера. Говорят, на съемочной площадке Никита Михалков плачет вместе со своим героем.

В юности мы более восторженны, чем в среднем, старшем возрасте. Весь секрет в том, чтобы сохранить это свойство молодости на всю жизнь. Наверное, это один из элементов высокого искусства, когда чужие стихи, чужое произведение воспринимаешь как собственные.
Уроки литературы
Читая Булгакова, можно при первом чтении обнаружить одно, при втором – другое, при третьем – третье, в этом и кроется секрет талантливого произведения. Есть книги, которые хочется перечитывать много раз. Но я, к сожалению, не могу с интересом читать произведения, которые мы «проходили» в школе, которые учителя раскладывали нам «по полочкам». На одной – положительные образы, на другой – отрицательные, на третьей – идея. Может быть, в моей жизни не было такого блестящего учителя, как Ильин из Санкт-Петербурга.

Я согласен с ним: в школе дети должны изучать не литературу как таковую, а литературу, которая помогала бы им жить, воспитывала их нравственно. Вот как он описывает один случай:

«Помню, пришла мама, нервная, плачет: «Дочка замучила, помогите.» – «Хорошо, хорошо, успокойтесь, сегодня же и помогу.» – «Но она после уроков в музыкальную школу идет» – «Ну зачем же после уроков? На уроке и помогу... Пойдемте, если хотите, я и вам окажу помощь.» – «Да нет, я отпросилась с работы.»

И вот учитель записал на доске тему: «Как протянуть руку своей маме?» (по «Вишневому саду»). Ребята переглянулись. Но учитель знал: пьеса должна заработать немедленно. Он встревожен: ребенок, который мучает родителей, гибнет нравственно.

…Конец третьего акта. Пустая сцена. В кресле сидит Ранев-ская, сжалась и плачет. Она прокутила свою жизнь. Но Аня... Она подбегает к матери, встает на колени: «Мама, ты плачешь? Милая, добрая, хорошая моя мама, моя прекрасная, я люблю тебя…»

Придет время, говорит учитель ученикам, и вы обязательно скажете кому-то: «Я тебя люблю». А вот кто из вас сказал это своей маме? Я ведь тоже не успел сказать. Все думал, что завтра, вот завтра, вот немного. И – не успел…»

И дал необычное задание: выбрать момент, подойти к маме и сказать только: «Мама, я тебя люблю». Вот и все.
Гений и злодейство
У Фазиля Искандера есть интересные размышления о том, что гений и злодейство не совместимы не только по Пушкину, но и потому, что у гения вся жизненная энергия уходит на творчество.

С ним можно согласиться. Для гения элементы зависти не значимы, хотя в нашем информационном пространстве нет определения гениальности. Может быть, самое гениальное – это чистый лист нашей души в младенчестве? Черный квадрат Малевича? Наскальный сюжет, когда наш далекий предок победил в себе «ужас тела» и запечатлел этот образ на камне?..

– Я бы так никогда не написал.

– Я тоже, – живо отозвался Моцарт, – и знаете почему? Ни вам, ни мне эти прелестные мелодии никогда не пришли бы в голову.
Женщины и поэзия
У Анны Ахматовой есть строчка: «Я научила женщин говорить... Но, боже, как их замолчать заставить!» Но если говорить серьезно, то женская поэзия прекрасна. И тут никакой снисходительности быть не может. Дай Бог многим поэтам быть наравне с Цветаевой или Ахматовой!

Юрий Кузнецов говорил о том, что женщина-поэт вяжет свои кружева, но ведь и кружева имеют право на существование.

Можно создать прекрасную антологию женской поэзии стран СНГ. Сильва Капутикян, Юлия Друнина, Римма Казакова, Фариза Унгарсынова. У Риммы Казаковой, кстати, есть прекрасное стихотворение, посвященное Олжасу: «Люблю тебя, товарищ мой Олжас…»