Заноза (Пер. Ирины Кудесовой) Действующие лица: Элизабет. Люсьен. Иван. Сцена Убогая гостиничная комната. По стенам всюду развешаны фотографии. На диване полулежит Элизабет. Она читает журнал
жүктеу/скачать 118.5 Kb.
|
| Франсуаза Саган
ЗАНОЗА (Пер. Ирины Кудесовой) Действующие лица: Элизабет. Люсьен. Иван. Сцена 1. Убогая гостиничная комната. По стенам всюду развешаны фотографии. На диване полулежит Элизабет. Она читает журнал «Cinemonde». Входит Люсьен, коридорный. В руках у него поднос. Элизабет. Поставьте сюда. Вы – новенький? Люсьен. Да, мадам, я новый коридорный. Элизабет. «Новый коридорный». Звучит прямо как реплика. Люсьен. Реплика? Элизабет. Да, как театральная реплика, и я знаю, о чем говорю, потому что это моя профессия. Люсьен. Ваша профессия? Элизабет. Да, моя профессия! Театр! Я работаю в театре, молодой человек! Я играю. Я театральная актриса. (Без перехода.) Почему вы не ставите поднос? Люсьен. Это моя мечта, мадам. Элизабет. Тем более. Поставьте его сюда. Люсьен. Простите, я хотел сказать, что театр – моя мечта. Элизабет. Мальчик мой, это же замечательно. Вы правы. Молодежь в вашем возрасте увлекается в основном кино, искусством второстепенным. Ну, ладно! Откуда вы взялись? Люсьен. Из Жери, департамент Канталя. Я приехал вчера вечером. С учебой у меня не клеилось, а работы в Жери никакой не осталось. Но, может, я вас утомляю… Элизабет. Нисколько! Актеры…вернее, некоторые из них… знаете… гораздо более человечны, чем, если судить о них по газетным сплетням. Вы много читаете подобной литературы? Люсьен. Ах, мадемуазель, вы знаете, в Жери, практически, не читают газет. Их пролистывают, сидя у парикмахера в ожидании бритья. Элизабет. Тогда вы точно обо мне еще ничего не слышали. Я Элизабет Мадран. Люсьен. Элизабет Мадран? Элизабет. Да. Видите эти фотографии? Это я. Я играла Полину, Беренику, Виолену, Даму с камелиями и столько других… Но здесь я добровольно веду жизнь затворницы. Я прихожу в себя, размышляю. О, эти обручи! О, эти покрывала! Как тяжелы они! Кто, в прилежанье злом, Собрал мне волосы, их завязал узлом… Расин, деточка!
Да не дрожите так, сядьте, ну же! Поговорим немного. Да, да, разумеется… У меня есть немного свободного времени… и у вас, конечно, тоже? Старый полковник в отпуске, и этот семейный пансион пустует. Люсьен. Простите, я, должно быть, покажусь вам невежей, но всю свою жизнь, вы знаете, я мечтал о театре. В Жери однажды заехала труппа, мне было двенадцать лет, и с тех пор… Элизабет. Что они играли? Люсьен. «Королева без покрывал». Я не знаю, кто написал это… Элизабет. Наверняка никто! Люсьен. Они очень хорошо играли. Элизабет. В полнее возможно… в конечном счете, все должны зарабатывать себе на жизнь. Что до меня, то я восхищаюсь этими комедиантами… Они – плебеи, мелкие ремесленники от искусства, но они прелестны!!! И мы, именно мы, должны ими восхищаться! Это наши братья. Люсьен. (Вежливо.) Я согласен с вами, мадам. Элизабет. И вы не спрашиваете себя, что делает Элизабет Мадран в этом более чем скромном семейном пансионе? Люсьен. Я не считаю, что он так уж скромен… Элизабет. Скромен, мой мальчик. Даже беден. Я всегда останавливаюсь в «Крийоне», на площади Согласия. Но здесь, знаете, я собираюсь с мыслями. Мне предложили великолепную роль к открытию сезона в «Амбассадоре». И героиня там страшно бедная. Я решила немного войти в роль, вот и все. Не правда ли, любопытно: Элизабет Мадран в «Глициниях»? Люсьен. Да… я думаю. Мне кажется, надо обладать большим мужеством, чтобы отказаться от роскоши, вот так, ради роли. Элизабет. У нас, в Великой Семье Лицедеев, это не называется мужеством, мой дорогой. Мы зовем это профессиональной совестью. Некоторые среди нас еще имеют ее. Слава Богу. Само собой, я имею в виду актеров, которые склонны брать чем-то другим, чем… скажем… внешними данными. Именно совесть делает актера достойным его имени, и ничто иное. И не умение проскочить в постель к автору! Я всегда играла свои роли на подмостках, а не на кушетках. Люсьен. Ах, да, я знаю… есть девушки, которые для того, чтобы их приняли… Элизабет. Да, слава Богу, даже поначалу я смогла избежать этого. А потом быстро пришел успех. Как солнце! Но сияние славы порой нестерпимо. Оно слепит глаза. Люсьен. Как чудесно вы говорите, мадам! Элизабет. Невозможно, сыграв Клоделя, Шекспира, Расина, не сохранить хоть каплю чувства прекрасного. Вы не передадите мне еще кусочек сахара? Он встает. Люсьен. (Доставая кусочек сахара). И надолго вы задержитесь в «Глициниях»? Элизабет. Насколько понадобится. Десять дней, два месяца. Подождут! Это не каприз… Однажды утром, я знаю, я проснусь Беатрисой… вот так, в один миг! А до этого момента я не стану играть. «Возможно, я безумна, но мне нравится мое безумие.» Виктор Гюго. В нашем ремесле надо быть упорным. Вы это поймете! Люсьен. Я пойму? Элизабет. Ну, конечно! Вы поймете! Вы же не собираетесь оставаться коридорным всю свою жизнь? Нет? Так вот, вам надо выйти в люди, дорогой мой. Люсьен. Но у меня только и есть, что свидетельство о неполном среднем образовании! Элизабет. Что с того? Это ведь всего лишь аттестат. Ну и что же? Будто бы у меня было это ваше «неполное среднее»! или вы думаете, что я прошла Сорбонну? Мастерство, милый мой, оно – в крови! Люсьен. Я мог присутствовать на одной из ваших репетиций? Элизабет. Более того. Вы сможете играть. Люсьен. Мне, играть? Элизабет. Почему бы и нет? Может, не Родриго… конечно. У вас недостает физических данных, но в наше время, у новых авторов, не обязательно быть на сцене Аполлоном, понимаете? Я сказала бы даже, напротив – худоба теперь в чести. И вообще, вы читаете хоть что-нибудь? Люсьен. У меня было не так много времени. Мне приходилось помогать отцу, он был шорником, потом… Элизабет. Но как же так, если вы хотите стать актером, вы должны читать! Ну-ка, возьмите с этажерки вон ту книгу: Мюссе… почитайте нынче вечером. Люсьен. Правда, можно? Клянусь, я ее не испорчу! Элизабет. Я надеюсь, что вы ее зачитаете до дыр. Мюссе и должны зачитывать до дыр пылкие молодые люди, чистые, как вы; ведь вы чисты, не так ли? Люсьен. Да. То есть… была жена ветеринара, там, в Жери, и все ребята… Элизабет. Но я не говорю о такой чистоте, при чем тут она… Я говорю о чистоте сердца. Люсьен. О, конечно! Элизабет. Прочитайте это нынешней ночью, деточка! Плачьте! Читайте! Страдайте! Предстаньте завтра предо мной с пылающим лицом, преображенным любовью к театру! Ты не знала тогда, что теряются силы, Когда крик твой летит иль сбегает слеза, Что бледнеет щека, угасают глаза, Та-та-та-та-та-та-та-та-а-та-та, Что любовью к страданью гневишь небеса! Мюссе – «Стансы к Малибран». От этого она и умерла.
Ах! Боже мой, я совсем позабыла. Это очень важно. Я остановилась здесь под вымышленным именем, вы понимаете, почему; эти фотографы так надоедливы. Не говорите обо мне никому. Могу я на вас рассчитывать? Люсьен. Клянусь вам. Дверь открывается. Входит Иван, красивый молодой человек, но немного «скользкий». Элизабет. Иван! Уже! Уже! Дорогой мой! (Поднимается, теряет равновесие, но удерживается.) Дорогой мой! (Остолбеневшему Люсьену.) Люсьен, может, мы поболтаем в другой раз? Вы не могли бы унести поднос, а? будьте любезны… Люсьен, ваш Мюссе! (Ивану.) Люсьен обожает театр! Люсьен. Да. Иван. Так дай ему автограф! Люсьен берет книгу и выходит. Это еще что? (Указывает на дверь.) Элизабет. Новый коридорный! Он очарователен! Без ума, совершенно без ума от театра! Он слышал обо мне, и, само собой разумеется… Иван (прерывая ее.) Элизабет? Элизабет. Да, дорогой? Иван. Это я. (В наступившей тишине.) Я встречался с врачом. Он посмотрел снимки. Элизабет (спокойно.) И что же? Иван. Он сказал, что сейчас класть тебя на реабилитацию нельзя. У тебя ущемление нерва… что-то вроде… в позвоночнике… и поэтому ты должна как можно больше лежать, хотя бы, еще некоторое время. Элизабет. Еще некоторое время… Иван, после того несчастного случая прошло уже два года. Я не могу больше. Иван. Надо. Элизабет. Два года! Ты знаешь, что это такое? Иван. Ты думаешь, я не знаю, что такое два года? Элизабет (жестко.) Очевидно, тебя это устраивает, а? Твоя старая любовница беспомощна, и она от тебя, наконец, отстала. Ты заходишь проведать ее на час за весь день, говоришь ей две-три глупости про позвоночник и сматываешься… Чего ты дожидаешься, чтобы меня бросить? (Пауза.) Как прошла репетиция? Иван. Хорошо! Конечно… если можно так сказать. Три часа репетиции, чтобы произнести положенную пару фраз… Элизабет (со злостью.) Тебе больше и не полагается! Иван. Ах, да! Неужели? У тебя-то самой когда было много больше фраз? Элизабет. Да я, я Федру играла! Иван. Перед дюжиной студентов, на фестивале в Со-ле-Бан! Элизабет (воодушевляясь.) Я играла в первой постановке Ануя. Иван. Всего три фразы. Элизабет (все более воодушевляясь.) Я хорошо их произнесла. Я, да я все играла! Иван. Элизабет, прекрати! Элизабет (жестко). Нет, я не прекращу! Я не прекращу никогда. Никогда, слышишь, никогда! Я играла и буду играть! Все! Иван (сдаваясь). Хорошо, хорошо, хорошо! Все так! Элизабет (зло). А вот ты – неудачник. Иван. Точно. Элизабет. И ты никогда не сделаешь ничего. Иван. Ничего! Элизабет. Ты сам-то как считаешь? Поклянись! Иван. Клянусь! Элизабет (угрожающе). А я, я буду еще играть, а? Иван. Да, да… Элизабет. Поклянись! Иван (малодушно). Головой клянусь! Элизабет. Очень хорошо. Пауза. Иван. На, выпей. Ты хорошо спала? Элизабет. Мне пришлось принять немного гарденала, но я хорошо спала. Расскажи мне о жизни, Иван. Мне порой здесь так тоскливо. Иван. О жизни!.. Что ж… Париж сейчас прекрасен, каштаны облетают на глазах и столько листьев на земле, что все пешеходы ступают бесшумно, словно воры. Элизабет. Жизнь… Я говорю о театре, Иван. Что сказала Малибре, когда у нее отняли роль? Знаешь, я думала об этом прошлой ночью; по закону они не имеют права, должна быть неделя срока! Как они ей это объявили? Иван (исступленно). Но театр… театр… только это тебя и интересует? Элизабет. Да. (Пауза). Это. И ты, дорогуша. Все то, чем я больше не могу обладать, вот так. Молчание. Иван. Ну вот, я думаю, что ей это сказал Ламбье. Он прервал репетицию и… Элизабет. Иван, у меня есть идея. Надо, чтобы ты мне помог. Умоляю тебя. Костюмы… Тебе это будет нетрудно, ты придумаешь что-нибудь. Иван. Какие костюмы? Элизабет. Послушай, Иван, ты ведь в хороших отношениях с костюмершей… с этой Соланж? Иван (недовольно). Да нет же, ну, я тебе как-то это сказал, потому что ты меня довела, но я … Элизабет. Да не о том речь! Ты мне доставишь такое удовольствие, если согласишься, Иван – к тому же я думаю о Люсьене, о чудесном подарке, что я ему преподнесу вместе с… тобой. Сцена 2. Элизабет, лежа на диване, гримируется и одновременно дает распоряжения Люсьену. Элизабет. Табуреточку – сюда… стол… туда… цветы – на маленький столик… занавеску (указывая на окно)… задерните ее… Театр, мой мальчик, это храм. Люсьен (хлопоча). Честное слово, я не знаю, как мне вас и благодарить… Элизабет. Цветы чуть-чуть правее… освещение… Набросьте это (газету или ткань) на абажур; свет будет приглушеннее. Я вам вчера уже сказала и сегодня повторяю: вы становитесь свидетелем исключительного события: я устраиваю эту репетицию лишь для того, чтобы вы могли составить себе представление о том, что же это такое. Я же сказала, цветы чуть-чуть левее! Люсьен. Вы мне сказали – правее. Элизабет. Я сказала – левее. Люсьен. Извините. Элизабет. А стол – подальше, он загораживает вид публике. Люсьен. Публике? Элизабет. А вы что, думаете, вы единственный зритель? Настоящая актриса всегда играет как перед переполненным залом. Но я стану играть и для вас, того, кого я совсем не знаю, для неприметного молодого человека на верхнем ярусе, который еле смог оплатить свое место. Это странно, но знаете, действительно, мы всегда играем именно для вас. Люсьен. Вы все еще не скажите, что хотите играть? Элизабет. Я скажу вам это в последнюю минуту. Как только Иван принесет костюмы, вы выйдете из комнаты и вернетесь после трех ударов… Люсьен. Простите? Элизабет. Когда вы услышите три удара… вы послали телеграмму с моим отказом в «Фокс»? Люсьен. Я ходил на почту сегодня утром. Они не обрадуются. Элизабет. А что вы хотите? Кино – это доллары в карманах. Театр – кровь в жилах. Я прекрасно понимаю, что нынче в моде именно деньги, но для меня они ничего не значат… Входит Иван, с мрачным видом, под мышкой у него сверток. (Тоном упрека – с улыбкой, но строго). А! Вот и ты! Ты опаздываешь, дорогой! Иван (вяло). Нам ведь не придется возвращать деньги зрителям, или как? Добрый день! (Рассеянно целует Элизабет). Люсьен. Добрый день, мсье! Иван (Люсьену). Как дела? Вы довольны? Кажется, этот… цирк вас развлекает? Люсьен (в порыве). Я мечтал об этом всю ночь! Иван. И то хорошо. Элизабет. Выйдете, Люсьен! Мы сейчас примемся доставать костюмы. Выше изумление должно быть полным. Я три раза постучу в стену. Люсьен выходит, сияя от счастья. Иван (распаковывая костюмы). И все это идиотство ради какого-то придурка! Элизабет. Иван, он не придурок, и это ему так нравится! Он с ума сходит от радости! Иван. И ты тоже, полагаю? Элизабет. Признаться, меня это забавляет! Иван. Ладно, ладно… (Разворачивает сверток с костюмами). Удалось найти только верх костюма… Вот текст. Элизабет (ногой отталкивая книгу обратно к Ивану). Текст? Шутишь? Я знаю его наизусть! Иван (невыразительно). Сожалею, но лично у меня не было времени его выучить. Хочешь, чтобы мы отложили генеральную? Элизабет (приказным тоном). Ты его будешь читать по книге! Переодевайся! Иван. Так ты, действительно считаешь, что и мне следует переодеться? Элизабет. Но как он тебе поверит, если ты будешь в своем обычном костюме. (Мягко). Право, дорогой, ты неблагоразумен. Иван. Это я неблагоразумен? Ну, ладно… превосходно! (Выхватывает мятый костюм из раскрытого свертка). Я переоденусь вон там, а? (Направляется в глубь сцены, затем резко останавливается. С холодной усмешкой). Я могу узнать, где будет находиться… публика? Элизабет (серьезно). Публика? (Указывая на стул). Он сядет сюда. Я кашляю два раза. А ты выходишь из душевой… Смотришь на меня… ждешь немного… потом устремляешься ко мне… становишься на колени… затем… Иван. Ты что уже всю мизансцену выстроила? Элизабет. Но ведь кто-то должен был это сделать, или нет? Иван. Ну да, конечно. (Выходит). Элизабет еще раз проверяет свой грим, поправляет на плечах шаль, улыбается. (За сценой). Брюки слишком коротки. Я надену только сюртук. Элизабет. Неважно. Шляпу в руку! Готов ты там? Иван. Да, я в душевой. Элизабет. Внимание! Поехали! (Стучит набалдашником трости в стену). После третьего удара входит Люсьен и направляется к стулу. Иван (за сценой). Ну так ты кашляешь? Элизабет. Минутку!! (Кашляет два раза). Иван входит с текстом роли в руке. Иван (неуверенно). «Это я, Маргарита… кающийся… и столь виновный, что не осмеливался переступить порог этой двери… Я стоял на улице, моля о пощаде и проливая слезы, скажи, что ты меня прощаешь!» Элизабет (декламирует). «Прощать тебя, друг мой? Лишь я одна была повинна. Но как я могла поступить иначе? Я желала тебе счастья, даже в ущерб себе, но отныне твой отец нас более не разлучит, не так ли?» (Сделав паузу, шепотом). На колени, Иван! Иван (на коленях, с текстом в руках, монотонно). «Я тебя больше не покину. Послушай, Маргарита, мы сейчас же уедем из этого дома. Моя сестра вышла замуж! Будущее принадлежит нам!» Люсьен. Э-э-э… Иван (Люсьену, раздраженно). Что-то не так? Вам не нравится? Люсьен (испуганно). О, нет, нет… это… Элизабет (блаженно). Чудесно, да? Люсьен. Да, да, прекрасно… Элизабет (очень мягко). Так в чем же дело, Люсьен, деточка? Люсьен. Я только не понимаю, почему мсье Иван может уехать пол предлогом, что его сестра вышла замуж. Иван (по-прежнему на коленях). Это еще что? Хорошенькое дело! А вы вообще-то слышали что-нибудь о «Даме с камелиями»? Люсьен. Да, да… Конечно, да! Иван. Ну?! Люсьен. Я о ней слышал, но никогда не читал. Элизабет (категорично). Он абсолютно прав, Иван! Как это ты хочешь, чтобы ему было интересно наше представление, когда он не знает интриги! (Любезно). Так вот, мальчик Люсьен: я – куртизанка девятнадцатого века… Иван (поднимаясь с колен). Иными словами, милый мой, дорогая шлюха… Элизабет. Зовут меня Маргарита Готье. Я была на содержании мужчин… Иван. По большей части кретинов! Элизабет (раздраженно). Иван, будьте любезны помолчать! (С раздражением, которое понемногу утихает). Я была на содержании у мужчин до того дня, пока не встретила (указывает на Ивана) Армана Дюваля, в которого безумно влюбилась; и я решила, что жить буду теперь только для него. Люсьен (живо заинтересовавшись). А он? (Указывает на Ивана). Как он отнесся к тому, что вы были на содержании у всех этих типов? Иван (развязно). Я? О! да я отнесся к этому очень даже хорошо… у меня, представьте себе, широкий взгляд на вещи… Элизабет (мягко). Для него это была любовь с первого взгляда… он простил… забыл… (Помолчав). И вот, мы жили счастливо до тех самых пор, пока отец Армана не пришел ко мне, чтобы просить меня отказаться от его сына… Его дочери – ангелу во плоти – предстояло связать жизнь с юношей из очень хорошей семьи. Люсьен. И что? Элизабет. И эта семья отказывалась от их брака из-за меня, ведь я имела ужасную репутацию. Люсьен. И вы пошли на это? Элизабет. Да, я принесла себя в жертву. Люсьен (Ивану, напористо). Я прошу меня извинить, но если жених вашей сестры был в нее влюблен, что бы ему такого сделалось от того, что вы связались с… (Указывает на Элизабет). Иван. Можете ли вы, черт побери, дослушать и оставить нас в покое?! Элизабет (перебивая его). Ладно тебе, Иван, успокойся! (Люсьену). В те времена существовала мораль, мой мальчик! Итак, я приношу себя в жертву. Я говорю Арману, что разлюбила его. Уезжаю и заболеваю туберкулезом. Люсьен. Туберкулезом? Элизабет (в свою очередь, начинает нервничать). Да, в то время любовные огорчения приводили к туберкулезу. Знаете, что, Люсьен, вы начинаете меня раздражать своими вопросами! (Тоном пылким и твердым). И вот, скоро я должна умереть! Отец Армана узнает об этом, сообщает своему сыну и объясняет, что я пожертвовала собой! Арман, обезумев от раскаяния, любви и тоски, бросается ко мне! Это была сцена, с которой мы начали. Люсьен (облегченно). Ах… как хорошо… теперь-то все уладится. Элизабет (взбесившись). Вовсе нет, я же скоро умру! Уже слишком поздно! Я умираю! (Лихорадочно). Да знаете ли вы, что такое для актрисы, достойной так называться, быть прерванной посреди сценического действия? А теперь вы хотите, чтобы я снова вошла в роль, так, с ходу! (Вновь принимает позу умирающей). Давайте, Арман! Иван (снова на коленях). Но сейчас не я. (С книгой в руке). Я тебе говорю: «Моя сестра вышла замуж, будущее принадлежит нам…», а ты перехватываешь: «Ах, говори со мной…» и так далее. Элизабет. Ах, да… (Прикрывает рукой глаза). «Ах, говори со мной, я чувствую, как душа моя возвращается при звуке твоего голоса, и силы мои прибывают от твоего дыхания… Сегодня утром я… Сегодня утром я…» Долгая пауза, Иван не шевелится. Я не могу вспомнить дальше… пусто… пусто, Люсьен. Да знаете ли вы, что для театра это смертельно!! Иван (с философским видом). Вы прервали ее, и вот… Люсьен (подавленно). Прошу прощения, мадам, я не знал… Хотите, я уйду? Иван. Только этого и не хватало! Зрителя можно выставить вон, но лишь в том случае, если он не единственный! Элизабет (открывая глаза, снова овладевая собой). Ничего… ничего… (Сосредоточивается). Дорогой, подскажи мне продолжение. Иван. Я жила любовью от нее и умираю. Элизабет (недоверчиво). Ты уверен, что ничего не выпускаешь? Иван (лжет). Нет, нет… ты кашляешь и говоришь: «Я жила любовью, от нее и умираю…» Элизабет. Странно… я думала, там больше текста… А что ты мне отвечаешь? Иван (читая). Я тебе отвечаю: «Ты будешь жить, так надо!» Элизабет. Ах, да… Минутку… (Снова сосредоточивается, затем кашляет). «Я жила любовью, от нее и умираю…» Иван. «Ты будешь жить, так надо!» Элизабет. «Сядь поближе, мой Арман, и слушай внимательно… Я только что ощутила такое яростное неприятие смерти… Теперь я раскаиваюсь. Она необходима, и я люблю ее, потому что она дождалась твоего прихода, чтобы только теперь поразить меня». (Стучит ладонью по дивану). Иван. «Не говори так, ты сводишь меня с ума!» Элизабет. «Сядь же сюда!» Иван. Нет, с меня довольно. Я, точно, свихнусь тут со всей вашей околесицей! Хватит! Кончено! (Срывает сюртук и бросает его). Просто строить из себя клоуна, ладно, куда ни шло, но строить клоуна ради этого придурка… который думает, что познает театр, и ради тебя, чтобы ты могла покривляться… но есть же какие-то границы! В конце концов, за кого ты меня принимаешь? За шута горохового, за психиатра, за сестру милосердия? Люсьен. А что этого всего нет в тексте? Иван. Нет, этого нет в тексте, идиот несчастный! Зато есть в жизни. Элизабет, у меня есть друзья нормальные, веселые, уравновешенные, которые ждут меня за этими стенами. Мне двадцать пять лет, я так больше не могу, слышишь, мне опротивело все это, так вот я ухожу, серьезно, я ухожу от тебя! Элизабет (сбитая с толку). Арман! Иван. Иван! Не Арман! Этим все сказано. Живи со своими жалкими мечтами, пожелтевшими фотографиями и головокружительной карьерой. Я так больше не могу. Не могу выносить все эти измышления и комедии. Я хочу смеяться, да, я хочу жить! Элизабет. Иван, не бросай меня!.. Иван!.. Он выходит, хлопнув дверью, она плачет. Люсьен. Ну что вы, мадам, не плачьте, он вернется! Это все из-за меня, я слишком много вопросов задавал, вот потому-то он так сильно и разнервничался. Она плачет. Думайте о вашей работе!.. Если бы вы знали, как это было прекрасно, вот только что, когда вы ему сказали: «Я жила ради любви, от любви и умираю». У меня дрожь пробежала по спине, правда. Да почему же вы так плачете? Он обязательно вернется! А то как же, мадам, вы как-никак Элизабет Мадран… Мадам… Мадам… Сцена 3. Пустая комната. Быстрым шагом входит Иван, подталкивая перед собой Люсьена. Люсьен. Мсье мне нечего вам сказать. Я ничего не понимаю в ваших делах… а мадам Мадран пошла… Иван. Знаю, ко врачу. Именно поэтому я здесь, мне надо с вами поговорить. Люсьен. Вам совершенно не о чем разговаривать со мной. Зато вам уж точно надо принести свои извинения мадам Мадран. Она плачет из-за вас с позавчерашнего дня. Это, конечно, не моего ума дело, но я не понимаю… Иван. Что вы не понимаете? Люсьен. Как вы можете с ней так обходиться? Женщина с таким именем, с таким талантом. Унижать ту, что отказывается от ста тысяч долларов, предложенных за эпизодическую роль в фильме, лишь потому, что театр у нее в крови, женщину, которая… Иван. Сто тысяч долларов? Это еще что за история? Люсьен (торжествующе). Ага, вы даже не в курсе?! Так вот, я собственноручно отослал телеграмму в «Фокс-Мувитон», улица Обер, с отказом от потрясающего контракта, предложенного мадам Мадран. Уже три дня, как я сам лично ее отправил. Иван. Вот как! А за какой подписью? Люсьен. Элизабет. (Читает наизусть). «К сожалению, вынуждена отклонить сто тысяч долларов и нуждаюсь в уединении. Элизабет.» Иван. Представляю, как там обалдели в «Фоксе», бедолаги! Они сейчас, должно быть, слезами обливаются. Скажите, вы что, круглый идиот? Люсьен. Нет, не круглый, а что? Иван. Я могу с вами говорить, как мужчина с мужчиной? Так вот, слушайте хорошенько: это деньги на жизнь для Элизабет. Вы их ей передадите от моего имени. Я не хочу ее видеть. Люсьен. Но она их не примет, она богата! Иван. А, ну да. И чего же тогда она торчит в этой жалкой дыре? Люсьен. Я все знаю. Она мне все рассказала. Ей предложили роль бедной женщины, и она пытается влезть в шкуру персонажа – она скрывается. Иван. И все это она вам сказала? Она восхитительна, влезает в шкуру персонажа! Люсьен. А вы, кстати, ошибаетесь! Такая женщина, как она, не станет ждать вас всю жизнь. Она пользуется слишком большим успехом. Вспомните перуанского банкира, который из-за нее год назад покончил собой, и брата – то есть, брата банкира, который на следующий день принес ей громадные орхидеи… и еще… Иван. Сядьте и послушайте хорошенько. Элизабет – это ничто, ноль; она никому не известна, но при этом еще и мифоманка; вы в жизни не увидите ее имя в газете. Люсьен. Вы лжете! Иван. Она была актрисой, как и я, и такой же, как я, неудачницей. Только мне-то двадцать пять, и кое-какие перспективы еще есть. У нее же их нет, она витает в облаках… для нее все уже кончено навсегда. В течение двух лет мы жили благодаря ничтожному наследству, которое она получила. Она даже купила мне машину, подержанный «Эм Джи» с откидным верхом. Ну и в один прекрасный вечер я слишком много выпил, гнал во всю и врезался в дерево. Мне-то ничего не было, а вот с ней… Ясно? С тех пор для нее закончилось все, даже те две-три фразы, которые доставались ей иногда с большим трудом. Сейчас не идет речь даже о несчастных гастролях в вашем Кантале или где-нибудь еще. Вот тогда она и свихнулась, потому что, представьте себе, она только и любит, что театр; он у нее в крови, он как заноза под ногтем. И к тому же у нее ни гроша за душой; так вот я и засунул ее сюда, потому что это мне почти ничего не стоит… то есть не больше этого. (Указывает на деньги, кладет их на стол. Долгая пауза). И все-таки, если бы вы знали, насколько эта женщина добрая, какая она веселая, мужественная, славная, не смотря на свои неудачи. Знали бы вы, как я корю себя… Я отвратителен… Молчание. Люсьен. Так значит, это правда? Иван. Что? Люсьен. Правда, что это не правда? Иван. Да. Люсьен. И тогда почему она мне все это сказала? Иван. Потому что вы ей верите. Она тут же начинает и сама всему этому верить. Легковерность, знаете, ли, штука заразная. Молчание. Люсьен. И все-таки это так трогательно с ее стороны! Кто я? Простой коридорный. Иван. Для нее это неважно. Люсьен. Ну да, конечно. Я сказал ей, что театр- моя мечта, и она сделала все, чтобы подарить мне радость. Представьте себе, как редко это бывает, чтобы кто-то постарался для коридорного. Я просто – ноль, а она – богиня! Иван. Да нет… вы ничего не поняли… Люсьен. От чего же. Все очень хорошо понял. Благодаря ей, вот уже несколько дней я живу в каком-то другом мире, переживаю то, что бродило во мне, когда я жил в своем Жери. Она открыла мне свое сердце. И я увидел солнце. Оно сияло и согревало меня. Там, в Кантале, мне нравилось смотреть на солнце, но оно так обжигало, хотя было так далеко. Она рассказывала мне о своей жизни, и какой жизни! Видел, как вы репетировали, отправлял телеграммы. Мы беседовали о Мюссе. Для меня это была другая жизнь, мне не знакомая, но такая… загадочная. Иван (кричит). Но это неправда! Неправда! Как вы не понимаете! Люсьен. Для вас – да! Иван. Как для меня? Вы – псих? Люсьен. И даже если все это неправда, мне это нравится. Это повод мечтать, думать, быть там, где я бы никогда не побывал. Она удивительная женщина, я таких не встречал. И еще, когда я думаю о том, что она претерпела ради вас, ради зрителей, ради меня, просто, чтобы быть с театром всегда… Иван. Прекратите! Прекратите, я сейчас расплачусь! Ладно! Вот вам деньги, я постараюсь прислать еще! Люсьен. Вы не вернетесь? Иван. Нет! Люсьен. Не говорите - нет! Иван. Нет. Люсьен. Она будет очень несчастна. Иван. Я больше ничего не могу для нее сделать. Люсьен. С человеком так нельзя! Ни с кем так нельзя… даже с собакой. Вы ее бросаете как ненужную вещь. Иван. Да отвяжитесь вы! Люсьен. А кто о ней будет заботиться? Иван. У нее есть подруги, сестра. Приятельницы по театру… откуда я знаю? Люсьен. Но это не одно и то же! Иван. Да, я знаю, черт возьми, что это – не одно и то же! Я вычеркиваю себя из ее жизни. А что вы хотите, чтобы я сделал? Я больше не могу… не могу! Если я не уйду сейчас потом будет страшнее. К тому же я влюблен в молодую женщину, которая, кстати, к театру никакого отношения не имеет! Она кондитер! Люсьен. Понятно! На сладкое потянуло… Иван. Хватит! Люсьен. После мадам Мадран вы будете скучать с другой. Вот увидите. Иван. Нет, мне реальная жизнь не кажется скучной! А если Элизабет так вас интересует, можете сами ею заняться! Люсьен. Не ревнуйте! Я восхищаюсь ею совершенно бескорыстно, я ни на что не претендую. Иван. Ладно, я ухожу… Прощайте! (Направляется к двери). Люсьен. Скажите мне… Мсье… Если вы когда-нибудь вернетесь… не говорите ей… Иван. Что? Люсьен. Что вы мне сказали, что… Иван. Я не вернусь. (Выходит). Люсьен разглядывает фотографии. Возвращается Элизабет. Элизабет (опирается на две палки и сильно хромает). Добрый день, Люсьен! Кто придумал такие ноги? Не хотят ходить, как тебе это нравится? Что разглядываете? Люсьен. Да вот не могу понять, что там на фотографии? Элизабет. Ни что, а кто. Это я! Скажите мне, нет новостей от мсье Ивана? Люсьен. Нет, мадам. Что сказал врач? Элизабет. Ничего особенного. Просто беда с этими светилами медицины. Наблюдать важную персону им так лестно, что, похоже, готовы пожизненно держать вас на больничной койке. Но мне уже пора репетировать. Я ему это сказала и надеюсь, что анкилоз теперь быстро сойдет на нет. (Ложится). Люсьен. Да, безусловно. Не хотите еще одну подушку? Элизабет. Нет, спасибо. Вы очень милы, Люсьен. Люсьен. Получили вы ответ из «Фокса»? Элизабет. Они звонили мне сегодня ночью, очень настаивали, но я была непреклонна. Люсьен. Они, должно быть, расстроены? Элизабет. Да, нет. Это чудесные люди. Они все очень хорошо поняли. Люсьен. Мадам, я хотел попросить вас об одной милости… поскольку мсье Ивана сейчас нет, если у вас днем есть немного времени, не согласитесь ли вы, чтобы… чтобы… Элизабет. Ну же! Не мямлите! Не бойтесь! На что я должна согласиться? Люсьен. Ну, чтобы я время от времени подавал вам реплику, и, таким образом, вы бы меня немного поучили… Элизабет. Ах, вот как! И у вас еще хватает смелости! (Помолчав). А почему бы и нет? В конце концом, почему же нет? Я буду вас учить, конечно же, буду учить вас всем своим секретам. Я всегда отказывала в подобных случаях, но сейчас я в том возрасте, когда, нет не передают эстафету, но протягивают руку более молодому. Да, Люсьен, я согласна. (Протягивает руку). Люсьен. Мадам, это правда? О, мадам, спасибо! (Целует ей руку). Элизабет. Ну, тогда сразу и начнем. Ну конечно же! Я держу слово. Вон там возьмите текст. Наденьте сюртук, забытый мсье Иваном в ванной комнате. Само собой он завтра за ним вернется. Несчастный должно быть сходит с ума от угрызений совести и страха. Вот он даже не осмеливается прийти! Наденьте сюртук и возвращайтесь назад, читая текст со слов: «Это я, Маргарита, кающийся, в такой тревоге…» страница восемьдесят два. Люсьен. Правда, это вас не очень утомит? Элизабет. Да нет, меня это развлечет. Элизабет Мадран дает уроки театрального мастерства коридорному! Люсьен отправляется в ванную комнату. Текст у вас? Люсьен. Да. Элизабет. А сюртук? Люсьен. Немного великоват. Элизабет. Подождите, пока я кашляну два раза. Вы готовы? Люсьен. Готов… Страница восемьдесят два. Элизабет. Внимание, поехали! (Устраивается поудобнее. Стучит три раза в стену и два раза кашляет). Возвращается Люсьен, смешной в слишком большом сюртуке, счастливый. Люсьен (читая). «Это я, Маргарита, кающийся, в такой тревоге, и столь виновный, что не решался перешагнуть порог этой двери… Я остался на улице проливать слезы и молить о прощении. Маргарита, не проклинай меня…» Элизабет. «Прощать тебя, мой друг? Лишь я одна была повинна. Но как я могла поступить иначе? Я желала тебе счастья, даже в ущерб себе…» Она декламирует с закрытыми глазами перед неподвижно стоящим в сюртуке Люсьеном, пока опускается занавес. жүктеу/скачать 118.5 Kb. Достарыңызбен бөлісу:
|