12. Литературно-критические дискуссии 30-х годов
Основные тенденции развития критики ХХI века. Проблема творческой индивидуальности, свободы творчества художника. Осмысление природы литературной критики
жүктеу/скачать 58.35 Kb.
|
| Основные тенденции развития критики ХХI века. Проблема творческой индивидуальности, свободы творчества художника. Осмысление природы литературной критики.
Критические отклики второй половины 1970—1980-х годов не дают представления о едином литературно-критическом контексте, об «общем знаменателе» разноголосых авторских концепций. Это прежде всего время ярких литературно-критических индивидуальностей, стремившихся не растерять свое «я» в сгущавшейся атмосфере социально-политического безвременья и застоя. В 1970-1980 гг. место наиболее значимого, интересного и созвучного своему десятилетию издания занял «Наш современник» (под руководством Викулова с 1968 по 1989 г.). Близки к нему были возглавляемый Алексеевым с 1968 по 1990 г. журнал «Москва» и «Молодая гвардия», который редактировал Иванов. Идейную суть этого направления составляли попытки русской национальной самоидентификации, попытки воспоминания о русской идее через десятилетия национального забвения. Начало нового литературного развития условно можно отнести к 1985-1986 гг. Эти два года как бы закрывали последний исторический период и начинали новейший. Именно тогда были опубликованы три произведения, которые оказались в центре литературно-критического сознания: «Пожар» Распутина, «Печальный детектив» Астафьева, «Плаха» Айтматова. Если политическая ситуация в стране переменилась в 1985 г., то литературная ситуация становится принципиально иной с 1987 г. С этого времени и до 1992 г. страницы толстых литературно-художественных журналов заполняются произведениями «возвращенной» или «задержанной» литературы. В связи с этим резко возрастает читательский спрос на «толстые» журналы, начинается журнальный бум. Многие писатели, недавно являвшиеся кумирами публики, имевшие большую и всегда положительную рецензионную прессу, утрачивают свой прежний статус, не выдержав творческой конкуренции с М. Булгаковым, Е.Замятиным, В.Набоковым, Б.Пастернаком, И.Шмелевым, Б.Зайцевым. Произошла четкая поляризация литературных изданий в соответствии с их политическими позициями. Осуждение сталинщины и атаки на советский тоталитаризм в целом, «западничество», неприятие национализма и шовинизма, критика имперской традиции, ориентация на систему либеральных ценностей объединили такие издания, как «Огонек», «Литературная газета», «Знамя», «Новый мир», «Октябрь», «Юность», «Книжное обозрение», «Даугава». Им противостоял союз таких изданий, как «Наш современник», «Молодая гвардия», «Литературная Россия», «Москва», и ряда региональных журналов: их объединяла вера в сильное государство и его органы, выдвижение на первый план категории Нации и Врагов Нации, создание культа русского прошлого, борьба с «русофобией» и «безродным космополитизмом» за «патриотизм», резкое неприятие западных либеральных ценностей, утверждение исторической самобытности русского пути. «Журнальная война», не затихая, перешла в организационную сферу и завершилась расколом Союза писателей (1992) на Союз российских писателей (либеральный) и СП РСФСР (националистический). Показательно, что «журнальная война» фактически прекратилась после путча 1991 года, когда закончилось семидесятилетнее правление коммунистической партии. То есть издания остались при своих позициях, но они перестали реагировать на каждое выступление «идеологического противника». В усложнившемся литературном процессе стремился разобраться Сергей Иванович Чупринин. Свою литературно-критическую деятельность он начал в 1980-е годы и стал известен как автор годовых литературных обзоров. Перу Чупринина принадлежит книга о современных литературных критиках. В этой этапной работе автор справедливо подчеркнул роль литературнокритической индивидуальности в развитии литературы. Портреты М.Щеглова и А.Макарова соседствуют здесь с портретами В.Кардина, В.Кожинова, Л. Аннинского, А. Бочарова. Книга «Настающее настоящее: Три взгляда на современную литературную смуту» (М., 1989. Чупринин утверждает, что новая литературная ситуация постоянно испытывает взаимопроникновение двух векторов: литература бедна, а литературная жизнь богата. Чупринин стремился объяснить специфику противостояния разных литературных групп: кто против кого и почему выступает на страницах газет и журналов. Чупринин справедливо отмечал, что «застойные» годы оказались комфортнее для литературы, чем новая эпоха гласности и свободы слова. Это связано с усилением общественного интереса к СМИ, ставшими более притягательными для большинства, чем художественная литература. Чупринин приходит к выводу, что литература должна звать не к консолидации на основе ненависти к «инородцам», а к сотрудничеству людей, думающих поразному. Споры, которые многие критики определили как очередное противостояние «западников» и «славянофилов», называвших друг друга «русофобами» и «русофилами». В идеалах так называемых русофилов многое импонировало: они славили русскую старину, культивировали роль семьи и дома в обществе, призывали к восстановлению в своих правах христианской морали. Во многом полемический дух конца 1980-х годов перекочевал в литературно-критические сборники тех лет. Так, например, книга «Неоконченные споры», выпущенная издательством «Молодая гвардия» в 1990 г., вышла под рубрикой «Литературная полемика». Характеризуя литературную ситуацию рубежа 1980—1990-х годов, Дедков говорил о «спаде свободы», который мешает внятно и точно, с опорой на реальные исторические факты по достоинству оценить все то жизнеспособное, что есть в литературе. Дедков приветствовал мотив «покаяния», настойчиво звучавший в обществе Лев Александрович Аннинский (родился в 1934 г.) — филолог-литературовед и критик, начал печататься с 1956 г. Во многих литературно-критических выступлениях — в книге «Ядро ореха. Критические очерки» (1965), «Лесковское ожерелье» (1986), «Локти и крылья: Литература 80-х: надежды, реальность, парадоксы» (1989) — Аннинский стремится выявить культурологический аспект произведений. Многочисленные статьи Аннинского выдают в нем критика азартного и проницательного. И в своих устных выступлениях, и в теледебатах, и в статьях он стремится вскрыть суть проблемы, прибегая к приему парадоксального заострения. Так, например, в беседе с Ю. Трифоновым Аннинский говорит, что критик имеет право на свое субъективное восприятие произведения, и это восприятие может кардинально расходиться с тем, как писатель представляет себе собственное творчество. Аннинский ратует за расширение границ собственного субъективизма — вплоть до возможности «обрубать произведению руки и ноги», чтобы укладывать его в прокрустово ложе представлений критика. Социокультурная и эпистемологическая ситуацияконца ХХ века такими обстоятельствами являются события кризиса - экономического, ценностного, литературного. Взлет и утрата литературоцентризма стал одним из важнейших проявлений перелома, непосредственно повлиявшим на литературную критику. Критика теряет читателя и былой статус авторитетной инстанции. Как следствие - активизация метакритики, осмысление проблемы выживания в социокультурных условиях конца ХХ века как экзистенциальной, связанной с поиском идентичности; поиски успешной коммуникативной стратегии; переструктурирование модели критической деятельности. Кризис литературоцентризма отразился на функционировании «толстых» журналов, традиционном месте «прописки» профессиональной критики. По мнению М. Ю. Берга, публикуемые в 1990-е годы в «толстых» журналах тексты перестают обладать культурным капиталом, притягательным для обмена «писатель - читатель» и преобразования культурного капитала в символический и социальный Берг М. Литературократия. Проблема присвоения и перераспределения власти в литературе. Еще один социокультурный фактор, отразившийся на литературной критике, а именно, на степени ее потенциальной полемичности - постепенная деполитизация литературной жизни. В начале 1990-х годов «журнальная война» практически прекращается. Вслед за идеологической критика утрачивает полемичность как таковую. Во второй половине 1990-х годов в ней практически не фиксируются острые полемики, дискуссии. Политический характер критических споров сменяется на собственно литературный, а сами дискуссии приобретают формат «круглого стола». Эти изменения свидетельствуют об уходе на периферию смыслового поля понятия «критики» значения «спорить». Помимо социально-политических обстоятельств, обусловливающих данный факт, необходимо учитывать фактор гносеологической переориентации критики. Постмодерн приносит усомнение в авторитетности и окончательности суждения как такового, нейтрализует претензию критического суждения на общезначимость, утверждает идею множественности взглядов как норму, а следовательно, обессмысливает ситуацию спора. Этот процесс проходит на фоне смены поколений: старшее поколение критиков, самоопределение которых в основном разворачивалось в поле идеологических интенций, уходит из литературной жизни. Молодые критики работают в совершенно иных социокультурных обстоятельствах, они в меньшей степени стремятся выступать «от группы», для них более характерен эгоцентричный тип проявления самости. Социокультурная ситуация 1990-х - начала 2000-х годов определяет интерпретационные стратегии, момент самоидентификации, событие коммуникации, иными словами, стратегию-ответ литературной критики на «вызов» времени. В результате, в структуру пред-понимания критика в 1990-е годы входит ментальная необходимость в утверждении своего «присутствия». Понятия «присутствие», «вопрошание», «забота» с актуальными для М. Хайдеггера смыслами наиболее точно отражают состояние литературной критики, осознающей свое выпадение из системы производства/потребления литературы. В 1990-е годы размежевание в критике начинает проходить по формату. Момент взаимовлияния газетной, толстожурнальной, телевизионной, сетевой критики также характеризует обстоятельства функционирования критики, определяет, в частно сти, варианты самоидентификации. От резкого дистанцирования от газетного/сетевого формата критика «Нового мира», «Знамени», «Октября» приходит к необходимости его осмысления и допущения продуктивного заимствования успешных стратегий. Динамике внутренних механизмов порождения литературно-критической практики либеральных «толстых» журналов 1990-х - начала 2000-х годов посвящена глава 4. «Литературная критика «либеральных» журналов: объектное поле, интерпретационные стратегии, ценностные ориентиры». Ее структура отражает главные составляющие объектного поля критики: сама критика и разные аспекты ее функционирования, общественное сознание в ситуации ценностного слома, литературная практика. Метакритика конца ХХ - начала ХХI веков: поиск идентичности и стратегии самоинтерпретации Анализ содержательного плана метакритических текстов, опубликованных в журналах «Знамя», «Новый мир», «Октябрь» в 1990-е годы, позволил выделить следующую динамику: критическая мысль движется от явной «разоблачительной» тенденции, от негативной самоидентификации, отказа от прежней модели критики и критической деятельности к конструктивной - попыткам корректировки системы критических оценок, конструирования новых принципов интерпретации текстов, анализа обстоятельств и специфики функционирования критики, а также причин ее кризиса. Негативная идентификация проявляется в «разоблачительной» интерпретационной стратегии, имеющей целью обозначить границы своей идентичности «от противного». В период с 1992 по 1994 год в либеральных журналах публикуются статьи, в которых объектом «разоблачения» становятся императивная и охранительная критика, эгоцентричная и нарциссичная молодая критика, ориентированная на литературный быт, старый литературно-критический инструментарий, непродуктивный для интерпретации современной литературной действительности. «От противного» либеральная критика конструирует свое ценностное поле, в центр которого помещает категорию свободы, понимаемой не только как свобода слова и мнения, но и как ненасилие по отношению к интерпретируемому тексту и читателю, свобода от мнения группы (утверждается недопустимость долженствования, идеологического ориентирования, утверждения единственно верной интерпретации, ограничения интерпретаторской свободы читателя). Критика отсекает атрибутивные признаки модели советской критики, актуализирует вневременные, традиционно ценные и утверждает обновленные. Во второй половине 1990-х метакритика обнаруживает конструктивную стратегию самоинтерпретации. Она проявляется в попытках корректировки системы критических оценок, конструировании новых принципов интерпретации текстов и ценностной парадигмы, анализе обстоятельств, специфики функционирования критики, причин кризиса. Актуальной теперь становится не столько «постановка диагнозов», сколько аналитическое исследование сложившихся на данный момент стратегий литературной критики и степени адекватности критического суждения в статьях А. Немзера «История пишется завтра» (Знамя. 1996. № 12), Н. Ивановой «Между. О месте критики в прессе и литературе» (Новый мир. 1996. № 1), С. Костырко «О критике вчерашней и «сегодняшней». По следам одной дискуссии» (Новый мир. 1996. № 7), И. Роднянской «Герменевтика, экспертиза, дегустация…» (Новый мир. 1996. № 7).. Критика конструирует обновленную модель своей деятельности, по-новому осмысливая каждый ее сегмент, отвергает образ всезнающего, авторитетного критика-судьи и формирует другой - образ аналитика, читателя, комментатора, медиатора и собеседника. Обновление модели критики «захватывает» элементы ее структуры, отвечающие за процесс коммуникации. Отказ от императивности, позиции учителя и идеолога ведет к выстраиванию коммуникации с реципиентом на условиях равноправия. Это, в свою очередь, предполагает пересмотр системы аргументации, в том числе оценочной, и ориентацию на реципиента-со-исследователя, со-интерпретатора. Если в первой половине 1990-х годов актуальным для самоосмысления компонентом модели был «критик», что объясняется важностью в этот период проблемы личной, а не институциональной идентификации/самореализации, вхождением в литературный процесс нового поколения критиков, то во второй половине 1990-х - начале 2000-х годов актуализируется образ реципиента и связка «критик - читатель». Осмысливая проблему адекватности критического суждения в обстоятельствах утраты литературоцентризма, метакритика 1990-х годов порождает две полярные интерпретационные стратегии, генетически восходящие к «реальной» и эстетической критике. В соответствии с первой, литературная ситуация оценивается как приближающаяся к норме; критику необходимо осмыслить соответствие своих эстетических принципов литературной ситуации; статус «критика, идущего вслед за литературой» мыслится естественным. Озвучивает эту стратегию С. Костырко, утверждая, что критику необходимо «исходить не из общественно-политического контекста, а из заданного самим произведением круга тем и уровня их осмысления», «литература изначально больше и выше критики», функция критики помогать читателю «максимально приблизиться к тому, что содержит литература, и только» Костырко С. О критике вчерашней и «сегодняшней». Полярные интерпретационные установки порождают две разнонаправленные тенденции в критике конца ХХ века - приближение к тексту и освобождение от него. Доминирующие интерпретационные стратегии в критике 1990-х - начала 2000-х годов - «реставрационная», «коррекционная», аналитическая. «Реставрационная» направлена на разрушение в сознании читателя тех представлений, которые генетически восходят к советской ментальности, и на восстановление нормы. Эта стратегия доминирует только в начале 1990-х годов и становится неактуальной уже в 1993-м году. Объектом для «реставрации» становятся идеологическое мышление, привычка к вычитыванию идеологического в текстах (в статье А. Немзер «Сила и бессилие соблазна», 1991), травмированное органическое сознание «патриотов» (А. Агеев «Варварская лира», 1991), восприятие быта как пошлости (Н. Иванова «Неопалимый голубок», 1991), трансформированное понимание эсхатологичности (А. Якимович «Эсхатология смутного времени», 1991), мифологическое сознание современного человека (М. Липовецкий «Совок-блюз», 1991, А. Немзер «Страсть к разрывам», 1992). В названных статьях утверждается альтернативная (истинная) ценностная координата. «Корректирующая» стратегия направлена на осмысление порожденных современностью отклонений от нормы в сознании современника, актуализацию этой нормы. Критики обнаруживают следующие «болезни» общественного сознания, порожденные современной социокультурной ситуацией: схематизм в осмыслении прошлого и настоящего (И. Дедков «Между прошлым и будущим», 1991), страсть к отрицаниям как примета постидеологического сознания (В. Потапов «Схватка с Левиафаном», 1991), понижение ценности классики (В. Камянов «Игра на понижение», 1993), архивизм (А. Пурин «Архивисты и новаторы», 1994), иждивенчество, прутковщина, несвобода (С. Рассадин «Освобождение от свободы», 1995), мифологичность сознания (А. Агеев «Бесъ борьбы», 1996). Аналитическая стратегия направлена на безоценочное осмысление новой ментальности, ее эволюции. Критика определяет актуальные характеристики сознания современного человека: выпадение исторической памяти, внутренняя безопорность (В. Камянов «В тесноте и обиде, или “Новый человек” на земле и под землей», 1991), утрата веры в высшие смыслы, утрата цельности и ценностей, постмодернистское мировосприятие, тоска по реальности (К. Степанян «Реализм как заключительная стадия постмодернизма», 1992; «Назову себя цвайшпацирен?», 1993; «Кризис слова на пороге свободы», 1999), фантомность, мифологичность сознания (А. Архангельский «” Гей, славяне!” Черты исторического самосознания на сломе эпох», 1995), вживание в ситуацию пограничного бытия (А. Немзер «Двойной портрет на фоне заката», 1993), кризис идентичности (Н. Иванова «После», 1996), внутренняя безопорность (И. Роднянская «Сюжеты тревоги. Маканин под знаком «новой жестокости», 1997), неуверенность в будущем, застигнутость, неопределенность, неизвестность, нереализованность (О. Дарк «Принесенные в жертву», 1998), бегство от современности (А. Немзер «В каком году - рассчитывай…», 1998). Фиксируемые проявления сознания современника рассматриваются вне оппозиции «норма - отклонение». Актуальным становится не нравственно-ментальный план, а ментально-психологический. Неслучайно появление в статьях этой группы характеристик сознания, связанных с традицией литературного и философского экзистенциализма: тошнота, застигнутость, неизвестность, отчаяние, тревога, ужас. В рамках первой и второй стратегий доминирует прагмаориентированный метод. Типичной формулировкой (реконструируемой нами) прагматической цели является восстановление нормы. В рамках третьей стратегии доминирует аналитическая составляющая. Хронологически критика движется от «реставрационной» стратегии к аналитической. Смена стратегий является следствием смены «вопроса», определяющего направление (само)интерпретации: для первой и второй стратегии - «что во мне/нас мешает истинной интерпретации/какова истинная интерпретация?», для третьей - «какова моя опора?» (опора в ментальном, нравственном, онтологическом интерпретационном плане), актуальный вопрос в ситуации кризиса самоидентификации самой критики. Обращение к персоналиям позволяет сделать вывод о том, что ряд критиков работает в рамках одной стратегии, но есть те, кто меняет свою стратегию в направлении третьей, аналитической (обратного движения нет). Так, на первую и близкую ей вторую стратегию ориентирован А. Агеев, на третью К. Степанян. В статьях Н. Ивановой, А. Немзера обнаруживается «стратегическое» переориентирование. Отдельный фрагмент раздела посвящен отражению феномена ностальгии по советскому в литературно-критическом дискурсе. Вычленяются и описываются формы проявления ностальгии, делается вывод о том, что обращение к советскому выполняет в критике 1990-х помимо прочего роль гносеологического «костыля». Функционируя «внутри катастрофы по имени «ПОСЛЕ» (К. Анкудинов), критика ориентирована не на результат ностальгии, а на сам процесс припоминания, сравнения, сопоставления. В то же время ностальгический дискурс в его преломлении в дискурсе литературно-критическом демонстрирует гносеологический конфликт в критике, которая, с одной стороны, переживает переход к новой герменевтике, осваивает свой новый статус, обстоятельства функционирования «здесь и сейчас», а с другой, сознательно и неосознанно возвращается в прошлое с целью увидеть не увиденное, найти идентификационные опоры, использовать старые гносеологические схемы в ситуации несформированности новых. жүктеу/скачать 58.35 Kb. Достарыңызбен бөлісу:
|