3 май-июнь «Пилигрим» Назрань – 2009

© 2009 г. В.М. Грязнова

ИНВАРИАНТ В ЛИНГВИСТИКЕ: ФАНТОМ ИЛИ РЕАЛЬНОСТЬ?

Понятие инварианта стало разрабатываться в структурно- системной лингвистической парадигме в связи с концепцией парадигматического строения единиц языка, так как понятие парадигмы тесно связано с явлением вариативности единиц языка.

Понятие инвариантность в общей форме определяется как «свойство величин, уравнений, законов оставаться неизменными, сохраняться при определенных преобразованиях координат и времени» (Фил. сл., 1968, с. 129). В Краткой философской энциклопедии инвариантное определяется как «неизменная величина» (1994, с. 175). Таким образом, инвариантными в философии являются некоторые общие свойства предметов.

Современный языковед В.М.Солнцев пишет, что из такого понимания инвариантности следует, что «инвариантом следует называть некоторый абстрактный предмет, характеризующийся абстрактными свойствами. Инвариант, следовательно, есть то общее, что объективно существует в классе относительно однородных предметов или явлений. Инвариант как абстрактный предмет конструируется мысленно путем извлечения общего из ряда предметов или явлений и отвлечения от несущественных для данного класса различий между предметами. Инвариант есть идеальный объект, который может быть использован для изучения общих свойств данного ряда предметов и любого предмета, входящего в этот ряд» (Солнцев, 1977, с.214).

Рассуждая о сущности лингвистического инварианта, В.М.Солнцев пишет далее: «Если инварианты выделяются относительно большой группы объектов, то, очевидно, каждый член этой группы, т. е. каждый конкретный объект, является вариантом, относительно которого выводится инвариант. Следовательно, любой предмет, входящий в какое-либо множество предметов, есть вариант по отношению к каждому другому предмету (но не вариант другого предмета!) и есть в то же время вариант по отношению к абстрактному предмету — инварианту, который мысленно, т. е. в абстракции, конструируется как обобщенное наименование данного множества предметов. Каждый конкретный предмет, таким образом, есть вариант по отношению к другому конкретному предмету, который, в свою очередь, является вариантом по отношению к первому» (там же, с.215).

В лингвистику понятие вариантов и инвариантов вошло через фонологию. По свидетельству А. Мартине, «противопоставление вариантов и инвариантов было установлено в плане выражения пражскими фонологами, а также Дэниэлем Джоунзом и его учениками. Инварианты получили название фонем» (Мартине, 1960, с.448). Если фонема стала характеризоваться как инвариант, то ее звуковые реализации стали определяться как варианты.

Л. Ельмслев был тем ученым, который первым дал развернутую дефиницию понятий вариант и инвариант в лингвистике. Описывая процесс деления текста на некоторые отрезки, он констатирует: «При этом оказывается, что во многих местах тексте встречается „одно и то же" сложное предложение, „одно и то же" простое предложение, „одно и то же" слово и т. д.— иными словами, можно сказать, что встречается много образцов каждого сложного предложения, каждого простого предложения, каждого слова и т. д. Эти образцы мы будем называть вариантами, а сущности, образцами которых они являются, — инвариантами» (Ельмслев, 1960, с.320).

В то же время изначально существовали (и существуют до сих пор) расхождения между учеными-фонологами в понимании «сущностей» (т.е. инвариантов) и «образцов» (т.е. вариантов) и их соотношения. Можно выделить два понимания инварианта и варианта в фонологии.

Первое понимание. Инвариант и варианты – это принципиально разнородные, негомогенные сущности. Это понимание характерно для школы Н.С.Трубецкого, дескриптивистов, которые рассматривали фонему как пучок дифференциальных признаков и полагали, что она реализуется в физических явлениях, т.е. звуках (Р.Якобсон, М.Халле), а также для современного теоретика-лингвиста В.М.Солнцева.

В.М. Солнцев пишет: «Какую лошадь из табуна можно считать инвариантом по отношению к другим лошадям этого табуна? Очевидно, ни одну. В лучшем случае одну из лошадей можно признать «образцовым экземпляром» и определить как «мисс лошадь». Точно так же избираемая на конкурсах красоты «мисс Франция» или «мисс Америка» не есть инвариант по отношению к другим конкретным женщинам. Какой-либо конкретный предмет из некоторого множества предметов, составляющих один класс, по тем или иным причинам может быть признан эталоном, или образцом, но он остается всего лишь вариантом среди других вариантов» (указ. работа, с. 216).

Полагаем, что не все так просто. Один древнегреческий философ написал: «Я вижу лошадь, но не вижу лошадности». Что он имел в виду? Общие свойства лошадности, которые в данном понимании являются инвариантом, или эталонные свойства (в данном понимании вариант), которые и есть лошадность? Попробуем порассуждать. Конкретная лошадь как представитель определенного класса предметов должна включать в свою сущность то общее, что объективно существует в данном классе предметов, т.е. инвариантные признаки (в соответствии с определением инварианта и варианта). Следовательно, «лошадность» в данной лошади присутствует, иначе она не может быть включена в класс определенных однородных предметов и названа лошадью. Поэтому полагаем, что древний мыслитель под «лошадностью» имел в виду эталонные свойства лошади. Но эталонные свойства – это не абстрактный предмет, а физические свойства конкретного предмета.

Получается, что даже в названном первом понимании инварианта и варианта как негомогенных сущностей и их соотношения ясность отсутствует.

Второе понимание. Другие ученые-фонологи оказались не столь последовательными в понимании сущности и образца (эталона) и соотношения между ними. Опишем второе понимание в его «чистом» виде. Оно является следующим: инвариант и вариант – это однопорядковые, гомогенные сущности.

Такая точка зрения ведет к признанию того или иного предмета, являющегося среди предметов данного класса эталоном, инвариантом по отношению к другим предметам этого класса. Такое понимание соотношения инварианта и варианта побуждает рассматривать тот или иной звук (например, звук в так называемой независимой позиции) как инвариант по отношению к другим звукам, входящим в данный класс. Тем самым инвариантом признается один из реальных предметов данного класса, который по ряду причин выступает как эталон. Такой подход к проблеме размывает границы между инвариантом и вариантами и приводит к мысли о нецелесообразности понятия инвариант как абстрактного предмета (умственной вещи).

Вторая точка зрения возникла вместе с первой. Так Д. Джоунз, определяя фонему как «маленькую семью звуков», писал, что, «когда фонема состоит более чем из одного члена, один из звуков обычно кажется более важным, чем другие» (Jones, 1950, с. 8). Такой звук, по Джоунзу, может быть назван «главным членом фонемы» (там же, с. 8). Остальные звуки из «семьи звуков» Джоунз назвал «дополнительными членами», или «дивергентами», или «субфонемическими вариантами» (там же, с. 8). Таким образом, введя понятие главного звука, для которого «неглавные» являются вариантами, Д. Джоунз представил фонему как состоящую из эталона (физического явления) и его вариантов (тоже физических явлений).

В то же время в указанной работе Д. Джоунз, характеризуя фонему, ввел понятие абстрактного звука, для которого конкретные звуки являются его манифестациями. Налицо совмещение двух подходов: а) инвариант и вариант – однородные сущности, б) инвариант и вариант – разнородные сущности.

Взгляды русского ученого Л.В. Щербы на сущность и соотношение инварианта и варианта можно охарактеризовать как идентичные. Ученый понимал под фонемой объединение ряда звуков в «звуковые типы»: «Эти звуковые типы и имеются в виду, когда говорят об отдельных звуках речи. Мы будем называть их фонемами. Реально же произносимые различные звуки, являющиеся тем частным, в котором реализуется общее (фонема), будем называть оттенками фонем» (Щерба, 1953, с.19). Из данного определения следует, что Л. В. Щерба понимает фонему как инвариантное свойство класса звуков (т.е. вариантов этого класса). Одновременно он вводит понятие главного, «самого типичного» для данной фонемы оттенка, который «произносится» в изолированном виде» (там же, с.19). Тем самым понятие фонемы характеризуется как «эталонное», фонема представляется как физическая сущность.

В целом в фонологии единообразное понимание соотношения фонемы и звука как инварианта и варианта до сих пор полностью не утвердилось. В существующих фонологических описаниях понятия инварианта и варианта часто рассматриваются и как гетерогенные, и как гомогенные сущности.

Из фонологии понятия вариант и инвариант впоследствии были перенесены в другие области языка. Проблематика сущности и соотношения инварианта и вариантов является ещё более сложной по отношению к таким языковым единицам, как морфема и лексема, в силу двусторонности данных языковых единиц, имеющих не только план выражения, но и план содержания.

Опишем план содержания морфемы и лексемы в связи идеей инварианта и вариантов в лингвистике. В 30–50 гг. XX века идея инвариантного грамматического и лексического значения широко распространилась в грамматике и лексикологии. Так, в грамматике имя граммемы (например, настоящее время, единственное число) воспринималось как её языковое значение (инвариант), а всё остальное (значения, оттенки значений, употребления, смыслы) определялись как контекстные эффекты (варианты), находящиеся за пределами грамматического описания. Наиболее известные работы подобного рода принадлежат Р.О. Якобсону (О структуре русского глагола, 1932; К общему учению о падеже, 1936), А.В.Исаченко (Грамматический строй русского языка в сопоставлении со словацким. Морфология, 1960).

Так, в описании русского глагола Р.О.Якобсон (Якобсон, 1985, с.95-113, 210-221) исходит из того, что все многообразие русских глагольных граммем складывается из противопоставления «маркированных» и «немаркированных» элементов. Таким образом, граммема, как и фонема, в названных работах представлена как пучок дифференциальных признаков.

Словацкий ученый А.В.Исаченко аналогичным образом рассматривает граммему. Так, описывая русские временные граммемы, ученый пишет: «Первая и основная оппозиция временных форм глагола: прошедшее время – непрошедшее время». Семантика прошедшего времени характеризуется А.В.Исаченко как позитивная, состоящая из трех дифференциальных признаков: «а) отнесенность процесса-события к временному плану, предшествовавшему во времени моменту речи, б) процесс-событие, относимый к прошедшему времени, представляется обозреваемым (или могущим быть обозреваемым), в) форма прошедшего времени используется для передачи опыта говорящего» (Исаченко, 1960, с.230-241). Семантика непрошедших времен характеризуется А.В.Исаченко как негативная, состоящая из трех дифференциальных признаков, противопоставленных указанным выше дифференциальным признакам прошедшего времени.

Понимание граммемы как абстрактной вещи, как пучка дифференциальных признаков обусловлено общим подходом к значению в системно-структурной научной лингвистической парадигме, которая господствовала в первой половине и середине ХХ века. Значение в названной научной парадигме рассматривалось прежде всего (или только) как лингвистическое знание, вытекающее из связей и отношений данной языковой единицы с другими однородными единицами в определенной системе. Экстралингвистическое знание в содержании значения языковой единицы либо совсем отрицалось, либо считалось неприоритетным, частным, второстепенным. В современной лингвистике значение граммемы и лексемы рассматривается как совокупность экстралингвистического и лингвистического знания (знания о мире и знания о языке).

В современной морфологии существуют и другие мнения относительно устройства значения граммемы. Российский ученый В.А.Плунгян, занимающийся проблематикой общей морфологии, так характеризует граммему: «каждая граммема, с которой мы имеем дело в описании языка, – это, в конечном счете, лишь сокращенное имя («этикетка», или «ярлык»)…; граммема лишь называет (но не описывает!) ряд соотнесенных друг с другом форм и значений. Пользоваться такой этикеткой, конечно, удобно. …Однако следует помнить, что наименования типа «настоящее время», «повелительное наклонение», «дательный падеж» и т. п. являются результатом абстракции и не заменяют реального семантического описания граммемы» (Плунгян, 2000, с.228).

В современной морфологии значение граммемы рассматривают как структуру, имеющую центр и периферию. В этом случае значение граммемы отождествляется с некоторым наиболее важным компонентом ее структуры, такой компонент называют базовым значением граммемы (см. работы Ю.П. Князева, В.А. Плунгяна).

Последовательное применение теории вариативности к двусторонним единицам языка может привести к результатам, не вписывающимся в теорию вариативности. Покажем это на примере концепции словообразовательной семантики И.С. Улуханова (инварианты и варианты в словообразовательных аффиксах). И.С.Улуханов выделяет две группы словообразовательных аффиксов: 1) семантически инвариантные и 2) семантически неинвариантные. К первой группе, например, ученый относит суффиксы -ова-\ -ирова-\-изирова: шиковать – проявлять в чем-либо шик, щегольство; морализировать – проповедовать строгую мораль; комиссовать – осматривать кого-либо на медицинской комиссии для определения состояния здоровья и т.п. (Улуханов, 1977, с.85-88).

Значение указанных суффиксов выявляется синтагматическим путем - вычитанием значения мотивирующего слова из значения мотивированного - с дальнейшим сведением полученных семантических компонентов к более общему значению, т.е. семантическому инварианту. В частности семантический инвариант названных суффиксов И.С.Улуханов определяет как «действие, имеющее отношение к тому, что названо мотивирующим словом».

Ко второй группе, например, ученый относит суффиксы: -е- (белеть), -ик- (домик), -ость- (веселость), -изн(а) (желтизна) и др. Формантная часть значения слов с указанными суффиксами (остающаяся после вычитания из значения слова значения мотивирующей части) тождественна значению форманта, причем формант является однозначным (например, столик, пуфик, карандашик и т.п.).

В заключение И.С.Улуханов дает следующие определения аффиксам в связи с теорией инвариантности: «Значение аффиксов, устанавливаемое путем сведения к семантическому инварианту различных компонентов немотивирующей части значений слов с данным аффиксом, является инвариантным (эмическим) значением, а сами эти аффиксы – семантически инвариантными. Значение аффиксов, устанавливаемое путем выделения тождественных компонентов немотивирующей части значений слов с данными аффиксами, является неинвариантным, а сами эти аффиксы – семантически неинвариантными» (указ. работа, с.89).

Таким образом, попытка последовательного применения идеи инвариантного значения по отношению к такой единице, как словообразовательный аффикс, приводит к мысли о том, что инвариант – это не всеобщее и обязательное явление системы языка, что понятие инварианта-варианта и понятие вариативности для характеристики онтологической сущности единиц языка имеют большое, но не универсальное значение.

В середине ХХ века инвариантные теории также широко распространились в лексикологии и семантике (см. работы В.А.Звегинцева, А.И.Смирницкого). В многозначном слове стали выделять лексико-семантические варианты (ЛСВ). В основе выделения лексико-семантического варианта лежит общий тезис, согласно которому у всякой языковой единицы существует только одно значение. Это единственное значение (=инвариантное) модифицируется в зависимости от контекста.

Противники этой точки зрения (Л.И. Новиков, Ю.Д. Апресян, И.М. Кобозева, Е.В. Рахилина, Д.Н. Шмелев) считают, что свести, обобщить в инвариантное значение все многообразие контекстных употреблений лексемы практически невозможно или возможно в редких случаях, что чрезмерная абстрактность инварианта не позволяет ему обладать какой-либо прогнозирующей силой, что объяснительные возможности инварианта сомнительны и неочевидны.

Так, Д.Н. Шмелев еще в 1977 г. писал: «Если иметь в виду не просто терминологическую замену более традиционного термина «значение» термином «лексико-семантический вариант», перед нами возникает проблема определения некоего «общего значения» слова; между тем несводимость отдельных значений целого ряда слов к какому-либо общему значению совершенно очевидна. Например, в сочетаниях глубокая канава и глубокие знания, широкая улица и широкая популярность, широкие массы трудящихся и т. д. прилагательные глубокий, широкий вряд ли могут быть охвачены общим семантическим определением, в котором учитывался бы не только общий «элемент смысла, присущий данным прилагательным в сочетании с разными группами слов, но отражалось бы и конкретное различие в том, что они (эти прилагательные) реально могут обозначать в соответствующих словосочетаниях, так чтобы это не было простым перечислением тех семантических признаков, которые как раз учитываются при толковании «отдельных значений» указанных прилагательных в толковых словарях» (Шмелев, 1977, с.82).

Приведем еще один пример. В сочетаниях «имя существительное в именительном падеже + глагол летать\лететь»: птицы летают, шарики летают, самолеты летают, пыль летает - значение глагола является разным и зависит от денотативных и сигнификативных признаков класса предметов, называемых именем существительным. В то же время в перечисленных контекстах употребления глагола летать\лететь можно выявить общий семантический признак – «подниматься над поверхностью земли». В то же время определить этот признак как инвариантный не позволяют иные контексты бытования этой лексемы: книги летели с полки, Лиза летела домой, Саша летел со стула, - в которых указанный семантический признак отсутствует.

Значения многозначного слова объединяются в семантическое единство благодаря определенным отношениям, которые существуют между ними на основе общих семантических ассоциаций (родо-видовые, метафорические, метонимические отношения, отношения функциональной общности). «Однако именно характер этих отношений не позволяет усматривать в слове какое-то «общее значение», а его применение для отображения разных явлений действительности расценивать как некое варьирование этого «общего значения»» (Шмелев, там же, с.84).

Д.Н.Шмелев вместо инвариантного подхода к изучению семантики слова предложил принцип диффузности значений многозначного слова, который, по его мнению, является решающим фактором, определяющим семантику многозначной лексемы (этот принцип также активно применялся Ю.Д.Апресяном). Контекст может предопределять: а) то, что слово выступает с тем или иным определенным значением, б) то, что в отдельных случаях некоторые из этих значений могут не отграничиваться друг от друга. Именно «неопределенные» примеры функционирования многозначной лексемы демонстрируют реальную семантическую структуру описываемого слова.

В последнее время идея диффузности, размытости лексического значения получила новое освещение в лингвистике. Американский когнитивный психолог Э.Рош в своих исследованиях выдвинула идею прототипа как принципа организации значения в сознании человека, которая затем была перенесена в лингвистическую семантику как прототипная теория значения. Представителями этой новой концепции являются Дж. Лакофф, Ч. Филлмор, Д. Герартс и многие другие сторонники когнивного подхода к языку.

В данной теории учитывается компонентный состав значения языковой единицы, что не было характерно для инвариантного подхода к значению. В соответствии с тем, что двумя основными макрокомпонентами лексического значения слова являются денотат и сигнификат, в прототипной теории значения оперируют понятиями «прототипический денотат» и «прототипический сигнификат».

Прототипический денотат – это типичный, эталонный представитель класса предметов, явлений, обозначаемых данным словом. Так, по данным Э.Рош, для европейца типичный представитель класса объектов, обозначаемых словом птица, – это малиновки, но не куры, страусы, пингвины (Rosch, 1977, с.1 - 49).

Прототипический сигнификат – это набор свойств, характеризующих прототипический денотат. Прототипический сигнификат слова птица для европейца складывается из признаков: 1) имеет крылья, перья клюв, пару лапок; 2) кладет яйца; 3) умеет летать; 4) умеет петь; 5) нехищное и недомашнее и т.п.

Множество объектов, которые обозначаются словом птица, в данной концепции является категорией, одновременно дискретной и континуальной. Эта категория имеет центр, представленный прототипическими птицами, и периферию, на которой находятся менее характерные представители данного класса, обладающие только некоторыми из свойств, присущих центральным членам категории (совы, канарейки, орлы).

Приведем еще один пример прототипной организации значения лексемы. Возьмем слово скотина в его прямом значении. Толковые словари (БАС, МАС, Сл. Ожегова) дают однотипную дефиницию этого существительного, не позволяющую выявить его семантическую специфику. Например, в БАС читаем: скотина - собир. Четвероногие сельскохозяйственные животные, скот.

Единственный словарь, в котором семантическая организация лексемы скотина представлена зримо и выпукло, это словарь В.И.Даля: скот, скотина – общее название домашних животных: корова, верблюд, овца, олень, но, как встарь, так и поныне, больше волы и коровы. В данном толковании указан прототипический денотат значения слова скотина – это волы и коровы, остальные домашние животные, указанные В.И.Далем, находятся на периферии семантической организации названного существительного. Из определения В.И.Даля можно вывести и прототипический сигнификат слова скотина, который складывается из следующих признаков: 1) домашнее животное, 2) крупное, 3) имеющее рога и копыта, 4) дающее молоко и мясо.

Идея прототипной семантики в том, чтобы описать значение слова как набор свойств прототипического денотата, при этом допускается мысль, что разные фрагменты семантического представления являются неравноправными, обладают разным весом, что слово можно применять и к другим денотатам, составляющим аморфную, подверженную изменениям периферию и разделяющим с прототипом только некоторую часть свойств.

Критика современными языковедами теории вариативности по отношению к морфеме и слову не означает, что использование данной теории в грамматической и лексической семантике невозможно. Неудовлетворенность, которую многие современные лингвисты ощущают от концепции инварианта, состоит не в том, что инвариант вводится в описание, а в том, «что он остается единственной реальностью описания, т.е. имя семемы и граммемы начинает подменять саму граммему во всех ситуациях, а не только в тех, ради которых имя, собственно, и было придумано» (Плунгян, 2000, с.230).

Изучение двусторонних языковых единиц в аспекте их вариативности показало необходимость дифференцированного подхода к варьированию их плана выражения и плана содержания (см..Арутюнова, 1969, с.38). Варьирование единиц в языке, в целом понимаемое как тождество единицы самой себе, «прежде всего касается варьирования их знаковой формы. Что же касается варьирования смысловой стороны, т.е. варьирования значений, то здесь наблюдается не столько отношение варьирования, сколько появление новых значений…, которые не варьируют друг с другом, а аккумулируются в слове, являясь отражениями разных классов предметов» (Солнцев, 1977, с.228, 235).

Двусторонние языковые единицы, а именно их означаемые, не укладываются в концепцию вариативности, которая предполагает наличие абстрактной идеи (инварианта) и конкретных реализаций этой идеи (варианта по отношению к инварианту и другим воплощениям инварианта). Свойства значения как отражательной категории не позволяют рассматривать значение так же, как план выражения этого значения.

Уместно отметить, что термин инвариант в современной лингвистике нередко употребляется нетерминологически, вне концепции вариативности. Так, по отношению к семеме однозначной лексемы, одной из семем многозначной лексемы термин инвариантность употребляется как равный термину понятие или терминологическому словосочетанию представление о типизированном классе предметов, явлений. Значение двусторонней языковой единицы (граммемы, лексемы) имеет сложное строение. Основными его элементами являются понятие и представление о типизированном классе предметов, который отражен в этом значении. Возможность использования данного знака по отношению к любому предмету, входящему в этот класс, обусловлена обобщающим характером значения знака. Этот обобщающий характер знака, по мнению В.М.Солнцева, можно назвать инвариантным (см. указанную работу, с.235).

В заключение необходимо подчеркнуть, что для современной лингвистики характерно размывание границ, принятых в период структурализма: границ между словарной и энциклопедической информацией, существенными и факультативными семантическими признаками, между отдельными значениями многозначных лексем, языковыми и речевыми употреблениями (являющимися проявлениями языковой способности), диахроническим и синхронным описанием. Критическое осмысление теории вариативности по отношению к двусторонним языковым единицам является проявлением развития современных исследовательских процессов в лингвистике.
Литература

1. Арутюнова Н.Д. О минимальной единице грамматической системы // Единицы разных уровней грамматического строя языка и их взаимодействие. - М.: Наука, 1969.

2. Ельмслев Л. Пролегомены к теории языка. // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. 1. - М.: Прогресс, 1960.

3. Исаченко А.В. Грамматический строй русского языка в сопоставлении со словацким. Морфология. – Братислава: Словацкая Академия наук, 1960.

4. Князев Ю.П. Грамматическая семантика. - М.: Языки славянских культур, 2007.

5. Краткая философская энциклопедия. - М.: Прогресс, 1994.

6. Мартине А. О книге «Основы лингвистической теории» Луи Ельмслева // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. 1. - М.: Прогресс, 1960.

7. Плунгян В.А. Общая морфология. - М.: Эдиториал УРСС, 2000.

8. Солнцев В.М. Язык как системно-структурное образование. - М.: Наука, 1977.

9. Улуханов И.С. Словообразовательная семантика в русском языке. - М.: Наука, 1977.

10. Философский словарь.- М.: Энциклопедия, 1968.

11. Шмелев Д.Н. Современный русский язык. Лексика. - М.: Просвещение, 1977.

12. Щерба Л.В. Фонетика французского языка. - М.: Наука, 1953.

13. Якобсон Р.О. О структуре русского глагола. // Избранные работы. - М.: Прогресс, 1985, с.210-221.

14. Якобсон Р.О. Шифтеры, глагольные категории и русский глагол. // Избранные работы. - М.: Прогресс, 1957, с.95-113.

15. Jones D. The Phoheme: its Nature and Use. - Cambridge: 1950.

16. Rosch E. Human categorization // Studies in cross-cultural psychology. - N.Y.: Academic press. 1977. - Vol. 1, p.1 - 49.

Lingua – universum
№ 3 2009