Алексей Алексеевич Тяпкин Анатолий Сергеевич Шибанов Пуанкаре Жизнь замечательных людей
жүктеу/скачать 1.95 Mb.
|
- Бұл бет үшін навигация:
- Взгляд с высоты Пантеона
- Инцидент
- Демонстрация неповиновения
- Потери и обретения
Глава 3ПОЛИТЕХНИЧЕСКАЯ ШКОЛА«За отечество, науки и славу»Первый день запомнился невообразимой сутолокой и беспорядком на широком замкнутом дворе школы. Три лейтенанта старательно напрягали голосовые связки, но слова команды перекрывались шумом и гамом, поднятым полуторастами новичков. Все это называлось организационным сбором и экипировкой. Вместе с остальными политехниками Анри получил форму: мундир, брюки, плащ с пелериной и головной убор, прозванный «оссианом», поскольку это было самоличное изобретение Оссиана Бонне, директора школы. История Политехнической школы восходит к героическим годам Великой французской революции. Среди множества других неотложных дел деятелей революционной власти беспокоил вопрос о централизованной подготовке научно-технических кадров. Республике нужны были свои политики, свои ученые и инженеры, способные грамотно решать государственные проблемы, управлять промышленностью и развивающейся военной техникой. Университеты не могли удовлетворить острую потребность промышленности в энергичных, деятельных специалистах инженерного профиля, которые, опираясь на современные научные знания, могли бы возглавить производство. Веками сложившаяся традиция университетского преподавания безнадежно устарела. Поэтому революционное правительство создает учебные заведения совершенно нового типа. В июле 1794 года в Конвент было внесено предложение о создании школы, «в которой преподавали бы не науки, а искусство преподавания». Уже в октябре 1794 года в Париже открываются четырехмесячные курсы, которые затем были преобразованы специальным постановлением в Нормальную школу, предназначенную для подготовки преподавателей средних и высших учебных заведений. Еще до этого, в марте 1794 года, Конвент принял решение о создании высшей школы с иным назначением: «Воспитать различных инженеров, восстановить обучение точным наукам, которое было прервано во время кризисов революции, и давать высокое научное образование молодым людям или для того, чтобы быть употребленными правительством в работах Республики, или для того, чтобы принести в свои родные места просвещение, которое они получат, и там расточать в самом деле полезные знания». В 1795 году этой школе в законодательном порядке присвоили название Политехнической и четко определили ее задачу. В соответствии со своим названием она должна была выпускать не готовых инженеров, а учащихся, подготовленных для последующей специализации в практических высших учебных заведениях более узкого профиля. Любому будущему инженеру она должна была дать единообразную общеинженерную подготовку. Таким образом, обучение в этой школе можно сравнить с двумя первыми общеобразовательными курсами многих современных технических вузов. Кстати, с 1799 года в этой школе было установлено двухгодичное обучение вместо прежних трех лет. С первых же дней Политехнической школе оказывается непосредственное внимание и поддержка сначала со стороны революционного правительства, а затем — со стороны пришедшего к власти Наполеона. К преподаванию привлекаются лучшие представители французской науки: Лагранж, Фурье, Лакруа, Пуассон, Ампер, Коши, Пуансо, Монж, Лиувилль и другие. Постановка образования в школе стала образцом для многих учебных заведений, и не только во Франции. Наряду с резко выраженной теоретической подготовкой в программах школы много внимания уделялось прикладным предметам. В XIX веке Политехническая школа становится одним из важнейших факторов научно-технического прогресса во Франции, поставляя кадры для подготовки военных и гражданских инженеров высшей квалификации. Среди ее выпускников немало знаменитостей — выдающихся математиков, механиков, астрономов, химиков. Школа располагала органом для научных публикаций — «Журналом Политехнической школы». Влияние ее в научной жизни страны еще больше возросло, когда в законодательном порядке была принята обязательная публикация читаемых в ней лекций. Большая часть учебников по математике того времени была написана во Франции именно на основе этих лекций. К моменту окончания Анри Пуанкаре лицея Политехническая школа одна во всей стране набирала и подготавливала претендентов на высшие технические должности в государственном аппарате и в армии. Это обстоятельство особенно подчеркивал Антони Пуанкаре, настойчиво рекомендуя своему племяннику поступать только в Политехническую школу. Ее выпускники направлялись для последующего обучения в специальные учебные заведения: Институт путей сообщения, Горный институт, Военно-инженерную школу, Артиллерийскую школу, которые непосредственно готовили офицеров артиллерии или инженерных войск, гражданских инженеров или высших государственных чиновников. Но выбор последующего специального учебного заведения не был свободным, а определялся качеством выпускного свидетельства. Владельцам лучших дипломов Политехнической школы был открытый доступ в любую из последующих специальных школ, и чем хуже был диплом, тем ограниченнее оказывался выбор. Первые месяцы учебы Анри регулярно пишет в Нанси, поверяя сестре и родителям свои впечатления о школе и о парижской жизни, В его письмах, написанных ясным, четким стилем, мадам Пуанкаре и Алина с удивлением начинают обнаруживать специфические обороты и жаргонные словечки политехников, которыми Анри щеголяет с удовольствием и даже с некоторой лихостью. Со своими соучениками он поддерживает ровные приятельские отношения, ни с кем особенно не сближаясь. Старые дружеские связи влекут его на улицу Ульм, к окруженному небольшим садом аристократическому зданию Высшей Нормальной школы, где учится Аппель. В свободное от занятий время они нередко бродят вместе по улицам и бульварам среди предающихся фланерству парижан. Иногда к ним присоединяется Альбер Жилль, если ему удается вырваться из Сен-Сира. Вечерние часы — самое оживленное время в столице. Отработавший люд высыпает на улицы. Окна магазинов, кафе и ресторанов, тянущихся без перерыва на всем протяжении бульваров, ярко освещены. К удивлению Анри, Париж так же великолепен и опрятен, как и в 1867 году, когда он приезжал сюда на Всемирную выставку. Поврежденные и разрушенные в 1871 году здания, которых оказалось не так уж много, восстанавливаются или застраиваются новыми. В развалинах остаются лишь Тюильрийский дворец, Ратуша и Контрольная палата. Захваченные беспечным весельем праздной толпы, бесцельно влекущейся по длинной аллее под темными кронами лип и вязов, друзья жадно вдыхают пьянящий воздух уличного раута, поневоле заражаясь радостно-возбужденным настроением. В свете многочисленных газовых фонарей по Елисейским полям движется сплошной поток пешеходов и экипажей: дамы в огромных, украшенных перьями шляпах, щеголи в сюртуках и цилиндрах, с тросточками в руках. Пройдя всю аллею от дворца Промышленности до Триумфальной арки, Анри и его спутники поворачивают и проделывают весь путь в обратном направлении до площади Согласия. Система обучения в Политехнической школе такова, что знания буквально вколачивались в головы учащихся до полного овладения предметом. Помимо профессоров, которые вели основные курсы, имелся еще целый контингент репетиторов, в обязанности которых входило объяснять на занятиях лекционный материал и производить проверку знании. Тщательно продуманный учебный план предъявлял высокие требования к воспитанникам. «Все меры строгости, воздействия на честолюбие, окрыляемое перспективой блестящей жизненной будущности, привлекались здесь для того, чтобы заставить учащегося до крайности напрягать свои силы» — так отзывался ведущий немецкий математик Ф. Клейн о характере обучения в Политехнической школе того времени. Девиз школы — «За отечество, науки и славу» — ревностно проводился в жизнь. Каждое занятие начинается с краткого воспроизведения материала предыдущей лекции, которое проделывает кто-нибудь из учащихся. Но литографические отпечатки лекций запаздывают и раздаются лишь спустя неделю, то есть через четыре занятия. При подготовке к очередному опросу политехникам приходится рассчитывать только на свои конспекты и на свое понимание лекционного материала. Поэтому они группируются вокруг сильных студентов, сообща прорабатывая все трудные и тонкие места прослушанной темы. Пуанкаре порой разочаровывает своих приверженцев тем, что не стремится к подробной записи лекций. Курс математического анализа в Политехнической школе ведет первый математик Франции Эрмит, имя которого пользуется авторитетом в широких научных кругах Европы. Механику Пуанкаре слушает в изложении выдающегося ученого Резаля. Геометрию преподает достаточно известный в то время математик Маннгейм. Астрономию читает прекрасный астроном Фэй. Физика находится в ведении Корню, ставшего впоследствии председателем Французского физического общества. По окончании учебного года политехники сдают чрезвычайно строгие экзамены. Среди экзаменаторов имеются такие известные в научном мире имена, как Жордан (по математическому анализу), Брессе (по механике), Кабар (по физике). Помимо физико-математических дисциплин, учащимся преподаются химия, начертательная геометрия, черчение, фортификация, архитектура и даже история и литература. Общение с прославленным Эрмитом создает у слушателей ощущение непосредственной причастности к великому таинству математического творчества. Он любит начинать свою лекцию словами: «Начнем с тождества…», после чего на доске появлялась формула, в точности и подлинности которой можно было не сомневаться, хотя лектор не считал нужным посвящать аудиторию в загадку ее происхождения. С этого отправного пункта Эрмит увлекал своих слушателей в захватывающее путешествие через удивительные математические метаморфозы и преобразования, пока они не достигали заветного результата. Казалось, что все излагаемые им идеи рождаются прямо на их глазах, что они присутствуют на потрясающем сеансе неповторимой математической импровизации. Однажды Эрмит заболел, и заменял его Лагерр, еще одна математическая знаменитость. Кто-то из однокурсников попросил Анри объяснить сложнейшее доказательство, которое Лагерр провел на лекции. Но Анри по обыкновению не сделал записи и решил по памяти воспроизвести все выкладки. На очередном занятии репетитор Альфан вызывает к доске как раз того студента, которому Анри давал разъяснения. Внимательно выслушав ход его рассуждений, преподаватель пронизывающим взором окидывает фигуру у доски и спрашивает: «Это твое доказательство?» — «Это твое доказательство?» — как эхо переспрашивает незадачливый студент, обращаясь к Пуанкаре. Переждав, пока затихнет взрыв смеха в аудитории, Альфан удовлетворенно произносит: «Тогда я не удивляюсь». Через некоторое время Лагерр, которому Альфан рассказал об этом забавном эпизоде, подозвал к себе Анри и сообщил ему, что данное им доказательство является более простым, чем приведенное на лекции. «Не найдете ли вы время для того, чтобы заменить в отпечатках лекций мой метод доказательства вашим?» — обратился он к Пуанкаре с неожиданной просьбой. Не только математики Политехнической школы приметили одаренного юношу. Благодаря Аппелю у него завязывается близкое знакомство с некоторыми преподавателями Высшей Нормальной школы, в частности, со знаменитым математическим дуэтом — Брио и Буке. Еще со времени учебы в Нормальной школе между Шарлем Брио и Жаном Буке завязалась прочная дружба. После окончания школы в 1841 году они разъехались в различные провинциальные коллежи преподавать математику. Судьба вновь свела их вместе на Факультете наук в Лионе. С этого момента их дружба переросла в тесное плодотворное сотрудничество. В математике вообще большая редкость творческое содружество двух ученых, а во французской математике того времени это был единственный в своем роде пример. В середине XIX века друзья перебрались в Париж. Буке в течение двадцати лет преподавал в парижских лицеях, а затем занял должность профессора математики в Сорбонне и вел курсы механики и астрономии в Нормальной школе. Брио сначала преподавал в Нормальной школе, а впоследствии возглавил кафедру математической физики в Парижском университете. Известность и славу обоим математикам принесла их совместная монография 1856 года, в которой они сформулировали основную задачу теории дифференциальных уравнений. Их основополагающий труд определил развитие этой теории на целые десятилетия, став поворотным пунктом в учении о дифференциальных уравнениях. Фундаментальное сочинение оказало влияние практически на всех, кто в последующие годы работал в этой области математики. Не избежал этого влияния и Пуанкаре, со студенческих лет испытавший в непосредственном общении с замечательными математиками их стимулирующее воздействие. Его первые научные изыскания будут связаны именно с теорией дифференциальных уравнений, с дальнейшим развитием и обобщением идей и методов Брио и Буке. Но все это в будущем, а пока Анри делает скромные попытки к самостоятельному научному творчеству. Например, он пытается усовершенствовать теорию эллиптического маятника, которую им излагал на лекциях Резаль. Аппель был не единственным близким ему человеком в Париже. Здесь обитали супруги Ринк, сын которых учился вместе с Пуанкаре. Мадам Ринк взяла на себя добровольную обязанность опекать Анри. Она была прекрасно осведомлена о его рассеянности и непрактичности. Как только он появлялся в их доме, она тут же заботливо осматривала его форму, проверяла состояние его перчаток и плаща и в случае необходимости принимала меры к устранению любых неполадок в его туалете. В этом семействе Анри находил пусть крохотное, но теплое облачко атмосферы родного города. Он был даже согласен выслушивать бесконечные рассуждения мсье Ринка о шансах какой-либо лошади на предстоящих весенних скачках в Лоншане или в который уже раз рассматривать его коллекцию почтовых марок. Все интересы добрейшего мсье Ринка были сосредоточены на этих двух увлечениях, в которые он старался посвятить всех и каждого. Большая дружба с этим семейством сохранялась у Пуанкаре долгие годы. Взгляд с высоты ПантеонаМиновав внушительные бронзовые двери, мадам Пуанкаре и Алина вступили на бесконечную узкую лестницу, ведущую наверх. Преодолев не одну сотню ступеней и тяжело дыша после длительного восхождения, мать и дочь растерянно взирали на раскинувшееся перед ними море черных кровель и церковных шпилей, скрывавших невидимую, но тем не менее явственно угадываемую извилистую ленту Сены. Раза два за год они приезжали в Париж, чтобы провести с Анри день-другой. Но не всегда удавались им эти свидания. В Политехнической школе царил строгий казарменный режим, и случалось порой так, что как раз во время их приезда студент Пуанкаре не получал увольнительной. Чтобы увидеть его хоть издали, мадам Пуанкаре прибегала к этому наивному ухищрению. Возвышавшееся по соседству здание Пантеона господствовало над всей округой. Поднявшись на галерею купола, они могли видеть внизу закрытый со всех сторон мощеный двор школы, а на нем стоящую в стороне от других крохотную фигурку. На глаза Алины то ли от царившего наверху порывистого ветра, то ли по другой какой причине наворачивались непрошеные слезы, мешая ей видеть, а мадам Пуанкаре приветственно махала белым платком. Это был единственный вид контакта, который они могли себе позволить в такой неудачный день. Положение политехников мало чем отличалось от положения курсантов военных училищ. Поскольку Политехническая школа была основана в самые тяжелые годы революции, то для ее воспитанников сразу же был установлен военный уклад. Но узаконенная военизация учебного заведения произошла в 1804 году. Когда в мае этого года сенат провозгласил Наполеона императором, студенты-политехники, воспитанные в духе республиканских традиций, в знак протеста отказались принести присягу верности императору. Наполеон решил усмирить школу, подчинив ее военному режиму. Декретом от 16 июля это желание императора обрело силу закона. Политехническую школу перевели на военное положение и передали в ведение военного министра. Из учащихся сформировали батальон, состоящий из пяти рот. Командовал школой генерал, которому помогали командир батальона, два капитана и несколько лейтенантов. Во время учебы политехники числились на военной службе и размещались в интернате на казарменном положении. Им было предписано обязательное ношение формы, которая должна была подчеркнуть их особый статут и выделить их среди учащихся других учебных заведений. Коронованные особы надеялись, что в военизированном учебном заведении им легче будет держать в руках вечно бунтующую молодежь. Но эти надежды не всегда оправдывались. Во время Реставрации и позже политехники при каждом удобном случае демонстрировали свою приверженность идеалам республики и принимали самое активное участие в революционных событиях 1830 и 1848 годов. Если в какой-то из этих периодов и наблюдалось ослабление военных порядков в школе, то после неудачного исхода для Франции военной кампании 1870–1871 годов военизация этого учебного заведения вновь усилилась. Наряду с математическими и общетехническими дисциплинами в школе преподаются предметы военного дела, в том числе гимнастика, фехтование саблей и штыком, строевая подготовка и даже элементы кулачного боя. Анри отнюдь не щеголяет военной выправкой и проявляет ярко выраженную неспособность к физическим упражнениям и упражнениям с оружием. Неудача постигла его и в тире: на шесть выстрелов у него приходится шесть нулей. Вспомнил ли при этом Пуанкаре, как однажды в Арранси, разрядив охотничье ружье, он случайно попал в сидевшую на дереве птицу? При виде жалкого трепыхающегося комочка в окровавленных перьях Анри содрогнулся от острого чувства жалости и вины. С тех пор он больше не притрагивался к огнестрельному оружию. По-видимому, Анри начинает уже тяготиться военным укладом школы. Во всяком случае, в своих письмах он сетует на то, что штатские лица не могут даже представить себе его жизнь. Постоянная готовность к исполнению любой команды, беспрекословное повиновение порой бессмысленным приказам, непрекращающиеся мелочные придирки со стороны командиров — все это явно не соответствует его натуре, несовместимо с ироничным складом его ума, не привыкшего ничего принимать на веру. Весьма чувствительный к нарушению норм литературного языка, он с трудом удерживается от смеха, корчась в беззвучных конвульсиях, когда им зачитывают внутренний устав школы. Игры и шутки его товарищей по интернату не отличаются изобретательностью, а порой отдают настоящим казарменным юмором. Например, в ходу была игра, называвшаяся «жодо», по имени преподававшего акварель репетитора. Заключалась она в том, что учащиеся смеха ради разрисовывали друг другу лица акварельными красками, заливая пол лужами подкрашенной воды. Жизнь в Париже дает возможность Анри познакомиться с прославленным столичным театром. Свободными вечерами он с семьей Ринк, с Аппелем или с товарищами по школе посещает наиболее популярные спектакли и оперы, а затем дает родителям и Алине подробный отчет обо всех театральных новостях, сопровождаемый его личным комментарием и критическими замечаниями. Около 170 писем и записок было отправлено им домой за первый год учебы. Очень скоро для краткости он начинает опускать обращение «моя дорогая мама», затем в его письмах исчезают также заключительная фраза и дата. Иногда Пуанкаре посещает еще один род спектаклей, наблюдая, как несколько сот актеров, разыгрывают перед всей Францией трагикомедию, которой не видно конца. В качестве поощрения за хорошую успеваемость студентам-политехникам выдают билеты на заседания Палаты депутатов. Так Анри оказывается в обширном зале Бурбонского дворца, где за мраморными колоннами с бронзовыми капителями отведены места для публики. Каждый истинный парижанин непременно причисляет себя к сторонникам той или иной партии и рьяно поддерживает все ее политические лозунги и начинания. Поэтому заседания Палаты депутатов привлекают массу зрителей, среди которых оказывается немало случайной публики. Под неумолчное шуршание вееров, громкие разговоры, а порой и бесцеремонный смех соседей Пуанкаре следит за разворачивающимся перед ним действом, нередко превращающимся в нелепый фарс. Внутренняя ситуация во Франции остается еще весьма сложной и напряженной. Только через год Национальное собрание признает республику и утвердит конституцию, и то большинством всего в один голос. Весьма пестрый состав палаты — монархисты всех мастей, буржуазные республиканцы различных направлений, партии, представляющие иные социальные течения, — отражает калейдоскоп политической жизни страны. Анри является непосредственным свидетелем того, как средние классы под предводительством Гамбетты пытаются завоевать республику, вырвать власть из рук родовой аристократии и денежной олигархии. Своей нынешней популярностью молодой талантливый адвокат Леон Гамбетта был обязан исключительно своему пылкому красноречию и славе неистового патриота, утвердившейся за ним с войны. В те трагические дни Тьер окрестил Гамбетту «исступленным безумцем» за то, что он даже после падения Меца ратовал за продолжение войны и в качестве члена первого республиканского правительства прилагал неимоверные усилия для организации отпора немецкой армии. Теперь его лозунгом было — упрочение республики и переустройство армии. Но в острой и безжалостной парламентской борьбе даже такие сравнительно левые буржуазные лидеры превращаются в ловких политиков, умело играющих на республиканских и патриотических чувствах своих сограждан. Выступления Гамбетты обычно обставлены броскими театральными эффектами. Начиная свою речь, он отступает от трибуны в тень и обводит оттуда ряды депутатов горящим взглядом своего единственного глаза. Скрестив руки на широкой, мощной груди, оратор говорит густым, приятным голосом, но при первом же выпаде в адрес противников он всем своим могучим корпусом стремительно подается вперед, внезапным появлением из полумрака усиливая эффект воздействия своих слов. Энергичные, размашистые жесты, подвижность и выразительность лица способствуют его успеху среди публики, но оставляют невозмутимым Пуанкаре, который постиг нехитрую механику подобных сценических приемов в многочисленных любительских спектаклях. Нечего и говорить, что другие, менее колоритные и более заурядные ораторы представляются ему попросту карикатурными фигурами. «Рикар хлопает себя по животу и прогуливается по трибуне, как медведь в клетке, — иронизирует он по их поводу в письме к матери. — Бараньон говорит об опасном влиянии прессы, простирая свои руки в воздух и описывая ими ряд колебательных движений в горизонтальной плоскости; затем он с самой серьезной миной закрывает глаза и говорит о своей приверженности к народным свободам. Рикар и Гамбетта говорят хорошо поставленными, проникновенными голосами, которые придают их речи некоторую определенность и решительность». Зуд красноречия и пустые словоизвержения парламентских говорунов не вызывают почтения у молодого политехника. «Вообще, все они — отъявленные позеры», — резюмирует он в письме после одного из таких посещений Палаты. Быть может, именно с этих лет Анри на всю жизнь проникается недоверием к людям, объединенным в политические кланы и партии.
Однажды вся группа обратилась к Анри с просьбой разъяснить доказательство, приведенное профессором Маннгеймом. «Не трудитесь, все равно ничего не поймете, — ответил он. — Это попросту неверно». Авторитет Пуанкаре по математике среди его товарищей по школе был столь велик, что никто не усомнился в справедливости его заключения. Дружный протест со стороны учащихся вынудил директора Оссиана Бонне вмешаться в конфликт между студентами и преподавателем. Для выяснения всех обстоятельств дела он вызвал в свой кабинет профессора Маннгейма и Пуанкаре. После длительного спора вопрос, явившийся причиной волнений, был исключен из программы экзаменов, которыми завершался первый учебный год. Ошеломленный неожиданным бунтом, профессор затаил недобрые чувства к чересчур заносчивому, по его мнению, студенту. На экзамене по курсу Маннгейма в конце года Анри ждали большие неприятности. Экзаменатор Ж. Гурнар, близкий друг профессора Маннгейма, воспользовался случаем, чтобы наказать строптивого учащегося, не считающегося с официальным авторитетом преподавателей, и поставил ему по стереотомии необъяснимо низкую оценку. Удар был весьма чувствительным и сразу же отбрасывал Пуанкаре с первого места, которое он удерживал за собой после вступительных экзаменов. Таблица экзаменационных отметок трех первых учеников Политехнической школы по основным предметам показывает, как резко отличается эта оценка от всех остальных.
Пуанкаре
Петидидье Математический анализ 18,5
20 15
19 18
Дескриптивная геометрия 18,5
16,5 17,5
17,5 19
Химия 19 19 18,5 Стереотомия 20 10 18 Незаслуженное поражение Анри на экзамене по стереотомии получило широкую огласку и вызвало у многих недоумение и возмущение. «Анри изложил вопрос во всей полноте, а экзаменатор судил с необъяснимой строгостью, — пишет мадам Ринк в Нанси. — Можно сказать, что Школа находится в растерянности; все заявляют, что только Анри заслуживает право быть первым; поскольку нам об этом говорили многие из его товарищей, мы убедились в общем уважении к нему». Обеспокоенный мсье Ринк собрался идти в школу, чтобы добиваться повторного экзамена. Только сам Анри сохранял присутствие духа. В письме к матери он рассказывает о своей краткой беседе с Оссианом Бонне, который вызвал его к себе после экзаменационного инцидента: «Ничего не произошло, встреча с Бонне была лишена интереса. Сначала мы оставались некоторое время t друг против друга, не зная, как начать. Наконец я спросил его о моих оценках по предметам. У меня 10 по стерео и 16,5 по гео.4 Он думает, что Гурнар оценил рисунок чересчур строго, будучи уверен, что я знал о том, что нужно начертить спираль, чего я, между прочим, вовсе не знал, поскольку к данному вопросу спираль вообще не имела никакого отношения». Итак, Анри теряет первое место. Виной тому был не только злополучный экзамен, но и такие предметы, как военное дело, черчение и рисование. Как и в лицее, Анри не проявляет никаких признаков художественного дарования. Даже на занятиях по математике, если он чертит на доске прямые линии, сходящиеся в одной точке, то они оказываются у него ни прямыми, ни сходящимися. Его рисунки доставляют товарищам много веселых минут. В конце года они решили организовать выставку артистических «шедевров» Пуанкаре. Его этюды и акварели были заботливо снабжены пояснительными надписями на древнегреческом: «это лошадь», «это академия» и так далее, поскольку без этих пояснений зритель рисковал получить неверное понимание изображенного предмета. На первое место выходит Бонфуа. Но между ним и Пуанкаре не было места ни мелкому соперничеству, ни тщеславной зависти. Наоборот, с этих пор у них завязываются тесные дружеские отношения. Анри отмечает несомненную талантливость Бонфуа и неоднократно упоминает о нем в своих письмах домой.
Начало нового учебного года совпало для Анри с выходом в свет первой его научной работы, опубликованной в «Анналах математики». Статья была посвящена узкому, частному вопросу, носила еще следы ученической несамостоятельности мысли и никак не сказалась на последующем математическом творчестве Пуанкаре. Тем не менее именно с нее начался отсчет лавины статей, заметок и книг, составивших многотомное научное наследство прославленного ученого. В письмах домой Анри ничего не пишет о том, как он работает. Глагол «работать» у него попросту отсутствует. Создается впечатление, что он ни одного выходного дня не пожертвовал подготовке к письменной контрольной или к экзамену. Для этого ему вполне достаточно специально отведенных для занятий часов. К тому же он обладает способностью обдумывать лекции и решать задачи, прохаживаясь по коридору или прогуливаясь по людным улицам и бульварам. Пуанкаре работает на ходу, и это, пожалуй, самый продуктивный вид его мысленной работы. Он сообщает родителям, что изучает труды своего профессора Шарля Эрмита. Потом он с восторгом признается, что открыл для себя знаменитого Якоби, познакомившись с его идеями и методами. Поглощенный внутренней умственной работой, Анри сторонится шумных, неистощимых на выдумки и предприимчивых однокурсников, предпочитая наедине спокойно насладиться утонченной мысленной игрой. Его нередко видят рассеянно прогуливающимся по коридору с неизменной связкой ключей, которую он крутит вокруг указательного пальца правой руки. Быть может, в такие минуты он кажется немного странным и слишком далеким от веселых и разгульных предприятий своих товарищей, но они ценят его доброту и отзывчивость, его готовность прийти на помощь. И не было еще случая, чтобы Пуанкаре не проявил солидарности с их интересами или остался в стороне от их общих начинаний, даже если они были сопряжены с какой-нибудь не совсем безобидной проделкой. Однажды в среду, с утра, учащиеся второго курса передают из рук в руки неизвестно откуда взявшуюся прокламацию, призывающую их не писать работу по математике. Весь курс гудит, как потревоженный улей. Вопрос поставлен на голосование. Сто человек проголосовали в поддержку этого призыва, сорок один — против. В полдень все собрались в большой аудитории и получили задание. Преподаватель, прохаживающийся между рядами, с удивлением всматривается в скучающие, безразличные лица. Никто даже не притронулся к чистым листам бумаги. «Почему вы не пишете? Вам что-нибудь непонятно?» По мере того как идет время, растет недоумение и тревога преподавателя. Два часа спустя всех старших по курсу, в том числе Пуанкаре, вызвали к полковнику. — Почему вы не принимаетесь за письменную работу? — гремит грозный бас полковника. — Но, мой полковник, мы считаем, что в задании слишком много неравенств, — осмеливается выступить Бонфуа после общего непродолжительного молчания. — Вы считаете себя здесь хозяевами! Воображаете себя верховными судьями! Полагаете, что вы умнее ваших преподавателей! — взрывается полковник и, задыхаясь от возмущения, продолжает уже более тихим, но не менее угрожающим голосом: — Благодарю вас, господа. Я знаю, что вы виновны не больше, чем все остальные. Через некоторое время капитан вывешивает распоряжение полковника: «Ввиду того, что генерал, директор школы, отсутствует и должен вернуться к 16.00 часам, курсу не расходиться и ждать его решения». В четыре часа пополудни состоялось неприятное объяснение с Оссианом Бонне. «Это бунт плохих учеников против тружеников. Работа настолько легкая, что преподаватель сам ее уже сделал, — бушевал директор. — Это коммунизм». Но что-то нужно делать с вышедшим из-под контроля курсом, как-то нужно охладить дерзкие горячие головы политехников, по возможности не доводя дело до крайностей, до громкого скандала. И вот учащимся оглашается решение генерала: работу будут писать снова с 17 до 19 часов. Если к 19 часам работа не будет написана, то будут вызваны несколько человек, которых заставят в письменной форме изложить причины, помешавшие им выполнить задание, и эти объяснения будут отосланы министру. Тотчас же все собрались в просторной бильярдной. Курс снова гудит и волнуется. Старшие взобрались на столы, разъясняя создавшееся положение. Дальнейшее упорство ставило под удар не всех, а только тех нескольких человек, которые должны будут ответить за эту демонстрацию неповиновения. Это существенно меняло дело. Среди невообразимого шума проголосовали внесенные предложения поднятием руки. Большинством голосов постановили: писать работу. Теперь все взоры обращены к Анри, который тут же составляет решения задач, а остальные переписывают выводимые им на доске формулы. К пяти часам учащиеся мирно входят в аудиторию. Взволнованный преподаватель подозрительно вглядывается в невозмутимые, непроницаемые лица политехников. Чего еще ждать от них? Что такое собираются они выкинуть? Диктуя условия задач, он даже сбивается и путается от волнения. Наконец все затихли, склонившись над своими листами. Через сорок пять минут выходит и сдает работу первый учащийся, отнюдь не самый успевающий. Преподаватель крайне удивлен: неужели за такое короткое время он справился с двухчасовой работой? Ожидая какого-то подвоха, он хватает работу и быстро просматривает ее. Его удивление возрастает еще больше: задачи решены с использованием сложнейшего математического аппарата функций Якоби. Буквально через минуту выходит второй учащийся, и преподавателя ожидает новый сюрприз: этот тоже оказался страстным приверженцем метода Якоби. Вскоре посыпался град работ, преподаватель едва успевал их принимать, и во всех задачи были решены тем же самым способом. К веселящейся толпе студентов, покинувших аудиторию, приближается выведенный из себя полковник, осознавший, как жестоко его провели. В гневе набрасывается он на учащихся, называя их прохвостами и лицемерами. В ответ кто-то из задних рядов мяукнул, кто-то проблеял по-козлиному, поднялась невообразимая кутерьма, гвалт, крики. Полковник грозным голосом приказывает всем вернуться в казармы, но не так-то просто совладать с разбушевавшейся ватагой политехников, вырвавшихся из жесткой узды каждодневного подчинения. К счастью, этот инцидент не повлек за собой никаких неприятных последствий. Вечно веселый, кипящий жизнью Париж таит в себе много соблазнов для молодых политехников, замкнутых в стенах своей школы, как в монастыре. Увольнительные слишком редки, и время в них летит так стремительно, что немудрено и опоздать к назначенному сроку. Тогда возвращение в школу превращается в рискованную операцию. Когда подвыпивший кучер домчит всю компанию по оживленным вечерним улицам до ближайшего к школе перекрестка, они тайком, только им одним ведомыми путями прокрадываются в казарму, минуя караулящих их зорких вахтеров. «Одеон» — самый популярный в Латинском квартале театр. Каждая его новая программа вызывает наплыв буйной и привередливой студенческой публики. Но Анри предпочитает более серьезный репертуар Оперы, французского театра, Комической оперы, которые он посещает вместе со своими парижскими знакомыми — семейством Ринк или семейством Оллери. Памятным остался ему театральный разъезд в первый день нового, 1875 года. При выходе из здания Комической оперы, где он был с семьей Оллери, их ожидал сюрприз — январский мороз превратил асфальт бульваров в сплошной каток. Из-за сильнейшего гололеда не вышел на линию ни один омнибус, невозможно было поймать ни один фиакр. Пришлось идти пешком, держась за стены домов, цепляясь за ограды, тумбы, фонарные столбы и деревья. Веселые крики, смех, взвизгиванья дам разносились по всей улице. И в довершение всего незабываемая картина: на бульваре Сен-Мишель почтенный господин Оллери на четвереньках добирается от одного фонарного столба до другого. Даже много лет спустя они будут вспоминать этот забавный эпизод.
Письма Анри домой становятся все менее регулярными и все более небрежными. Написанные поспешной рукой послания отсылаются им с большим опозданием или же незаконченными. И хотя за второй год учебы в Политехнической школе он отправил в Нанси свыше ста различных сообщений, это уже были письма совсем иного рода, чем на первом курсе. Порой мадам Пуанкаре получает от сына помятый, затасканный по карманам клочок бумаги с наспех нацарапанными на нем строчками. Начинаются эти лаконичные весточки, как правило, с одних и тех же фраз: «ничего нового» или «события идут своим чередом». Но даже в таких торопливых корреспонденциях не найти ни единой помарки, ни единой грамматической ошибки. Если же Анри не скупится посвятить письму свое время и внимание, его стиль становится стилем прирожденного писателя. Устав от ожидания небрежных посланий сына, к тому же далеко не всегда отвечавших на мучившие ее вопросы, мадам Пуанкаре придумывает особую систему переписки. Она посылает своему нерадивому парижскому адресату список вопросов, на которые хотела бы получить краткие ответы. Первый такой вопросник на листе бумаги с черной траурной каймой (в июне месяце умер в Арранси дед Луи-Евгений) Анри получил накануне рождественских праздников.
Нет, это мне не досаждает. В какой день мне лучше приехать? В субботу, на следующий день после рождества или в следующий вторник? Лучше тебе приехать в субботу, если ты пробудешь 8 + ε дней. Ничего страшного, если ты пробудешь 8 — ε дней. Можно ли тебе поручить пойти с мадам Оллери выбрать комнату, где мы могли бы встретиться и провести время в тепле? Если ты хочешь. В других вопросниках мадам Пуанкаре интересуется состоянием здоровья и времяпрепровождением Анри: Ты еще кашляешь? Нет.
Нет, оно там было только один раз.
Не слишком, еще не пришло время… Сможешь ли ты накануне рождества пойти в медпункт под предлогом болезни зубов и избежать общего наказания? Это невозможно. Я не могу там провести всю ночь по такой причине. Дорогой, ты уже слышал, что мадам Ринк собирается в Фонтенбло? Если это секрет, то ни слова. Во всяком случае, имей в виду, что я об этом ничего не знаю. Да.
Это не секрет. Сколько денег у тебя осталось? Примерно 125 франков. Учитываешь ли ты свои расходы? Я учитывал первый день. Я учел карету, чтобы поехать на вокзал, к мадам Ринк и от мадам Ринк в Политехническую школу. Нередко письма мадам Пуанкаре сыну заканчиваются трогательными и ласковыми призывами более внимательно относиться к их переписке: «Добрый вечер, мой ангел, пришли нам этот вопросник, не забывая его в своем кармане, целуем тебя». После одной неудачной письменной работы по математике Анри разразился посланием, весьма взволновавшим его мать. Сообщая о том, что он не справился с заданием, что его обманули аналогии и что ему не хватило буквально пяти минут, чтобы воспользоваться методом, обязательно натолкнувшим бы его на правильное решение, Пуанкаре затем впадает в глубокое уныние. «Я полностью деморализован, — пишет он. — Я тебе уже говорил, что у меня нет абсолютно никакого шанса вернуться на мое старое место;5 с тех пор неудачи следуют одна за другой, и этим я обязан Гурнару, который мне устроил, по меньшей мере, громкий провал. Но, однако, если наступление мне запрещено, я хотел бы сохранить оборону без отступления, или, из-за Горной школы, по крайней мере, не отступая более, чем на один ряд, и c этой стороны уже сейчас необходимо проявить осмотрительность. С тех пор, как я здесь нахожусь, я непрерывно качусь вниз; я умел сдавать экзамены, больше я не умею; я не смог приумножить то, что я знал с начала года; если в последний раз я ожидал каверзный вопрос по физике в прошлую субботу, то имел его по астро;6 я почти ничего не знал; я сдал, как штык, и получил 19 баллов. Я испробовал все системы, однако моя беспомощность лишь возросла; почему? Я думаю, что мне не хватает силы духа. Я не рожден для борьбы». О многом говорит это искреннее письмо с нотой меланхолии и отчаяния, хотя они и вызваны в общем-то незначительным поводом. Неделю спустя Анри благополучно выйдет из этого приступа ипохондрии и неверия в свои силы и поспешит заверить своих родных в том, что он полностью «выздоровел» после предыдущего своего письма и не нуждается ни в какой помощи. Но поразивший его пароксизм отчаяния, видимо, не случаен. В минуту упадка духа обнажилась глубоко скрытая неудовлетворенность, истоки которой нужно искать скорее всего в несоответствии учебного режима Политехнической школы умственному складу Пуанкаре. Достаточно откровенные и прозрачные высказывания по этому поводу можно найти в некоторых его более ранних письмах. Например, в мае 1874 года он пишет матери, что не жалеет о сделанном выборе, но приходит к мнению, что работа, которой он здесь занимается, не окажется ему полезной в его будущей деятельности. «Здесь находишься, как в какой-то огромной машине, движению которой нужно следовать под угрозой того, что тебя могут обойти. Нужно делать то, что делали до нас двадцать поколений д’Х7 и что будут делать после нас 2n+1 поколений учащихся». Это уже похоже на крик неординарного интеллекта, затянутого в конвейер централизованного и массового производства научно-технических кадров. В Политехнической школе, как нигде более, отчетливо прослеживается стремление государства наложить свою руку на образование и диктовать те нормы знания и идеалы, которые оно желало бы вдохнуть в своих будущих служителей. Политехников продуманно и целенаправленно готовят к ремеслу гражданских и военных чиновников высшего класса. Но на уме у Пуанкаре явно другое, и он прекрасно осознает никчемность большей части своих усилий, которые от него требуют и которые ему волей-неволей приходится затрачивать в процессе обучения. В его письме упоминается вскользь Горная школа, по-видимому наиболее авторитетное в то время специальное высшее учебное заведение. Во всяком случае, вся первая троица учащихся Политехнической школы собирается поступать именно туда. Бонфуа возглавляет выпуск, имея в качестве выпускного балла 11,967. Ему досталось Полное собрание сочинений Лапласа, вручаемое по традиции лучшему питомцу Политехнической школы от Академии наук. Пуанкаре на втором месте, у него 11,807, а третье место занимает Петидидье с результатом 11,411. Но по основным физико-математическим дисциплинам и по химии Анри опережает обоих, как это видно из таблицы.
Пуанкаре
Петидидье Математический анализ 19 20 16 Механика 18 19 17,5 Астрономия 18 19,5 18 Физика 18,5
20 17
18,5 20
Отстает же он по таким предметам, как топография (потерял 84 балла), архитектура (потерял 82 балла) и рисунок (потерял 144 балла). С такими окончательными результатами он и приехал летом 1875 года в Нанси и почти тут же отбыл в Нант, сопровождая отца на Конгресс научных обществ. жүктеу/скачать 1.95 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|