Н.К. Рерих Наран Обо2[4]

В стране, где народ понятлив, где сохранены недра, где возможно и улучшенное скотоводчество и земледелие, и всевозможные промыслы, разве найдутся такие жестокосердные люди, которые будут желать гибели всех этих, таких явных возможностей? Конечно, во всем мире сейчас смутно. Конечно, каждый день может приносить потрясающие неожиданности. Все так напряжено, как бывает напряжено завершение башни или при спуске огромного корабля. Сквозь смуты и смущения всюду пробивается искание нового мира, новой жизни, нового счастья. Многое изжилось, многое обветшало и требует нового строения. Самые лучшие умы видят, что еще недавними валютами прожить уже нельзя. Самые практические люди уже отвергают многовековой кумир человечества — золото. Также напряженно ищутся формы сотрудничества. Кооперация является лозунгом дня. Люди понимают, что всякая изоляция, подобно тюрьме, не ведет к расширению, не ведет к свету и солнцу.

В такие дни особого мирового напряжения призывно звучит каждое желание мирного культурного строительства. Сейчас хочет строиться Монголия. Та самая Монголия, которая дала истории человечества столько потрясающих страниц, теперь хочет мирно и культурно устраиваться. Конечно, было бы жаль, если в этом строительстве будут забыты исконные основы монгольского народа и кто-то будет насильственно вносить чуждое. Наоборот, можно видеть, насколько пригодны для строительства многие местные материалы, и нужно использовать все созидательное дружелюбие, чтобы новое здание возводилось на истинно целесообразных основах.

Приглядываясь к окружающим возможностям, мы видим, что если в свое время Самарканд, весь Хорезм, все цветущие кишлаки могли веками держать свой блестящий плодоносный уровень, то ведь и вся здешняя почва способна к тому же. Само обстоятельство долгого отдыха почвы лишь поможет новому строительству. Ведь всякая пашня должна отдыхать, так и Монголия достаточно отдохнула, чтобы с новыми силами опять напрячься в строительстве.

Нужно видеть, с каким проникновенным восторгом каждый монгол произносит священное для него имя Чингис-хана, Как монголы вспоминают Тимура, Угедея, Кубилая и других строителей, и грозных, и миролюбивых, вызывавших такое внимание всего мира.

Общим местом уже сделались ссылки на Марко Поло. Но ведь не он один, а многие путники запечатлели в своих записях процветание здешних краев. Мне уже приходилось напоминать, насколько точно и богато описаны теперешние кажущиеся пустыни китайскими путешественниками. В то время описанные ими места истинно процветали. В раскопках мы убеждаемся, что они действительно могли процветать. Тем легче представить, что и новая эпоха возрождения, еще лучший расцвет вновь возможен.

Тем же, кто будет указывать на суровость местных условий, можно напомнить, что именно суровые условия так часто служили импульсом строительства. Ведь условия Скандинавии подчас очень суровы, но именно там выковался непобедимый дух викингов. И в обеих Америках, несмотря на все грозные торнадо и песчаные смерчи, когда-то слагалась высокая культура майев. Дух человеческий не знает физических преград.

Монголия хочет иметь школы, пути сообщения, телеграфы, госпитали — разве это не хорошо? Монголия хочет иметь упроченную администрацию, хочет иметь кооперативы, хочет иметь промысловые артели — разве это не хорошо? Монголия хочет иметь образцовые хозяйства, хочет улучшить земледелие, скотоводство, древонасаждение — разве это не хорошо? Монголия хочет иметь товарообмен, финансовое устроение, стремиться к мирным взаимоотношениям — разве это не хорошо?

Сейчас столько в мире изжитых, смущенных обстоятельств. И тем более нужно радоваться, когда видите желание народа устраиваться, преодолевать препятствия и мирно преуспевать. Ведь это нелегко. Всюду много злобы и злоумышления. И потому каждое семя добра должно найти искреннюю помощь и дружбу. К тому же весело помогать каждому строению. Еще недавно указывали, что я люблю пословицу французов: «Когда постройка идет — все идет». Не откажусь, люблю эту пословицу. Чую, что действительно в порыве строения улаживаются многие житейские недоумения и нерешенные задачи. Потому-то и зову всех помогать строению. Каждое строительство есть не только национальное дело, оно уже есть дело мировое, ибо умножает мировое благо, укрепляет мировое достижение.

Когда мы слышим трогательно дружелюбное приглашение монголов помочь их строению, то хочется и всем далеким друзьям Культуры передать то же пожелание, ту же просьбу — соединить действенные усилия для нового строения.

Новые созидания не должны возбуждать лишь стремление к эгоистическим попыткам, к наживе или к подавлению личностей. Наоборот, знамя строения всегда будет светлым, собирательным и благожелательным понятием. Ведь не несбыточную вавилонскую башню собирается строить Монголия. Страна хочет естественно улучшиться, укрепиться. Вовсе не несбыточные средства нужны для такого строения. Богатства самой страны являются совершенно достаточною гарантиею её возможного преуспеяния. Каждый Культурный человек лишь порадуется, слыша, что и в наши трудные дни происходит ещё одно улучшение и строение.

От редакции

В.В. Кожинов (1930-2001) — один из наиболее выдающихся русских мыслителей второй половины ХХ века. Блестящий литературовед и критик, он многое сделал для пропаганды и популяризации русской словесности. В частности, его перу принадлежит лучшее на сегодняшний день исследование жизни и творчества Ф.И. Тютчева. Он всю жизнь защищал творчество так называемых русских писателей-деревенщиков (Ф. Абрамова, В. Белова. В. Распутина), многое сделал для популяризации имен таких блестящих русских поэтов, как Николай Рубцов, Юрий Кузнецов и Николай Тряпкин. Вся мировая культура должна быть благодарна В.В. Кожинову за то, что именно он разыскал в г. Саранске всеми забытого М.М. Бахтина. Вадим Валерианович лично обивал пороги московских издательств и идеологических партийных структур, чтобы добиться опубликования ставших впоследствии всемирно знаменитыми бахтинских трудов о Достоевском, о средневековой карнавальной культуре, исследований по методологии гуманитарных наук.

Остро переживая трагедию распада СССР и не принимая разрушительной западнической идеологии, В.В. Кожинов в 90-е годы предпринял поистине титаническую попытку заново осмыслить историю России как великой евразийской державы, показать сложность ее взаимоотношений с европейскими странами, в сущности, всегда боявшимися России и азиатских пространств. Итогом его трудов стал целый цикл исторических работ («История Руси и русского Слова», «Россия. Век ХХ. 1917-1939», «Россия. Век ХХ. 1939-1964»), последние из которых были опубликованы уже после его смерти. Как и при обсуждении любой теоретической проблемы, которой ему приходилось касаться, Вадим Валерианович расставил свои собственные акценты и в понимании сути евразийства. Евразийскую идею теперь так же нельзя представить без его трудов, как и без трудов Ю.Н. Рериха и Л.Н. Гумилева. Ниже мы печатаем одну из его статей, посвященных данной теме.

В.В. Кожинов

«И назовет меня всяк сущий в ней язык…»^1[5]

…Обратимся к самой проблеме Азии; глубокое ее осмысление — особенно сложная, важная и насущная задача. Дело в том, что за два столетия самого активного «европеизма» отечественное сознание подверглось очень сильному воздействию западного отношения к Азии, о чем с такой тревогой говорил перед смертью Достоевский. С наибольшей ясностью это выразилось в представлениях, сложившихся в России за XIII–XIX века о татаро-монголах, ставших ядром империи Батыя и его потомков, в вассальной зависимости от которой в XIII–XV веках находилась Русь. В принципе, нет кардинального различия между этой империей и, скажем, империей Карла Великого, подчинившей себе европейские земли от Пиренеев до Дуная, народы — от арабов до чехов (можно взять и более поздний пример — империю Карла V). Однако в глазах Европы империя «азиатов» представала как нечто совершенно иное — чудовищное и, более того, «позорное» — именно потому, что дело шло об «азиатах».

Начиная с XVIII века, такого рода восприятие азиатов в известной степени заразило и русское сознание. Ранее на Руси отнюдь не было этого специфического отношения к азиатам, в частности, и к монголам.

В высшей степени характерно, что даже в пронизанной болью «Повести о разорении Рязани Батыем» образ монгольского вождя не лишен черт человечности: «И сказал царь Батый, глядя на тело Евпатьево: “О Коловрат Евпатий! Хорошо ты меня попотчевал с малой своею дружиною… Если бы такой вот служил у меня, — держал бы его у самого сердца своего”. И отдал тело Евпатия оставшимся людям из его дружины… И велел царь Батый отпустить их и ничем не вредить им» (перевод Д.С. Лихачева).

Речь идет, разумеется, отнюдь не о каком-либо оправдании завоевателя. «Повесть о разорении Рязани Батыем» насквозь пронизана пафосом непримиримой борьбы с захватчиками, как и все другие произведения русской литературы XIII–XV веков, касающиеся монгольского нашествия. Но вместе с тем русское самосознание не разграничивало народы на «европейцев» и «азиатов»; любые завоеватели были неприемлемы, будь то немецкие рыцари или монгольские багатуры. Отношение к завоевателям определялось в русском сознании именно тем, что они завоеватели, однако это не вело к враждебности или хотя бы отчужденности в отношении какого-либо народа и его отдельных представителей.

С замечательной ясностью выразилось это даже и в судьбе потомков Батыя на Руси. Как известно, Русь окончательно освободилась от власти татаро-монголов в 1480 году, после бегства великого хана Золотой Орды Ахмата с реки Угры. И вот через каких-нибудь полвека сын племянника того самого Ахмата, Шах-Али (Шигалей), стал крупнейшим русским военачальником и командовал всей армией в Ливонской и Литовской войнах, а правнук Ахмата — Саин-Булат (Симеон Бекбулатович) был назначен главой Боярской думы и получил титул «великого князя всея Руси». И это всего лишь два выразительнейших примера из массы подобных. Такого рода судьбы представителей нерусских народов вообще-то вполне типичны: так, кабардинский князь Черкасский был фактически правителем при царе Михаиле Федоровиче, мордвин Никита Минов — патриархом всея Руси Никоном, ногаец Юсупов — главой Российской военной коллегии в начале XVIII века и т.п. Но судьбы потомков «заклятых» врагов Руси с особенной силой и очевидностью раскрывают природу русской всечеловечности <…>

Но обратимся к гораздо более широкой и существенной проблеме: речь идет об отражении в литературе и публицистике одного из величайших событий отечественной истории — Куликовской битвы. Она нередко изображалась и изображается как проявление своего рода фатально неизбежной смертельной вражды Руси и Азии, как «битва континентов». Лишь в последнее время началось широкое уяснение истинно всемирного значения и подлинного характера этой битвы.

Так, Юрий Лощиц в своей превосходной книге «Дмитрий Донской» (серия «Жизнь замечательных людей») показывает, что сражение 8 сентября 1380 года было битвой не одного народа против другого, но — всемирно-исторической битвой, по сути дела, уже тогда многонационального Русского государства с агрессивной космополитической армадой, которая не имела права выступать от имени ни одного из народов — соседей Руси…

Выше уже приводились факты, свидетельствующие о том, что на Руси отнюдь не было враждебного отношения к татаро-монголам как к людям, как к представителям азиатских народов. Нельзя забывать и о том, что двумя (из шести) русскими полками на Куликовом поле командовали перешедшие на службу к Дмитрию Донскому татары Андрей Черкизович и Семен Мелик, геройски павшие в битве…

Опыт осмысления многогранного круга проблем, так или иначе связанных с Куликовской битвой, предпринят и в ряде работ Л.Н. Гумилева. Так, он показывает, что в основе политики Орды накануне битвы лежало «покровительство работорговле и разноплеменным купцам… принцип голой выгоды», что действиями Мамая, по сути дела, руководили не столько даже интересы самой золотоордынской верхушки, сколько «цивилизация торговцев, попросту говоря, засилье международных спекулянтов, наладивших торговые маршруты с доставкой живого товара к посредническим генуэзским конторам». Речь идет прежде всего о «гигантском для того времени центре работорговли — генуэзской колонии Кафе (ныне Феодосия), через которую в иные года проходило несколько десятков тысяч рабов. Вполне естественно, что после своего разгрома Мамай бежал в Кафу, где был — как уже ненужная, битая карта — ограблен и уничтожен своими, не признающими никаких моральных норм вдохновителями и кредиторами».

Таким образом, Куликовская битва, которую сплошь и рядом рассматривают исключительно как отражение русским войском специфически «азиатского» натиска, на самом деле, если уж на то пошло, была битвой русского народа прежде всего с всемирной космополитической агрессией, ибо сама захватническая политика Мамая все более определялась интересами и политикой «международных спекулянтов» Генуи и Кафы (которые, как известно, не преминули послать и на Куликово поле в поддержку Мамаю свою отлично вымуштрованную пехоту, — разумеется, наемную).

Словом, нет никаких оснований считать сражение 1380 года направленным против монголов. Куликовская битва была направлена не против какого-либо, народа, но против поистине «темных» сил тогдашнего мира.

Институт философии и права СО РАН, г. Новосибирск

Уже несколько лет сотрудники сектора этносоциальных исследований Института философии и права СО РАН вместе с коллегами из республик Южной Сибири работают над крупномасштабным исследовательским проектом «Народы Евразии в условиях современных реформ». Этносоциальные процессы рассматриваются как взаимодействие противоречивых явлений и тенденций, характеризующих, в частности, формирование тождества и различия этнических общностей, их сближения и обособления, взаимозависимости и автономии. Тенденции этносоциальных процессов в их демографическом, экономическом, культурном, политическом аспектах исследуются в единстве объективных и субъективных сторон на основе анализа статистических данных и изучения массового сознания населения, его ценностных ориентаций^1[6]. В настоящей статье представлены некоторые обобщенные итоги проведенных научных изысканий.

В методологическом плане реализуемый исследовательский проект опирается, прежде всего, на цивилизационный подход, адаптированный к задачам его применения в этносоциологии^2[7]. Конкретная цивилизация рассматривается как продукт локальной формы интернационализации — межэтнического взаимодействия, формирующего региональную социокультурную целостность с особой, свойственной только данной цивилизации, системой культурных смыслов и значений^3[8]. Этносоциальные общности являются структурными компонентами цивилизации как открытой системы, а социокультурное единство «родственных» этносов образует субцивилизацию. Россия является ядром особой евразийской цивилизации — исторически изменчивой целостности, имеющей индоевропейские истоки и в настоящее время существующей как единство славянской, тюрко-монгольской и арктической субцивилизаций. Это единство образовалось в результате многовековых взаимосвязей, совместной жизнедеятельности разных народов, сформировав многие общие черты их хозяйственной и культурной жизни и менталитета^1[9].

Сибирь как часть Евразии в полной мере отражает евразийскую сущность России, характеризуя не только ее ресурсную и геополитическую доминанту, но и итоги многовекового взаимодействия тюркских, славянских, монгольских, палеоазиатских народов, а также пространство диалога христианства, мусульманства, буддизма, шаманизма. Здесь уживаются различные хозяйственные уклады и экономические структуры, традиционная и современная культуры, присутствуют все существующие в России формы территориально-административного устройства — республики, края, области, автономные округи. Поэтому результаты исследования социальных трансформаций, происходящих в данном регионе под влиянием современных рыночных реформ, в том числе в сфере этносоциального развития, могут быть достаточно репрезентативными для всей России. Важное значение имеет исследование процессов, происходящих в Южной Сибири как непосредственно входящая в регион Большого Алтая.

В целом развитие России в последние 14 лет можно оценить как опыт вестернизации страны, по своей природе являющейся евразийской, где изначально доминирует иная система ценностей, иной, чем у народов западной цивилизации, менталитет.

Стимулируемые процессами вестернизации радикальные либеральные реформы 1990-х годов, проводившиеся без учета цивилизационной евразийской специфики, имеют неоднозначные этносоциальные последствия как для России в целом, так и Сибири в частности. Они породили проблемные и зачастую парадоксальные ситуации во всех сферах и на всех уровнях внутри- и межэтнических взаимодействий.

Говоря о политических процессах, следует отметить, что характерные для первых лет реформ политическая активность, оживление национально-демократических движений, рост доверия к новой власти и определенный социальный оптимизм в отношении будущего своих народов сменились в конце ХХ в. глубоким разочарованием большинства населения политикой властей: усилилась политическая пассивность или агрессивность, во властных структурах происходит возрождение трайбализма и элементов авторитаризма. Последнему в немалой степени способствовали типичные для народов Евразии традиционалистские черты мировоззрения, которые под влиянием радикальных реформ часто принимают превращенную форму^1[11].