Туменбаши Аттила в гостях в Сингидуне-Белеграде

40.Туменбаши Аттила в гостях в Сингидуне-Белеграде

Старшая жена Эрихан как-то раз поздней весной заметила своему благоверному, что в это лето наступает срок приезда ее матери в Белеград. Она ожидала, что ее муж Аттила, занятый своими неотложными делами, пропустит ее замечание мимо ушей и ей придется уже более целенаправленно отпрашиваться у него для поездки к дяде-коназу повидаться с матерью. Дочь уже не видала свою мать шесть лет. Но, на удивление ханыши Эрихан (о всевышнее синее небо, иногда твоя воля непредсказуема!), второй гуннский хан Аттила вдруг не только согласился на поездку своей байбиче к славянскому aгe Гостуну, но и сам изъявил желание ехать вместе с ней и взять с собой также обоих сыновей: Эллака и Денгизиха. Мало того, он выдал ей горсть серебряных и золотых монет на покупку хороших и приличествующих такому важному случаю подарков, выделил крытый готский возок-ваггон и охрану в два десятка нукеров с тем, чтобы она могла посетить рынок и лавки в румийском городе Никополе на южнодунайском берегу и сделать там соответствующие покупки.

Хан восточного гуннского крыла Аттила за одну неделю ранее отъезда отдал распоряжение начальнику своей охранной смешанной хуннагуро-сабирской сотни Стаке готовить нукеров для недолгой поездки с торжественными целями. Это означало, что не следует брать с собой излишнее воинское снаряжение и доспехи: железные панцири и шлемы, копья, боевые кистени-чукмары, арканы и лишние стрелы. Необходимо было иметь при себе лишь щиты, кинжалы, мечи, лук и минимальное количество стрел, двадцать четыре штуки. Кроме того, следовало надеть на себя красивые и новые одежды и начистить до блеска не только оружие, но и металлические части конской сбруи и уздечек.

В теплое летнее утро нарядная процессия тронулась из орду второго гуннского хана по старой румийской дороге на запад: сам сенгир Аттила, его байбиче Эрихан и двое их сыновей, – с почетной охраной из ста удалых джигитов под командованием юзбаши Асгаки. Сам хан и его сын-подросток Эллак восседали в седлах саврасых иноходцев, а ханыша и младший трехлетний сын Денгизих выглядывали из окошек переднего ваггона, во втором же возке везли приготовленные подарки. Поездка-сапари длилась от низовий Олта и до Белеграда на среднем Дунае пять дней. Две ночи останавливались в постоялых дворах, а три же ночи провели в своих походных юртах. В дороге встречались кочевья утургуров и кутургуров, но сенгир Аттила объехал их становища стороной, он не хотел различных расспросов насчет своего путешествия.

Байбиче Эрихан была по-настоящему счастлива в эти дни. Предстоящая долгожданная встреча с матерью и со славянским агой, удивительное желание ее мужа-хана ехать вместе с ней в гости, а также нахождение рядом с ней обоих ее ненаглядных сыновей – все это радовало ее, наполняя ее сердце редким радужным чувством волнительного ожидания.

И вот, наконец, они уже у цели поездки, в полдень подъезжают к паромной переправе на могучем Дунае. Напротив, на противоположном южном берегу, возвышаются белые каменно-кирпичные стены славянского города Сингидуна-Белеграда. Их, определенно, ждали, так как уже был приготовлен широкий бревенчатый паром с прибитыми ограждениями и покрытый сверху тесом, чтобы не провалились тележные колеса. Славянский молодой сотник с большим уважением приветствовал от имени своего коназа Гостуна, ожидающего с нетерпением гостя, второго гуннского хана Аттилу.

– А сам коназ па том берегу, – добавил также белобрысый антский юзбаши, на воинский ранг которого указывала пришитая красная матерчатая полоска на его войлочном округлом колпаке с короткими полями.

Удивленный сенгир поинтересовался, откуда же они, славянские анты, знают о его сегодняшнем приезде.

– А мы послали своего доглядчика в недалекий каравансарай, и еще вчера утром оттуда прилетел связной голубь с куском пергамента на лапке. И со вчерашнего дня мы вас уже ожидаем, – пояснил широко улыбающийся молодой синеглазый сотник.

«Это ведь очень хороший способ быть предупрежденным заранее о приближении кого-либо издалека, гостя или врага, – промелькнуло в мыслях сабирского туменбаши Аттилы, – надо выделить группу особо памятливых и грамотных людей-соглядатаев, умеющих выращивать и обращаться с такими нужными птицами-голубями».

На паром по деревянному трапу смогли въехать оба возка и половина охранных воинов. Паром подцепили на трех канатах к трем большим лодкам-кайикам, в каждой из которых работали веслами по шесть мускулистых гребцов. Не более румийского часа длилась вся переправа через многоводную и могучую реку. Над головами пролетали высоко белокрылые кричащие чайки. Уже ближе к противоположному берегу взору гостей предстало красивое зрелище. С неба, медленно планируя на воду среди отмельных песчаных островков, покрытых водяными кувшинками с крупными листьями и с белыми и желтыми цветами, стала садиться большая стая лебедей, прекрасных, белоснежных и с гордо поднятой шеей птиц. И как будто поверхность воды покрылась большими хлопьями красиво взбитой белой пены. И сам сенгир, степной житель Аттила, и его жена и дети, также выросшие в привольных долинах, с удивлением взирали так близко от себя (птицы садились на воду недалеко от парома) на чудных больших белых птиц с длинной шеей и с ярко-оранжевым клювом.

Сенгир-хан Аттила думал, глядя на садящихся рядом на воду лебедей: «Белый цвет, он всегда к чистым помыслам, хорошим желаниям и добру».

Пожилые славянские брат и сестра ожидали подплывающих на пароме дорогих гостей прямо у берега. Сенгир Аттила, лицезревший антского коназа последний раз лет семь-восемь назад, с болью в душе подумал о том, как сильно постарел этот высокорослый, русоволосый и зеленоглазый, тогда еще совсем не старый человек. На этот раз здесь, у трапа, стоял согнутый, с белыми жидкими волосами и выцветшими замутненными глазами глубокий старец, поддерживаемый с двух боков юными славянскими воинами. Богатые коназские одежды из бархата и парчи, однако, лишь немного молодили старика Гостуна. Рядом с ним стояла его младшая сестра в дорогих одеяниях, из особого византийского толстого рубчатого полотна, и в шелках, на голове гуннский высокий белый головной убор знатной женщины, скрывающий полностью волосы и оставляющий свободным лишь овал лица, с накидкой на оба плеча – баштангы.

Эта антка по происхождению, выглядевшая, однако, еше совсем не старой (несмотря на то, что она была моложе своего старшего брата всего лишь на пять лет) и сохранившая остатки былой изумительной красоты, ханыша Злата и была матерью жены Аттилы, биттогурки Эрихан.

После взаимных долгих церемониальных приветствий подали румийские крытые одноосные повозки с колесами на мягких рессорах – куррусы – для знатных гостей-конаков и благородных хозяев, в каждый куррус было впряжено по паре чисто белых меринов, а всего их было шесть: по одной для каждого из четырех степных конаков (хан Аттила, молодая ханыша Эрихан, юные тайчи Эллак и Денгизих) и для двух хозяев (сам коназ Гостун и пожилая ханыша Злата). Как говорят гунны, конак должен быть смирнее овцы, и потому сенгир Аттила, чтобы не обижать обоих немолодых встречающих, влез в двухколесный возок с возничим на козлах. Мерно постукивали колеса, проехали через подъемный мост, въехали в высокие настежь открытые ворота и покатили по узким, мощеным мелким каменным булыжником и ровными плитами сингидунским улицам. Житель степи, однако, несколько уже привычный к городским условиям быта, хан восточного гуннского крыла Аттила подумал, выглядывая ненароком из небольшого окошечка возка, что белые каменные и кирпичные дома, покрытые светло-серым шифером и разноцветной черепицей (преимущественно красной и коричневой), напоминают неширокие исконные румийские улочки в квартале где-то между древней стеной Сервия Тулия и более молодыми высокими предместными мощными укреплениями, известными под названием стены Аврелиана. Особенно белые стены домов, укрепленные виднеющимися снаружи круглыми черными металлическими трубами или просмоленными сосновыми бревнами; эти трубы и бревна были расположены и соединены друг с другом внутри стен в самых различных конфигурациях. Остановились перед двухэтажным каменным дворцом коназа. Для дорогих новоприбывших родственников от подножек курруса и до настежь распахнутых двухстворчатых дверей на белых мраморных плитах-ступенях раскинули широкую ковровую дорожку. Сенгир Аттила обратил на это внимание. Это скорее походило на прием правителя-хана, а не родственника, пускай даже знатного.

Вечером состоялось большое пиршественное застолье в огромной зале коназской резиденции, говорилось много хороших приветственных слов в адрес гостей. Конаков угощали от души. Сенгир Аттила чувствовал себя очень уютно и комфортно. Молодая ханыша Эрихан весь день и весь вечер находилась рядом со своей матерью, немолодой ханышой Златой. Оба сына ханышы Эрихан, уже ознакомившись с внутренними покоями большого двухэтажного дома, который им был после степной юрты в новинку, и даже с тенистым садом, произраставшим за дворцом, за день основательно устали; их накормили и уложили спать в покоях второго этажа.

Глядя за просторным столом, заставленным лакомой снедью и вином, на белоголового старца, хан Аттила вспоминал, как этот коназ, тогда еще молодой сотоварищ его тоже молодого отца Мундзука по совместной учебе в Константинопольской высшей академической школе, неоднократно бывал на пути с учебы к себе домой в их ауле, в низовьях Дуная. Тогда они оба, юные и симпатичные (вой Гостун и тархан Мундзук), засиживались в их юрте уже далеко за полночь, пили вино и кумыс и вели оживленные беседы, поминая имена своих византийских соучеников и учителей-профессоров. Всю жизнь этот аксакал Гостун был верным другом и надежным союзником гуннов – ни одного, даже самого малейшего, подозрения в нехороших помыслах не могло возникнуть даже у мнительного великого кагана Ругилы.

Перед окончанием торжественного застолья старый коназ сообщил гостям очень приятную весть о том, что со дня на день сюда в Сингидун-Белеград должен подъехать из столицы Западного Рума – Равенны тамгастанабаши всех гуннов, славянский ант Деряба. Да, этот человек привезет самые важные сведения от гражданского пропретора Галлии и военного командующего всеми галльскими вооруженными силами патриция Флавия Аэция.

– Но если были в дороге паводки из-за большого схода горных снегов, то он может запоздать на два-три дня, – молвил вождь всех западных антов и хорватов, пожилой коназ Гостун, – но время его прибытия уже подошло. Он может наверстать потерянное в дороге время, если изберет для завершения своего сапари водный путь по реке Саве.

Начальник общегуннского таможенно-дипломатического ведомства, также пожилой вой Деряба прибыл в Сингидун-Белеград почти без опозданий, через день. Как и предполагал славянский коназ Гостун, тамгастанабаши Деряба нагнал упущенные из-за горных селей³⁰⁵ в обратном путешествии дни, пересев в верховьях Савы с румийского теплого карруса на большое речное судно. Очень грамотный, умный и надежный руководитель всех гуннских таможен, несмотря на свой преклонный возраст, был еще полон сил и энергии; это чувствовалось по его резким движениям и энергичному взгляду небесно-синих глаз. Да ведь никак и нельзя быть нетвердым в решениях и нерешительным в поступках, имея за спиной могущественную гуннскую державу!

Тамгастанабаши степного государства вручил второму хану гуннов Аттиле личное послание на пергаменте от влиятельного румийского вельможи Аэция. Две важные мысли содержались в письме, написанном по-гуннски: мол, мы, западные румийцы, заняты сейчас восстановлением своего порушенного восстаниями и чужеземными германскими вторжениями хозяйства (и, следовательно, нам ни до кого дела нет) и, якобы, оба императора: западный Валентиниан III и восточный Федосий II – никак не могут поделить южную часть пограничной для обеих империй Далмации, и потому западные румийцы уводят оттуда свои легионы. А когда, как говорят в степи, двое дерутся из-за лошади, третий может ускакать на ней (и здесь уже, точно, намекалось на направление возможного гуннского удара). Письмо заканчивалось подписью: «Твой друг претор Флавий Аэций». Это означало, что патриций Аэций поднялся в Западном Руме еще на одну ступень выше.

Но самое интересное, важное и приятное для туменбаши и хана левого крыла Аттилы событие ожидало его впереди. Юзбаши Стака после приезда гуннского начальника таможенных учреждений Дерябы как-то обмолвился, что вместе с последним прибыл некий Онегизий, с которым он ходил недавно в кратковременный поход в Британию для захвата главаря бунтовщиков-багаудов Тибаттона. Далее сотник Стака, всегда считавший, что он сам лично смелее, напористее и удачливее всех гуннских воинов (разумеется, исключая лишь туменбаши Аттилу), почему-то добавил весьма краткую, но емкую характеристику этого Онегизия:

– Храбр, сметлив и осмотрителен. Очень необходимый для нас воинский командир – может многое предугадывать. В сущности, только ему удалось захватить того неуловимого Тибаттона.

Поздним вечером перед отъездом гостей старый славянский коназ пригласил в свой кабинет в левом крыле дворца сенгира Аттилу и тамгастанабаши Дерябу. Представив второму гуннскому хану некоего светловолосого, среднего роста, с приятными чертами лица молодого человека (темник Аттила вспомнил его, он видел этого воина-легионера пару раз в 136-ом конно-штурмовом легионе у Аэция), антский предводитель сказал:

– Этот юноша из антов, ему двадцать восемь лет. Его мать гуннка, внучка величайшего воителя кагана Баламбера. Со времен верховного хана гуннов Ругилы он десять лет был аманатом в Западном Руме. Дослужился там, – и обратился к одетому в славянские мирные скромные одежды молодцу: – До кого?

– Три месяца назад меня назначили заместителем командира 136-го технического вспомогательного легиона, – отвечал по-военному новоиспеченный заместитель легата, он знал, что пятнадцать лет назад эту воинскую должность некоторое время занимал также и второй гуннский хан Аттила.

– Я прошу зачислить этого антского юношу – бывшего румийского легионера в гуннский тумен, – тихо промолвил белоголовый старец. – Это мой сын Онегизий³⁰⁶.