Каган Беледа выступает в поход

44.Каган Беледа выступает в поход

В весеннюю ночь, перед днем перехода румийской границы, в деревянном походном доме – куриене верховного гуннского кагана собрались все знатные гуннские эдили³²⁰ и союзные германские едели³²¹. Для получения окончательных и ценных указаний прибыли: старший шаман западного правого крыла гуннов этельбер Мама, утургурский сенгир-хан Атакам, вместе с ним также утургурский бек минбаши Борула, конунг остготов минбаши Валамир, конунг гепидов минбаши Ардарих, этельбер хуннагуров минбаши Барсих и другие. Самым последним в теплое, протопленное очагом-кимеге помещение вошел тридцатидвухлетний, маленький худой и невзрачный, но в ярко-пурпурных одеяниях, с золотой цепью на шее и драгоценными кольцами и браслетами на запястьях рук, один из вождей германских франков херицога Меровиг. Он только днем прибыл с пятью тысячами своих боевых франкских воинов, чтобы принять участие в походе гуннов на южнодунайские румийские владения.

Речь великого кагана перед своими подданными и союзниками была краткой. Сенгир-хан говорил не спеша и оглядывал сидящих двумя кругами друг за другом на кошмах вождей, предводителей, ханов, беков, этельберов, тарханов, конунгов, херицог, коназов, воев, туменбаши и минбаши западного крыла гуннского государства из народов и племен: биттогуров, оногуров, витторов, хуннагуров, угоров, хайлундуров, майлундуров, садагаров, саранов, баяндуров, азелинов, аланов, остготов, гепидов, антов и хорватов. Все вместе они выставили шесть туменов молодых, крепких и дерзких нукеров, преимущественно верхоконных. Верховный гуннский хан Беледа призвал своих подданных и союзников нападать на врагов неудержимо, храбро и лихо, не оставляя им никаких шансов на спасение; захватывать богатую добычу, юных крепкозадых и тугогрудых дев, с тем, чтобы каждый простой воин мог бы вернуться из этого боевого сапари богатым тарханом. После того, как главнокомандующий всеми гуннскими туменами сенгир Беледа обозначил маршруты движения колонн и назвал жасаулов, начальствующих во время похода над собранными шестью туменами, старший шаман западного гуннского крыла, тощий, но с жилистыми руками Мама приступил к обряду камлания³²² на обожженной в огне бараньей лопатке. По узорам трещин он авторитетно установил, что будущий поход должен окончиться успешно и с захватом изобильных трофеев, разумеется, только в том случае, если мужественные военачальники будут внимать с благоговением всем приказам и распоряжениям своего великого правителя Беледы и исполнять их расторопно и поспешно.

После гадания всех участников совещания, которых было около тридцати человек, угостили любимыми блюдами верховного сенгир-хана. Подали остготскую кровяную колбасу (фаршированную: запекшейся в сгустки овечьей кровью, нутряным салом и мелко рубленными овечьими же потрохами) и гепидскую сваренную со специями голову ягненка. Каждому приглашенному подали на большой серебряной тарелке по кругу колбасы, истекающей темно-коричневым жиром, и по одной голове молодого барашка с одним отрезанным по обычаю германских гепидов ухом. Все эти лакомства запивали северогалльским терпким, красным хмельным вином. В качестве основного блюда высокородным гостям-конакам было подано мелко накрошенное соленое мясо, перемешанное с горохом, такая еда была торжественным угощением у готского народа, оно имело у них название «салткиотог баунир»³²³.

Наутро великий каган наблюдал, сидя на коне в низком готском кожаном седле, с высокого южного берега дунайского притока Савы, как гуннские воинские тумены переходят по наплавному мосту через широкую и неспокойную реку с пенящимися около берегов бурунами. Этот деревянный мост-настил был сооружен племенем хорватов всего за десять дней и был готов к эксплуатации только вчера к вечеру. Каган Беледа приказал племени славянских хорватов охранять и беречь этот мост, по которому один за другим перед его очами проходили посотенно боевые степные подразделения, до тех пор, когда они будут возвращаться из похода назад, а именно, почти до конца осени.

Верховный гуннский каган Беледа наблюдал за переправой, как с интервалом в десять шагов-бутов вступали на качающийся деревянный толстый настил по пятеркам пешком степные джигиты, ведя каждый в поводу по два своих коня. Многие конские морды поверху были обмотаны кафтанами, бешметами и чекменями, чтобы они не могли ничего видеть, пугаться и взбрыкиваться. Так обычно поступали с пугливыми лошадьми. Великий хан смотрел на переход войск через настильный мост, а думы его в это время были совсем о другом. С горечью и сожалением вспоминал он свою, казненную по своему же приказу, младшую жену Хильду. Сильно болела от тоски с тех пор печень у повелителя огромной степной державы; но он не хотел признаваться себе, что очень горевал из-за гибели молодой бургундской токал. После того случая он приказал во всех хуннагурских становищах, стойбищах и аулах на шеи всех несвободных мастеровых бургундов и бургундок, не ставших гуннскими женами, повесить неснимающиеся кожаные ошейники, чтобы они не могли бы бежать; а над дверями мастерских бургундских ремесленников-кожевников также вывешивать шкуры животных, напоминающих гордым и свободным подданным гуннского кагана о том, что здесь проживают бургундские малаи и кулы³²⁴, склонные к побегу и занятые «грязным» ремеслом – выделыванием кож, при котором вокруг распространяется вонючий и смрадный запах.

Верховный степной правитель запахнул свой дорогой бархатный полукафтан, поправил соболиную высокую круглую шапку с белой продольной матерчатой нашивкой (знак туменбаши) и махнул рукой молодому каринжи, который бегом поспешил к нему с прекрасной работы (орнаментированный красными, желтыми и голубыми ромбами и квадратами) кожаным саком³²⁵, полным красного галльского вина. Другого полусотника-каринжи великий хан послал позвать к нему утургурского бека минбаши Борулу, который не замедлил явиться пред светлые очи верховного правителя. Бек утургуров едва сполз с коня, ему мешал его толстый живот и, сотрясая отвисшим подбородком, взобрался пешком на пригорок, хотя по степному этикету он, как тархан высокого ранга, мог бы пребывать в седле и выслушивать каганские указания на коне. Но бек Борула хотел показать своим подобострастным поведением, как он высоко уважает и чуть ли не боготворит главного гуннского сенгира Беледу. Заплывшие жиром глазки утургурского минбаши, пыхтя взбиравшегося наверх по склону, смотрели заискивающе, не отрываясь, на круг верхоконных вельмож, в центре которого находился сам общегуннский повелитель Беледа. Последний обратился к приблизившемуся минбаши утургуров:

– Как давно ты прибыл из нашего восточного крыла?

– Мой каган, я прибыл оттуда не далее, как вчера днем, – торопливо отвечал бек Борула, поправляя свой меч-шешке в ножнах на перевязи на левом боку:

– Как там поживает и чем занимается мой дорогой брат хан Аттила?

– Насколько мне известно, он объезжает все города и поселки оседлых славян и германцев, а также становища и аулы кочевых гуннов.

– С какой целью?

– По-видимому, он заручается поддержкой их вождей и начальников.

– А для чего?

– На тот случай, если придется выступать в какой-либо поход.

– Для выступления в поход нужно решение общегуннского курултая.

– По всей вероятности, младший хан Аттила заручается такой поддержкой не для боевого сапари во вражеские страны.

– А для чего же?

Тучный минбаши Борула вдруг вспотел, хотя еще была прохладная весенняя погода, взглянул решительно на туменбаши сенгира утургуров Атакама, гарцевавшего неподалеку на близком пологом склоне холма, и, хитро потупив вниз свой взор, ответил:

– Мой каган, я думаю, что он намеревается оспаривать у тебя каганский трон.

Сенгир Атакам придержал своего норовистого вороного, правой рукой откинул со лба каштановую прядь и сильно закашлялся, привлекая к себе внимание. Приём достиг цели: он уловил на мгновение взгляд плутоватых узких, заплывших жиром глазок минбаши Борулы и кивком головы и подмигиванием побудил его говорить далее без обиняков.

С отчаянной решимостью весь запотевший минбаши Борула быстро затараторил:

– Мой каган, младший хан Аттила вынашивает планы покушения на твою драгоценную жизнь. Он готовит в учебном лагере в устье Дуная особых убийц, которые могут метать дальнобойные стрелы в ночной темноте. Он замышляет послать их в расположение твоего орду; и ночью, когда ты выйдешь до ветру, они будут пускать в тебя ядовитые стрелы.

– Оттуда ты это знаешь? – спросил недоверчиво великий каган, дергаясь, как от икоты, недлинной и негустой бородкой.

– Я подслушал разговор двух учеников шамана Айбарса, а он является главным тайным советником младшего хана Аттилы. Они были у меня проездом в гостях, выпили много желтой араки³²⁶ и разговаривали меж собой, забыв об осторожности и не замечая меня.

Верховный гуннский правитель Беледа ничего не ответил, а только тронул коня вперед, слегка подергав за ремешок узды. Синие его глаза помутнели и стали белесыми, это был признак его злобы и гнева.