Аммиан фон Бек Хайреддин Барбаросса – легендарный османский адмирал Исторический роман

Глава XIV.Год 1546

1.Великий султан Сулейман Великолепный принимает участие в османско- сабирском празднике урожая – сабантуе

Племя османских сабиров – лихих конников пользовалось в турецкой державе огромным уважением, боевые сотни и тысячи этого племени решали исход многих битв в пользу османов. И потому нередко наименование этого племени «сабиры» воспринималось в другом значении: конница, кавалерия, верхоконное войско. И когда коренные турки говорили своим сыновьям, напутствуя их на войну: «Сабир бол!», то это означало, что им надлежит воевать так, как воюют мужественные, удалые и непобедимые сабиры. Неприродные же турки не все знали о воинской доблести сабиров и, говоря: «Сабир бол!», подразумевали лишь: будь терпеливым, выдержанным и храбрым.

Османский султан Сулейман живо и с благодарностью откликнулся на приглашение этого уважаемого османского племени, но оговорил, что приедет не только в сопровождении своих турецких приближенных, но также и иноземных послов – бийк элчи.

Теплое раннее утро. Большое убранное поле, в самой середине которого колосится полоска несжатой пшеницы, находится на восточной окраине приморской долины, куда отчетливо доносится шум Мраморного моря – Мармар дениза. Спешиваются высокородные гости, среди которых своим немалым ростом и белоснежной чалмой выделяется десятый правитель Турецкой империи. Плотный и коренастый немолодой глава сабирского племени Огланмай Йылмаз, по случаю такого важного торжественного события нарядившийся в бело-зеленые просторные парчово-шелковые одеяния, а на голову водрузивший высокий белый островерхий войлочный колпак, помогает великому султану сойти с белоснежного коня, поддерживая его стремя.

На ритуальном праздничном поле все готово к осеннему сабантую. Западнее «дожиночной» полоски на южной части поля на травянистом зелено-желтом пригорке расстелены белые кошмы, на которых раскинуты зеленые скатерти, уставленные всякой обрядовой снедью и питием. Еще ниже, у подножья холма, на треногах уже закипает различная еда в больших черных котлах, около которых суетятся молодые сабиры и сабирки в разнообразных просторных, красочно расшитых платьях и одеждах. Чуть восточнее, недалеко от котлов и ближе к кедровой рощице, устроились сабирские музыканты со своими традиционными струнными кобызами, недлинными флейтами и небольшими, но звонкими барабанами. Им предстоит трудная, но ответственная работа – до пополудни, покуда не закончится осенний праздник урожая, увеселять слух великого султана и сопровождающих его сановников и вельмож.

Сходят с коней иностранные послы – бийик элчи, представляющие дружественные европейские государства Францию и Маджаристан, пожилой француз разнаряженный Гильом Франсискани и старик венгр вислоусый Ласло Хабердан. Разминают ноги, нынешней весной после подписания мирных договоров с Испанией и Австрией (которые обязывались выплачивать османскому султану ежегодную дань соответственно в 120 тысяч золотых дукатов – Карл V Габсбург Испанский – и 30 тысяч золотых дукатов – Фердинанд Габсбург Австрийский), освобожденные из застенков Семибашеного замка – Едикуле все такой же толстый немолодой испанец Эгир Чизелино де Бусбек и высокородный и также немолодой австрийский алеман Иоганн Ваксельберг. Они отсидели в темнице по пять лет – в соответствии с османским «правом победителя» послы воюющих с турецким государством стран незамедлительно заключались под стражу, дабы они не смогли бы передать своим правителям какую-либо шпионскую информацию.

Спешиваются и дипломаты тех стран, с которыми у Блистательной Порты издавна сохраняются нормальные отношения: Республики Венеции, Республики Генуи, города-государства Дубровника. Нет только португальского посла Паолу Джолия да Роша, он до сих пор пребывает в Едикуле, поскольку перемирие с королевством Португалии до сих пор не подписано.

Также на это торжественно-ритуальное мероприятие сабантуй прибыли и новые послы из тех стран, которые заимели желание если и не дружить тесно, то хотя бы поддерживать нормальные отношения с Великой Портой. Они представляют: государство Московское и его малолетнего царя Иоанна IV, объединенное государство Речь Посполитая и Великое княжество Литовское и его короля Сигизмунда, княжество-курфюршество Алеманская Саксония и его князя-курфюрста, или герцога Морица Саксонского, объединенное королевство Швеция и Финляндия и короля Густава, объединенное королевство Дания и Норвегия и короля Кристиана Голштинского, королевство Англия и короля Генриха VIII, государство-эмират Мавераннахр и правителя-эмира Шейбани-хана, Ногайскую орду и бега Мемея, Казанское ханство и хана Сафа-Гирея, Астраханское ханство и хана Жамбыршы, Киргизское ханство и хана Хак-Назара, государство-султанат Великих Моголов и правителя-раджу Хумаюна, султанат Йемен и Хадрамаута и султана-имама Мухаммеда бен Исмаила, а также государство Судан и султана Абдаллаха Джамму.

Из всех новоявленных послов великому султану Сулейману запомнились двое: посланник московского царя, рыжеволосый и широкоплечий средних лет человек по имени Иван, сын Плещея, он имел высоченную соболиную островерхую шапку и длиннополую соболиную шубу, с которыми не расставался ни в жару, ни в холод; и бийик элчи Киргизского ханства по имени Назарбай Апышуулу, мужчина средних лет в белом кошмовом колпаке и в отделанном золотым шитьем бледно-голубом стеганом кафтане, который говорил на тюркском языке Дешти-Кипчака без переводчика-толмача, поскольку их тюркско-киргизский язык оказался совсем близким к исконному турецкому языку османладжи, разве что за исключением некоторых слов. Даже слово «посол – бийик элчи» в тюркско-киргизском и тюркско-османском звучало одинаково.

Великого султана Сулеймана Законодателя сопровождали многие важные вельможи турецкого государства. Справа от него выступал престарелый 80-летний главный визирь Аяс-паша, который ступал трудно, опираясь на инкрустированный золотыми насечками посох с богато отделанным каменьями набалдашником. Другой высокий, относительно стройного телосложения старик, 86-летний мудрец Эвлия Челеби шагал по левую сторону от турецкого повелителя. Поодаль сзади шли двое янычарских сановников: плотного телосложения 66-летний генерал – чорбаджи-ага Кудеяр и молодой 46-летний полковник – улуг-дей, также крепкотелый Неждан. И позади них в окружении белых и черных рабынь мягко шествовала султанская вторая жена – икинджи кадын, миловидная 43-летняя Роксолана, разодетая в шелковые, бархатные и парчовые одежды.

Вся эта вельможная группа во главе с высокородным соколиноносым 50-летним османским властителем Сулейманом Великолепным взошла на пригорок, где на ровной площадке их уже дожидались постланные скатерти, и «по-старшинству» и «по-чину» расселась за самой большой, «центральной» скатертью, раскинутой точно посредине ровного пространства.

Иноземные послы, спешившись на северной оконечности небольшой долины, на первый взгляд бесформенной толпой, но на самом же деле в строгой очередности – в соответствии с «рангом» и «дружественностью» представляемых стран, четко зная, кто за кем – направились к холму, где уже «по-степному», скрестив ноги под собой, восседали великий султан и его приближенные. Чужеземные посланники отбили соответствующие традиционные поклоны перед османским правителем и, взойдя на пригорок, заняли место вокруг «правой» скатерти. Многим из них, особенно недавно появившимся в Истанбуле саксонскому, шведскому и датскому послам, было непривычно сидеть на кошме, подогнув ноги под собой, но они стойко переносили такое неудобное положение, памятуя о словах старых дипломатов о большом неудовольствии турецкого владетеля, когда послы не подчиняются и не следуют принятому при дворе этикету.

Все сабиры, лихие наездники и отличные земледельцы, разодеты в свои самые лучшие платья. Мужчины-косари и женщины-жницы имеют в руках сельскохозяйственные инструменты – небольшие прямоугольные косы и округлые серпы. Настроение на поле царит приподнятое – глава племени сабиров Огланмай Йылмаз становится на правое колено перед великим султаном и протягивает ему орудие труда. Десятый правитель Дома Османов исполняет все премудрости древнего османско-сабирского ритуала: встает с места, скидывает с себя верхний халат, берет в руки небольшую косу и спускается к несжатой полоске на поле, где намеренно оставлены пшеница, рожь и ячмень. Высокородный косарь срезает веточки злаковых растений особым образом, крестообразно, и при этом приговаривает про себя древнеосманские магические слова-заклинания. Царственный сельскохозяйственный работник самолично связал «дожиночный» сноп, который был трижды толще обычного снопа; это было сделано со специальной целью – ведь именно в этом снопе живет дух земли Ээркелиг, благоприятствующий сельскохозяйственным растениям. Десятый османский повелитель Сулейман Великолепный поднял над собой сжатый сноп и обвел им вокруг своей головы. А тем временем сопровождавшие великого султана молодые сабирские жнецы и жницы поют обрядовые песни на древнем османладжи, на котором говорили сабиры. В их протяжных песнях звучит просьба к величайшему из богов Танри благословить новый урожай, защитить его от вредных насекомых и прочих вредителей, от непогоды и от нечисти. Ведь всякая нечисть в виде злых духов – шайтанов и албысов хочет отнять зерно у трудолюбивых крестьян.

Пока великий османский правитель неспешно поднимался на холм на свое место за расстеленной скатертью, зерно «дожиночного» снопа быстро обмолотили, перемололи на круглой ручной каменной мельнице, мука падала на подстеленную под мельницей выделанную гладкую бычью шкуру, замесили на овечьей шкуре тесто и приступили к выпеканию мягких духовитых лепешек перед взором самого великого султана, прямо перед пригорком на краю поля. Сам великий повелитель Турецкого Богохранимого государства, сопровождающие его гражданские и военные сановники и вельможи, а также присутствующие на церемонии сабантуя иноземные послы испробовали вкус горячих лепешек из нового урожая. И все они, а в первую очередь сами организаторы праздника осеннего урожая сабиры – последним досталось лишь по малюсенькому кусочку новоиспеченной лепешки – были донельзя довольны тем, что они ели хлеб-екмек из зерна, который срезал с поля ни кто иной, как сам великий османский повелитель, победитель многих битв и сражений, покоритель трех частей света: Азии, Европы и Африки – Сулейман Кануни, сын Селима Явуза.

А после ритуала угощения первым, «царским» екмеком продолжилась остальная часть сабантуя. Уж гостеприимные организаторы-сабиры расстарались на славу! Борьба силачей, конные скачки и другие состязания привлекли огромное число зрителей не только из османских сабиров, но и из других племен и народностей, живущих в округе на расстоянии одного дня пути – ведь все знали, что в гости к сабирам для участия в осеннем празднике урожая – сабантуе прибудет лично сам великий османский султан и хранитель исламской веры – халиф Сулейман Великолепный, которого еще называют Сулейманом Победителем.

2.Янычарский генерал Кудеяр слушает заздравную речь великого султана

Особенно тянулись к нему два бийик элчи. Первый – это был Иван Плещеев, посол Московского государства, невысокий, коренастый, с зелеными глазами и светлыми усами, средних лет мужчина; он имел длинные волосы, перехваченные на лбу белой тесемкой, и всегда, в любое время года, ходил в богатой соболиной шубе (чорбаджи-ага вначале, грешным делом, было подумал, что это одно и то же верхнее одеяние, но, присмотревшись, удостоверился, что «зимняя» шуба из соболя имеет толстую подкладку из зеленого бархата, а «летняя» же – подкладку такой же расцветки, но только из шелка) и в высокой соболиной же округлой шапке; по всей видимости, его интерес к турецкому генералу «новых войск» был обусловлен происхождением последнего из племени руссов, имеющих место проживания в верховьях Днестра; московский дипломат полагал – и не напрасно –, что такое славянское происхождение обусловит особо благоприятное отношение к нему со стороны чорбаджи-ага Кудеяра. В нечастых беседах с этим высокопоставленным янычаром Блистательной Порты, когда тот наезжал в Перу полюбопытствовать, не нуждаются ли в чем благородные московиты, Иван Плещеев констатировал про себя, что этот турецкий главный начальник самого боеспособного вида войск Османской империи – янычар – внешне, если отвлечься от его блестящей военной формы, ничем не отличается от других русинов, руссов и русских, проживающих в государстве царя московского Ивана IV – такой же светловолосый (даже не различимы проседи), светлоглазый и крупнотелый.

Другим бийик элчи был Назарбай Апышулуу, посланник из далеких степей Дешти-Кипчака от киргизского хана Хак-Назара, также как и московский посол, роста невысокого, кряжистый, крутоплечий и, как все степные люди, проводящие большую часть жизни в седле, кривоногий, средних лет темноглазый мужчина, его свисающие вниз темные усы и маленькая, но густая темная бородка резко выделялись на фоне белой высокой войлочной шапки. При удобном случае, при нечастых взаимных беседах с турецким генералом Кудеяром, он всегда искренне удивлялся тому, как же все-таки это происходит, что они отлично понимают друг друга, разве что за исключением тех слов, которые являются наименованиями предметов, отсутствующих в Великой Кипчакской степи – Дешти-Кипчаке. Иногда Назарбаю Апышулуу казалось, что он говорит со своими соседями по степной кочевке – они там все, хотя и говорили на других непонятных языках, но разумели тюркско-киргизский и свободно общались на нем, лишь с небольшим акцентом в произношении, обусловленным влиянием их родного, нетюркского языка; и здесь этот синеглазый немолодой генерал Османской империи разговаривал по-тюркски, как и остальные турки-османы, но только несколько «искажая» исконно тюркское, например, киргизское, произношение; он произносил родные тюркско-турецкие и тюркско-киргизские слова несколько на «чужой» лад. Но впрочем, к такому «нетюркскому» и «некиргизскому» произношению посол тюрков-киргизов Назарбай скоро привык, ведь большинство слов-наименований и построение речи были все же родными – «степными» и тюркскими.

И вот сегодня, после утренних легких затравочных закусок, запиваемых кислым молоком – айраном и китайским черным бархатным чаем, и после того как вся высокородная группа придворных вельмож и сановников во главе с самим великим султаном Сулейманом спустилась с пригорка на широкий луг возле кедровой рощицы, дабы насладиться зрелищем единоборства силачей и верхоконных состязаний, оба посла: московский Иван Плещеев и киргизский Назарбай Апышулуу – как-то невзначай очутились рядом с янычарским генералом – чорбаджи-ага Кудеяром, последний что-то говорил на краю луга под высоким кедром своему подчиненному, прибывшему из турецко-африканской провинции Хабеш, янычарскому артиллерийскому полковнику – улуг-дею Неждану, на принадлежность последнего к новому, техническому артиллерийскому роду войск указывала черная полоса-окантовка на свисающем конце белого «платка Бекташа» и широкая черная нашивка на груди справа.

Еще раз поприветствовал чорбаджи-ага Кудеяр обоих бийик-элчи, пожав им по-мусульмански правые руки, и вежливо пригласил их как дорогих гостей пройти вперед, дабы лучше видеть народные игры с участием молодых парней и крепких мужчин.

На лугу разворачивалась османско-сабирская народная игра, берущая свое начало в глубокой древности, когда предки османов кочевали в Великой степи по обе стороны могучей реки Эдел-Волга. В этом верхоконном состязании удальцов под древним названием «кокбара» (козлодрание) его участники, поделившись на две группы по семь всадников на вороных и гнедых лошадях, вырывали друг у друга безголовую тушу полугодовалого козленка. Через половину румийского часа победитель на гнедом жеребце, окруженный остальными шестью членами своей команды, которые всячески оттесняли корпусами своих коней верхоконных соперников в стороны, кинул белую тушу козленка к ногам великого османского султана Сулеймана; турецкий властелин щедро одарил его, бросив ему немалый кошель с золотыми монетами акдже; ловкий молодой мужчина, оголенный по пояс, глубоко пригнулся с седла вправо и поймал на лету свою глухо зазвеневшую награду.

– У нас тоже происходят точно такие же конные игры, – сказал посол из Дешти-Кипчака Назарбай, обращаясь к чорбаджи-ага Кудеяру, – они называются, однако, несколько иначе: улак тартыш.

После козлодрания сабиры организовали борьбу на конях, когда также оголенные по пояс крепкорукие парни и молодые мужчины стаскивали друг друга с лошадей, на которых они выехали на это соревнование уже без седел. Верхоконные удальцы далее также рубили на полном скаку установленные на шестах полые тыквы-горлянки, а в конце конных состязаний состоялись скачки на скакунах и иноходцах. И в самом конце народных игр в выложенный белым волосяным арканом круг вышли борцы-хурешисты, они выделялись среди прочих мужчин своими вздувающимися мускулами на оголенных руках и ногах, боролись они в коротких широких белых безрукавках и черных штанах до колен.

А тем временем, покуда проходили конные и пешие состязания разудалых, лихих крепкобоких и крепкоруких парней, сопровождаемые радостными криками и ликованием многочисленных зрителей, на западном краю поля сабиры выставили до десятка белых войлочных жилищ – юрт, в которых по их сабирской традиции следовало подавать мясо для угощения приглашенных гостей. Самая большая юрта была поставлена в центре стремительно возникшего кочевого аула. В эту огромную юрту, составленную из 24 боковых стенных пролетов, вошли султан, его свита и все иноземные послы. По правую руку от десятого османского повелителя села его супруга – вторая жена Роксолана, которой самой, однако же, было в диковинку сидеть за одной трапезной скатертью со своим благоверным. Ведь в мусульманских турецких семьях, а особенно, во дворце Топкапы, не было принято во время приема пищи пребывать вместе мужчинам и женщинам. Для этого османские дома были поделены на две части: мужскую часть – селямлик и женскую – харем. Но в древних османско-сабирских традициях, которая предполагала переносное жилище-юрту всегда с одним внутренним помещением, мужчины и женщины кушали вместе, хотя в юрте также имелась «женская» часть, где складывались «женские» предметы: ложки, чашки, поварешки, скатерть, горшки, ведра и многое другое, и правая «мужская», где размещались «мужские» вещи: седла, сбруи, нагайки, попоны, арканы и другое. И здесь в соответствии с древними османско-сабирскими традициями, когда предки османов и сабиров, да и сельджуков тоже, твердо верили и поклонялись лишь богу Танри (или Тангари) и его супруге богине Омай (или Умай), великий султан Сулейман и его икинджи кадын Роксолана сидели рядом на самом почетном месте кочевого жилища – в центре под его внутренней, дальней стеной, прямо напротив входа. Далее справа за кадын Роксоланой расположились главный визирь империи старик Аяс-паша, главный мудрец державы старец Эвлия Челеби, предводитель янычарского войска немолодой Кудеяр, начальник янычарской артиллерии нестарый еще Неждан, а за ним разместились московский посол Иван Плещеев и киргизский бийик элчи Назарбай Апышулуу. Для двоих последних это была великая честь, поскольку все прочие иноземные «новые» и «старые» дипломаты располагались по левую руку, недалеко от выхода из юрты; до них, ближе к великому султану Сулейману, расселись хозяева праздника осеннего урожая – сабантуя белобородые старцы-сабиры и сабирский вождь Огланмай Йылмаз со своей немолодой биринджи кадын.

На белоснежной скатерти лежали наваленные грудой вареные, копченые и вяленые колбасы, мягкие овечьи сыры-хуруты, масляные хлебцы, а также дикий лук – черемша. Вместе с кислым молоком – айраном это была традиционная пища османских сабиров, употребляемая ими испокон веку.

На больших деревянных подносах подали дымящееся говяжье и баранье мясо. Обслуживающие молодые джигиты сноровисто распределили мясо в соответствии с «ценностью» кости перед сидящими гостями, исходя из уровня их «общественной значимости». Великому турецкому правителю подали баранью голову (баш) – ведь он, султан, является «главой» государства! – правую берцовую кость барана (джамбаш) и крестец быка (уша). Остальные же кости: берцовые, лопаточные, грудинные и другие – со свисающим с них разваренным мясом предложили «по-рангу» прочим угощающимся, исходя из их достоинства и оказываемого им уважения.

Для запивания жирного мяса гостеприимные хозяева подали в серебряных чашах исконный сабирский хмельной напиток «борзу», считающийся по значимости намного выше кислого кобыльего молока – кумыса. Этот напиток светло-коричневого цвета изготовлялся из проса, он считался у сабиров «осенне-зимним» питьем, поскольку варился в эти времена года из свежемолотого проса.

Пока гости насыщались мясом и борзой, немолодая первая жена сабирского вождя тихо рассказывала сидевший от нее через двух человек – ее мужа Огланмая Йылмаза и султана Сулеймана – моложавой второй жене османского правителя о приготовлении борзы:

– Мы сабиры заготавливаем его осенью огромными кувшинами и большими амфорами. Это самый лучший напиток для именитых гостей. Он несколько кисловат на вкус, но зато поднимает настроение и спасает от холодов, согревая тело выпившего его человека. В основном, его готовят из проса, его можно также варить из пшеницы и ржи, но тогда он несколько теряет во вкусе. Молотый злак – далган смешивают с теплой водой, добавляют закваски – ачыткы и оставляют на сутки под теплой овечьей шкурой. В таком состоянии смесь начинает бродить. Считается, что чем дольше бродит напиток, тем он крепче согревает человека и улучшает его самочувствие. Затем смесь кипятят в казане около полутора румийского часа, постоянно помешивая мутовкой, но при этом присматривая, чтобы не подгорало. Один из основных компонентов борзы – угут. Он готовится из проросших зерен пшеницы, которые высушиваются, а затем измельчаются до образования порошка. Когда угут добавляется в остывшую после варки коричневую массу, то она прямо на глазах становится более светлой, жидкой и, в сущности, уже пригодна для питья. И самый последний этап – полусуточная выдержка борзы под теплым укрытием. В это время можно наблюдать удивительные вещи. В процессе брожения жидкость начинает кипеть, и в этот момент емкость с борзой способна раскачиваться из стороны в сторону. Не раз бывали случаи, когда приехавшие издалека к нам сабирам гости-коноки, никогда не видевшие, как готовится этот хмельной напиток, едва не падали в обморок. Огромная деревянная кадка, стоящая в углу комнаты, внезапно сама приходит в движение, издавая к тому же непонятные звуки. Мы сабиры часто смеемся над истошными криками наших непонятливых коноков о том, что в кадке поселился злой дух – шайтан.

С интересом слушал недолгое повествование о способе приготовления борзы и сам великий султан Сулейман, при этом невольно размышляя: вино как алкогольный напиток запрещается священным Кораном, ну а борза? – там об этом ничего не сказано.

Высоко поднял десятый османский властитель над собой чашу с хмельной борзой, медленно оглядел ряд сидящих по-степному по левую сторону от него послов, всматриваясь в лица испанца Эгира Чизелино де Бусбека, австрийца Иоганна Ваксельберга и француза Гильома Франсискани, скользнул взором по остальным «старым» и «новым» бийик элчи и произнес заздравную речь:

– Большая наша благодарность славному древнему османскому племени сабиров и его главе Огланмаю Йылмазу за приглашение нас этот прекрасный праздник сабантуй. Здесь мы воочию убедились в великой славе наших предков – степных тюрков, которые там далеко, в Великой Кипчакской степи, скакали лихо на врага и сокрушали его в быстротечном и жестоком бою. Наши прославленные кочевые предки-скотоводы, пройдя огромный путь, осели в Анатолии и Румелии и перешли к оседлому хозяйствованию на земле. И здесь мы также видим большие традиции, отражающие наши успехи в земледелии, поставившие нас, османов, на другую ступень народа-земледельца, любящего и умеющего прилежно трудиться на плодородном поле, на урожайном огороде и в плодоносящих садах. Тот факт, что наш великий османский народ является мужественным, удалым и терпеливым воином, не нуждается ни в каких доказательствах, об это свидетельствуют все новые и новые государства, страны и территории, покоряющиеся нам как через свои поражения и наши победы, так и не испытывая свою судьбу – добровольно и мирно. Мы уже стали и доблестным морским народом. Наши блестящие победы при Превезе восемь лет тому назад и у алжирских берегов пять лет назад сделали нас полноправными хозяевами Средиземного моря – Ак дениза, где безраздельно господствуют наши флоты. Наш непобедимый морской адмирал-паша Хайреддин Барбаросса воистину родился самым выдающимся и самым замечательным флотоводцем нашего беспокойного времени. Мнимый «великий» император Священной Римской империи германской нации и христианско-католический король испанский Карл V Габсбург, мнимый «великий» христианский завоеватель новых земель, вице-король и адмирал Эрнандо Кортес, мнимый «великий» европейский адмирал Андре Дориа и многие другие известные военачальники и адмиралы – все они как один с большим позором удирали от нашего самого величайшего моряка и флотоводца современности, Беглербега всех османских морей Хайреддина, сына Джакуба. Так вот, мои дорогие сородичи-сабиры!

Два грандиозных дела предстоят нам, османам, дабы закрепиться прочно на наших недавно завоеванных османских морях: Каспийском и Красном. Во-первых, необходимо прорыть водный канал между Доном и Волгой-Эделем, чтобы наши боевые суда Черноморского флота могли бы сдерживать амбиции Ирана на его северных границах, для этой цели перейдя с Дона через этот водный канал на Эдел, а по нему спуститься в Каспийское море. Во-вторых, следует построить точно такой же канал из Средиземного моря в Красное, соединив два портовых города: Порт-Саид на Ак денизе и Суэц на Шап денизе. В этом случае мы сможем защитить наших единоверцев-мусульман на всех южных морях и океанах от захватчиков-грабителей: португальцев и испанцев. Работы на строительстве обоих каналов очень много, там протяженное расстояние. Военно-морские инженеры из Денизлиманреислика адмирал-бакана Хайреддина Барбароссы уже провели предварительные замеры будущих каналов. Чтобы соединить Порт-Саид на Средиземном море с Суэцем на Красном море, нужно копать 100 румийских миль, а чтобы связать Дон и Волгу, и соответственно Черное и Каспийское моря, необходимо копать вполовину меньше.

Но вначале мы, османы, обязаны совершить самое великое дело в нашей истории. И только после завершения этого величайшего победного деяния мы приступим к соединению четырех морей (Черного и Каспийского, Средиземного и Красного) посредством двух каналов: Волго-Донского и Порт-Саидо – Суэцкого. Скоро нам предстоит большой океанский путь в сторону Новой Земли, где право первооткрывателя принадлежит нашему единоверцу – мусульманину из Китая, дунганину Чжень Хе, мусульманское имя которого было Мухаммед, – и османский султан указал взглядом на сидящего от него через два человека: жену Роксолану и главного визиря Аяс-пашу – премудрого старца Эвлия Челеби: – Он привез из Китая достоверные документы о том, что еще сто лет тому назад этот прославленный мореплаватель, мусульманский дунганин из Китая Чжень Хе, застолбил новые земли в Америке за нами, мусульманами. Так что в скором времени наши непобедимые боевые эскадры и флоты поплывут на Новые Земли через Атлантику, ведомые нашим бестрепетным флотоводцем Хайреддином Барбароссой.

Выпьем же за наших хлебосольных сабиров и в их лице за всех османов-турков, которые со степных быстроногих коней пересели прочно на быстроходные морские суда и готовятся к дальним морским и океанским походам, чтобы стать полновластными повелителями всех морей и океанов!

3.По воле всемилостивого Аллаха здоровье и болезни всегда шествуют вместе

До 70 лет дожил военно-морской министр – денизаскервизирь, главный шеф-адмирал Адмиралтейства – улуг адмирал-бакан Денизлиманреислика, Беглербег всех османских морей – Бютюн осман денизлербеглербеги и трехбунчужный адмирал-паша – ючбюнчюадмирал-паша Хайреддин, сын Джакуба; он имел одного родного сына 43-летнего Бекстала и одну родную дочь 37-летнюю Айзат от старшей жены 63-летней Айше, другую родную 27-летнюю дочь Айдай от второй жены 49-летней Мариам, а также одну приемную 23-летнюю дочь Айнагуль и одного приемного 19-летнего сына Алтынбаша от третьей жены 42-летней Гульджамал, но никогда не ведал, что никак нельзя загодя готовить приданое еще не народившемуся малышу или малышке. Едва он заикнулся, будучи в северном пригороде Перу, в трехкомнатном доме с небольшим двориком своей младшей супруги Гульджамал-Джанины, что уже следовало бы запастить пеленками, рубашонками, одеяльцами и новой колыбелькой-бешиком для будущего маленького человечка, как она отчаянно замахала руками и произнесла страстную речь, в которой проявилась истинная горячая кровь благоразумной дочери благородного испанского идальго Педро Гонсалеса:

– Мой высокочтимый муж, данный мне всевышним богом Танри-Аллахом, я хочу просить вас не предварять и не торопить естественные события жизни. Все в воле Аллаха. А раз это так, то разве может простой смертный тягаться с самим Вседержителем? И думать об этом нельзя! Посему предвосхищать события, начертанные свыше, – неблагодарное дело и большой грех. Преждевременные «сборы» приданого для еще неродившегося дитя чреваты выкидышем или же смертью младенца сразу после родов.

Замолчал немолодой благоверный и лишь улыбнулся – ведь он знал твердо, что женщина на сносях никоим образом не должна испытывать никакого, даже малейшего волнения, дабы она ненароком не испугалась (малыш родится тогда трусливым и плаксивым), или же случайно не помянула всуе шайтана (в этом случае этот прохвост может подменить новорожденного в колыбели чуркой, а младенца забрать себе).

В назначенное природой и великим богом Аллахом время в середине весны немолодая младшая жена – кичик кадын пожилого Беглербега всех османских морей Гульджамал разрешилась от бремени очаровательной малышкой, сразу же названной донельзя обрадованным отцом Йетмишгуль²⁴ (желанная дочка – гуль, родившаяся в год 70-летия родителя - йетмиш), на радость ее единоутробной старшей сестре Айнагуль (старше ее на 23 года) и единоутробному старшему брату Алтынбашу (старше на 19 лет). Особое торжественно-возвышенное и горделивое чувство испытывал старик-отец Хайреддин Барбаросса: надо же такому случиться, что новорожденная малышка появилась на свет, когда ему исполнилось ровно 70 зим, а матери-роженице, его третьей жене Гульджамал, – 42 зимы! Как сообщили две нанятые повитухи, в последние дни перед родами пребывающие рядом с беременной беглербегской супругой, младенец был крупный и весил около 15 румийских фунтов. «Это такая крепкая богатырша! – покачала головой улыбающаяся повивальная бабка, настроение ее стало еще более веселым, когда она получила из рук растроганного пожилого отца 7 золотых османских акдже: – Здоровая, громко кричит и сучит ножками».

В начале лета, когда стояла чудная нежаркая послеобеденная погода и солнце посылало на землю с высоких небес свои живительные лучи, Беглербег всех османских морей почувствовал легкое недомогание, он подошел к окну своего кабинета на втором этаже нового здания Адмиралтейства, глянул влево вверх на огромные водоводные бетонные пролеты, установленные высоко наз землей, и самую высокую и толстую башню Акведука, откуда вода поступала по водопроводным керамическим и свинцовым трубам во дворцы Топкапы, бросил взор направо на отблескивающую в лучах солнца поверхность бухты Золотого Рога и сделал глубокий вдох, вбирая в себя прохладный воздух, приносимый дневным бризом с моря. Плохое самочувствие проявилось у денизаскервизиря во внезапном головокружении, ему пришлось облокотиться о подоконник открытого окна. Присутствующий в помещении его заместитель по картографическому ведомству, однобунчужный адмирал-паша 58-летний кряжистый увалень Насин Калкан обогнул низкий стол, заваленный документами и картами, и поспешил к своему начальнику, а тот уже сползал около окна на пол, обессиленный и с невидящими глазами. Громадному ростом и крепкому телом главному флагман-штурману Насину Калкану едва удалось удержать у пола падающего улуг адмирал-бакана Хайреддина Барбароссу, мужа высокого, также широкоплечего и весом тяжелого. Опытный моряк Насин Калкан знал, что надо делать в случаях сильнейшего головокружения при морской болезни, вызванной судовыми качками. Он осторожно усадил денизаскервизиря в кресло, расстегнул глухой ворот его белой рубашки под красным форменным кафтаном, откинул прочь снятый с шеи внезапно занедужившего Беглербега всех османских морей большой белый шелковый шарф с тремя широкими красными адмиральскими полосами, снял с его головы огромный белоснежный тюрбан также с тремя широкими полосками и стал делать ему двумя руками массаж в области сердца, а когда потерявший сознание министр чуть приоткрыл глаза, он начал пальцами массировать его затылок и виски. Через некоторое время денизаскервизирь полностью пришел в себя, перевел дух и посчитал этот недолгий обморок проявлением переутомления: в последние дни он очень много работал как в своем рабочем кабинете над картами морей и земель и над пергаментами, присылаемыми из султанской канцелярии, так и дома над бумагами, направляемыми на все османские моря на османские флоты громадной Турецкой державы.

В середине лета снова произошел точно такой же случай – военно-морской министр опять потерял сознание на недолгое время, но на этот раз в кабинете присутствовал его первый заместитель – биринчи ярдымчиденизаскервизирь, двухбунчужный адмирал-паша 48-летний Тургут Реис, одновременно являющийся командующий Дозорным ионическо-адриатическим османским флотом, базирующимся на острове Корфу-Керкира со стороны Греции и в италийском портовом городе Отранто на Аппенинском полуострове. Этот боевой флотоводец прибыл в Истанбульское Адмиралтейство – Истанбул Денизлиманреислик с важными предложениями от адриатических союзников, эти предложения подлежали немедленному рассмотрению на уровне султанско-имперской канцелярии. Двухбунчужный адмирал-паша командовал сотней кораблей которые не только заперли на крепкий замок вход-выход из Ионического моря (а следовательно, из Средиземного) в Адриатику – пролив Отранто, но и крейсировали по центру Ак дениза, доходя на юге вплоть до северо-африканских триполитанских берегов. Командующий Дозорным ионическо-адриатическим турецким флотом уже доложил своему начальнику – министру об инициативах союзных итальянско-венецианского и итальянско-флорентийского, а также дружественно-вассального славянско-дубровникского приморских государств об увеличении численности своих морских дивизионов, готовых принять участие во всех возможных будущих османских морских походах и набегах, и уже распорядился своим помощникам внести в комнату годовую арендную дань от жителей острова Корфу-Керкира, пожизненным владельцем которого по милостивому султанскому распоряжению вот уже девятый год являлся Беглербег всех османских морей, победитель всех вражеских флотов Хайреддин Джакуб-оглу.

– Там у нас на острове Корфу-Керкира и в итальянском городе Отранто турками уже «становятся» сотни молодых итальянцев, греков и славян. Они принимают ислам, делают обрезание, научаются основам турецкого языка и избирают карьеру османского моряка – денизээра, – говорил двухбунчужный адмирал-паша Тургут Реис, муж статный и широкий в плечах, шрамы и рубцы на лбу и на подбородке делали его и без того мужественное лицо отчаянно дерзким, каковым он и действительно был в жизни, в решающих, переломных моментах: во всех морских баталиях, схватках и стычках, – ведь у нас в империи, и особенно на нашем флоте, любой чин, любая удача и любой успех доступны каждому. Мало того, что к нам в эскадры желают и поступают служить в качестве султанских матросов сформировавшиеся характером христианские юноши и молодые люди, но и христианские родители сами ведут к нам своих двенадцатилетних сыновей, дабы мы их взяли бы служить на наши галеры и шебекки в качестве юнг. И все они становятся некоренными турками, османами в первом поколении.

– Да, это так, – отвечал ему задумчиво трехбунчужный адмирал-паша Барбаросса своим глуховатым голосом и его орлиный нос выделялся на фоне голубого Золотого Рога в проёме широкого открытого окна, – мы сегодня еще знаем, кто у нас является исконным османом, коренным турком, а кто только недавно «стал» турком в первом поколении, неисконным, некоренным османом. Но поверь мне, мой уважаемый Тургут, через два-три человеческих поколения уже никто не будет помнить, кто из нас есть коренной, истинный турок, из анатолийских или же румелийских османов, а кто есть потомок некоренных турков. Мы все к тому времени станем уже просто турками. Наш великий народ вбирает в себя гостеприимно, участливо и заботливо всех храбрых и смышленых людей из других, нетурецких племен и народов, которые жаждут приобщиться к нашей турецкой славе и нашему османскому величию.

И Беглербег всех османских морей, наверняка, был сильно взволнован такими неожиданно пришедшими ему на ум глубокомыслеными откровениями, был очень разгорячен от внезапно нахлынувшей на него огромной гордости за свой энергичный, отважный, благодетельный, добрый и славный османский народ, что у него вдруг все поплыло перед глазами и он начал оседать на пол, широко открыв рот и жадно вдыхая воздух. Более молодой собеседник Тургут Реис едва успел подскочить к своему начальнику-бакану и поддержать его сзади подмышки.

Через неделю после этого вторичного случая неожиданного недомогания, на которое денизаскервизирь Барбаросса снова не обратил серьезного внимания, заново приписав его переутомлению своего немолодого тела, он был вызван к главному визирю 80-летнему Аяс-паше, тучному старику со слезящимися глазами, небольшой двухэтажный рабочий дворец которого находился в Ортакапа, между Первым и Вторым дворами в Персиковом саду Топкапы. С раннего утра и до пополудни оба имперских вельможи: гражданский и военно-морской – готовили секретный доклад для предстоящего заседания Государственного совета – Дивана по вопросу: «О выходе османских флотов за Гибралтар в Атлантику и о возможности морского похода на новые заморские земли». Завершив вдвоем первичное обсуждение уже подготовленного в Денизлиманреислике текста доклада, оба высших государственных сановника вышли на мраморную террасу. Яркое солнце отражалось в голубизне мраморного крыльца и затрагивало прямоугольные основания круглых гранитных колонн.

Старый визирь вытирал белым платочком свои красные глазные веки и говорил своему более молодому спутнику-флотоводцу:

– Мой адмирал, у вас на морях, так же как и у нас на суше, действует один принцип власти, принесенный нами, османами, из нашей прежней жизни, из Великой Кипчакской степи – принцип управления лошадью. Когда-то наш находчивый предок – осман или сельджук управлял лошадью, вбив ей в нос кольцо и проломив носовую перегородку – из одной ноздри в другую, как это мы сейчас практикуем с быками и волами. Но такой принцип становился вскоре бесполезным: кольцо либо врастало и переставало причинять лошади боль, либо хрупкая носовая перегородка разламывалась. Этот принцип властвования над народом или же народами действует на сегодня у всех азиатских, африканских и европейских вождей, правителей и властителей. Но такое управление ненадежно, управляемые народы зачастую выходят из-под контроля и низвергают своих властелинов.

Этот ненадежный принцип удержания власти в руках господствует везде, но только не у нас, османов. Наши сметливые предки выяснили для себя, что в решающем бою лошадь может взбрыкнуться и перестать слушаться седока. И тогда стали искать у лошади самое нежное, уязвимое и ранимое место. И нашли рот. А потом сделали металлические приспособления для причинения сильной боли во рту и закрепили его на конской голове посредством уздечки. И хотя лошадь и управляется болью, но османский наездник любит ее, холит и хорошо пасет, сытно кормит ее и она отвечает ему взаимной приязнью. Но она уже никогда не выйдет из-под османского контроля. Это наш, османский, принцип власти – управления народом или народами: твердость в сочетании с доброжелательностью.

Подивился улуг адмирал-бакан Барбаросса глубоким познаниям престарелого главного визиря и понял теперь, почему великий султан Сулейман Законодатель-Кануни выбрал на столь важный пост в государстве столь немолодого человека со слезящимися глазами. А улуг визирь Аяс-паша продолжал поражать своего флотского собеседника изрекаемыми словами, наполненными глубоких суждений:

– Этот наш важный османский принцип власти: сочетание жесткости и хорошего отношения – дополняется еще одним второстепенным принципом – «совместного наказания» неугодного. Заметь, мой адмирал, стоит нашему султану Сулейману Кануни прилюдно на заседании Дивана отчитать какого-либо визиря, разумеется, за промахи, ошибки и недочеты в работе, как находятся его последователи, также из визирей, которые охотно принимаются травить своего сотоварища, лишь бы угодить султану. Наши умные предки подметили, что такой принцип «совместного наказания провинившегося» действует по воле нашего древнего степного бога Танри в природе у животных. Стоит вожаку, например, в волчьей стае, начать наказывать одного из «подчиненных», как другие спешат ему на помощь. Страх перед вожаком перерождается у них в ненависть к наказуемому, стоит вожаку только начать, а стая докончит. И также у людей, самое большое унижение испытывает неугодный, когда в процесс его наказания включаются и те, кто всегда стоял намного ниже его. И когда такой нижестоящий чиновник осознает, что он тоже может принять безнаказанное участие в травле, то наказуемый испытывает сильнейшую душевную боль…

И в этот момент при последнем слове главного визиря «боль…» страшная физическая боль пронзила грудь Беглербега всех османских морей, охватила ее железным обручем и начала терзать ее, словно с десяток раскаленных металлических прутьев были глубоко воткнуты в туловище спереди и сзади. Сердце словно бы скручивалось и раскручивалось, причиняя денизаскервизирю неимоверные страдания. Трехбунчужный адмирал-паша Барбаросса стал хватать руками воздух и оседать на мраморный пол террасы у основания гранитной колонны.

Очнулся он уже в своем доме на Готской улице за площадью Эт-мейдан, рядом сидела его старшая жена немолодая Айше. Первым делом он потребовал принести к нему его трехмесячную малышку-дочь Йетмишгуль, которая была доставлена через два румийских часа из дома младшей жены Гульджамал из истанбульского пригорода Перу, расположенного севернее бухты Золотого Рога. Маленькую дочь положили на постель рядом с больным отцом, она смотрела на него ясными глазенками, улыбалась, пускала пузыри и гугукала. Крепенькая, здоровая дочурка доставила пожилому отцу Хайреддину Кызылсары-сакалу – Рыжебородому огромное облегчение в телесных страданиях и несказанное душевное наслаждение. «По воле всевышнего Аллаха здоровье и болезни сопутствуют друг другу», – подумалось замечательному Бютюн осман денизлербеглербеги. И он спокойно заснул глубоким сном. И снились ему его давно ушедшая на небеса мать Сания, урожденная гречанка Ксантипа, которая ощипывала во дворе их дома в приморском городе Митилини на острове Лесбос забитого осеннего гуся, и его также давно покинувший этот поднебесный мир отец Джакуб, бывший янычарский офицер, прилаживающий рядом у очага боковые стояки для вертелов для смоления гусиных тушек. И мать зачем-то говорила своему маленькому сыну Хайреддину: «Хороший совет стоит целой лошади», а отец добавлял: «Жизнь есть дорога к смерти».

И еще во сне пришло к сыну Джакуба ясное осознание своего простого человеческого счастья: он, Хайреддин, самый счастливый человек на земле – он умирает, а все его жены и дети живы, и они будут его оплакивать, а он их никогда.

4.Адмирал Бекстал, сын Хайреддина, получает траурное послание от «старшего брата»

Далек водный путь по Красному морю – Шап денизу от адальского приморского города Берберы, где имеет свою базу Особый османский флот Аденского залива, до самого северного шап-денизского порта Суэца – перевалочной базы снабжения не только для Красноморского турецкого флота, но также и для Особого аденского – около 1700 румийских миль.

Уже наизусть знает карту южных османских морей (а также и сами эти моря), некогда составленную под мудрым руководством замечательного османского ученого Эвлия Челеби, памятливый новоиспеченный двухбунчужный адмирал-паша 44-летний Бекстал Хайреддин-оглу. После пролива Баб-эль-Мандеб, соединяющего Аденский залив с Красным морем, на аравийском восточном берегу Шап дениза лежит зеленая страна Йемен и Хадрамаута, правителем которой является пожилой благообразный старик Мухаммед бен Исмаил, люто ненавидящий португальцев, некогда учинивших кровавое побоище в йеменском портовом городе Ходейде. Эта Ходейда является главной базой для кораблей Красноморского турецкого флота, командующий этим флотом – небезызвестный однобунчужный адмирал-паша Бири Раис. Севернее Йемена и Хадрамауты на аравийском берегу до самого Суэца простирается огромная провинция Хиджаз с ее святыми мусульманскими городами Меккой и Мединой.

На западном африканском берегу от города Берберы на юге и до самого Баб-эль-Мандебского морского прохода на севере лежит вассальное Великой Порте княжество Адал – Фунгистан, или Фунджистан, где властвует правитель-султан Ахмед Гыран, считающий свой темнокожий народ потомком славного мекканского племени Омейя. Далее на севере на Красное море выходят обширные владения Эфиопской империи с двумя портовыми городами Ассаб и Мэрса-Фатма, где властвуют отец и сын императоры-негусы Либне. Конечно, можно было безо всякой опаски присоединить к турецким землям и эти эфиопские портовые города, но это, как понимает двухбунчужный адмирал-паша, нежелательно по двум причинам: во-первых, подавляющая часть тамошнего населения – убежденные православные и последователи бога Христа и совладать с ними будет нелегко, а во-вторых, тогда эфиопы прекратят продавать своих жирных быков для нужд двух турецких флотов: Красноморского и Особого аденского. Также эти христиане-эфиопы (или абиссинцы) – добычливые охотники, продают задешево очень нужные в Истанбуле охотничьи товары: слоновую кость, шкуры леопардов, кожу бегемотов, – а также благовония, серую амбру и пряности. К тому же эти эфиопы-абиссинцы хорошо платят за турецкие металлы (железо, свинец, медь, олово), и металлические изделия (ружья и пистолеты, посуда и украшения) и порох в бочонках.

Севернее африканского эфиопского порта Мэрса-Фатма уже начинается территория Богохранимого Турецкого государства, там уже в провинции Хабеш верховодит старый приятель, янычарский полковник – улуг-чорбаджи Неждан. Ну, а еще севернее простираются области – санджаки: Южная Нубия, Северная Нубия, Южный Египет, Средний Египет и Северный Египет – огромной османской провинции Египет, беглербегом которой также является старый знакомый, иудей Зенон. Ну, а в самом северном красноморском городе Суэце до сих пор управляет в качестве бега – султанского наместника старый араб Анад.

Стоит на верхней кормовой палубе своего огромного флагмана, облокотившись о поручни, командующий Особым турецким флотом Аденского залива Бекстал, сын Хайреддина, только два месяца назад в середине лета султанским указом – буюруком повышенный в воинском звании на один ранг до двухбунчужного адмирал-паши и этим же буюруком повелеваемый также именоваться: Улуг адмирал-паша всех южных османских морей, – и думает свою мысль. Он ясно осознает, что последнее титулование: Улуг адмирал-паша всех южных османских морей – предполагает серьезные боевые действия на южных водных границах Богохранимого государства и что в этом случае однобунчужные адмиралы, 59-летний Бири Раис и 54-летний Салих, обязаны если не подчиняться ему, двухбунчужному Улуг адмиралу всех южных османских морей Бексталу, то хотя бы согласовывать с ним замышляемые военные операции на море.

Развевается на ветру широкий белый шелковый шарф с двумя продольными красными адмиральскими полосками, белый округлый тюрбан с красным остроконечным верхом также пересекается сбоку справа двумя поперечными красными нашивками, белый бязевый плащ, тоже колыхаемый ветром, закинут за спину; расшитая золотом розовая парчовая короткая безрукавка, надетая на белую рубашку с высоким стоячим воротом, чуть не достает кожаного красного боевого пояса, на котором справа свисает длинный морской нож – кортик в богато отделанных каменьями серебряных ножнах, а слева в черной кожаной спаренной кобуре заткнуты два пистолета. Широченные розовые бархатные шаровары, стянутые поверху над лодыжками черными шнурками, также трепыхаются своими складками на береговом бризе; желтые остроконечные мягкие кожаные туфли на рубленой «палубной» подошве из буйволовой кожи, имеющие хорошее сцепление с палубой и никогда не скользящие на мокрой поверхности доски, в соответствии с требованиями форменной одежды своей высотой не достают до щиколоток и до черных завязок шароваров и открывают взору белые полотняные носки.

Мягко ходят на нижних палубах несколько вахтенных охранников кормовых кают. Здесь, в задней части «Корабля султана нашего Сулеймана», расположены жилища: капитана корабля – двухбунчужного адмирала Бекстала, икинджи капутана – старшего помощника капитана, ючюнджу капутана – боцмана, дордунджу капутана-думенчи – штурмана –, а также и других старших корабельных офицеров и начальников: старшего дея команды гребцов, старшего дея артиллерийских расчетов, старшего дея – казначея, улуг-дея – писаря, улуг-дея – лекаря и улуг-дея – хранителя трюмов.

Ранней весной 150 турецких боевых судов и транспортов из состава трех южноосманских флотов: Особого аденского тогда еще однобунчужного адмирал-паши Бекстала, Красноморского однобунчужного адмирала Бири Раиса и Персидского залива однобунчужного адмирала Салиха – с 30 тысячным десантом на борту, составленным из исконно-османских, арабских и сомалийско-адальских аскеров, атаковали сильно укрепленный португальский порт Маскат на юго-востоке Аравийского полуострова. Ровно двенадцать дней длилась осада неприятельских портовых стен, и уже было трое однобунчужных турецких адмирал-пашей предвкушали полную победу и пленение знатного португальского флотоводца адмирала Эштована да Гама, как на тринадцатое утро разразился небывалый шторм. Этот ураган невиданной силы и ярости уже был предсказан морскими чайками, которые срочно улетели прочь, и осаждающая османская эскадра уже готовилась к нему, уйдя в более безопасные бухты севернее Маската и оставив осажденный приморский город открытым со стороны моря. Ведь по логике вещей ни один здравомыслящий капитан не вывел бы свое судно при надвигающейся непогоде в открытое море. А этот португальский адмирал дон Эштован да Гама, которому терять уже было абсолютно нечего (не все ли равно, где и как погибнуть – на твердой земле под османскими пулями и клинками, или же в бушующем море от разъяренного шторма), решился на отчаянный поступок – вышел из гавани в бурю при взбесившихся огромных волнах на своих 14-ти кораблях и на всех парусах умчался, подгоняемый всеми дикими ветрами, далеко курсом на юго-восток. Вдогонку было послано, уже к вечеру, когда непогода чуть улеглась, 21 турецкое судно, они находились в погоне шесть дней и вернулись не только ни с чем, но и потеряли семь галер и шебекк, затонувших при продолжающемся морском урагане. И большую потерю при этом понесли османы – на одной из погибших галер находился командир абордажного отряда, дерзновенный молодой военачальник 27-летний Ювейс-бей, только в конце прошлого года произведенный за беспримерное мужество и умелое руководство своими воинами в армейские генералы – аскер-аги, вместе с ним и на других кораблях погибли одна тысяча двести коренных анатолийских османов – абордажных башибузуков. Это была огромная и безвозвратная утрата. И, честно говоря, адмирал Бекстал страшился гнева, если не султанского, то своего отца, Беглербега всех османских морей Хайреддина, что он не уберег такого отважного молодого генерала и послал его в шторм на верную смерть. Но к великому его удивлению, никакого гневного письма-послания из Истанбула не последовало в ответ на совместное донесение трех адмиралов: Бекстала, Бири Раиса и Салиха. А напротив, однобунчужный адмирал-паша Бекстал был повышен в звании и в титуле: стал двухбунчужным адмирал-пашой и Улуг адмиралом всех южных османских морей. Но была небольшая отдельная записка от самого великого султана Сулеймана, что он глубоко скорбит по поводу гибели столь замечательного молодого генерала.

В покоренном Маскате тогда еще однобунчужный адмирал-паша Бекстал первым делом посетил судостроительную верфь. Это была просторная территория южнее порта, огороженная высоким деревянным забором. Уже издали можно было видеть возвышающиеся над наклонными бетонно-металлически-бревенчатыми стапелями остовы строящихся судов. Слава здешних арабских умельцев-корабелов шла далеко по южным морям и водам. И потому португальцы заставили их заложить с десяток среднеобъемных кораблей, завершение сооружения которых уже приняли на себя новые владетели порта – османы. Не только искусные корабелы жили на юго-востоке Аравии, но также отважные и умелые мореходы, плавающие очень далеко и знающие все воды, острова, шельфы, рифы, скалы, течения, постоянные буруны и опасные места во всех аравийских и индийских морях. Ведь не кто иной как маскатский араб Ахмед ибн Маджид провел в первый раз португальские суда великого мореплавателя Васко да Гама, отца Эштована да Гама и Криштована да Гама, из Маската в далекий Цейлон. Но тогда этот многоопытный арабский штурман, также показавший португальским кораблям морской путь с острова Цейлон в африканско-сомалийский Могадишо, еще не ведал, что португалец Васко прибыл не с миром, а с войной.

А сынок этого видного покорителя морей португальца Васко, небезызвестный адмирал Эштован да Гама, бежавший от османов из Маската, по достоверным сведениям морских торговых людей, укрылся на Цейлоне, где располагается самая большая, самая укрепленная и самая мощная военно-морская база этих неверных – португальцев.

На маскатских верфях адмиралу Бексталу понравились косые паруса «джами», которые выставлялись на арабских кораблях среднего водоизмещения «джальбутах». Это были наборы парусов треугольной формы, позволяющие двигаться путем простого лавирования, хотя и небыстро, но вперед против ветра, при этом только надо было взять достаточный разбег на веслах. На этих арабских парусах «джами» можно было все же развивать против ветра скорость вдвое быструю, нежели чем на «латинских» парусах, которые также были предназначены для хождения напротив ветра. Но все же «латинский» парус имел одно преимущество – на нем можно было идти и против течения, и для этого не требовалось весельного разгона, ведь против течения на веслах идти почти невозможно – сносит вниз по течению – и корабль на веслах стоит все время на одном месте.

В Маскате и в соседних арабских портах Суре, Сухаре и Эль-Фуджайре по требованию трех османских адмиралов: Бекстала, Бири Раиса и Салиха, – заложили около полусотни арабских «джальбутов», которые были очень необходимы для плавания по южным морям, где ветер переменчив, как настроение младшей жены – кичик кадын.

Как сообщил новоиспеченному Улуг адмиралу всех южных османских морей Бексталу его коллега – адмирал Бири Раис, командующий Красноморским флотом, в далеком шап-денизском городе-порту Суэце уже заложили строительство 70 новых османских галеасов, галер и шебекк. Строевой лес везли из Анатолии и Ливана, снасти и готовые корабельные орудия доставляли из Греции. Для удобства транспортировки все грузы везли на судах в Александрию, оттуда по Нилу на фелюгах поднимали до Каира, а из этого города уже на верблюдах доставляли в Суэц. Еще летом для самых больших кораблей привезли 21 пушку-бомбарду, каждая такая пушка стреляла ядром, равным весу семи средних баранов-койунов. Только одно меткое попадание такого снаряда по центру переламывало и пускало на дно среднобъемную вражескую каравеллу.

Двухбунчужный адмирал-паша Бекстал плывет в Суэц намеренно, чтобы в соответствии со старинными османскими боевыми традициями передать из своих рук в руки тамошнего османского наместника-бега Суэца старого араба Анада своего знатного узника, португальского старшего капитана дона Криштована да Гама, плененного им еще в прошлом году в Могадишо. А старик Анад должен сопроводить этого родовитого пленника до средиземноморского порта Порт-Саида и передать его далее какому-либо другому сухопутному или морскому начальнику, облеченному властью от самого султана, для дальнейшей его доставки в Семибашенный замок Истанбула, где должны пребывать все самые важные государственные арестанты и военнопленные.

Еще одну приятную отцовскому сердцу миссию должен исполнить в Суэце новоявленный Улуг адмирал всех южных османских морей, он встречает там своего 19-летнего сына Алп-Арслана, закончившего полный четырехгодичный срок обучения в Высшей мореходной школе Измира и выпущенный оттуда младшим морским офицером – кичик-дениздеем по специальности «судовождение» (кайик баши).

Многие важные мысли обязан высказать любящий отец адмирал Бекстал своему сыну, молодому офицеру Алп-Арслану. А главное – сказать необходимые слова о том, что юный дениз-дей должен воевать за страну, ислам и султана умело, храбро и не жалея самой жизни, дабы прославить в веках не только великий народ османов, но и знатный род Барбаросса.

Именно так наставлял в алжирском Оране еще совсем недавно, всего три года назад, отец Хайреддин Джакуб-оглу, своего сына Бекстала Хайреддин-оглу, отпуская его в далекий поход вокруг Африки во главе Особого турецкого флота. И говорил тогда 67-летний отец Хайреддин своему 41-летнему сыну Бексталу, чтобы дорогой сын служил и сражался честно, мужественно и находчиво, дабы возвеличить имя Барбаросса. «Ведь нам: мне, Хайреддину, сыну Джакуба, и тебе, Бексталу, сыну Хайреддина, – предстоят великие дела – мы пойдем во главе двух армад, каждая по 500-600 кораблей, в Новый Свет и изгоним оттуда испанцев и португальцев. Я поплыву через Атлантику, а ты, мой сын, – через южные аравийские и индийские моря. Карта Эвлия Челеби и путешествия европейцев показали, что эта новая земля, называемая Мексикой, находится на пересечение путей из Атлантики и из индийских морей. И тебе следует очень скоро с помощью адмиралов Бири Раиса и Салиха покончить с господством португальцев в Могадишо, в Маскате и на Цейлоне и обезопасить свой тыл, – так наставлял своего сына однобунчужного адмирала Бекстала отец трехбунчужный адмирал Хайреддин: – Португальцы должны убраться из южных морей и открыть нам путь на Индию, Китай и далее на Мексику. Карта и практика мореплавания показывают, что мы можем подойти и атаковать Мексику с двух сторон – я со стороны восхода солнца, а ты, мой сын Бекстал, со стороны захода солнца. И тогда, покорив Мексику, мы с тобой прославим в веках величайший народ османов, который сейчас уже является властелином трех частей света: Азии-Анатолии, Европы-Румелии и Африки-Арабистана».

Кроме своего сына Алп-Арслана, Улуг адмирал всех южных османских морей Бекстал намеревался забрать из Суэца в Берберу своего давнего помощника, а ныне улуг-дениздея, командующего Нильской речной флотилией 40-летнего темнокожего Асыма Баштуга, которому он срочной имперской почтой загодя направил послание, дабы тот на сухопутных транспортных средствах перевозил бы свои речные корабли из Каира в Суэц, они должны были плавать по Красному морю и стать на постоянную вахту и крейсирование на Баб-эль-Мандебском проливе, чтобы не пропускать там в Шап дениз неприятельские суда и контролировать эфиопский флот, дабы тот не вступил бы в морской союз с португальцами. Прикрыв таким образом водный проход из Аденского залива в Красное море, можно было быть спокойным за оставленные без надлежащего военно-морского прикрытия приморские мусульманские города Йемена, Хиджаза, Адала, Хабеша и Египта.

«Итак надо за зиму построить большое количество новых кораблей с усовершенствованными мачтами и парусами, а к середине весны выступить в поход на Цейлон объединенными силами трех южных флотов: моего Особого аденского, Красноморского адмирала Бири Раиса и Персидского залива адмирала Салиха, – думал Улуг адмирал всех южных османских морей Бекстал, готовясь к схождению по веревочной лестнице в портовую шлюпку, – и обязательно покончить с этими португальскими разбойниками и их нечестивым начальником Эштованом да Гама. Работа немалая…»

На суэцкой пристани двухбунчужного адмирал-пашу ожидал офицер имперской курьерской службы в коротком сером халате и зеленой чалме. Екнуло сердце у хладнокровного командующего Особым османским флотом Аденского залива Бекстала в недобром предчувствии. Улуг адмирал всех южных османских морей взглянул на дату на круглой восковой печати. Огромный путь в полторы тысячи румийских миль от Истанбула и до Суэца это письмо проделало в предельно короткий срок – 15 дней. Двухбунчужный адмирал-паша Бекстал Хайреддин-оглу вскрыл и развернул пергаментную трубку и поразился – письмо было написано на личном султанском пергаменте, на правом верхнем углу стояла султанская факсимильная надпись: «Мы, волей Аллаха, 10-й султан Дома Османов Сулейман, сын султана Селима». Несколько потерянный и донельзя встревоженный адмирал Бекстал, сын адмирала Хайреддина, начал читать: «Мой младший брат Бекстал («Сам великий султан называет меня своим младшим братом!» – молниеносно мелькнуло в сознании двухбунчужного адмирала), скорби вместе со мной – наш великий Дениз Ага и Беглербег всех османских морей Хайреддин, сын Джакуба, покинул нас навсегда – да приветствует его Аллах и благословляет! – в возрасте 71 года». («Как же так, ведь отцу было 70 лет, – опять непроизвольно выплыло в сознании потрясенного черной вестью сына Бекстала, – ах да, ведь по шариату при захоронении человека положено добавлять время его нахождения в материнской утробе…»).

Тоскливая и тяжелая боль навалилась всей невыносимой громадой на скорбящего Бекстала, сына Хайреддина, который продолжал читать: «Это был великий человек, воин и подданный, имевший способность от самого Бога-Танри смотреть на события и вещи широко, рисковать обдуманно, принимать решения своевременно и претворять однажды принятое решение в жизнь во что бы то ни стало. Какие бы мы, его современники, ни говорили замечательные слова об этом удивительном и героическом государственном муже, но мы не в состоянии оценить его качества и деяния наиболее полно, как он этого заслуживает. И оценят его роль в нашей османской и общей человеческой истории наши потомки, когда они будут править миром. И этот наидостойнейший из наших современников, Ага всех османских морей Хайреддин Джакуб-оглу, будет вознесен тогда на такую высоту в сознании наших потомков, что почетное место в истории людей и в памяти человечества будет обеспечено ему навечно».

Ровно через год после удачного морского похода на остров Цейлон и изгнания оттуда португальцев, посетили любящий сын адмирал Бестал и любящий внук морской офицер Алп-Арслан место захоронения своего отца и деда Хайреддина.

По повелению десятого правителя Дома османов султана Сулеймана Великолепного гробница была сооружена на высоком холме над Босфором, над дворцовым мысом. Скромное сооружение, незатейливое по форме, небольшое по размеру, из прочного серого гранита было видно со всех проходящих мимо кораблей. И приказал великий султан в память о прославленном флотоводце всем швартующимся к пристани дворцового мыса кораблям гудеть громко в корабельные трубы, а покидающим пристань судам производить салют из корабельных пушек.

На серой мраморной плите было высечено арабской вязью: «Маат раис аль бахр», что означало: «Покойный – Беглербег морей».

жүктеу/скачать 2.06 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: