Аммиан фон Бек Хайреддин Барбаросса – легендарный османский адмирал Исторический роман
жүктеу/скачать 2.06 Mb.
|
- Бұл бет үшін навигация:
- 2.Особый османский флот отплывает в далекий морской поход
- 3.Из записок ученого-географа и путешественника коренного османа Хаджи Хальфа: начало пути.
- 4.Османские флоты идут на север Западного Средиземноморья
- 5.Из записок Хаджи Хальфа, ученого и путешественника: за четыре месяца вокруг Африки
Глава XI.Год 15431.Безутешное горе великого султана СулейманаНа всех двенадцати причалах северной части истанбульского порта, где берега бухты Золотого Рога выходят к узеньким улочкам городских предместий Галата и Перу (Бири), в одно весеннее утро можно было видеть неисчислимое множество тушек уже дохлых и еще издыхающих черных крыс. Они усеяли деревянные настилы и бетонные покрытия выдающихся далеко в бухту сооружений и устройств, у которых слегка покачивались на легких волнах пришвартованные суда из разных стран под всевозможными флагами. Среди издохших грызунов, через некоторое время раздувавшихся словно круглый черный шар, видели крысиного короля – эмира, огромного, в несколько раз превосходящего обычную крысиную особь, семиголового зверька, который подыхал долго, шевелясь своими восемью лапками до самого пополудни. Был и еще один удивительный экземпляр крысиного народа – пять крысиных тушек намертво, еще с рождения, видать, в утробе крысы-матери, воедино сросшихся у основания хвоста. Эта другая большая крыса-эмир, в форме пятиконечной звезды, или же пять сросшихся крыс, также издыхала долго, последняя из тушек шевелилась и после пополудни. Но обе издыхающие крысы – семиголовая и с пятью туловищами – наверняка являлись почитаемыми особами – королями среди прочих своих сородичей. Даже сами издыхая и едва передвигая лапками, прочие обычные грызуны подносили к ним различную еду: зернышки пшеницы, ржи и риса. Падеж черных крыс означал только одно: в Истанбул пришла черная болезнь – чума. Великий султан Сулейман знал достоверно, что свыше 30 лет тому назад эта страшная неизлечимая болезнь погубила треть жителей Венеции, а около 50 лет тому назад она унесла жизни половины жителей Барселоны, а еще ранее она свирепствовала в далеком Лондоне и в неблизком Амстердаме. И вот эта чудовищная и жестокая эпидемия ворвалась в столицу Османской империи. Незамедлительно были приняты все необходимые меры. Под страхом расстрела из фортовых пушек всем иноземным кораблям было приказано сняться со швартовых и уходить прочь из владений турецкого султана. Было ограничено передвижение по городу, дабы заразные люди не разносили бы болезнь. Мусульманские муллы, христианские священники и иудейские раввины ежедневно, еженощно и ежечасно, сменяя друг друга, возносили молитвы своим богам, прося милосердия и снисхождения за совершенные грехи и защиты от ужасной болезни. Но все было напрасно. По всей вероятности, людские прегрешения переполнили чашу божественного терпения и Он решил воздать человеческому роду по его заслугам. Городские рабы, уже тысячелетия занятые на «грязных» общественных работах, на которых никак не заставишь трудиться свободного подданного государства, едва успевали на своих повозках и телегах вывозить за город и там, за западными стенами Феодосия, сжигать трупы умерших от чумы людей и закапывать глубоко в землю прах и золу. Великий султан Сулейман знал, что болезнь эта передается черными корабельными крысами, которые подхватывают ее из неприбранных отхожих мест. А такие зловонные места имеются в огромном количестве во всех европейских городах. Неоднократно рассказывали османские купцы, плававшие в испанские, португальские, французские и итальянские портовые города, о жуткой неряшливости, неопрятности и нечистоплотности тамошних жителей, которые почти не знают общественных бань, не умываются ежеутренне, не стригут свои ногти, не полощут рта после еды и даже не подмываются после посещения отхожих мест. И более того, они не копают в земле выгребных ям для уборных, а отхожими местами им служат свободные ровные пространства между домами, сплошь заваленные кучками человеческого дерьма. А ведь у мусульман, а особенно у турков, такого нет и в помине! Турки-мусульмане являются чистоплотным народом. Недаром левая рука, которой по обычаю положено совершать подмывание после отправления естественных малой и большой нужд, считается у них «нечистой», для мусульманского приветствия потому подается правая рука. А вся болезнь начинается из таких дурно пахнущих отхожих мест, которые являются любимым обиталищем черных крыс и серых мышей. Тысячи и тысячи людей заболевали в Истанбуле, город был закрыт накрепко, янычарская стража день и ночь дежурила у всех двадцати четырех городских ворот, а также на всех дорогах, ведущих в истанбульские пригороды Галата и Перу, не впуская и не выпуская никого из людей, дабы черная болезнь не разошлась бы по всей европейской Румелии и малоазийской Анатолии, исключение было сделано лишь для городских рабов, вывозящих за Феодосиевы стены трупы умерших для сжигания и захоронения. В Топкапе, где одновременно проживали до 5 тысяч слуг, служанок и евнухов, а на внешней охране стоял один янычарский полк-алай из 6 тысяч «новых воинов», также началась чума. Около 600 человек из простолюдинов-слуг умерли в самом начале эпидемии. Дворцовые рабы – черные и белые евнухи – замуровывали возле Готской башни, севернее Внешних садов Топкапы, прах сожженных на костре умерших сотоварищей глубоко в каменистую землю, на три человеческих роста, заливая сверху жидким бетоном, дабы земляные черви, мыши и кроты не вынесли бы болезнь наружу. Здоровый человек заражался этой болезнью в двух случаях: при даже неблизком контакте с больным или же ступив на то место, где бегала больная крыса. В первый же день болезни у заразившегося человека в безволосой части тела появлялось небольшое, величиной с золотую монету достоинством в одну акдже, округлое темное или темно-синее пятно. У девяти больных из десяти на второй день, в паху у женщин и под мышками у мужчин, вырастала опухоль величиной с небольшое куриное яйцо (люди называли их бубонами), а на третий день с утра у больных с бубонами начиналось кровотечение из носа и к вечеру они, ослабев от потери огромного количества крови, умирали. Только у одного из десяти заболевших черной болезнью на второй день не появлялся бубон, два дня лежал он, обессиленный, пластом, пребывая в сильнейшей лихорадке, но на третий день дело шло к поправке, он выздоравливал и уже больше никогда не мог заразиться этой страшной чумой. Смелые мусульманские муллы, мужественные христианские монахи и безбоязненные иудейские раввины, а также храбрые служители других религий, имевших место в громадной Османской империи и огромном Истанбуле: персидского солнцепоклонничества, славянского перунского язычества и туркоманского танрианства, – вместе с бестрепетными профессиональными лекарями, целителями и врачевателями ходили по домам, навещая больных, пытаясь их лечить, исцелять и врачевать или хотя бы дать им утешение в последние часы их земной жизни. Но выживал один из десяти зараженных. В городе постоянно стоял дымный смрад, это горели костры во дворах, на которых сжигали одежды, вещи и предметы умерших от чумы людей, дабы болезнь не распространялась бы далее. И в султанскую семью пришло горе. Неведомо откуда заразился грамотный, разумный и любимый молодой сын османского повелителя Мехмет. Он умер на третий день болезни к вечеру. Из записей в «Дворцовой книге – дефтере Топкапы» за 1543 г. х. л.: «Эпидемия чумы, занесенная венецианскими судами, унесла жизнь султаноглана Мехмета, старшего сына Сулеймана от икинджи кадын Роксоланы, прозванной «Хюррем-Смеющаяся». В год смерти ему исполнилось 22 года. Внезапная смерть любимого сына повергла Сулеймана в безутешное горе. Он три дня просидел у тела Мехмета и лишь на четвертый день очнулся от забытья и позволил похоронить усопшего. В честь покойного сына – мир ему и благословение! – по приказу султана было начато сооружение огромной мечети Шахзаде Джами». К слову сказать, эту мечеть строил перешедший в мусульманство великий зодчий и архитектор иудей Синан, которому удалось закончить строительство всего за два года. Десятый османский султан Сулейман всегда знал, что великая радость обыкновенно чередуется с огромным горем, но сам все же не до конца был готов выдержать чудовищный удар судьбы. Только в этом жестоком несчастье, постигшем его, понял всесильный турецкий властелин, почему османы, любя, обращаются к своим детям: да уйду я на небеса намного раньше тебя! Доподлинно уразумел всевластный османский правитель, почему великой благостью у османского мужчины – главы семьи является самому первым уйти на небеса ко всемогущему богу Танри-Аллаху, не видя, таким образом, смерти своих жен и детей. На время сорокадневного траура по своему любимому сыну – по умнице, грамотею и красавцу Мехмету! – закрылся десятый султан Дома Османов на верхнем этаже башни Дивана и пребывал там один, мысленно оплакивая свое всевеликое горе. Из студенческих лет в Высшей османской школе управления в Эдирне вынес молодой выпускник-султаноглан Сулейман, сын Селима Явуза-Грозного, большие познания в различных областях человеческих наук. Наука «древнегреческая философия» научила его, что в этом подлунном мире все имеет начало и имеет конец, не бывает на земле ничего бесконечного. Наука «исламское богословие» добавляла, что субстанцией бесконечности обладает только небесный Аллах. И потому бог Аллах никогда не рождался и никогда не умрет, он существовал и существует вечно, в то время как боги в других религиях рождались, погибали или же умирали. Бог-сын Иисус Христос (посланник Аллаха Исса) родился 7 января 1 года христианского летоисчисления и умер (был убит) в возрасте 33 лет. Правда, по христианской религии, он на третий день воскрес, – но существа дела это не меняет, он рождался и умирал, как обычный смертный. В высшей школе управления молодого султаноглана Сулеймана учили также, что бог по имени Будда у индийцев и китайцев, живущих далеко в стороне восхода солнца, тоже рождался (за 1000 лет до первого года летоисчисления Хиджры) и умер в возрасте 80 лет. Более того, этот мнимый бог Будда имел жену и сына, как простой смертный. Навсегда запомнил из лекций по исламскому богословию молодой царевич Сулейман, что только бог иудеев, называемый Единым, но имеющий три имени: Яхве, Иегова и Саваоф, – также существовал всегда; никогда не рождался и никогда не умирал. Если боги христиан и буддистов Иисус и Будда были подобны земным жителям в рождении и смерти, имели человеческий облик и были запечатлены на картинах и в статуях, то мусульманский бог Аллах (равно и иудейский бог) не имел ничего общего с людьми, его изображений не существовало, а следовательно, он не мог быть нарисован красками, изваян в металле или же в камне. В этой связи пришло на ум султану Сулейману воспоминание об одной лекции старого учителя-уста о том, что многие османские имена имеют иудейские корни, например, казалось бы исконно османское имя Садик (Садык, или же Сидик) происходит от древнееврейского слова «цадик», что означало: мудрец, толкователь иудейской священной книги Торы. Ловит себя на мысли десятый правитель Османского Дома, что различными невольными воспоминаниями он преследует одну цель – уйти хотя бы на мгновение от тоскливой действительности, от огромного горя, от всепоглощающей печали и от ежесекундного траура, навалившихся на него громадной глыбой одновременно. Первые семь дней после смерти своего любимого сына Мехмета находящийся в неутешном горе отец-султан не спал, потом стал спать урывками. И опять вспомнил великий турецкий повелитель, как однажды восемь лет тому назад в иракском походе ему представили пятидесятидвухлетнего мужчину с окладистой белой бородой, который, якобы, не спит уже 40 лет. Для того, чтобы проверить это, в течение семи дней рядом с этим немолодым иракцем денно и нощно находились султанские служители, которые через семь дней подтвердили достоверность этого факта. «До 12 лет, мой султан, – рассказывал никогда не спящий араб по имени Тахер, согнувшись в земном поклоне на коленях перед турецким властелином, – я был обычным ребенком, но как-то однажды решил подшутить над дремавшим старичком. Подкрался к нему (а он сидел, прислонившись к глиняному забору) и закинул ему за шиворот большого паука. Ох, как он разозлился! Недолго думая, схватил он увесистую палку и со всего размаху ударил меня по голове. Вот с тех пор я и не могу заснуть». Далее великий султан поинтересовался, а не мешает ли ему эта постоянная бессонница? Араб отвечал ему, что он здоров, чувствует себя хорошо и ведет весьма активный образ жизни, работая горшечником в своей гончарной лавке-мастерской, чтобы достойно прокормить свое многочисленное семейство. Ночи же этот Тахер коротает в молитвах или же за чтением при ярких свечах духовных книг. «Если же я усну, то теперь вечным сном», – закончил тогда свой рассказ иракский житель Тахер. 2.Особый османский флот отплывает в далекий морской походВ начале прошлогодней осени, уже после отплытия военно-морского министра Османской империи Хайреддина Барбароссы в Истанбул, в город-порт Оран, где располагалась база Особого турецкого флота, прибыл знаменитый ученый-историк, -географ и путешественник, далеко немолодой, 66-летний коренной осман Хаджи Хальф. Последние четыре года он являлся беглербегом Египта, но ежегодно отправлял прошение в султанскую канцелярию с просьбой освободить его от столь высокой, почетной и обременительной должности, поскольку страстно жаждал посвятить остаток своей жизни изучаемым наукам и странствиям. И великий султан удовлетворил слезную просьбу пожилого ученого, принял его в Истанбуле, обласкал, одарил трехгодичным беглербегским жалованьем и направил его в алжирский город Оран в качестве ученого-географа и путешественника в распоряжение однобунчужного адмирал-паши Бекстала. Этот ученый муж, автор известных трактатов о заморских путешествиях испанцев и о правильном устройстве османской государственной власти на новых покоренных территориях, был роста не низкого, телосложения среднего, с правильными и благородными чертами лица, с вьющимися седыми усами и бородой; на нем был надет скромный стеганый серый халат, на голове имелась тонкая белая чалма, на ногах – красные яловые сапоги. Он прибыл на флагманской галере военно-морской почтовой службы, имея при себе два сундука-сандыка с плотной бумагой, тонкими пергаментами и необходимыми письменными принадлежностями. Вся осень прошла в ожидании возвращения многоведающего картографа, начальника учетно-картографического ведомства при Истанбульском Адмиралтействе – Денизлиманреислике, 54-летнего природного османа, крупнотелого увальня Насина Калкана, недавно произведенного за грамотное и победное штурманское обеспечение действий турецкого флота в битве при Алжире в однобунчужные адмирал-паши и назначенного заместителем военно-морского министра – ярдымчиденизаскервизирем по картографическому управлению. Но этот новый ярдымчиденизаскервизирь так и не заявился к началу зимы, а через корабли Министерства финансов дал знать, что прибудет только весной, когда примет спущенный на воду со стапелей истанбульской верфи новый галеас, именно к первым числам марта это новое судно будет готово к плаванию. А тем временем наступила холодная зима, не свойственная северо-африканскому алжирскому климату. Несколько раз за зиму даже выпадал снег, что, по свидетельству старожилов, приходится один раз на одно человеческое поколение – 25 лет. Трава альфа, произрастающая повсюду в Алжире на прибрежных равнинах, на холмах и в гористой местности, была полностью покрыта толстым слоем снега. Пастухи были в отчаянии, они не успевали счищать снег с участков альфовых лугов – пастбищ верблюдов и лошадей (овцы не едят альфу), чтобы хоть чуток подкормить своих отощавших тягловых животных. Оставшись под снежным покровом, трава альфа стала недоступна и бедуинам, которые в свое свободное от сельскохозяйственных и животноводческих работ зимнее время из этой зеленеющей круглый год травы изготавливали для себя и на продажу веревки-бечевки, канаты, корзины, мешки и циновки. В озерах Атласского предгорья и на речках, впадающих в Средиземное море, замерзали и голодали прилетные европейские белые лебеди, серые гуси и темные утки, будучи не в состоянии найти себе корм в воде, большая часть поверхности которой покрылась тонким слоем льда. Несчастные перелетные птицы покрыли громадное расстояние и прилетали откуда-то из равнин Северной Алемании, чтобы здесь на юге испытать более худшие и гибельные лишения. В эту суровую «неафриканскую» зиму в Алжире вымерзли многие плодовые сады, погибло много змей и лягушек; многие коренные, неперелетные виды птиц, случалось, падали на лету замертво от холода, у домашних петухов отмерзали гребни на голове, вездесущие воробьи, синицы и ласточки залетали, гонимые холодом, под своды мечетей. Но всему в этом поднебесном мире приходит конец, закончилась и эта долгая лютая зима, вообще-то необычная в теплом Алжире. Вместе с наступившими солнечными весенними днями возобновилась навигация в южной части Западного Средиземноморья, и вскоре в Оран пришла первая эскадра из метрополии из Истанбула, в составе которой приплыло доселе на Ак денизе невиданных, громадных размеров судно – галеас. Нос и корма судна, украшенные тремя огромными фонарями (один спереди и два сзади), в каждом из которых могли поместиться до 5 всадников, стоящих плотной группой, имели одинаково «скуластые» обводы, свойственные всем судам этого типа, на самой верхней 12-ой палубе были сооружены многоярусные надстройки уступами внутрь, на которых на большой высоте размещались стрелки из мушкетов и корабельные канониры. Было одно неоспоримо полезное новшество на этом корабле-великане. Обыкновенно галеасы и галеоны, как суда большого водоизмещения, имели длинные и толстые весла с объемными лопатами на конце, из-за их протяженной длины и внушительной толщины их не втаскивали во время плавания под парусами внутрь корабля промеж гребных балок, как это обычно практиковалось на кораблях среднего и малого водоизмещения: галерах, шебекках, каравеллах и других. Весла на большегрузных галеасах и галеонах приподнимали как можно выше над водой, чтобы их не ударяла морская волна, и они как бы зависали в воздухе у бортов. На этом новом гигантском османском галеасе, который сразу же поименовали Султанским кайиком (хотя не в природе османов было это – давать неживым кораблям имена), все девять ярусов весел убирались во время хождения под парусами внутрь корпуса. Из путевых заметок ученого-географа и путешественника, коренного османа Хаджи Хальфа: «В связи с прибытием из Истанбула в Оран этого очень большого корабля следует дать некоторые пояснения о том, что османы любят немалые размеры в: женщинах, конях, саблях, ружьях и пушках-топах. К примеру, его величество султан Мехмет II Фатих-Завоеватель при осаде и взятии Истанбула в 831 году Хиджры (1453 г. х. л.) использовал громадных размеров пушку, изготовленную известным османским пушечных дел мастером Урбаном. Для транспортировки этого огромного орудия были задействованы 50 пар волов. Когда ее доставили в осадную армию – орду, то посмотреть на нее сбегались из всех траншей и окопов, и на целый день была объявлена передышка. Длина этого гигантского орудия была 6 средних человеческих ростов – ортанадамбоев16, а весило оно 2 тысячи весов среднего барана – биркойунджюков17. Установленная на большой лафет высотой в два человеческих роста, эта большая пушка-топ могла производить не больше десятка выстрелов в сутки – она сильно нагревалась при выстреле и должна была долго остывать. А снаряды этой чудовищной пушки также были немалые, каждая весила до 45 биркоунджюков, - почти одна небольшая отара овец. За три дня обстрела эта чудо-пушка проломила начисто целый пролет стены длиной в 100 шагов. И вот теперь в гавани Орана на внутреннем рейде покачивается на волнах грандиозный османский галеас. Гордость охватывает османа, когда он взирает на морского красавца, выделяющегося на фоне голубого неба частоколом больших и малых мачт, число коих доходит до 9! Длина судна достигает 400 ортанадамбоев, а ширина – 130 ортанадамбоев, высота же борта равняется 7 средним человеческим ростам. Экипаж, вместе с гребцами и канонирами, составляет 750 матросов и офицеров. Количество пушек на борту этого поражающего воображение галеаса – 220! На двенадцати палубах громадного морского судна имеются сотни больших и малых кают-компаний, кубриков, специальных помещений и такелажных отсеков. Величественное зрелище предстает перед человеческим взором, когда данный корабль-гигант распускает все свои паруса, кажется, что они закрывают полнебосвода. И в то мгновение, когда красный османский стяг с белыми полумесяцем и восьмиконечной звездой взмывает на ее центральную, самую высокую грот-мачту, то священный трепет гордости за великую нашу Османскую державу переполняет душу каждого верного подданного величайшего из султанов Сулеймана Кануни, по повелению которого и было сооружено это небывалых размеров и неслыханных объемов морское судно. Его так и именуют: Кайик султана нашего Сулеймана! Моя обязанность – изложить все события, связанные с предстоящим сверхдальним морским походом, на бумаге, дабы они стали достоянием заинтересованных по службе и по науке грамотных людей как современности, так и последующих поколений. Весь апрель-нисан наблюдаю за подготовкой к плаванию. В трюмы кораблей загружают золотые и серебряные монеты в кошелях-сепетах, порох в бочонках, одежды и обувь в тюках, копья, сабли и ятаганы в связках, ружья и пистолеты в ящиках и пули к ним в сундуках, продовольствие в мешках и пряности в ларях. Мне попала на руки бумага, утвержденная командующим Особым турецким флотом адмирал-пашой Бексталом, в ней содержится перечень всех необходимых в будущем походе продуктов, которые должны быть загружены в корабельные провиантские трюмы. Один только поверхностный просмотр этого списка вызывает не только аппетит, но и глубокое уважение к обремененным властью начальникам, готовящим это далекое морское путешествие. Мука пшеничная, мука ржаная, рис, соевые бобы, фасоль, чечевица, мясо говяжье соленое, курицы, гуси и утки живые (они содержатся на нижних палубах в особых клетушках), колбасы копченые, рыба вяленая, твердый сыр-хурут и мягкий сыр-йохурут, капуста квашеная, тыквы-горлянки, лук репчатый, сахар тростниковый, мед пчелиный; виноград, финики, яблоки, груши, абрикосы, урюк и дыня сушеные, лимоны, айва, земляной орех, корица, перец, уксус, горчица, чеснок и пряные травы и еще многое другое. 28 нисана-апреля 921 г. Хиджры (1543 г. х. л.) внушительная османская эскадра из 80 судов, с флагманским великаном-галеасом во главе, выступила в далекий морской поход. Начальником похода назначен однобунчужный адмирал-паша Бекстал, сын достойного родителя – денизаскервизиря и трехбунчужного адмирал-паши Хайреддина Барбароссы. Не зря говорят османы: даже беспородная кобыла рожает от породистого жеребца породистого жеребенка. Этому флотоводцу 41 год, он высок, статен и серьезен. У него прекрасное образование, он окончил Высшую мореходную школу сразу по двум специальностям: корабельного артиллериста и судового капитана. Его заместителем назначен также однобунчужный адмирал-паша Насин Калкан, 55 лет, он огромен телом, имеет большой живот и также серьезен. Образование его тоже солидное – у него за плечами мореходная школа по специальности судового штурмана. Пикантность ситуации заключается не только в том, что начальник адмирал Бекстал и его заместитель, а в сущности подчиненный, адмирал Насин Калкан имеют равный воинский ранг – по одному адмиральскому бунчуку, и не в том, что начальник моложе своего подчиненного на 14 лет, а в том, что однобунчужный адмирал-паша Насин является заместителем военно-морского министра Турецкой империи (правда, по картографическим делам), а следовательно, с другой стороны, сам является более старшим начальником-баканом по отношению к адмиралу Бексталу. Но это только для непосвященных, а для знающих людей (к которым я смог причислить себя только после бесед с обоими адмиралами) здесь нет никакого противоречия: штурман, даже в ранге заместителя министра – ярдымчиденизаскервизиря, к каковым относится адмирал Насин, не имеет права водить – да и не может! – не то что целую эскадру, а даже одно единственное судно. И потому главенство по службе одного адмирала над другим воспринимается всеми моряками как само собой разумеющееся явление. Вообще-то в этой связи следует вспомнить добрым словом нашего благословенного седьмого султана Мехмета II Фатиха, во времена правления которого был принят «Канун-наме18», в котором были четко и однозначно определены функции всех государственных чиновников, военных и военно-морских командиров, их права и обязанности, а также размеры их жалованья. Согласно «Канун-наме» морской офицер-артиллерист, равно и корабельный штурман, ни в коем случае не имеют права быть капитанами судов – кайык (шебекки) – баши. В этой связи меня всегда поражает глубокий и проницательный ум великого султана Мехмета II, именно он ввел в государстве должность визиря по неисламским религиям, несмотря на упорное противодействие мусульманских кадиев, улемов, муфтиев, имамов и мулл. Три большие религии, кроме исламской, таким образом, попали под благожелательное государственное управление: православная церковь, управляемая Патриархом Константинопольским (именно так: «Константинопольским», а не «Истанбульским», – именуется эта должность), к коей относятся народы: греки, болгары, сербы, русины, часть албанцев, грузины и молдаване; армянская патриархальная церковь, руководимая истанбульским Патриархом-католикосом, и еврейская синодальная церковь, возглавляемая истанбульским Главным раввином. 26 тысяч человек имеются на всех судах Особого османского флота, из них 16 тысяч членов экипажа, и 10 тысяч аскеров-башибузуков. 5 тысяч башибузуков-янычар возглавляет 43-летний улуг-чорбаджи Неждан и 5 тысяч исконных анатолийских османов – 24-летний полковник – улуг-дей (такое высокое воинское звание в столь юные годы!) Ювейс». 3.Из записок ученого-географа и путешественника коренного османа Хаджи Хальфа: начало пути.«Я плыву на огромном галеасе, построенном в прошлом году на верфях Золотого Рога. Этот «султанский» корабль был приведен весной этого года из Истанбула однобунужным адмирал-пашой Насином Калканом. Вместе с ним приплыли около 30 человек, обладающих не только высокой грамотностью, но и большой долей учености: географы, историки, астрономы, астрологи, писатели, поэты, зодчие и специалисты по созданию новых пушек и ружей. Вся эта ученая рать прислана великим султаном Сулейманом, монархом величайшей учености и широчайшего мировоззрения, под мое покровительство. Для нас отведена кормовая часть седьмой палубы, находящаяся чуть выше корабельного борта, которая командой судна так и называется: палуба ученых мужей. На этом корабле, имеющем негласное имя «Корабль султана нашего Сулеймана» (ну прямо как у европейцев, которые имеют привычку давать своим судам – даже самому захудалому суденышку! – различные имена людей и святых, типа: Король Карл, Королева Мария-Луиза, Святой Себастьян, Святой Доминго, Святая Мария19 и другие; у нас, у османов, судно идентифицируется и обозначается по имени капитана: корабль шебекки-баши такого-то), мне нравится все: матросы и офицеры, пушки и такелаж, мачты и паруса, его легкий ход и маневренность. Наклонная оконечность носа – штевень не подминает при движении воду под себя, а как бы рассеивает, рассекает, разрезает ее, как острый нож. Особенно по душе мне утреннее построение команды. 500 молодых, стройных, сильных парней и мужчин в красных форменных одеждах и белых узких чалмах выстраиваются на верхней палубе – все, кроме тех двухсот пятидесяти матросов и офицеров, которые несут вахту. Эти моряки-денизээры также будут на весь день распределены на различные работы – дел, оказывается, на плывущем судне невпроворот. И вот средние офицеры проводят перекличку своих подчиненных: артиллеристов, палубных и мачтовых матросов, матросов-гребцов. Боцман – ючюнджу капутан уточняет наличие в строю своих непосредственных подчиненных из боцманской команды и из числа «редких» корабельных специалистов: фонарщика, стекольщика, столяра, плотника, кузнеца, лекаря, цирюльника, штопальщика парусов, маляра, смолильщика, мастера-оружейника по пушкам и мастера-оружейника по ружьям, точильщика сабель и ятаганов, старшего по продовольственному и вещевому цейхгаузу, начальника арсенала оружия и воинского снаряжения. Отчетливо доносится перекличка с четырех мест палубы, около носовой фок-мачты ясно воскликают: – Матрос-денизээр Актан! – Бен – я! – Денизээр Тетик! – Бен!
– Денизээрбаши Кучук! – Бен!
– Денизээр Умит! – Бен!
На палубе под средней грот-мачтой громко окликают: – Денизээр Дурсун! – Бен! – Улугденизээр Чифтчи! – Бен! – Денизээр Везат! – Бен! – Денизээрбаши Муш Кара! – Бен! Рядом с кормовой бизань-мачтой резко восклицают: – Денизээр Салих Хелва! – Бен!
– Улуг-денизээрбаши Гульмес! – Бен!
– Денизээр Давут! – Бен!
– Улугденизээр Адем Коруч! – Бен!
На кормовой части палубы, на юте, четко выкрикивают: – Денизээр Шентурк! – Бен! – Денизээр Вади Солак – Бен! – Улугденизээр Сезер! – Бен! – Улуг-денизээрбаши Кылыч Аслан! – Бен! Только на четвертый день к вечеру после оставления за кормой порта Орана наш большой морской отряд вышел за Геркулесовы столбы – за Гибралтар в громадное Атлантическое море-океан. Как выяснилось из быстротечных бесед с командующим флотом адмиралом Бексталом, этот же самый путь, только в противоположном направлении с запада на восток – от Гибралтара и до Орана, можно преодолеть вдвое быстрее, поскольку в этом случае скорому плаванию будет способствовать попутное морское течение, и именно это же течение препятствует кораблям, плывущим в сторону захода солнца из Алжира к Геркулесовым столбам. Конечно же, можно плыть скорым ходом, пояснил также командующий – адмирал, если опуститься на полсотни миль к северу ближе к Иберийским берегам – там течение проходит в противоположном направлении с востока на запад. Но спускаться туда небезопасно, там могут доставить неприятности испанские корабли береговой охраны. Бесспорно, никакой существенной опасности для Особого османского флота из 80 морских судов они не представляют, но в этом случае враги сообразят, что значительная часть западно-средиземноморских турецких кораблей отсутствует в Алжире и сделают из этого соответствующие выводы. Лучше уходить за Гибралтар медленно и тайно, двигаясь вдоль африканского побережья, нежели быстро и открыто, плывя мимо южно-испанских берегов. Другой адмирал Насин Калкан, тоже имеющий местопребывание на «Корабле султана нашего Сулеймана», поведал мне по большому секрету, что путь наш будет пролегать мимо африканских берегов далеко на юг, там мы обогнем южную оконечность протяженной земли Африка у мыса Доброй Надежды (так его назвали европейцы) и далее пойдем вдоль восточных берегов этой гигантской земли, но уже на северо-восток, и доплывем до наших южных османских морей: Аравийского и Красного. Ведь именно этим путем плавают туда наши злейшие недруги португальцы, которые разбойничают на границах наших южных морей, подвергая нещадному ограблению все приморские города, села и поселки и уводя людей в рабство. Наша задача – создать там, на африканском континенте, военно-морскую базу и крейсировать в наших южных водах, оберегая местное мусульманское население от жестоких португальских разбойников и пиратов. Не могу не записать один интересный случай, произошедший со мной. В теплый весенний день уже за Гибралтаром, когда носы наших судов развернулись строго по компасу на юг20, я в сопровождении своего чернокожего невольника-слуги пошел на корабельную кухню попросить судового кока – кайик ашчи позволить сварить мне на огне лечебную мазь для исцеления глазных болезней. Страх, отвращение и негодование охватили меня, когда я узрел, как старший кок кормил с рук на пороге своего рабочего помещения огромную, величиной с доброго котенка, черную крысу, которая, довольно закручивая и раскручивая свой длинный голый хвост, что-то поедала. «О, всевышний Аллах! – подумалось мне. – Вместо того, чтобы одним ударом железной кочерги размозжить голову этой мерзкой твари, он ее еще и с большой любовью кормит чем-то вкусным, коли она негромко похрустывает своими острейшими зубками!» Полный благородного гнева, я отправился на поиски адмирала Бекстала, чтобы пожаловаться ему на старшего кока, который расплодил у себя на судовой кухне – камбузе этих мерзких грызунов – крыс. Но каково же было мое удивление, когда уважаемый адмирал с улыбкой отвечал мне, что это особая крыса на корабле, она стоит на котловом довольствии, как и все моряки. Из его рассказа выткалась интересная картина. Во всех больших городах метрополии, а главным образом в Истанбуле, в портовых кварталах обитают люди редчайшей профессии – «кеме киши» («крысиный человек»), который занимается выведением особой породы этих хвостатых серых и черных зверьков – больших крыс (бийик кеме). Он вылавливает в порту и на судах корабельных крыс и, доводя их количество до девяти, сажает их в одну железную бочку с мелкими дырочками, чтобы грызуны не задохнулись. После этого «крысиный человек» закидывает в эту бочку тушку убитой крысы, живые сородичи сразу же набрасываются и поедают ее, после чего начинают свирепо поглядывать друг на друга. В этот же день они съедают самую слабую среди них, и, таким образом, ежедневно два грызуна становятся обедом для более удачливых и более сильных своих «сотоварищей». К исходу четвертого, в крайнем случае, к началу пятого дня в бочке остаются только две самые сильные особи, которые вступают между собой в смертельную схватку. И побеждает наиболее сильнейший. И вот этот самый крысиный победитель, пожравший в бочке всех своих сородичей, становится «крысоненавистником», он готов ежедневно убивать своих сородичей-грызунов, а последние, поняв его страшную силу, убегают от него прочь как можно дальше. Такого «крысоненавистника», или «крысоволка», капитаны судов, особенно транспортов, перевозящих зерно и продовольствие, покупают охотно и за большие деньги. Один такой «крысоволк» стоит цену доброго упитанного быка. Выпущенный в корабельный трюм, этот «крысоволк» всего за три месяца кончает с крысиным племенем, пожрав их всех до одного. И далее в течение всей жизни (а живет «крысоволк» около трех лет) на этом корабле больше не бывает других крыс. Но для этого три раза в день надо хорошо кормить этого «крысоволка», который в итоге становится совсем ручным, но звереет, если каким-либо образом на судне оказывается другая крыса. А последняя уже всегда обречена, «крысоволк» поедает ее в считанные минуты. В связи с этим «крысоволком» не могу не упомянуть о различном отношении к этому зверьку даже в нашем родном государстве – Османской империи. Христиане-православные, христиане-армяне и иудеи-евреи относятся к крысе по-разному: боятся ее (кстати, я сам лично также испытываю страх перед этим мерзким грызуном), считая ее олицетворением коварства и зла – мол, она наряду с другими «темными существами», черным котом и жабой, прислуживает ведьме (шайтан-кадынке); используют ее в своих разных целях, например, напуская ее на закованного в кандалы в земляной тюрьме арестанта, чтобы она объела его нос и уши; «очеловечивают» ее, приписывая ей как благородные человеческие поступки (якобы, она мстит за невинно убиенных младенцев жестоким матерям), так и неблаговидные (дескать, она крадет у честного человека праведным трудом нажитое добро); и даже приручают ее (белую крысу), чтобы иметь под рукой в качестве домашнего животного, при этом рассказывают легенду о том, как одна белая крыса, неистово пища, встревожила и подняла своих хозяев ночью с постели и спасла их таким образом от неминуемой гибели в стремительно надвигающемся пожаре. Мусульмане-турки, да и арабы тоже, в нашей Османской империи уважают крысу, поскольку именно она открывает двенадцатилетний цикл нашего древнего календаря; мы, османы, до сих пор пользуемся им, наряду с мусульманским календарем, начинающимся годом Хиджры, когда великий и святой пророк Мухаммед и его приверженцы в сентябре-ейлюле ушли из Мекки в Медину, и христианским, ведущим свой отсчет с момента рождения пророка Иссы Христоса. Именно крыса стоит первой в «календарном» ряду: крыса – бык – тигр – заяц – рыба – змея – лошадь – овца – обезьяна – курица – собака – свинья. Я полагаю, что высокой чести стоять первым в этом «животно-годовом» ряду это малопривлекательное мелкое животное обязано древней индийской легенде. Любое животное могло бы встать во главе этой таблицы, но первым на призыв богочеловека Будды (легенда считает, что Будда сначала был человеком и сыном правителя одного из индийских государств, был женат на земной женщине и имел от нее сына, но потом в результате денных и нощных молитв достиг просветления и стал богом) откликнулся этот зверек, посетил его и выразил ему свое уважение. Лишь двенадцать животных явились к Будде засвидетельствовать ему свое почтение. Самым шустрым и расторопным оказался именно этот грызун, заявившийся первым. И насколько мне ведомо, в индийской и китайской народных традициях крысы олицетворяют понятия: богатство, преуспевание, успех, здоровье и удачу – мол, эти зверьки приносят счастье, поселяясь в домах праведных людей. Но у нас в Турции мусульмане (а среди них и мы османы), на словах декларируя доброе и порядочное отношение к крысе, на самом же деле всячески бьют этих грызунов, травят их ядами, ловят капканами и читают при этом отваживающие их молитвы. Умелые дервиши ходят по дворам, произносят заклинания, стучат по стенам своим посохом, и полчища заколдованных крыс, соблюдая строй и дисциплину, уходят из селения, чтобы накинуться на другое, расположенное по соседству.»
Основная цель этого морского отряда из 150 кораблей с 20-тысячным экипажем и 20-тысячным десантом была – атаковать и захватить Геную, расположенную у верхнего западного края голенища итальянского сапога – Аппенинского полуострова, и пленить скрывавшегося в этом порту с остатками своих кораблей «адмирала Средиземного моря» Андре Дориа. В это же самое время другая османская эскадра из 150 большегрузных и многопушечных галеасов и галеонов, средних шебекк и галер и малообъемных каравелл и каракк, составленная из боевых судов и транспортов флотов Западного Средиземноморья и Египетского, отплыла из алжирских портов и взяла курс на приморский испанский город Картахену. Командующий Западным средиземноморским турецким флотом, 61-летний двухбунчужный адмирал Сидик-Али вел свои 75 боевых судов курсом на северо-запад к испанским берегам, на борту его кораблей находился 10-тысячный десант воинов-морисков, некогда изгнанных христианами из родной им Испании, под предводительством 53-летнего полковника-мориска Адбулменафа Дегерли. Тем же курсом рядом восточнее в другой, параллельной, линии шли 75 кораблей из состава Египетского османского флота под управлением командующего этим флотом, двухбунчужного 56-летнего адмирала иудея Зенона. На бортах его судов разместился 10-тысячный десант арабских бойцов под командованием 38-летнего полковника Усаме-Али (зятя Беглербега всех османских морей). Вместе с этой морской группой в 150 судов и транспортов (20 тысяч экипажа и 20 тысяч десанта) плыли и десять каравелл, каракк и бригантин некоего еврея – выкреста Балтазара Коссиги, турецкого бега – наместника острова Монте-Кристо. Его и его людей, около 2 тысяч человек экипажа и 1 тысячи десанта, призвали в эту морскую экспедицию намеренно, как выходцев из Восточной Испании и знатоков восточно-испанских берегов и островов. Основное задание этого огромного морского отряда было – разгром и сожжение всех новых испанских кораблей, строящихся на верфях Картахены, Валенсии и Барселоны, а также на Балеарнских островах, и пленение, если возникнут предпосылки, генерал-капитана Эрнандо Кортеса. В конце осени обе эскадры, составленные мз морских судов четырех османских флотов, должны были сойтись в портах дружественной Франции Марселе и Тулоне и испытать гостеприимство французского короля Франциска. Стремительно, всего за три дня, прошли корабли Мраморного и Эгейского османских флотов от носка итальянского сапога – Мессинского морского прохода до верхнего края его голенища – Генуэзского залива огромное расстояние в 650 румийских миль, и на четвертое утро донельзя удивленные жители прибрежной Генуи увидели в своей гавани множество незнакомых кораблей, лес мачт и трепыхающиеся красные турецкие стяги и вымпелы с белыми полумесяцем и восьмиконечной звездой. А эти три дня гонки были для двух старинных приятелей – флотоводца Хайреддина и полководца Кудеяра – самыми радостными и добрыми. Положившись на своих молодых заместителей и помощников, они оба предались приятному времяпрепровождению на флагманском адмиральском галеасе, заключавшемся в поедании вкусных и лакомых османских блюд, запивании их отменным франко-шампанским вином и в задушевной беседе, темой которой было их совместное прошлое, начиная со времен их нахождения на султанской службе в тогда еще опасно-мятежном Алжире и заканчивая умиротворенно-безмятежной государственной службой в Истанбуле. На завтрак им обоим в адмиральскую кормовую кают-компанию на девятой палубе подавали истекающий жиром бараний шашлык – кузу-кебаб, готовить который главный корабельный ашчи-кок был большой мастер: мясо на железном вертеле было нанизано и обжарено так, что оно поверху сохраняло ту тонкую пленку жира, которая придает кебабу «запах шерсти». Если подавалось баранье ребрышко, то оно после прожарки некоторое время выдерживалось обернутое в масляный пергамент вместе с засушенной гвоздикой, нарезанной морковью, зубчиком чеснока, лавровым листиком и посыпанное белоснежной мелкой солью и красным перцем. Если же на кебаб подавалась нежная телятина, то сопутствующая приправа приготовлялась отдельно в керамическом горшке, куда укладывались в разогретую смесь из оливкового масла и пахучего уксуса нарезанные ломтями кабачки, сладкие перцы и «овечьи» грибы с белыми пористыми снизу шляпками. Приготовляемый на обед плов-пилав также таял во рту. Как-то раз проходя мимо камбуза на четвертой палубе, оба немолодых приятеля, погрузневшие и с сединой в бородах, адмирал Барбаросса и военачальник Кудеяр, заглянули по предложению первого на кухню посмотреть, как священнодействует старый корабельный ашчи-кок Абдель Кадер, полный, среднего роста человек с короткими усами, безбородый и с лысой головой. В светло-синем недлинном, до колен, халате он указывал перстом двум своим молодым помощникам; отблески полыхающего в печи огня отблескивали в синеве его гладко выбритой головы. На вопрос Беглербега всех османских морей, как ему удается готовить столь восхитительное блюдо из риса и мяса, старый кок отвечал, что здесь имеется много тонкостей, которые должны неукоснительно приниматься во внимание при приготовлении плова. – Живое пламя под казаном – начало всего, – стал давать он конкретные пояснения. – Я никому не доверяю складывать дрова в очаге и разводить огонь. Я убежден: это все равно, что доверить неопытному юнге штурвал корабля. Ведь здесь требуется мгновенная оценка ситуации – когда следует подкинуть дровишки, а когда нужно убавить огонь. – Так в чем же заключается успех: в рисе, мясе, масле, овощах или же в количестве воды? – допытывались оба немолодых приятеля, Хайреддин и Кудеяр. – Во всем! – отвечал с улыбкой опытный корабельный ашчи Абдель Кадер. – Но надо еще присовокупить частичку своей души и хорошее настроение. Без них любое блюдо получится невкусным. Огонь потрескивал и подмигивал под котлом, и это красное скачущее пламя, дающее тепло и сытность, всегда манило и притягивало к себе степных людей: сельджуков и османов – и их потомков турков. Приказав дежурному офицеру принести сюда в камбуз для них легкого игристого франкского вина («Да простит всемилостивейший Аллах наши прегрешения!» – вздохнул при этом трехбунчужный адмирал-паша), оба старинных друга стали наблюдать за процессом приготовления лакомого блюда. Пожилой кок Абдель Кадер накалил в казане оливковое масло. А чтобы оно приобрело нежный вкус и запах, он бросил в него очищенную целую луковицу и оставил ее, кипящую и крутящуюся в раскаленном масле, до тех пор, пока она не почернела. Убрав шумовкой сморщившийся овощ прочь, корабельный ашчи отправил в казан куски мяса, которые обжарил до неполной готовности. – Для угощения досыта четырех человек требуется одна мера, или 3 румийских фунта21, риса, одна мера мяса, столько же моркови, лука, масла и воды, – пояснял бритоголовый корабельный ашчи, – ведь для пилава важно сохранять равновесие. Затем кок Абдель Кадер положил в котел нарезанный лук и обжарил его до приятного золотистого цвета. Сразу за ним он насыпал в казан также нарезанную морковь и жарил ее некоторое время. После того, как последний овощ обмяк и скрутился, повар-ашчи все тщательно перемешал, залил воды и довел до кипения. Покуда это варево кипело (не более одной трети румийского часа), распространяя вокруг дразнящие ароматы, некоренной турок Абдель Кадер, некогда принадлежавший к небольшому иранскому племени деште-лут-тюрков, продолжал пояснять: – Мое племя деште-лут-тюрк утверждает, что полное, настоящее название этого блюда «пиловош» произошло из заглавных персидских букв всех продуктов, входящих в его состав: П – пиёз – лук; И – иез – морковь; Л – лахм – мясо; О – олио – жир; В – вет – соль; О – об – вода; Ш – шалы – рис. – А у нас, у янычар, любящих эту вкусную еду, существует другое мнение о названии этого блюда, – покачал седой головой янычарский генерал Кудеяр, – якобы, оно произошло от греческого слова «полув», который переводится как: разнообразный состав. За беседой незаметно подошел еще один ответственный момент – закладка риса, который заранее в течение одного румийского часа был замочен в воде. Немолодой кок своей огромной поварешкой осторожно выкладывал его в казан поверх закипевшего варева, после чего уменьшил огонь под котлом, отодвинув в сторону горящие поленья. И через некоторое время корабельный ашчи закрыл плотно крышку и укутал его поверху толстым полотенцем, чтобы не выпустить ни одной струйки драгоценного пара. – Через полчаса будет готов! – опять улыбнулся пожилой кок и, немного помолчав, чистосердечно признался: – Всегда волнуюсь перед тем, как открывать крышку, а вдруг масла оказалось мало, а воды много, или огонь был слишком большим. Причин для неудачи всегда много. Но, тьфу-тьфу, мне пока везет, неудачи пока не было. Так в приятном времяпровождении за вкусной едой, бьющим в нос шипучим вином и ностальгическими воспоминаниями оба приятеля-сотоварища и не заметили, как их корабли вошли в Генуэзский залив, блокировали гавань Генуи и приступили к осаде этого города. Конечно, со 150 судами, вооруженными дальнобойными корабельными орудиями, с 20-тысячным экипажем, а также и с 20-тысячным десантом воинов-башибузуков осаждать такой огромный, 300-тысячный, город-государство Геную было бы полной глупостью, если бы не одна предпосылка – французы с начала года осаждали северо-италийский город Турин, и союзная Генуя послала свое 30-тысячное войско на помощь туринцам, где генуэзцы завязли в позиционных боях, в вырытых лагерных укреплениях и траншеях. На восьмой день осады, после того как янычары-топджи чорбаджи-ага Кудеяра своими мощными сухопутными осадными орудиями разбили все 12 ворот со стороны суши и передовые роты янычарской пехоты улуг-чорбаджи Лютфи-бея ворвались в город, на городских стенах был выброшен белый флаг капитуляции. Лишь одна фортовая крепость на восточной окраине Генуи стояла до конца – ее защищали рыцари-иоанниты с Мальты. Еще два дня денно и нощно палили орудия с кораблей флота Мраморного моря трехбунчужного адмирала Хайреддина Барбароссы и с судов флота Эгейского моря двухбунчужного адмирала Назыма Арслана по наиболее тонким и уязвимым фортовым стенным пролетам, дабы обрушить их и открыть некоторое свободное пространство для атакующих башибузуков. Мальтийские рыцари – иоанниты-госпитальеры предпочли погибнуть под янычарскими ятаганами, нежели сдаться на милость победителя. «Адмирала Средиземного моря» Андре Дориа, этого заклятого врага османского флотоводца Хайреддина Барбароссы, убийцу его старшего брата Уруджа, в Генуе не оказалось. Старик Дориа, который на 10 лет был старше самого Барбароссы и, следовательно, ему было уже 77, как выяснилось из допроса пленных, отбыл из Генуи куда-то в Испанию месяц назад. Янычарские офицеры-деи доставили Беглербегу всех османских морей юную белокожую, черноволосую красавицу с крутыми бедрами и голубыми глазами. Это была последняя любовница христианского «адмирала Средиземного моря», дожидавшаяся во дворце возвращения своего покровителя. По распоряжению немолодого бравого трехбунчужного адмирал-паши эта широкозадая итальянская девица была отведена в его адмиральские каюты, где ей была уготовлена роль наложницы-одалиски. – Лошадь нужна для скачки, меч для рубки, кайик для гребли, а женщина для… постели, – бормотал в одиночестве на другое утро, омывая свои руки из кувшина над тазиком, Беглербег всех османских морей и поцокивал одобрительно языком: – А этот старый христианский сластолюбец Дориа знает толк не только в кораблях… 5.Из записок Хаджи Хальфа, ученого и путешественника: за четыре месяца вокруг Африки«Карта земель и морей, на которой начертана Африка (от латинского «африка» - «безморозная»), принадлежащая адмиралу Насину Калкану, воистину, является бесценной. Кто, когда и как составил эту карту? – это для меня остается загадкой, но я полагаю, что здесь не обошлось без расторопных учеников выдающегося ученого и учителя нашего Эвлия Челеби. По-видимому, карта частично срисована с португальских оригиналов, поскольку многие географические наименования даны на латино-португальском языке. Когда проходили Геркулесовы столбы – Гибралтарский пролив, я обратил внимание, что заход в него был подгадан к ночи и адмирал Бекстал приказал потушить все фонари, кроме самых малых кормовых для ориентировки в линии. Когда без обиняков я вопросил о причинах столь крайних мер осторожности, адмирал – командующий походом ответствовал мне, что Гибралтар в самом узком месте имеет ширину в 10 румийских миль, а в широком – 30 и что этот морской проход контролируется нашими злейшими врагами испанцами, на северной иберийской стороне имеются два испанских порта: на северо-западе пролива – Тарифа и на северо-востоке – с одноименным названием Гибралтар; на южной африканской стороне также имеются два порта: на юго-западе пролива – испанский Танжер и на юго-востоке – португальский Сеута; и в этих портах наличествует мощная береговая фортовая артиллерия, которая может достать своими ядрами на излете обстреливаемые суда, если находиться чуть ближе середины пролива к тому или иному берегу. «Ну, а что испанцы постоянно хотят доставить нам хоть какое-нибудь зло – об этом мы все прекрасно осведомлены, – улыбнулся моложавый адмирал Бекстал, – особенно после последнего их позорного поражения в битве при Алжире». На фоне ночного неба на северном берегу этого морского прохода возвышается громада Гибралтарской скалы, а на южном – горный массив Джебель-Муса; с древности, и даже сейчас, Гибралтарский пролив по этим двум громадным горным хребтам называют Геркулесовыми столбами. На шестнадцатый день плавания наш огромный флот подошел к берегам Канарских островов, где было решено запастись свежей питьевой водой. Бросили якоря прямо в море рядом с большим островом Тенерифе и матросы-акинджи (заготовщики воды и провианта) поплыли на шлюпках и лодках с кожаными мешками и деревянными бочонками за водой к берегу, на котором собрался проживающий там немногочисленный люд. Этот Канарский архипелаг, состоящий из нескольких островов, нам османам знаком относительно неплохо – наши суда не раз плавали сюда с разными целями, но южнее Канарских островов наши корабли в водах Атлантики не поднимались. Остров Тенерифе – составная часть Канарского архипелага, – на котором мы набирали свежую пресную воду, отличается контурами огромной горы, которая то исчезает, то появляется в розовом утреннем мареве. Но берега острова темно-зеленые от густой зелени деревьев и кустарника. Мои молодые подопечные – ученые сплавали вместе с матросами на остров и привезли оттуда ветки вечнозеленого померанца, лавра, каштана и лимонного дерева. Они же мне доложили, что там выше на горных склонах раскинулись огромные пространства хвойного леса, где деревья отменно годятся в качестве корабельного строевого материала. И уже за Канарскими островами начинается нестерпимая липкая жара, становится тяжело дышать. Горло становится сухим, и едва выпьешь немного воды для утоления жажды, как сразу же исходишь потом. Я полагал сначала, что от такого влажного зноя страдаю я один – в силу моего немолодого возраста, как никак мне уже 55 –, но мои наблюдения показали, что все наши моряки тяжело переносят эту морскую жарищу. И это мы, турки, привычные к нашему мраморно-босфорскому солнечному пеклу! Как показали расчеты на астролябии, кстати, соответствующие упомянутой карте земель и морей, огромное расстояние в тысячу румийских миль от Канарских островов до следующего архипелага, островов Зеленого Мыса (они названы так по одноименной западной оконечности земли Африка, лежащей где-то в 400 милях восточнее от этих островов), наш Особый турецкий флот преодолел за чрезвычайно короткий срок – за 5 дней! Этому способствовали два фактора. Во-первых, наши корабли попали в воды морского течения, текущего с севера на юг большой частью невдалеке (где-то в 100-150 милях) от африканских берегов. Во-вторых, нам благоприятствовал в течение этих пяти дней постоянный попутный ветер. Мы уже прошли острова Зеленого Мыса и здесь стали свидетелями удивительного явления – летающих рыбок. Они вылетают стайками из воды и, расправив передние плавники, подобные крыльям, проносятся в воздухе на высоте пятой-шестой палубы галеаса на расстояние до 200-300 шагов. Иногда они падают на палубы невысоких галер, шебекк и сайков, где к великой радости судового кока, служат добавкой к матросской провизии. Мои молодые коллеги-ученики выяснили причину группового полета этих летающих рыбок, – в воде за ними гнались прожорливые хищные рыбы тунцы. И спасаясь от них, эти мелкие рыбки, подобные ак-денизским сельдям, только с несоразмерно большими передними плавниками, выскакивают из воды и пролетают по воздуху достаточное состояние, чтобы ускользнуть от острых зубов своих преследователей. Одно важное обстоятельство выявили мои молодые коллеги – то, что эти летающие рыбы всегда повернуты в полете головой на север. А значит, стороны света можно в этих местах установить и без компаса, лишь по направлению полета этих рыб. Через четырнадцать дней после прохождения островов Зеленого Мыса наши суда находятся в водах так называемого Гвинейского залива. Северная часть этого залива называется Верхней Гвинеей, а восточная – Нижней Гвинеей. Здесь попутное течение ослабевает, оно перебивается мощными подводными потоками встречного морского течения, которое поворачивает где-то рядом на запад, в Атлантику. Здесь, в Гвинейском заливе, наш Особый османский флот пережил кошмарный кратковременный шторм, но, к великой нашей радости, не потерял ни одного судна. Ранним утром, после утреннего построения на кораблях – развода на вахту, я обратил внимание, что на чистом солнечном небе далеко на западном горизонте появилась иссиня-черная тучка, которая стремительно двигалась к нам, разрастаясь при движении во все стороны. И вдруг и без того тяжелая духота стала вообще невыносимой, особенно из-за очень высокой влажности воздуха (хотя на море он влажен повсюду). И внезапно в считанные мгновения все вокруг изменилось. Темное облако, быстро надвигающееся с запада, закрыло все небо, черный мрак стала покрывать море, надвигаясь с противоположной, восточной стороны. Вода неожиданно успокоилась, исчезло веяние, самые малые, темно-коричневые волны едва колыхались, словно это было оливковое масло из прошлогоднего остаточного отжима. Непонятно откуда налетел холод, который пронизал все вокруг, стало зябко. На мгновение наступила полнейшая тишина. И вдруг море зашевелилось, изрыгая из себя громадные волны. Налетел шквал. Ветер заревел разноголосо, оглушительно, закладывая уши. Словно разверзлись все хляби небесные, которые устремились в хляби морские. Все вокруг пропало в мутной непроницаемой пелене, изредка освещаемой ослепительным светом молний. Потрясающий грохот от молний почему-то здесь не запаздывал, как это наблюдается у нас на Ак денизе, а незамедлительно следовал вместе с ней. И что было удивительно – через четверть часа вся непогода неожиданно закончилась, засияло солнце и в небе появились чайки – предвестницы недалекого берега. Здесь же в Гвинейском заливе наш Особый османский флот взял в плен небольшую португальскую эскадру, занимающуюся перевозкой в Новый Свет плененных в Африке темнокожих невольников, которых они пренебрежительно называли «черным деревом». Как шло преследование шести португальских каравелл, – этому я не был свидетелем, в это время, как и положено в сытные послеобеденные часы, я спал сном праведника в своей прохладной каюте. Я уже давно обвык в морском подвесном гамаке – койке и мне уже не доставляло неудобство покачивание в нем, как в детской люльке-бешике. Когда наш гигантский галеас замедлил ход, а вскоре и вообще остановил свое движение, я, интересуясь причиной стоянки – лежания в дрейфе, вышел на палубу. То, что я увидел, потрясло меня. Шесть португальских каравелл с флагами: белый лев с зеленым крестом на желтом фоне – также лежали в дрейфе, подчиняясь приказу с наших судов, а для действенности этого строгого устного приказания наши корабельные канониры держали в руках дымящиеся поджигательные шнуры. Из португальских трюмов на две верхние палубы поднимали чернокожих невольников, закованных в ножные кандалы. На каждом судне их было по 850 человек. О Аллах, как же это можно – на судне средних размеров разместить такое большое количество людей! Мои помощники – молодые ученые сплавали на эти христианские суда и даже спустились в их трюмы. Они с дрожью и печалью в голосе рассказывали мне, что не только трюмы были забиты черными рабами, но даже и тесные, низкие межпалубные пространства, где несчастные невольники могли только ползать и лежать. Говорят, там на площадке, размером в 50 шагов на 20, иногда плечом к плечу в ужасающей тесноте размещались до 300 человек. Это было уму непостижимо! У нас в османском государстве также есть рабы: белокожие и чернокожие. Но, как завещал нам святой пророк Мухаммед, раб – это, в первую очередь, человек. Он может выкупиться на волю и никто не смеет ему в этом перечить. Раб имеет право воевать в османском войске и после первого удачного похода считается свободным. Рабыня, взятая в жены свободным человеком, сразу же становится свободной, и она является таковой и после развода с хозяином-мужем. Убить раба нельзя, за это владелец сам приговаривается к смерти, но наказывать раба плетьми можно, только без особого ущерба для его здоровья. На страже интересов рабов в Османской империи стоят Коран и шариатские суды. Все темнокожие рабы из трюмов португальских каравелл были внешне несколько непохожи на черных евнухов и слуг, которых мы привыкли видеть в Истанбуле и которых поставляют из Верхнего Египта и Нубии. Здесь освобожденные из португальского рабства невольники были совсем черные, иссиня-темного цвета, в отличие от темно-коричневых нубийцев; губы у них были толстые, а волосы, и у мужчин, и у женщин, курчавые и короткие. Освобожденные из неволи молодые черные мужчины, примерно 3500 человек, были распределены по кораблям в качестве юнг для обучения ремеслу матроса-гребца. Командующий походом адмирал Бекстал повелел выдать каждому из них летний вариант матросской формы, однако без чалмы и без обуви, к которым новоиспеченные взрослые «юнги» были пока еще не привычны, и разместить их по кубрикам вместе с молодыми коренными османами, дабы они быстро научились говорить на османладжи и усвоили бы азы благословенного ислама. Юные темнокожие невольницы, освобожденные из португальских трюмов, число коих было около 500, были посажены на борта двух плененных португальских каравелл, к ним была приставлена наша охрана, они считались султанской долей добычи и их дальнейшая судьба должна была решиться по прибытии в южные османские моря: Красное и Аравийское. 520 белых португальцев с шести захваченных судов за неимением на османских судах тюремных трюмов были посажены на свои гребные банки, закованы в ножные кандалы и к ним была приставлена наша турецкая стража. С каждого нашего судна были выделены матросы и офицеры, которые повели плененные португальские суда в дальнейшее плавание в составе Особого османского флота. На самой южной оконечности громадной земли Африка, на мысе Доброй Надежды, с которого просматривались невысокие покрытые зеленью горы, пришлось сделать остановку – захваченные у работорговцев каравеллы стали давать течь; как же только они собирались пересекать Атлантику и плыть в Новый Свет, чтобы сбыть там свой товар, презрительно именуемый ими «черным деревом»? На ремонт и смоление килей португальских судов ушло около 10 дней. Плыть после мыса Доброй Надежды стало сложнее, поскольку приходилось все время двигаться против морского течения, которое около одного месяца медленного пути сдерживало и замедляло наш скорый ход, даже под всеми выставленными парусами. Еще 15 дней наша огромная эскадра задержалась в стране Имерина на острове Мадагаскар, в порту Мадзунга, где нас: адмирала Бекстала, адмирала Насина и меня, – принимал сам правитель острова, престарелый коричневокожий монарх, имеющий 16 официальных жен и свыше 50 детей, возрастом от 1 года и до 50 лет. Он представил нам на приеме в своем беломраморном дворце все свое многочисленное семейство, от называемых разнообразных имен у нас вскоре закружилась голова. Народ здесь скорее похож на смуглокожих йеменцев и на коричневокожих абиссинцев, но не на темнокожих жителей Африки. Ровно через четыре месяца после отплытия из алжирского порта Оран во второй половине лета входил наш Особый османский флот в составе 86 кораблей – из них 6 крупных галеасов и галеонов и 1 гигантский галеас «Кайик султана нашего Сулеймана», а остальные среднего и малого водоизмещения галеры, шебекки, сайки, каравеллы и другие суда – в порт Бербера на южном берегу Аденского залива. Долгое путешествие подошло к концу. Первым на землю сошли с готовыми к бою оружием османские десантники-башибузуки молодого полковника – улуг-дея Ювейс-паши и янычарские воины полковника – улуг-чорбаджи Неждана, но никто не оказал им никакого сопротивления. Напротив, прознав про наше прибытие, сбежались окрестные жители, всячески выражая свое огромное ликование по поводу того, что заявились их собратья по вере – мусульмане». жүктеу/скачать 2.06 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|