Глава IX.Год 1541
Зима выпала в этом году небывало снежная. Было холодно. Истанбульцы мерзли в своих неприспособленных из-за отсутствия зимних печек и очагов жилищах. Разносчики дров, торговцы угля имели большие прибыли. Волки в европейской Румелии, да и в малоазийской Анатолии также, обнаглели до предела, они уже резали и уносили пасущийся на редких, бесснежных восточных склонах холмов скот, никак не остерегаясь пастухов. Особенно доставалось мелкому и крупному рогатому скоту в дневном переходе на северо-запад от благословенной османской столицы, в холмистом местечке Европейские сладкие воды, и чуть далее, в лесистом нагорье под названием Белградский лес. Как рассказывал немолодой старший султанский егерь – авчи-ага Энсар Озсердар великому султану Сулейману, развернувшись в седле налево и чуть назад – они оба ехали верхом в середине большой охотничьей группы –, четыре дня назад четверо серых разбойников отогнали стадо из 18 коров прямо на глазах пастухов в глубокий сугроб, нанесенный ветром в недалекую небольшую впадину, и устроили там жестокое кровавое пиршество. Пока люди заряжали пулями свои ружья, вынимали из налучья свои охотничьи луки, а из саадаков стрелы с фазаньим оперением, вскакивали на испуганно прядавших ушами коней, скакали верхом и бежали по белоснежным тропинкам к окруженному стаду, кровавая расправа уже закончилась – разрывая бока и вырывая куски мяса со стороны хвоста еще у живых и дико мычащих от боли животных, быстро заглатывая окровавленные куски мяса, волки успели до отказа набить свои животы и с раздувшимся брюхом неохотно, мелкой трусцой удалились.
Слева от султана на своем карем коне в низком франкском седле ехал Гильом Франсискани, французский посол, как обычно, разодетый в яркие желто-бело-фиолетово-голубые одеяния. Этот невзрачный туловищем и лицом маленький человечек неопределенно-среднего возраста в последнее время светился гордостью и счастьем – он чуть ли не ежедневно приглашался к султанскому двору, поскольку его сюзерен, король Франциск, вступил в тесный союз с великим турецким властелином Сулейманом.
Великий султан Сулейман помнит, что этот низенький ростом – по грудь великому султану – француз Гильом уже давным-давно пребывает в своей посольской должности при его турецком дворе.
Еще раз повернул голову назад десятый повелитель Дома Османов, чтобы оглядеть немалой численности колонну охотников, а среди них рассмотреть иноземных послов: все ли они откликнулись на его приглашение принять участие в ритуальной ежегодной охоте на волков? Да, они явились все. Двигаются верхом: полный и невысокий, возрастом старше средних лет, посол от Священной Римской империи германской нации и Испании одновременно, подданный Карла V Эгир Чизелино де Бусбек; венецианский посол, тучный увалень немолодой Марко Меммон; генуэзский посол, крупнотелый здоровяк, также немолодой Пьетро Брагадин; посол от славянского государства Дубровник, узкоплечий и с острой, вытянутой головой, возрастом еще не старый Миклош Алабей и австрийский посол, широкоплечий и скуластый Иоганн Ваксельберг.
Этот австриец-остеррейхер Иоганн, вероятно, уже догадывается, какая судьба его ожидает, он изредка судорожно дергается в своем седле, как будто пытается сесть поудобнее.
Среди идущих широкой рысью верховых нет только одного дипломата – португальского посла, длинного и поразительно кривоногого Паолу Джолии да Роша, – уже пять лет как он заключен в темницу Семибашеного замка – Едикуле, сразу же после южно-иранского похода, когда выяснилось, что Португалия фактически находится в состоянии войны с Турцией, поскольку португальские солдаты и матросы воевали там, на побережье Персидского залива, против османских войск, а с тех пор до сегодняшнего дня официальный мирный договор с Португалией так и не заключен. А потому по древнему османскому праву – «праву победителя» – португальский посол содержится в тюрьме, правда, ему, как дипломату, оказывают всяческие поблажки: кормят лучше других, чаще водят в баню и меняют белье, раз в месяц допускают к нему на ночь в одиночную камеру его жену, дабы он мог поиметь женщину и чтобы не занимался бы противоестественной мастурбацией, а также дают ему достаточно свечей, книги, бумагу и тушь, чтобы он мог читать и писать.
Но все же тюрьма есть тюрьма. Сегодня соседом к этому португальскому узнику в одну из свободных камер будет доставлен еще один дипломат. Могучая и огромная Блистательная Порта снова использует свое «право победителя».
А авчи-ага Энсар продолжает свой рассказ, ведь общеизвестно, что профессиональные охотники любят поговорить, пересказывать различные охотничьи истории и байки, а порой и приврать. Его изборожденное морщинами темноватое лицо четко выделяется на фоне белых заснеженных веток и снежного покрова дороги.
– У волчьего народа здесь в европейской Румелии уже не осталось врагов. Львы все истреблены, тигры ушли далеко на север, в устье Дуная. Волк безраздельно господствует во всех пределах Румелийского нагорья. Но есть народ мощнее, это – человек, который может остановить волчью власть над диким животным миром. Человек в состоянии ограничить жизненное пространство волчьего народа и уменьшить численность прожорливого и жестокосердого волчьего племени. Не будь человека, волки господствовали бы на всей земле. Они организованы и соблюдают строгую дисциплину, повинуясь вожаку, старшим и более сильным, и при этом ни за что не упустят своего; они заботливо и строго «воспитывают» свое потомство, прививая им все свои навыки и умения, – рассказывал старший султанский егерь, вдохновленный тем, что сам великий османский правитель благосклонно слушает его, – они никак не страшатся большого медведя, крупных гиен и побеждают их в борьбе за добычу организованностью, готовностью решительно атаковать с разных сторон и смелостью. Огромный медведь при виде волчьей стаи обычно бросает заваленного лося или оленя и с ворчанием уходит прочь. Нагоняющие великий страх на людей гиены – и те бывают вынуждены ретироваться с той территории, где волки намереваются загнать свою добычу, стоит только последним поднять головы, протяжно завыть и засверкать глазами. Не будь человека, волки уничтожили бы все живое на земле, недаром они отличаются непомерной прожорливостью и холодной, расчетливой жестокостью, которая не имеют границ.
Султан Сулейман разглядел, что среди послов нет вислоусого маджарского старика Ласло Хабердана; умер месяц назад от болезни его правитель Джаныш Заполай, этот венгр-маджар Джаныш был хорошим маджарским бегом – он твердо стоял на страже интересов Богохранимой Турецкой Порты, сдерживая на севере Османской империи ненасытные и алчные отряды полуголодных алеманских австрийцев, пытавшихся время от времени вторгнуться в маджарскую пушту. Смерть соученика Сулеймана по Высшей османской школе управления в Эдирне неприятно поразила султана – ведь этот венгерский правитель – вассал Заполай, внезапно скончавшийся от грудной хвори, был совсем не стар, он был ровесником султана Сулеймана, 45-ти лет.
А венгерский старик-посол соблюдает ритуальный годичный траур и не должен принимать участия в увеселительных мероприятиях, таких как веселая охота.
Великий султан поймал себя на мысли, что уже свыше десяти лет ни одно европейское государство не меняет своего посла. Вероятно, государи вечерних стран опасаются вызвать его султанское недовольство частой сменой своих представителей. В начале своего правления, двадцать лет тому назад, как он сам помнит, однажды на дипломатическом приеме он высказался, что любит постоянство мнений, традиций, законов и людей и с трудом привыкает к новому, а среди них и к новым людям и послам. А может быть, страшатся дипломаты ехать в османскую столицу Истанбул, дабы не быть брошенным вследствие действия «права победителя» в подвалы Едикуле?
Вся султанская группа высокородных охотников и загонщиков-воинов, общей численностью до 200 человек, загнала и застрелила шесть волков-переярков, но ни одного матерого самца или взрослой самки. Но и это считалось немалой удачей – вот так сразу, без соответствующей подготовки (многодневного загона с красными тряпками на веревках) выехать в горы и добыть шесть шкур полуторагодовалых серых хищников! По такому знаменательному случаю был устроен торжественный ужин в большом походном шатре, на котором довольный султан Сулейман обнимал французского посла Гильома Франсискани и громко говорил ему:
– Передай своему королю Франциску, что в соответствии с моим обещанием я начну собирать 150-тысячное войско весной, а летом они уже осадят и возьмут Вену. К осени же, как это было принято у наших благословенных степных предков, мы вернемся сюда в Истанбул и устроим большие народные празднования и гуляния по поводу очередной блистательной победы. Мало того, дабы поддержать нашу сухопутную армию артиллерийским огнем, наш флот, а вернее, средние и малые суда флота, пойдут в Черное море и поднимутся вверх по Дунаю, вплоть до Вены. Так что я полагаю, австрийцам никак не устоять на этот раз против нас, особенно, если твой король Франциск сдержит свое слово и ударит по австрийцам на их юго-западных и западных границах, а то и вообще изгонит их из Северной Италии, – великий султан поворотился слегка вбок вправо в сторону янычарского генерала Кудеяра, с большим куском мяса на вертеле сидящего на низеньком складном деревянном стульчике, и обратился к нему: – Мой достопочтенный чорбаджи-ага, я назначаю тебя главнокомандующим над всей пехотой, конницей и артиллерией. Вызывай самые боеспособные отряды и полки со всех концов нашей необъятной державы, а в первую очередь, из северо-африканских стран: Алжира, Ливии и Египта, – там пока спокойно и они там большей частью бездействуют, – далее он совсем обернулся в правую сторону, где поодаль и ближе к костру, разожженному в центре огромного войлочного шатра, тоже на низенькой переносной скамеечке сидел военно-морской министр Хайреддин Барбаросса, также с обжаренным куском мяса на вертеле – шиш-кебабом: – А ты, мой многоуважаемый денизаскервизирь, собирай все средние и малые галеры и шебекки и гони их к устью Дуная, после установления на Дунае большой, летней спокойной воды пусть они подымаются в далекие дунайские верховья, вплоть до алеманских земель, и помогают нам осаждать Вену. Число их должно быть не меньше 350-400, следует снабдить их многократным боезапасом пушечных ядер, чтобы они стреляли беспрестанно. В первую очередь задействуй средние и малые суда из состава нашего Западного флота на Ак денизе, они там в Алжире, Марокко и на островах Керкенны пока не имеют достойной боевой работы. Пригоняй их сюда в Истанбул, осуществляй самый необходимый срочный ремонт, оснащай «латинскими» парусами, снабжай боеприпасами, проводи доукомплектование и посылай на Дунай.
Из всего этого австрийский посол, круглолицый и медведеподобный немолодой Иоганн Ваксельберг уразумел, что снова пришел его черед отправляться под замок в темницу башни Едикуле. Только об одном страстно желал он, чтобы стражники явились за ним не сегодня, а завтра, тогда бы он успел составить депешу о грозящей его стране величайшей опасности и отослать со срочными гонцами в Вену. Его мольбы, по всей вероятности, достигли бога, так как охранные воины из Семибашенного замка в своих больших традиционных черных тюрбанах прибыли за ним верхом с повозкой с клеткой только на другой день пополудни. Донельзя довольный тем, что конные нарочные уже ускакали на запад с пергаментным свитком, грузный телом Иоганн Ваксельберг, кряхтя и отдуваясь, влез в клетку на повозку, впряженную парой вороных. Шестеро верховых караульных сопровождали ходко бегущую бричку с размахивающим длинным хлыстом кучером-стражником на передке.
Но не только в Вену скакали скорые верхоконные нарочные, каждый о-двуконь. Группы курьеров, гонцов и посыльных уходили на быстрых рысях на скакунах и плыли на стремительных легких галерах и каравеллах в сторону Испании, Генуи, Венеции и Дубровника. Каждый посол сообщал письмом своему сюзерену все, что соизволил сказать великий султан Сулейман Великолепный на волчьей охоте. Также ловкие, незаметные и памятливые шпионы, соглядатаи и разведчики из всех европейских государств (а также и из шахского Ирана, который до сих пор вот уже много лет, после перехода своего бывшего посла Амира Мухаммеда на султанскую службу, не направлял в Истанбул другого полномочного посланника, видимо, из-за непрекращающегося состояния войны) шныряли по причалам истанбульской бухты Золотого Рога, высматривая заявляющиеся непобедимые эскадры с красным турецким флагом, и бродили по площадям, рынкам, улицам и улочкам Эдирне, откуда по стародавнему обычаю с оглушительным барабанным боем и громким гудением труб уходило в очередной поход в сторону захода солнца неодолимое османское воинство.
И в каждом пергаментном свитке или же на каждой дорогой плотной шелковой истанбульской бумаге было обязательно записано последнее страстное заявление султана Сулеймана о том, что на этот раз и Вена, и вся Австрия прекратят своего существование как алеманский город и алеманское государство.
2.Трехбунчужный адмирал-паша Хайреддин Барбаросса высказывает замечание своему сыну, старшему капутан-паше Бексталу
Многие европейские послы были знакомы с тюремным Семибашеным замком – Едикуле не понаслышке, они самолично пребывали в них по нескольку лет, пока Османская империя находилась в состоянии войны с представляемыми ими государствами. Используя свое «право сильного» османы заключали несчастного дипломата в этот каземат и держали его там на положении узника (правда, хорошо обеспечиваемого питанием, одеждой и бумагами для письма, а один раз в месяц к нему допускали на ночь и жену, дабы он не занимался бы постыдным самоудовлетворением своей похоти) до тех пор, покуда не заканчивался их очередной победоносный сухопутный или морской поход. Ежедневно в послеобеденное время послы проезжали в своих каретах мимо тюрьмы Едикуле, высокого серого, мрачного замка, окруженного рвом с водой и соединяющегося с миром через подъемный мост, внешние стены его по всей окружности были увенчаны семью остроконечными башнями. Они ехали на мыс Салих, обращеный из Истанбула на юг к Мраморному морю, чтобы совершать там прогулки по морскому берегу, слушать шум волн и крики чаек и ощущать ногами принесенный прибоем мелкий белый песок. Они с большим вниманием взирали на военные корабли, большей частью, среднеобъемные галеры и шебекки османских построек и чисто турецкие сайки, которые выходили на веслах из соседнего военно-морского порта Енгикапе – Победоносных ворот, где они, по всей вероятности, загружались боеприпасами, провиантом и свежей водой и, выстраиваясь в линию, сворачивали налево в Босфорский пролив, чтобы, распустив паруса на грот-мачтах, уйти вниз на север в Черное море – Кара дениз. Встречаясь на песчаном мысе, послы европейских государств, которые за долгие годы пребывания в Истанбуле (кто же захочет быть послом в такой стране, где их могут запросто упечь в тюрьму – только потому, что их страна находится в плохих отношениях с Турецким государством?) прекрасно знали друг друга, обменивались любезностями и всякой новой информацией. Совершали прогулки на берегу Мраморного моря за казематами Едикуле посол Священной Римской империи германской нации и Испании, тучный и коротконогий немолодой Эгир Чизелино де Бусбек, такой же немолодой венецианский посол, толстый увалень Марко Меммон, генуэзский посланник, крупнотелый здоровяк средних лет Пьетро Брагадин, французский посол, разнаряженный, как османская женщина-сваха, тщедушный человек неясного возраста Гильом Франсискани, посланник славянского государства Дубровник худой и узкоплечий, средних лет, Миклош Алабей, а также совсем еще недавно пребывавший в Семибашеном замке, длинный и кривоногий португалец среднего возраста Паолу Джолия да Роша. Они любовались строгими линиями османских быстроходных морских судов не очень большого водоизмещения, которые могут, однако, свободно плавать и по Дунаю, поднимаясь вплоть до города Вены, расположенного почти в верховьях этой могучей реки. Количество судов, уплывающих в Черное море и к дунайскому устью, ежедневно колебалось от 20 до 25 единиц. Только за один весенний месяц нисан-апрель турецкое Адмиралтейство перегнало из Средиземного моря на Черное свыше 600 своих боевых судов. Вне всякого сомнения, большой речной поход затевали они. Но в то же время количественно уменьшались, а следовательно, ослабевали их флоты на Ак денизе. Это еще с какой стороны посмотреть: на Дунае опасность, а на Средиземноморье для европейцев манящая перспектива, обусловленная уходом оттуда среднеобъемных, а значит, быстроходных и маневренных в морском бою, османских галер, шебекк и сайков.
Дипломаты прогуливались в виду казематов Едикуле, и разодетый в бело-желто-лиловые широкие платья французский посол Гильом Франсискани поднимал палец, требуя внимания, все прочие представители дипломатического корпуса умолкали, они испытывали к нему огромное уважение – только он один из них не побывал в заточении Семибашенной темницы, поскольку его страна Франция ни разу не находилась в состоянии войны с могучей Османской державой, а следовательно, он один из них зачастую обладал такими важными и нужными сведениями, на мнимое добывание которых, без никакого угрызения совести, можно было списать немалую сумму золотых дукатов или акдже, якобы, как выплачиваемую добровольным информаторам из числа местных чиновников – мемуров. А этот разряженный тощий безусый человек с маленьким лицом, входивший в имперский Посольский двор – Элчи-хану, как на свое подворье, тоненьким голоском разглагольствовал на османском языке, которым он овладел за долгие годы димпломатческой работы в Истанбуле в совершенстве:
– Начиная со скорого летнего приема в Топкапе для наших подарков султану установят нижний предел оценки в 100 золотых дукатов или акдже, ведь эти деньги у банкиров и менял сегодня уже равны. Если визирь по иностранным делам сочтет, что дар султану не вытягивает на такую сумму, то в это случае посла не пустят в Тронный зал Палаты аудиенций. Начиная с первого летнего приема послы будут являться с малой свитой, всего из трех человек, а для преклонения колена перед султаном каждого из нас будут вести под руки двое турецких стражников из белых евнухов. А перед входом в зал приемов нас всех будут обыскивать стражники из числа черных евнухов и изымать насовсем наши кинжалы и сабли.
Некоторых послов интересовали другие вопросы: а что сейчас происходит во второй столице Турецкого государства – Эдирне? Венецианский посол Марко Меммон, толстяк невообразимых размеров, рассказывал также на османладжи – официальном языке дворцов Топкапы, министерств-визирьреисликов, почти всей армии, кроме янычар, (они говорили большей частью на сербско-славянском языке) и военно-морского флота:
– Там на север к Белграду уходят османские и янычарские полки, конные и пехотные, также много артиллерии. Каждый день по полку, а это 4-5 тысяч аскеров. Неделю назад мой младший посланник докладывал мне о 40-45 тысячах османских воинах на марше. А сейчас, наверное, уже больше.
К началу лета скорые дипломатические курьеры скакали верхом на перекладных лошадях, меняемых на турецких государственных почтовых станциях, по Македонии, Сербии и Боснии, рассекая тишину балканских горных лесов, дубрав, лугов и полей своими «посольскими» колокольчиками, в соответствии с османскими законами требующими к их обладателям большого уважения, внимания и беспрепятственного проезда. Они держались южных берегов Дуная и его притока Савы, поскольку за северными берегами уже шли на марше османские полки, изготавливаясь для вторжения в Австрию-Остеррейх и Германию-Алеманию. Каждый из посыльных вез тайное письмо, написанное на тонком кожаном телячьем пергаменте и зашитое в одежду, с секретными сведениями о 60-тысячной армии (никак не меньше), выдвигающейся за Дунай на венгерскую равнину – пушту и о восьмистах средних и малых кораблях, могущих плавать по морям и большим рекам и в данное время направляющихся в верховья Дуная.
В начале лета в Истанбул в Топкапу пришло траурное приглашение на христианские поминки покойного бега-князя и короля Венгрии-Маджаристана Джаныша Заполая. Опечаленный султан Сулейман Великолепный незамедлительно выехал верхом в сопровождении 5-тысячного янычарского отряда под командованием 61-летнего чорбаджи-ага – янычарского генерала Кудеяра в Маджаристан, чтобы выразить свое глубокое соболезнование вдове покойного. Весь преисполненный тоски по своему давнему соученику по Высшей османской школе управления в Эдирне и подданному-вассалу Джанышу Заполаю, ушедшему в мир иной совсем нестарым – в возрасте 45 лет, великий турецкий правитель пребывал все 25 дней поездки в глубокой задумчивости и тревоге, словно бы он ожидал исполнения какого-то рискованного важного дела. Только один раз в большом раздумье он вслух вопросил сам себя, не замечая разделяющих с ним трапезу в походном шатре своего 20-летнего сына Мехмета (от второй жены Роксоланы) и 75-летнего главного министра Аяс-пашу:
– Как там дела у Барбароссы?
А упоминаемый султаном денизаскервизирь Хайреддин Барбаросса стоял в это время на широком бетонном молу, защищающем суда в военно-морском порту Енгикапе от волн Мраморного моря – Мармар дениза, и недовольно высказывал старшему эскадренному капутан-паше, 39-летнему своему сыну Бексталу:
– Хорошо, что среди послов, которые день и ночь шпионят на мысе Салих, подсчитывая количество наших кораблей, отплывающих на север, нет наблюдательных моряков, а не то они поняли бы смысл задуманного. Бизань-мачта на одной арабской шебекке чуть треснута в середине и при надувании парусов она несколько прогибается вперед, и как не меняй цвет парусов, но это серьезный признак и важная улика. Не может быть так, чтобы каждая арабская шебекка в ежедневной эскадре имела бы один и тот же, на первый взгляд невидимый, изъян, выявляющийся, однако, уже при самом легком бризе.
К стоявшему рядом со старшим эскадренным капутан-пашой Бексталом 40-летнему янычарскому улуг-чорбаджи Неждану Беглербег всех османских морей был более благосклонен:
– А тобой, полковник, я пока доволен, твои янычары исправно несут сторожевую службу на обоих маяках у выхода из Босфора в Черное море: европейском Румелифенери и малоазийском Анадолуфенери – и вокруг этих маяков на расстоянии десяти румийских миль, не подпуская никого из посторонних на ближайшие к морю холмы. Так что никто не может видеть ночной маневр разворота наших судов и обратного ухода их назад через Босфор, чтобы утром уже быть в Мраморном море и начать все сначала.
Из дневниковых записей великого султана Сулеймана Кануни за 1541 год (в которых османский повелитель, по давно приобретенной привычке, пишет о себе в третьем лице):
«В Маджаристане умер Джаныш Заполай, вассал турецкого султана. Австрийский король Фердинанд решил воспользоваться случаем, чтобы полностью подчинить себе маджарских князей. Он осадил Буду, где пребывала вдова Джаныша ханыша Изабелла, дочь польского короля, с маленьким сыном. Прежде чем войско австрийского короля смогло дойти маршем до этого города, судьбу Маджаристана взял в свои руки турецкий султан Сулейман, который быстро вторгся со своим воинством из Сербии через Дунай на его территорию. Как это бывало всегда, австрийский король сразу же покинул свою армию и, кажется, убрался за границы своего государства. Турецкий султан изгнал из Маджаристана австрийцев, но не пошел далее на Вену и не стал беспокоить короля Фердинанда на его собственной земле.
С большим благорасположением отнесся османский султан Сулейман к молодой вдове-ханыше. Он направил к ней во дворец самые разнообразные роскошные подарки, и главный визирь Аяс-паша справился у матери-вдовы, в самом ли деле отцом ее ребенка является маджарский хан Джаныш Заполай. Ханыша подтвердила отцовство Джаныша тем, что перекрестилась по своему христианскому ритуалу. По повелению османского султана маджарские министры сопроводили ханышу и грудного ребенка в султанский шатер. Там султан попросил своего взрослого сына Мехмета взять младенца на руки и поцеловать его в лоб, назвав его при этом своим названым младшим братом. Султан Сулейман при этом дал слово вдове маджарского хана, что маленький мальчик, ставший названым младшим братом султаноглана, а следовательно, названым младшим сыном самого султана, по достижении зрелого возраста будет возведен на маджарский королевский престол. Той же ночью турецкие боевые отряды в обстановке всенародного ликования вошли в город Буду.
Вдовая ханыша Изабелла уехала с маленьким ребенком на свою родину, к своему отцу – королю польскому и литовскому Сигизмунду. В серебряном ларце в ее дорожном сундуке хранился важный документ, написанный на турецкой гербовой бумаге золотистыми османскими буквами, в котором говорилось, что султан Великой Турции клянется верой своих далеких и близких отцов, которые признавали и признают бога Танри-Аллаха, а также мечом Дома Османов, что ее сын будет посажен на маджарский трон по достижению зрелости – 16 лет. Ханыша оберегала эту бумагу как зеницу ока, ведь в ней содержалась не только гранитно-твердая гарантия возвращения ее сыну Маджарского ханства, но и обязательство выплачивать ханское жалование вдовой ханыше и маленькому ее сыну, каждому по 7 тысяч золотых полновесных акдже, ежегодно в течение 16 лет.
Султан Сулейман назначил наместников-бегов управлять мелкими маджарскими провинциями – санджаками и оставил в Буде и в окрестностях турецкий гарнизон в составе трех османских конных, одного янычарского пехотного и одного янычарского артиллерийского полка. Воды Дуная осталась стеречь речная флотилия, состоящая из 77 шхун, шлюпов и кайыков.
Но большое волнение не покидало десятого правителя Дома Османов, и тревога эта никак не была связана с Венгрией-Маджаристаном, а диктовалась стремительно разворачивающимися событиями на Ак денизе».
3.Военный руководитель священного похода Эрнандо Кортес готовится к будущим боевым действиям
Новоиспеченный маршал испанских войск и вице-король Новой Испании маркиз дель Валле де Оохака благородный дон Эрнандо Кортес прибыл в метрополию около полутора лет тому назад и сразу же был принят королем Испании и императором Священной Римской империи германской нации Карлом V во дворце в Мадриде, где несколько лет уже прочно обосновался королевский двор.
Атлетически сложенный, еще далеко не старый, с одухотворенным лицом и проницательными глазами монарх Испании и всей германской нации произвел на этот раз на маркиза де Оохака неизгладимое впечатление. Нет, не роскошными одеждами и дорогими перстнями с большими драгоценными каменьями на крепких пальцах обеих рук, а скорее, своим добросердечными отношением и задушевной беседой, для которой он уделил около часа времени, приняв своего новоиспеченного вице-короля Новой Испании в богато отделанном светло-коричневым ореховым и красным сандаловым деревом рабочем кабинете. Закружилась голова у смелого, рассудительного и трезвого идальго Кортеса, когда величайший из земных королей-императоров Карл V взял его мягко под руку и самолично усадил в обитое темно-голубым бархатом кресло. Но цепкая память профессионального военного запечатлевала все слова, сказанные этим выдающимся правителем христианского мира. А говорил он решительную, разумную и нужную для европейских христиан речь: мы – де европейцы, представляем собой вершину божественного творения, и нам предначертано судьбой быть повелителями на земле; нас, мол, всех объединяет одна истинная религия – вера в бога Иисуса Христа, который жаждет дать нам прощение и искупление от всех грехов; большая часть Европы уже вместе и духовно, и политически, а также состоит в одном общем христианском военном союзе. Это такие страны, в которых царствует правильная религия католицизма (духовным наставником которой является Папа Римский Павел III) – Испания, Португалия, Нидерланды, Австрия; многочисленные германские государства: Швабия, Силезия, Ганновер, Бавария и др., – а также почти все итальянские города-республики: Венеция, Генуя и Флоренция. И другие итальянские самостоятельные города, такие как Рим, Неаполь и Турин, согласны вступить в союз христианских стран, для того чтобы вместе сдержать и опрокинуть наступление нехристианских воинских сил. Конечно, в этом благородном стремлении к объединению всех сторонников справедливости существуют и трудности, насланные злокозненными дьявольскими силами. Не хотят присоединяться к общему европейскому христианскому союзу некоторые государства, такие как: княжество Саксония, объединенное королевство Швеция и Финляндия, соединенное королевство Дания и Норвегия и королевство Англия, их неумные правители полагают, что лучше дружить с мусульманами, нежели с нами, католиками. Самую большую опасность представляет для нас Франция с ее непредсказуемым королем Франциском, который шарахается из стороны в сторону – сегодня он наш друг, а завтра он уже нам недруг и вступает в союзнические отношения с османами. Также имеются некоторые затруднения религиозного характера с определенной частью христиан в Германии, Нидерландах и Швейцарии, а также в Англии и Франции, которые стремятся отсоединиться от Папы Римского и отложиться от истинной христианской католической религии. Начало такой ереси, названной протестантством, положил в 1517 году небезызвестный профессор-монах Мартин Лютер, который прибил в немецко-саксонском городе Виттенберге к дверям городского храма листы бумаги со своими 95 тезисами-возражениями, направленными против римской католической церкви и, в первую очередь, против индульгенций – платных письменных отпущений будущих грехов.
Но все же именно сейчас, как утверждал тогда король-император Карл V Габсбург, созрела настоятельная необходимость опрокинуть и разбить мусульманские турецкие орды, вторгающиеся сегодня в мирную Европу с востока, юго-востока и юга.
И самые главные слова короля Испании и императора Священной Римской империи германской нации Карла V навсегда запечатлелись в памяти благородного дона Эрнандо Кортеса:
– Мой дорогой маркиз, я назначаю вас Военным руководителем священного похода христианских боевых сил в земли османских мусульман и облекаю вас полнотой соответствующий власти. Ваши приказания будут приниматься к исполнению так, словно бы они исходили от меня самого. Королевская казна – к вашим услугам, королевская администрация также, управители княжеств и земель – в вашем прямом подчинении. Ваша задача: построить несколько сотен кораблей, собрать не менее 100 тысяч матросов, солдат и офицеров и обрушиться на османов там, где они нас никак не ожидают, и навсегда покончить с угрозой турецкого вторжения в христианские земли. Соответствующий указ-эдикт я уже подписал, получите его у своего нового помощника и заместителя – герцога Альбы.
Окрыленный и воодушевленный такими напутственными словами, приступил вице-король Новой Испании – Мексики знатный маркиз дель Валле к исполнению новых обязанностей Военного руководителя священного похода на османские земли.
А тем временем по заведенной полтора десятка лет тому назад традиции в южно-испанский атлантический порт Кадис прибывали два раза в год малый и большой корабельные конвои с новоземельными золотом, серебром и драгоценностями. Оставленные там в Новой Испании – Мексике «на хозяйстве» главный полицейский альгвасил 50-летний грамотный управленец Берналь Диас дель Кастильо и 45-летний главный епископ колонии священник-падре Бартоломео Лас Касас вели себя достойно и не воровали, если судить о немалом количестве ящиков с золотом, посылаемых ими в испанскую метрополию, но кто их знает? А могло быть и так, что они добыли у индейцев очень много желтого благородного металла и потому их кражи никак не заметны с первого взгляда. Благородный маркиз Кортес вздохнул еще раз: хотя там за этими обоими господами присматривает 34-летний двоюродный братец Альваро Сааведра, вернувшийся в 1538 году из дальнего морского похода в Западные моря, куда он отбывал в поисках новых, богатых драгоценными металлами земель, но ведь могло случиться и так, что два этих господина подкупили его, ведь золота у них там немерено, а человек всегда слаб душой и нетверд духом, а качества: неуёмная алчность, непомерная жадность и чрезмерная скупость – всегда были присущи ему, а эти человеческие качества предопределяют появление еще одного свойства человеческой натуры – продажности. Но как бы то ни было, доля генерал-капитана и губернатора-наместника Новой Испании поступала регулярно и в должном объеме, установленном последним эдиктом короля Испании Карла V, – 10% от всех захваченных драгоценных трофеев.
Вместе с вице-королем Новой Испании – Мексики на благословенную испанскую родину прибыли три человека, без которых ему было бы несподручно приступать к новому великому делу. 38-летний капитан королевской армии, крепкий мужчина со светлыми волосами Гонсало Сандоваль отличился там, в колониях, как храбрый, стойкий и благоразумный офицер, а теперь ему предстояло заняться комплектованием особого отряда морской гвардии численностью до тысячи бойцов, который бы выделился мужеством и решительностью и водрузил бы белый стяг испанского королевского дома, с черным двуглавым орлом посредине и черным крестом поверху в левом углу у древка, в поверженном граде мусульманских османов на самой верхотуре самого высокого здания, дабы его было бы видно издалека. И тогда имя этого офицера Гонсало Сандоваля было бы вписано золотыми буквами в скрижали истории, а вместе с ним и имя его непосредственного начальника – руководителя военного похода маршала Испании Эрнандо Кортеса маркиза дель Валле де Оохака.
Другой боевой человек, пока еще прапорщик, 40-летний огромный телом силач Франсиско Лас Касас был поставлен вице-королем Кортесом на не менее ответственную должность начальника передового штурмового десантного отряда численностью в 2 тысячи воинов, которому надлежало ворваться первым в неприятельский город и захватить там казначейства, банки и меняльные конторы, словом, все те места, где могли бы храниться золото, деньги и другие сокровища.
Поскольку испанский маршал, вице-король и маркиз де Оохака особо заботился о своем драгоценном здоровье, которое было ему очень нужно, чтобы в дальнейшей жизни наслаждаться удовольствиями от вина, женщин и различных азартных игр, то он прихватил с собой из колонии в метрополию и немолодого 61-летнего квалифицированного лекаря, маленького толстяка Мигеля дель Сото.
Ни за что не захотела оставаться дома без мужа 38-летняя красавица-жена индианка Марина, она также прибыла вместе с новоиспеченным вице-королем Новой Испании – Мексики Кортесом в Старый Свет, в Испанию. Выглядевшая намного моложе своего возраста супруга дона Эрнандо маркиза де Оохака ничем не отличалась на многочисленных приемах, организуемых знатью в честь прибытия нового вице-короля и маршала испанских войск, от прочих высокородных светских женщин, разве что только тем, что смуглая ее кожа не становилась зимой белее, а удивительно привлекательный и несколько раскосый разрез ее темных глаз выдавал в ней не чистокровную испанку, хотя чистота иберийской крови, смешанная с таковой карфагенян, галлов, готов, аланов и арабов, не играла никакой роли в дворянской среде на Иберийском полуострове как в Испании, так и в Португалии. Но никак не мог новоявленный маркиз дель Валле де Оахако возить с собой свою благоверную, находясь на ответственной королевской службе в метрополии. Он оставил ее, заваленную новыми испанскимим, португальскими, итальянскими нарядами, туфлями и шляпками, а также дорогими кольцами, перстнями и браслетами (последние не были ей в диковинку), в Мадриде в предоставленном ему королем-императором Карлом V небольшом двухэтажном, пышно обставленном дворце на попечение немногочисленных служанок и горничных, а сам, сопровождаемый представительными сеньорами – начальником канцелярии короля Кастильского, коим также являлся король Испании Карл V, герцогом Фернандо Альбой Альваросом де Толедо, румянощеким, плотно сбитым красавцем 34 лет, а также королевским курьером капитаном доном Андреа Кристобалем, тоже краснощеким, крепкоплечим 31-летним молодым человеком, – отправился в плавание вокруг испанских берегов. Эти двое королевских чиновников были прикреплены королем-императором Карлом V к вице-королю Кортесу с определенными функциональными обязанностями: дон капитан Кристобаль был назначен помощником, а герцог Альба – заместителем Военного руководителя священного похода маршала испанских войск маркиза Кортеса де Оохака. Насколько понял благородный маркиз дель Валле де Оохака, эти расчетливые молодые люди сами напросились на такую работу под его начало – ведь она была связана с огромным финансированием, которое едва ли поддавалось строгому контролю со стороны королевской финансово-ревизионной службы.
Путь этой начальственной троицы: Военного руководителя священного похода Эрнандо Кортеса маркиза де Оохака, его заместителя герцога Альбы де Толедо и его помощника дона Андреа Кристобаля – пролегал вдоль восточных испанских берегов с севера на юг, они посетили порты Барселоны, Таррагоны, Валенсии, Картахены и Малаги, где осмотрели на вервях строящиеся новые морские суда и в доках основательно ремонтирующиеся неновые корабли. Там они поделились надвое: испанский маршал Эрнандо Кортес поплыл на пяти каравеллах в Кадис и далее на север вдоль испанских и португальских берегов, где проинспектировал порты Лиссабона, Порту, Виго и Ла-Коруньи, там также сооружались военные новые и ремонтировались старые галеасы и галеоны, галеры и каравеллы, каракки и бригантины, а герцог Альба отплыл в итальянскую Геную, а далее в Неаполь и на Сицилию, где он осмотрел подготовку кораблей к великому походу у союзников-итальянцев.
Капитан дон Кристобаль в качестве помощника Военного руководителя похода дона Эрнандо Кортеса был послан своим непосредственным начальником в дальние нидерландские порты: Гаагу – главный город испанской провинции Южная Голландия и Амстердам – столицу другой испанской провинции Северная Голландия. Там тоже готовились новые и оснащались старые морские суда для боевого похода на османские земли.
Находясь в португальском Лиссабоне, испанский маршал Эрнандо Кортес услышал весть о гибели своего собрата-конкистадора 60-летнего Франсиско Писарро. наместника-легата новых земель к югу от Карибского моря, в им же основанном на берегу Западного Великого океана, прозванного моряками Тихим, городе-порту Лиме. Вице-король Новой Испании – Мексики выразил глубокое соболезнование португальскому «вестовому» дворянину в связи с трагической гибелью губернатора другой Новой Испании – Колумбии и Перу капитана Франсиско Писарро. Одетый в темный траурный сюртук, штаны, сапоги и шляпу, даже нижняя рубашка была черного цвета, дворянин – «вестник печали и горя» также сообщил некоторые подробности смерти несчастного генерал-капитана:
– После своей великой победы в Чили и Боливии наместник-легат вернулся на побережье Тихого океана, где уже жил полной жизнью им же основанный порт Лима. Здесь наш доблестный конкистадор и погиб, но не от рук индейцев-инков или кечуа, а от рук собственных людей. В 1537 году бывший подчиненный испанского полководца Диего де Альматро поднял бунт, вообразив, что его обманули при дележе добычи. Разгневанный таким наветом дон Писарро самолично убил бунтовщика. В отместку сторонники Альматро в начале лета этого года ворвались во дворец конкистадора и расправились с ним.
Недолго раздумывал испанский дон Эрнандо Кортес: хорошо или плохо для него это, что этот сотоварищ по завоеванию новых земель убит? – но потом для себя однозначно решил, что лучше несчастный и мертвый конкистадор, чем удачливый и живой соперник.
4.Флот объединенной Европы готовится идти к алжирским берегам
Небывалые военно-морские силы были собраны в Западном Средиземноморье христианскими народами объединенной Европы – 612 судов, из них 402 боевых корабля и 210 транспортов. Никогда еще до сих пор в истории человечества не собирался столь громадный флот в одном месте, в одно время и под единым управлением! Только одних галеасов и галеонов – этих чудовищных ста-сташестидесятипушечных плавучих крепостей – было 46 единиц!
Морской экипаж всех этих кораблей, не считая рабов-гребцов, насчитывал свыше 100 тысячи матросов, канониров и офицеров. Еще 60 тысяч решительных воинов, жаждущих добычи и славы, были погружены на все эти суда: галеасы, галеоны, галеры, каравеллы, каракки, бригантины, баркентины, пинасы и шхуны. Все эти алчущие известности и трофеев десантные бойцы принадлежали к разным народам, были здесь алеманы-австрийцы (10 тысяч воинов), алеманы-тюрингеры, алеманы-швабы, алеманы-баварцы, алеманы-силезцы, алеманы-швейцарцы и алеманы-фризы (10 тысяч солдат), были также испанцы (10 тысяч человек), итальянцы-венецианцы (10 тысяч воинов) итальянцы-флорентийцы, итальянцы-неаполитанцы и итальянцы-сицилийцы (10 тысяч солдат), мальтийцы (5 тысяч бойцов) и алеманы-голландцы (5 тысяч человек). Они имели с собой на борту около 500 тяжелых и средних осадных орудий для сражений на берегу, а также их конную тягу в 1000 лошадей-тяжеловозов.
Во главе нового священного морского крестового похода на мусульманские земли Алжира стоял выдающийся полководец Европы, его величество король Кастилии, Испании и император Священной Римской империи германской нации 41-летний монарх Карл V Габсбург. Военным руководителем этого великого похода был назначен маршал испанских войск, вице-король Новой Испании – Мексики, прославленный идальго и конкистадор 56-летний дон Эрнандо Кортес маркиз дель Валле де Оохака. Главнокомандующим всей 60-тысячной союзной десантной армии являлся главный капитан-лейтенант испанской королевской морской гвардии, 34-летний блестящий герцог Фернандо Альба Альварос де Толедо, известный просто как: герцог Альба. Шеф-капитаном всех 612 боевых судов и транспортов, в обязанности которого входило координирование действий в сражении всех христианских эскадр, королем-императором Карлом V был определен капитан испанского королевского военно-морского флота 31-летний идальго Андреа Кристобаль. У этого Кристобаля была самая сложная задача – направлять в морской битве действия таких уважаемых людей, как 75-летний Андре Дориа или 45-летний Жан Ла Валет, которые имели огромную известность на Средиземном море, а следовательно, и на всех прочих морях.
Военный руководитель священного морского похода маршал испанской армии дон Эрнандо Кортес распорядился так, что прибывшие с ним из Новой Испании – Мексики двое бравых офицеров находились лично в его подчинении, это были 38-летний капитан Гонсало Сандоваль, начальствующий над одной тысячей лихих солдат, должных водрузить знамя Испании над захваченными вражескими фортами, и 40-летний новоиспеченный лейтенант Франсиско Лас Касас, предводительствующий над двумя тысячами удалых воинов, обязанных найти, захватить и доставить на борт содержимое драгоценных железных ящиков изо всех встреченных на пути христианской армии банков и меняльных контор. Судя по двукратно большему числу солдат у лейтенанта Лас Касаса, нежели у капитана Сандоваля, многоопытный и знающий толк в покорении богатых городов конкистадор Кортес посчитал задачу потрошения драгоценных железных ящиков вдвойне важной, чем задачу установления флага победителя на самой высокой башне побежденной крепости.
Маркиз дель Валле де Оохака, вице-король Новой Испании – Мексики Эрнандо Кортес трижды получал добрые известия от специальных посланников короля Испании и императора Священной Римской империи германской нации Карла V Габсбурга. В конце зимы его устно поставили в известность, что турецкий султан намеревается в этом году идти походом на Вену и собирает все свои средние и малые суда со всех своих флотов Средиземного моря для подъема их вверх по Дунаю с целью обстрела столицы Австрии Вены из многочисленных корабельных орудий.
Подивился такой вести маршал испанских войск и опытный морской капитан Кортес: а для чего воевать, в сущности, с «сухопутным» городом с реки, если легче и проще брать его приступом с твердой земли?
В середине весны благородный идальго Эрнандо Кортес получил уже письменное сообщение, подписанное самим королем-императором Карлом V, в котором монарх информировал его об отплытии 600 боевых судов среднего и малого водоизмещения через Босфор и Черное море на Дунай. Многоведающий дон Кортес сообразил, что турки хотят в этом случае использовать преимущество дальнобойной корабельной артиллерии, позволяющей методично и точно вести обстрел неприятельских укреплений издалека, с тем чтобы мортирные снаряды падали бы сверху, без опасения получить ответное ядро, поскольку обороняющиеся выставляют на бастионы, большей частью, легкие орудия, способные поражать картечью лишь вблизи большое количество вражеских солдат. Да и к тому же имеются и следующие сильные стороны в такой тактике: можно долгое время не прекращать обстрел, беспрестанно заменяя отстрелявшиеся и подгоняя на водную позицию все новые и новые боевые суда, а также иметь весь боезапас ядер и пороха в безопасности прямо под рукой, без опасения неприятельской вылазки, когда стоящие на позиции обстрела на суше пушки доступны для неприятельских контратакующих разудалых солдат.
Третья, также письменная, депеша информировала многознающего и потому ничему не удивляющегося морского капитана и сухопутного воина дона Эрнандо Кортеса о том, что турки перегнали через Босфор и Черное море на Дунай уже около 1000 средне- и малообъемных кораблей, могущих плавать как в море, так и на большой реке. Это было хорошее известие: большегрузные турецкие галеасы, галеоны и крупные галеры не могут обходиться в сражении без прикрытия среднеобъемных галер, шебекк, каравелл и прочих малых судов, как не может, к примеру, тяжеловооруженный конный рыцарь воевать без помощи передних, боковых и задних легковооруженных прикрывающих воинов-оруженосцев, которые должны оберегать своего барона-сюзерена от коварных и неожиданных ударов кинжала в бок, между пластинами металлического панциря.
Видимо, эти турки до того уверовали в свою непобедимость, что уже полностью потеряли чувство осторожности.
В конце весны Эрнандо Кортес маркиз де Оохака передал через герцога Альбу предложение королю-императору Карлу V Габсбургу, Верховному руководителю военно-морского священого крестоносного алжирского похода, выступить в путь в середине осени, такое позднее начало операции дает следующие преимущества: во-первых, ввиду грядущей зимы и присущей ей непогоды, когда прекращается всякое судоходство на Средиземном море, турецкие флоты не рискнут прийти на помощь своей далекой провинции Алжир; во-вторых, оставив после захвата алжирских портов свои боевые корабли на рейде, можно будет, безо всякой опаски получить со стороны неприятеля мощный удар сзади, двинуть большую часть десантных войск по суше в направлении Туниса, в дороге с боями низлагая в алжирских городах: Беджайя, Сетиф, Константина, Скикда и Аннаба – турецкую власть и приводя тамошнее население под скипетр испанского короля; а в-третьих, с началом следующей весны эта десантная армия должна взойти на борта своих кораблей, подошедших из алжирских портов, и, преодолев по морю залив Габеса и взяв в пути под испанскую корону острова Керкенны, обрушиться всей своей мощью на главной город турецкой провинции Ливия – приморский Триполи, дабы распространить священную власть испанского монарха на ближайшие вокруг этого города земли, называемые Триполитанией.
Не лишенный тщеславия вице-король Новой Испании – Мексики Кортес порою мнил себя подобным таким величайшим воителям, которые сохранились в памяти восхищенных потомков. Возможно, его по праву можно было бы сравнить со знаменитым готским королем Гейзерихом, который возглавлял десять веков тому назад здесь в Иберии королевство воинственных германцев-вестготов. Ведь именно этот дерзновенный гот, запечатлевшийся в памяти своих потомков (ставших позже, после различных смешений с другими пришлыми народами, испанцами-кастильцами), переправил свои победоносные войска из испанской Картахены в африканский город Цезариа (так тогда назывался город Алжир) и прошел победным маршем по благодатным северо-африканским прибрежным равнинам вплоть до египетских границ, распространяя до новых дальних рубежей власть своего вестготского королевства. Два века просуществовало тогда огромное вестготское государство со столицей в Толедо.
В связи с этим вспомнил маршал испанских войск Эрнандо Кортес, что, согласно легенде, пало оно по вине женщины, а точнее, обольстительной женской красоты. Последний вестготский король Родриго, отличавшийся своими большими пристрастиями к прекрасному полу (а есть ли правители, которые избегают манящих и чарующих глаз красавиц?) польстился на красивую деву Флоринду, отец которой граф Хулиан являлся наместником городов Сеуты и Танжера, расположенных на африканском берегу Гибралтарского пролива. Но еще до этого у вестготского короля Родриго было знаменательное видение. Как-то в Толедо он попал в заколдованный замок. Несмотря на протесты хозяев – знатных графов, любознательный король взломал закрытую дверь в поисках юной хозяйской дочери, славившейся своей дивной красотой. В потаенной комнате висела картина шириной на всю стену с изображением воинов в зеленых, красных и белых тюрбанах с кривыми саблями в руках. Подпись внизу гласила: стоит, де, вестготскому королю свершить зло и несправедливость по отношению к владетелям замка, как народ, здесь изображенный, завоюет Испанию. В большом замешательстве покинул король Родриго это тайное помещение. Но влекомый мыслью найти дочь хозяев этого замка, он уже скоро забыл об этой картине и ее пророческой надписи. Увидев купающуюся Флоринду, дочь владельцев заколдованного замка, сумасбродный король влюбился в нее до беспамятства. «Что там Троя! Что Елена рядом с этой красотою! Всю Испания, пожалуй, я бы сжег в огне, как Трою! – и тогда Родриго силой взял ее, забыв о чести. Сорван был цветок прекрасный…» – так гласит легенда.
Отец прекрасной девы Флоринды был безутешен, получив в Сеуте от своей любимой дочери письмо с мольбой об отмщении. Ослепленный жаждой мести, он вошел в сговор с маврами и повел их в Испанию, чтобы разгромить вестготское королевство и примерно наказать бесчестного короля Родриго. Весной 711 года мусульманские воины (именно, они были изображены на злополучной картине) переправились через пролив и прошли войной по всей Иберии. 26 июля в решающей битве при Хересе вестготы были разбиты наголову и вся Испания на 700 лет попала под власть мавров. Раненному королю удалось бежать в неприступные горы, где он повстречал монаха-отшельника и просил у него отпущения грехов. Но монах этот, хорошо осведомленный о любострастных похождениях вестготского короля, отказал ему в этом. И вынужден был умирающий Родриго лечь в могилу без отпущения грехов. Легенда говорит: А страшна была могила та – глубокая и темная, и змей с семью головами поднимался там с черного дна. И тогда взмолился король вестготов, обращаясь к Спасителю: грызет меня змей ужасный, грызет он мое бедное сердце, также грызет у меня то самое, чем я так много грешил. И тут по всей Испании сами собой громко зазвонили колокола. Случилось то, в чем монах-отшельник отказал несчастному страдальцу. Всемилостивый Господь отпустил королю его грехи.
И сегодня в Испании, если назойливый ухажер крутится возле молоденькой красавицы, а ее отцу это не по душе, он может позвать молодца, погрозить ему сурово пальцем и изречь: «И даже колокола не зазвонят!» И тогда смущенный юноша, если не имеет серьезных намерений, удалится прочь, или же пылко начнет заверять отца девушки, что он питает к сеньорите самые что ни на есть возвышенные и чистые чувствования с самыми что ни на есть далеко идущими и солидными последствиями.
Все последние дни лета и первую треть осени находился дон Эрнандо Кортес в Картахене, куда прибывали боевые корабли и транспорты из всех приморских городов Испании и со всего Западного Средиземноморья, чтобы участвовать в военно-морском святом походе на нечестивых алжирских мусульман. Последние приготовления к скорому отплытию делал благородный идальго Кортес. Ежедневно по полдня проводил он в порту на огромном 160-пушечном галеасе «Санта Мария», который был предусмотрен как морская резиденция короля Кастилии, Испании и императора Священной Римской империи германской нации Карла V Габсбурга. На гигантском судне отделывали весь кормовой отсек восьмой и девятой палуб под временное пристанище избранной части королевско-императорского двора, где его величеству Карлу V отводилась самая большая кают-компания, прекрасно оформленная желтым дубом и черным орехом, а прочие вельможи, в зависимости от ранга, чина, богатства и положения, вселялись в большие, средние и малые каюты. Дабы его величество король-император не скучал в морском пути и не изнывал бы от безделья, на борт были взяты, по предложению герцога Альбы (и разумеется, с соизволения самого короля-императора), и знатные дамы: жены сановников, их любовницы и наложницы, а также и родовитые придворные фаворитки, число последних было 12.
Военный руководитель священного похода маркиз Кортес де Оохака самолично наблюдал за погрузкой в корабельные трюмы королевских съестных запасов и пития, дабы его величество король-император и его многочисленная свита не испытывали бы недостатка в изысканных кушаньях, запиваемых густой малагой, приторным хересом или же легким бискайским. В больших бочках со льдом лежали туши баранов и быков, а в особых бочонках в мелко крошенном льду хранились заячьи тушки, основной компонент любимого королем-императором блюда «седло зайца по-охотничьи». Маркиз Кортес дель Валле своими собственными глазами убеждался в том, чтобы на королевский флагманский галеас погружали в трюм всякие нужные для королевско-императорской кухни овощи и пряности, в частности, сладкий перец, острый перец, недавно привезенные из Нового Света красные помидоры – томаты и желтый картофель – потаты, к двум последним овощам его величество король-император питал особое пристрастие из-за нежности их вкуса и их питательности для едока. Особенно жаловал его величество король Карл V Габсбург острый рыбий суп «буйабес», куда клали эти томаты и потаты.
5.Непогода разыгрывается на море у алжирских берегов
61-летний маленький, толстенький и плешивый лекарь Мигель дель Сото, прибывший вместе с доном Эрнандо Кортесом из Новой Испании – Мексики, несмотря на обладание университетским дипломом квалифицированного врача, был не чужд узнавать будущее по «предметному» гаданию, он знавал многие виды гадания с помощью различных предметов: гадание на скорлупе грецких орехов, гадание на картах, на зеркалах, на яблоках, по кольцу, на ключах, на воске и даже на пепле от сожженного пергамента. И вот призванный ночью своим непосредственным начальником, маршалом испанских войск маркизом Эрнандо Кортесом дель Валле де Оохака в большую кают-компанию на корме седьмой палубы 140-пушечного галеона, он должен был погадать на воске, дабы узнать предстоящие события, которые произойдут в скором времени. Для этой цели запасливый лекарь дель Сото имел с собой, среди прочих своих врачебных инструментов, и прозрачный стакан из толстого зеленого венецианского стекла. В присутствии благородного 56-летнего идальго Эрнандо Кортеса полненький врач Мигель дель Сото склонился над наглухо прикрепленным к полу округлым дубовым столом, опустил снятое с пальца золотое кольцо с бриллиантом в стеклянный стакан с водой и принялся растапливать воск на кончике ножа в пламени зажженной свечи, при этом приговаривая: «Гори-гори свеча, топись-топись воск, покажи мне будущее». Он резко вылил расплавленный воск в воду над кольцом и стал внимательно разглядывать образовавшуюся восковую фигуру. Толкования ворожбы на воске были общеизвестны: если воск растечется полосками – предстоят опасные дороги и переезды, ляжет звездочками – жди удачи в делах; если образуется человеческая фигура – появится подмога в виде нового друга, а если зверь – то следует быть очень осторожным, в дороге возникнет недруг; цветок с лепестками означает успех, а любая геометрическая фигура: круг, прямоугольник, треугольник – предвещает неуспех. Воск растекся в центре кольца на дне стакана в форме цветка с пятью лепестками, предвещая удачу.
Старый солдат и родовитый дворянин дон Кортес покачал одобрительно головой, но как военный человек он знал, что всякая новая информация должна подтверждаться хотя бы один раз. И потому он вынул из ящика встроенного настенного шкафа две игральные кости, необходимый атрибут любой корабельной каюты и кубрика, и с раскрытой ладони левой руки бросил их на стол, подбив по традиции левый локоть правой рукой. Выпали две цифры: 6+1, – что давало общее число 7, которое всегда толковалось как: счастливый исход, везение. Еще один раз выбросил раскрытую ладонь вице-король Новой Испании – Мексики дон Эрнандо Кортес и опять – о счастье! – выпало число 7 (5+2).
И почему-то всплыла в памяти знатного идальго и удачливого конкистадора Эрнандо Кортеса одна фраза, слышанная им некогда от верховного жреца и царя-касика астекского народа Монтекунсомы Шокосина, которого испанцы-кастилано назвали кратко «Монтесума»: «Увидеть будущее можно, изменить же нельзя».
19 октября ранним утром весь горизонт в прибрежных водах города-порта Алжира был покрыт белыми парусами чудовищно большого флота с флагами на самых верхних реях центральной грот-мачты – гафелях всевозможных европейских стран, отличительной общей особенностью которых был черный христианский крест. Первые корабли ложились в дрейф на внешнем рейде, а сзади подходили последующие. Покачивались на волнах, убирая часть парусов, невиданных размеров стошестидесятипушечные, двенадцатипалубные, девятимачтовые, водоизмещением в 7000-тонн (или в османском исчислении, объемом в тяжесть 28 тысяч быков), с шестьюстами членами экипажа галеасы и стосорокапушечные, десятипалубные, семимачтовые, 6000-тонные (объемом в тяжесть 24 тысяч быков), с пятьюстами матросами и офицерами команды галеоны. Эти огромные суда останавливались вне гавани, а в гавань на внутренний рейд заходили и становились галеры и каравеллы, каракки и баркентины, бригантины и пинасы, шхуны и баркасы.
Военный руководитель священого похода маршал испанских войск маркиз де Оохака, в своей красивой небесно-голубой военной форме со стоячим белым воротом спереди до подбородка, а сзади и по бокам до ушей, с серебряным ажурным шлемом с плюмажем на голове, отдал приказ на высадку.
Солнечные лучи золотили уходящие назад в море волны отлива, чайки резко кричали, пикируя прямо на высокие мачты, но их выкрики заглушались мощным ревом корабельных труб, передающих команды Военного руководителя священного похода с судна на судно:
– Приказываю высаживаться и захватывать плацдармы.
Первые шлюпки, лодки с людьми и плоты с орудиями стали отчаливать от бортов покачивающихся судов. «Высадка сродни переправе, – думалось вице-королю Новой Испании – Мексики знатному идальго Кортесу, – в обоих случаях воины преодолевают водное пространство, только при высадке перебираются с корабля на сушу, а при переправе – с суши на сушу». В этой связи губернатору-наместнику и конкистадору дону Эрнандо вспомнилась одна переправа в гондурасском походе. Вообще в этой влажно-жаркой стране Гондурасе, где болезни косили конкистадорские ряды, пришлось преодолевать множество рек и строить много мостов. А та переправа через огромную реку, называемой местными жителями Канделярией, была самая трудная. Солдаты были уже готовы взбунтоваться и повернуть назад. Но возвращаться с пустыми карманами было бы концом конкистадорско-завоевательской карьеры самого руководителя гондурасского похода дона Кортеса. Ему пришлось тогда дать клятвенное обещание своим подчиненным найти решение проблемы. Как всегда, выручили туземные индейцы. Из тысячи бревен «толщиной с бедро женщины средней комплекции» и множества мелких стволов деревьев они составили на поверхности пенной воды широкий настил, в котором бревна и стволы плотно прилегали друг к другу. Конкистадоры были тогда поражены, что водный поток никак не уносил вниз по течению выставляемые от одного берега к другому бревна. Оказалось, что каждое очередное выставляемое бревно накрепко привязывается к предыдущему. Этот мост, который был построен специально для испанцев как временный, как потом выяснилось, служил еще многие годы. «И вероятно, до сих пор стоит целехонький и по нему ходят люди», – думал конкистадор и маршал испанских войск Кортес.
А тем временем прозвучали первые пушечные выстрелы с береговых верхних фортовых орудийных площадок. Первые ядра легли в воду, пока еще не задев ни одного христианского солдата или лошадь, предназначенную для артиллерийской упряжки. Красавцы-кони на нижних корабельных палубах, смешанной кастильско-арабской породы, широкогрудые, крепконогие, сильные и большей частью вороные и гнедые с белыми пятнами на лбу и промеж ноздрей, взбрыкивали, подкидывая спутанные задние и передние ноги, и тревожно ржали. Первое ядро ударило в шестивесельную шлюпку, переломив ее надвое и убив трех алеманских солдат в неглубоких головных касках с двумя алеманскими бычьими рогами. Первые крики раненых разнеслись над водами большой алжирской гавани.
С соседней пятидесятипушечной венецианской галеры (трехпалубной, четырехмачтовой, 3500-тонной, с тремястами членами экипажа) высаживался десант на большой плот. На этой галере с мальтийским рыцарским флагом – черный крест на белом и два скрещенных меча с надписью на латинском: «Верность и доблесть» – плавал знаменитый морской воин-рыцарь 47-летний Жан Ла Валет граф Гасконский. Три года назад он побывал в османском плену, но тогда его обменяли на одного знатного османа, имевшего высокий адмиральский чин. Говорят, совсем недавно, перед началом похода, рыцари крестоносного ордена иоаннитов-госпитальеров, некогда изгнанные турецким султаном Сулейманом с острова Родос и теперь имеющие местом пребывания другой остров – Мальту, избрали его Великим магистром своего ордена. Видно хорошо зоркому дону Кортесу, как этот главный начальник мальтийских рыцарей, имеющий на себе блестящие нагрудные и наколенные доспехи и высокий блестящий медный шлем с плюмажем на голове, указывает на берег рукой, намечая место будущей высадки своих воинственных рыцарей, закованных в доспехи, латы и панцири.
Единичные ответные выстрелы с алжирских портовых укреплений не очень волновали дона Кортеса. Наблюдая за акваторией гавани, покрытой лодками и плотами с высаживающимися испанскими, алеманнско-германскими и итальянскими солдатами, благородный идальго Эрнандо в мыслях уже витал в облаках – в своих мечтах, которым, как он полагал, суждено сбыться в самом ближайшем будущем; он видел себя на пышном королевско-императорском приеме, торжественного и нарядного, ему поклоняются все испанские знатные гранды; там же в огромном зале королевского дворца в Толедо, или в Мадриде, или в Барселоне, много послов, посланников и дипломатов со всей Европы. Король Кастилии, Испании и император Священной Римской империи германской нации Карл V Габсбург выводит его за руку на середину громадного и роскошно убранного помещения и, дождавшись, покуда глашатаи-герольды утихомирят ликующих участников приема и гостей, величественно объявляет: «Доны и доньи, сеньоры и сеньориты, герры и фрау, я представляю вам Спасителя христианского мира, главного маршала всей Испании и Священной Римской империи германской нации (да, главного маршала), вице-короля Новой Испании – Мексики, герцога (именно так!) Эрнандо Кортеса дель Валле де Оохака. Радостные крики, приветственные возгласы, всеобщее ликование. Он, простой конкистадор дон Кортес, добился такого торжественного и бесспорного признания в обоих Светах – Новом и Старом. Его будут почитать в веках как величайшего Спасителя истинной цивилизации и христианских народов от мусульманских нечестивцев…
Частые выстрелы из портовых орудий обороняющихся алжирцев переросли в канонаду. Грохот и дым стояли над укрепленными высокими стенами Алжира и на прилегающем побережье. Переворачивались лодки с высаживающимися христианскими воинами, вопли раненых и крики тонущих присоединились к режущей слух какофонии звуков. Но все же авангард из германцев уже захватывал плацдармы на побережье, отвечая нестройным ружейным огнем на беспрестанную пушечно-ружейную пальбу мусульман.
До вечера длилась высадка, она прекратилась в связи с наступлением темноты. Но отдельные лодки продолжали доставлять на берег на захваченные германцами, испанцами и итальянцами плацдармы продовольствие и воду, ведь даже такое серьезное занятие как война не отменяет человеческой природы, которая требует еды и питья.
На другое утро Военный руководитель священного похода маршал испанских войск Эрнандо Кортес отдал приказ части эскадры уйти вдоль берега на запад на 5-7 миль и начать там высадку на ровные пляжи мыса Матафу. Разведчики сообщали ему, что там в море впадает пресноводная речка Уэд-эль-Хараш с чистой холодной водой, где можно будет пополнить запасы пресной воды. К пополудни первые солдаты Европейской объединенной армии начали высадку на мысе Матафу.
А тем временем продолжалась дальнейшая высадка европейских воинов и в гавани Алжира. По плану Военного руководителя священного похода дона Кортеса к ночи второго дня после начала высадки следовало ее завершить и приступить к штурму городских стен, на захват которых по замыслу отводилось также два дня. Так что на всю операцию по завоеванию города Алжира было запланировано не более четырех дней. А там уже следовало приступить к покорению всей этой северо-африканской страны, полной золота, серебра и других ценных металлов, необходимых для производства крупного и мелкого оружия и боеприпасов (медь, олово, свинец и др.).
После пополудни погода на море начала ухудшаться. Да это и не было для старого морского волка Кортеса неожиданным – ведь сезон штормов на Средиземном море был на подходе. Подул сильный западный ветер. В гавани и в мелководном заливе у мыса Матафу волны стали большими, сведя на нет различие в отливе и приливе. За ветром пошел моросящий холодный дождь. При начинающейся морской непогоде, возможной буре и скором урагане морские суда следует держать в открытом море, подальше от берега, дабы гигантские буруны, возникающие обыкновенно в открытых прибрежных водах, не выбросили ли бы их на берег или не утянули бы на дно. Прекратив высадку, европейское воинство стало подымать паруса на передних фок-мачтах, чтобы осторожно, без лишней спешки, уйти в отдаление на несколько миль от берега, где волны идут без большой злобы и силы.
Но что это? Не мираж ли на море? Весь горизонт усыпан стремительно приближающимися белыми, синими и красными парусами, а такие разноцветные паруса имеются только на одном флоте мира, у османов. «О бог мой, благослови меня, да пребудет со мной мир господний», – непроизвольно мелькнуло в сознании Военного руководителя священного похода маркиза дель Валле де Оохака.
Бывалому моряку Эрнандо Кортесу маркизу де Оохака было ясно как божий день, что его флот находится в самой худшей из боевых позиций на море: большая часть солдат высажена на берег, да и к тому же без продовольствия и боеприпасов; его многочисленные эскадры рассеяны вдоль алжирского побережья, начиная от мыса Матафу на западе и кончая островом Менору на востоке, растянувшись на 10-12 миль; большая часть его огромного морского отряда, а это корабли и транспорты числом около 400, неудачно пытается развернуться на север для встречи неприятеля, то его совершить маневр, в сущности, против ветра, который из западного становится северо-западным. А этот сильный ветер, который разыгрался во вред европейцам и их морской операции, благоприятствует османам, они несутся с молниеносной быстротой на всех парусах, дабы застать его, вице-короля Новой Испании – Мексики Эрнандо Кортеса, корабли в самом невыгодном для них положении – рассыпанные, на полповороте назад и не готовые отразить морскую атаку в едином строю – в линии.
И думалось тоскливо дону Кортесу: «Эту внезапно возникшую ситуацию можно сравнить с неожиданным нападением хорошо вооруженного человека (османы) на другого, который отложил в сторону свое ружье и саблю и не может их найти под рукой (европейцы)».
Рев корабельных труб не заглушал шума и грохота налетающих пенистых волн, тучи на небе стали темнее, последние лучи послеполуденного солнца исчезли за ними. А османские корабли, на которых ясно различались трепыхающие на их гафелях красные стяги с белыми полумесяцем и звездой, были уже близко. Нарушая все общепринятые правила морского боя, предписывающие сражаться на встречных курсах на линиях, они морской шеренгой, один корабль возле другого, шли в лобовую атаку на абордаж.
Достарыңызбен бөлісу: |