Аристотель о софистических опровержениях //Аристотель. Сочинения в четырех томах. — Т — М., 1978. — С. 535-593

[Раскрытие паралогизмов, основанных

Против тех [опровержений], которые получаются вразрез с определением опровержения, должно выступать, как намечено раньше, исследуя заключение в сопоставлении с противоречащим ему, касается ли оно того же самого, [что и тезис], и в том же отношении, в отношении того же, таким же образом и применительно к тому же времени. Если задают вопрос еще вначале, то не следует признавать как невозможное то, что одно и то же есть двойное и не двойное, а следует согласиться [с такой возможностью], но не таким образом, чтобы на основе того, что признано, можно было делать опровержение. Все следующие доводы основываются на такого рода [приеме]: «Знает ли вещь тот, кто знает, что то-то есть то-то? И кто не знает — точно так же? Но ведь тот, кто знает, что Кориск есть Кориск, может не знать, что он образованный, так что он одно и то же знает и не знает». Или: «Больше ли имеющего в длину три локтя то, что имеет в длину четыре локтя? [Да]. Но ведь может имеющее в длину три локтя стать имеющим в длину четыре локтя? [Да]. Но большее больше меньшего? [Да]. Значит, нечто больше и меньше самого себя».

[Отношение к постулированию положенного вначале]

Что касается опровержений от постулирования и принятия [положенного] вначале, то, если [ошибка эта сразу] ясна, не следует соглашаться [с положением] расспрашивающего, хотя бы оно было правдоподобным, а следует говорить истину. Если [ошибка] остается [вначале] незамеченной, то, используя порочность таких доводов, следует это незнание обратить против спрашивающего, [упрекая его в том], что он неправильно рассуждал, так как опровержение должно делать без [положенного] вначале. Далее [следует сказать], что согласились [с положением собеседника] не для того, чтобы оно было использовано [последним], а для того, чтобы умозаключать к противоположному ему, иначе, чем это делается в ложных опровержениях.

(С.585). ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

[Раскрытие софистических опровержений, основанных

на неправильном выведении следствий]

А что касается [доводов], исходящих из следствия, то надо показать, что [ошибка кроется] в самом доводе. Следование того, что следует, может быть двояким. А именно, во-первых, как общее следует из частного, например «живое существо» — из «человека». В этом случае полагают, что если одно сопутствует другому, то и другое — первому. Или [во-вторых], по противопоставлению, а именно если одно следует из другого, то и противолежащее [первому] — из противолежащего [второму]. На этом основывается и довод Мелисса, а именно: раз возникшее имеет начало, то, надо полагать, невозникшее не имеет начала. Поэтому если Вселенная есть невозникшее, то она беспредельна [по длительности]. Но это не так, ибо следование здесь обратное.

[Раскрытие софистических опровержений, основанных

Что касается [опровержений], умозаключающих от присовокупления, следует смотреть, не обстоит ли дело так, что и по устранении [присовокупленного] невозможное тем не менее вытекает, а затем следует выявить это и сказать, что согласились [с присовокупленным] не потому, что оно кажется правильным, а для того, чтобы [собеседник использовал его] в своем доводе, но для довода оно нисколько не было использовано.

[Раскрытие софистических опровержений, основанных

Против [паралогизмов] от сведения многих вопросов к одному следует сразу же, с самого начала [эти вопросы] разграничить. Ведь вопрос один, если на него можно дать [лишь] один ответ. Поэтому не следует утверждать или отрицать многое относительно одного или одно относительно многого, а надо утверждать или отрицать [лишь] одно относительно одного. Так вот, подобно тому как у двух различных [вещей], имеющих одно имя, бывает, что нечто то обеим присуще, то ни одной не присуще, а потому, хотя вопрос и неодносложный, нет никакой беды, если дают на него односложный ответ, точно так же обстоит дело и здесь. Таким образом, когда многое присуще одному или одно — многому, никакого внутреннего противоречия не следует для тех, кто дал простой [ответ] и допустил ту же ошибку. Когда же нечто одному присуще, другому нет или о многом говорится многое, а то и другое в одном смысле тому и другому присуще, в другом же смысле не присуще, тогда надо быть осмотрительным, как в следующих доводах. Если одно — благо, другое — зло, [то на вопрос, оба ли благо или зло, следует ответить], что правильно сказать, что они благо и зло или, наоборот, они не есть ни благо, ни зло (ибо каждое из них не есть то и другое), так что они одинаково суть и благо и зло и не суть ни благо, ни зло. И если каждая [вещь] тождественна самой себе и отлична от другой, то, так как [обе вещи] тождественны но другим, а самим себе и отличны от самих себя, одни и те же [вещи] отличны от себя и тождественны себе. Далее, если благо становится злом, а зло есть благо, то они должны стать двумя [вещами]. И из двух неравных [величин] каждая равна самой себе, так что они и равны и не равны сами себе.

Эти [опровержения] поддаются и другого рода раскрытию, так как и «оба» и «все» имеют больше одного значения. Стало быть, [в этих доводах] получается, что утверждают и отрицают только имя, а не одну и ту же [вещь], а это, как мы видели, но есть опровержение. Впрочем, очевидно, что когда не ставится один вопрос о многом, а относительно одного утверждается или отрицается одно, то невозможное не получится.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ

[Раскрытие софистических опровержений,

Что касается [паралогизмов], заставляющих говорить неоднократно одно и то же, то очевидно, что не следует соглашаться, что указанное как соотнесенное, взятое отдельно само по себе, что-то означает, например двойное — вместо двойного половины, потому что представляется ясным, [что одно подразумевается в другом]. Ведь и «десять» имеется в «десять без одного», и «делать» — в «не делать», и вообще утверждение — в отрицании. По это все же не значит, что если говорят «это не бело», то тем самым говорят «оно бело». Но «двойное» [само по себе], пожалуй, ничего не означает, так же как и «половина». А если [каждое из них что-то] означает, то все же не то же самое, [что в сочетании], и не связное целое. И определенного вида знание, как, например, врачебное знание, в существе своем не есть знание как общее. Ведь последнее, как было сказано, есть знание познаваемого. Когда же имеют дело со сказуемыми, которые разъясняются через [подлежащие], следует сказать, что отдельно и в речи разъясняемое означает не одно и то же. В самом деле, вогнутость как нечто общее указывает в курносом и кривоногом на одно и то же, но как присовокупленное оно вполне может означать разное — одно для носа, другое для ноги: в первом случае оно означает курносое, во втором — кривоногое. И нет никакой разницы, говорят ли «курносый нос» или «вогнутый нос». Далее, не следует соглашаться с подобными выражениями как обозначающими нечто прямо. Ибо в таком случае они ложны, ведь курносость не есть вогнутый нос, а нечто относящееся к носу как свойство его. Поэтому нет ничего нелепого [в утверждении], что курносый нос есть нос, обладающий вогнутостью носа.

[Раскрытие софистических опровержений,

Что касается погрешностей в речи, то мы уже говорили раньше, от чего они по видимости происходят. А как их надо раскрывать, — это должно быть очевидно из самих [софистических] доводов. Все следующие [доводы] имеют намерение обосновать [через слово] «это». «То, что называешь верно, это также и есть верно? [Да]. Но ты называешь что-то каменной глыбой; значит, оно есть каменной глыбой». Но когда называешь каменную глыбу, ты называешь не этой, а эту. Если бы, таким образом, спросили: ту, которую ты называешь верно, есть ли она эту, то говорили бы неправильно, так же как и в том случае, если бы спросили: тот, которого ты называешь, есть ли он она? Если же называют дерево или вообще все, что не есть женского или мужского рода, то это не имеет значения, потому что не получится погрешности в речи, если то, о чем ты говоришь, что оно есть, есть это. Ты говоришь про это дерево, и оно есть это дерево. Но «камень» и «этот» имеют форму мужского рода. А если бы спросили: есть ли «этот» «эта»? [Нет]. И потом снова: как же, разве «этот» не Кориск? А затем сказали бы: значит, «этот» есть «эта», — то в этом случае погрешность в речи не была бы выведена через умозаключение, даже если Кориск означал бы то же, что «эта», но отвечающий не согласился бы; об этом следовало бы еще задать вопрос. И если это не так и [отвечающий] не согласился с этим, то погрешность в речи не была выведена через умозаключение — ни на самом деле, ни против спрошенного. Точно так же в указанном выше [примере] «каменная глыба» должна означать «эта». Если же это не так и не согласились с этим, то заключение не следует выводить, хотя оно кажется [верным] оттого, что несходное окончание слова кажется сходным. [Или еще пример]: «Правильно ли говорят, что она есть то, за что ты ее выдаешь? [Да]. Но ты выдаешь ее за битву; значит, она есть битву». Или быть может, не обязательно [делать такой вывод], если «она» значит не «битву», а «битва», «эту» же означает «битву». И точно так же если то, что ты выдаешь за этого, есть этот, а ты выдаешь его за Клеона, то разве это значит, что он есть Клеона? Нет, он не есть Клеона. Ибо было сказано: за что я его выдаю, этот он и есть, а не этого. Ведь так ставить вопрос [- есть ли он этого?] — было бы неправильно. [Или:] «Знаешь ли это? [Да]. А это есть каменная глыба; значит, ты знаешь каменная глыба». Однако «это» [в высказывании] «знаешь ли это» не то же самое «это», что [в высказывании] «это есть каменная глыба». В первом оно означает «эту», а во втором — «эта». [Или:] «Знаешь ли ты то, знание чего ты имеешь? [Да]. Но ты имеешь знание каменной глыбы; значит, ты знаешь каменной глыбы». Однако же когда ты говоришь «этой», разумеешь «каменной глыбы», а (С.589). когда «эту» — «каменную глыбу», а согласились [лишь] с тем, что знание чего ты имеешь, ты знаешь, но не «этой», а «эту», а потому не «каменной глыбы», а «каменную глыбу».

Итак, что такого рода доводы выводят погрешность в речи через умозаключение не на деле, а только по видимости, и почему по видимости, и как надо выступать против них, — это из сказанного очевидно.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

[Степень трудности раскрытия

Следует также принимать во внимание, что из всех [софистических] доводов одни легче, другие труднее усмотреть, на каком основании и чем они вводят в заблуждение слушателя, хотя часто последние тождественны первым. Ведь одними и теми же следует называть доводы, которые строятся на одном и том же основании. Но один и тот же довод может одним казаться основанным на словесном выражении, другим — на привходящем, третьим — на чем-то еще, так как каждый довод не одинаково ясен из-за того, что [термины в нем] имеют и переносный смысл. Поэтому [в паралогизмах] от одноименности, которая кажется самым бесхитростным способом строить паралогизмы, одни ясны даже первому встречному (ведь почти все забавные высказывания основываются на словесных выражениях, например: «мужчина нес по лестнице diphron (колесницу-стул)»; [или:] «Куда stellesthe (отправляетесь — приглашаете)? К парусам»; [или:] «Какая из двух коров телится emprosthen (прежде — спереди)? Никакая, а обе сзади»; [или:] «Есть ли Борей (бог северных ветров — северный ветер) katharos (чистый — невинный)? Нисколько, ибо он умерщвил [стужей] пьяного нищего»; [или:] «Эварх (имя и покорный) ли это? Нисколько, это Аполлонид», и подобным образом почти все остальные [уловки]; а другие остаются, по-видимому, не замеченными даже самым опытным. Доказательством этого служит то, что часто спорят о словах, например во всех ли случаях сущее и единое означают одно и то же или разное. Одни считают правильным, что сущее и единое означают одно и то же, другие раскрывают довод Зенона и Парменида, утверждая, что о едином и сущем говорится во многих значениях. И точно так же в паралогизмах от привходящего и всех других [неправильностей, независимых от оборотов речи, одни доводы] уразуметь легче, а другие — труднее. И не одинаково легко относительно всех постичь, к какому роду они принадлежат и есть ли они [действительные] опровержения или нет.

Изощренный довод — это тот, который приводит в наибольшее затруднение, ибо он больше всех других делает [спрошенного] уязвимым. А затруднение здесь двоякое: когда доводы приводятся через умозаключение, но знают, какую из посылок следует опровергнуть, а когда приводятся эристические доводы, не знают, как [собеседник] выразит выдвигаемое положение. Поэтому, чем более изощрены доводы, приводимые через умозаключение, тем больше приходится искать. А довод, приводимый через умозаключение, более всего изощрен, если он, исходя из весьма правдоподобных [посылок], опровергает весьма правдоподобное [положение]. В самом деле, когда довод один, тогда при превращении по противоречию он будет иметь все умозаключения одинаковыми, ибо исходя из правдоподобных [посылок] он всегда оспаривает одинаково правдоподобное [заключение]; поэтому необходимо возникает затруднение. Таким образом, наиболее изощрен такой довод, который делает заключение, равное [по правдоподобию] посылкам. На втором месте [по изощренности] — тот довод, все [посылки] которого одинаково [правдоподобны], ибо он приводит в одинаковое затруднение — какую же из посылок следует оспорить. А трудность состоит в том, что какую-то [посылку] оспорить надо, но которую из них — это не ясно. Из эристических доводов наиболее изощрен прежде всего тот, относительно которого сразу неясно, приведен ли он через умозаключение или нет и следует ли его раскрывать на основании [изобличения] ложного или на основании различения. На втором месте [по изощренности] находится тот из остальных [эристических доводов], относительно которого хотя и ясно, что [раскрыть его следует] на основании различения или оспариваний, но не видно, через оспаривание или различение какой из посылок следует раскрывать и следует ли это оспаривание или различение соотносить с заключением или с какой-нибудь из посылок.

Порою же довод, приводимый без [подобающего] умозаключения, бесхитростен, если посылки совершенно неправдоподобны или ложны. Иногда же не стоит пренебрегать таким доводом, ибо, когда недостает одной из таких посылок, относительно которых и посредством которых приводится довод, тогда бесхитростно и умозаключение, которое не добавило этой посылки и не вывело [подобающего] заключения; когда же опущено нечто постороннее, тогда никак не следует пренебрегать доводом: он подходящий, но вопрошающий ставил вопросы не надлежащим образом.

Так же как раскрытие [софистического опровержения] обращено то против довода, то против вопрошающего и против способа, каким задают вопросы, а иногда не обращено ни против того, ни против другого, точно так же [софист] может спрашивать и умозаключать и против тезиса, и против отвечающего и в отношении времени, когда раскрытие требует больше времени, чем это позволяют данные обстоятельства.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

[Заключение. Общий вывод об учении

Итак, о том, на скольких и на каких основаниях получаются паралогизмы в рассуждениях, как мы должны изобличать ложное и заставлять говорить не согласующееся с общепринятым, из чего следует погрешность в речи, как надо ставить вопросы и в каком порядке следует их ставить, для чего полезны все такого рода доводы, как вообще следует отвечать и как надо раскрывать доводы и погрешности в речи, — обо всем этом было сказано нами. Остается еще напомнить первоначальное намерение, коротко сказать об этом и завершить исследование.