Ббк 65. 291. 21 П75 Редакторы О. Пригожина, П. Суворова Пригожин А. И

1. ЛЕГАЛЬНОСТЬ И ЛЕГИТИМНОСТЬ

В какой-то газете описывался случай: на дачных участках в отсутствие хозя­ев кто-то грабил огороды и погреба с заготовленными овощами и фруктами для семейного потребления. Жаловались в милицию, но там отвечали, что не хватает сил для более серьезных задач, — что было, конечно, правдой. Однажды группа дачников поймала на огороде злоумышленника. Его свя­зали, посадили в сарай и заперли. Потом пошли в отделение милиции. Де­скать, вот, мы задержали виновника, идите, забирайте его куда следует. Офицер милиции сильно озадачил этих дачников совершенно иным поворо­том дела: «Только что вы совершили уголовно наказуемое деяние, а имен­но — самовольное лишение свободы гражданина. Уголовную ответствен­ность грабителя еще нужно доказывать, а в своем преступлении вы только что признались». Выходит, что закон не оставляет возможности правового решения таких коллизий.

Еще пример. Волонтеры благотворительной организации привезли на дом инвалиду набор продуктов — крупы, консервы, что-то еще. Кто-то из журна­листов в скромной местной газете расписал этот благородный поступок. Инвалиду пришло извещение из налоговой инспекции о том, что он должен за этот доход, полученный в натуральной форме, заплатить налог в чисто

денежном выражении. Инвалид, у которого, конечно, каждый рубль на сче­ту, в отчаянии стал просить благотворителей все это забрать и больше не благодетельствовать его.

И те милиционеры, и эти налоговики действовали по закону, но в ущерб не только общественной морали, но и самому праву.

В данном случае мы имеем дело с патологией законности, называемой легизмом. В этих эпизодах он проявился как буквализм закона во вред обще­ству, людям, которым он должен служить. Легизм, таким образом, не учиты­вает при применении статьи закона социально значимых последствий для граждан и общественного правосознания. Такое правоприменение в обще­ственном мнении считается неправильным, абсурдным, т. е. нелегитимным.

Было время, когда закон требовал от любых лиц, осведомленных о гото­вящемся или совершенном преступлении, в обязательном порядке сообщать об этом в правоохранительные органы. При этом не делалось скидки на сте­пень родства осведомленного лица по отношению к подозреваемому в пре­ступлении. Скажем, мать такого преступника по закону должна была предать своего сына в руки правосудия. Противоестественность этой нормы была столь вопиющей, что следователи и даже судьи, будучи нормальными людь­ми, старались не применять упомянутый закон к близким родственникам обвиняемого. А что происходит с законом, когда он применяется избиратель­но, хорошо понятно. Дезорганизация в обществе только усиливается.

Конечно, любая формализация социальных отношений содержит в себе долю идиотизма. Но если эта доля осознается и корректируется, то легизм не наступает.

В Санкт-Петербурге есть Уставный суд — как бы местный аналог Консти­туционного Суда, т. е. над ним нет никакого вышестоящего судебного органа, ибо он действует на основании городского устава. Студент юридического факультета Санкт-Петербургского госуниверситета в этом суде доказал, что администрация города во главе с В. Матвиенко была создана с некоторым нарушением городского устава. И Уставный суд согласился, что по этой при­чине все решения администрации были нелегитимны, т. е. ничтожны, выра­жаясь юридическим языком. Да и средства, выделенные ею на какие-то не­отложные социальные нужды, уже израсходованы, вернуть их невозможно. Весь городской Порядок оказался под угрозой разрушения. Кто-то скажет, что задача суда, в том числе и Уставного, — всего лишь сопоставлять закон с фактом, деянием, а социальные последствия всего этого — не его дело. Тут мы тоже имеем дело с патологией законности, называемой легизмом.

А вот пример другой коллизии вокруг этой патологии. В стране введен суд присяжных. По своему смыслу эта форма судопроизводства предусмат­ривает, что каждый присяжный заседатель приглашается участвовать в суде как отдельная личность и его суждение должно быть независимо от обще­ственного мнения, его личных зависимостей и обязательств. Но введение суда присяжных в некоторых регионах Кавказа сталкивается с исключитель-

144 Часть II. ПАТОЛОГИИ

но высоким синкретизмом местных социумов. Там очень устойчива тради­ция, согласно которой человек вступает в общественные отношения не столько сам по себе, сколько в зависимости от того, к какому роду (народ­ности, тейпу, клану) принадлежит. И более того, если он действует вопреки воле этих естественных сообществ, то подвергается осуждению, остракизму, моральной изоляции и даже более жестким санкциям. Так что в суде при­сяжных он будет представлять не себя, а свое сообщество. Отсюда следует, что было бы чистым легизмом введение данного федерального закона «О су­де присяжных» на всей территории России без учета специфики националь­ного уклада и традиций в отдельных регионах.

2. ЛЕГАЛЬНОСТЬ И ПРАВОМЕРНОСТЬ

В XX веке в нашей стране законность была сильно политизирована. Началось это с отождествления государства с обществом, а права — с государственным инструментом. Правовое признание получал любой нормативный акт, издан­ный от имени государства. Но международное право выработало представле­ние о праве как о самостоятельной ценности, и в этом смысле оно выступает как ориентир и ограничитель законотворчества и правоприменения.

Хотя об этом уже говорилось выше, но здесь, в контексте данной главы, я хочу снова подчеркнуть примат права перед законом. Скажем, отказ В. Пу­тина менять конституцию, чтобы сделать возможным свое избрание на третий срок, был очень грамотно мотивирован следующим тезисом: непра­вомерно менять правила избрания президента вообще под действующего президента. Иначе говоря, если бы такое изменение конституции через ре­ферендум и было бы произведено, то оно считалось бы неправомерным, потому что было бы произведено именно под действующего президента, т. е. этот референдум оказался бы неприемлемым в правовом отношении, даже если большинство избирателей высказалось бы за такое изменение консти­туции. Президент же на третьем сроке стал бы, наверное, легальным, но нелегитимным в глазах компетентных кругов, оппозиции, а возможно, и для стран с правовым государством.

Легальность есть соответствие формальным процедурам и нормам.

Легитимность же относится к сфере правосознания и культуры. Она озна­чает: 1) признание конкретных законов правильными, справедливыми, по­лезными; 2) адекватность законов социокультурной среде, т.е. возможность исполнения этих законов, упреждение разрушающего влияния законов на жизнь социума; 3) недопущение злоупотребления законом, использования его избирательно или предельно буквально, без учета вредных социальных последствий. Легизм проявляется как в законодательстве, так и в правопри­менении. Разумеется, в разных социальных средах одни и те же законы и их применение могут иметь разную легитимность. Впрочем, я тут обсуждаю

Глава 7 ПАТОЛОГИЯ ЗАКОННОСТИ (ЛЕГИЗМ) 145

вещи недоказуемые: все упомянутые в этом тексте разделения скорее прин­ципиальные и ценностные.

В этом смысле легизм означает использование закона вопреки праву и правосознанию. Последнее, конечно, управляемо. Политическое лидерство в том и состоит, чтобы развивать правосознание, менять его, но не вызывая конфликта с ним.

Легизм как ущерб праву¹ проявляется у нас также и в том, что некоторые законы принимаются в интересах каких-то политических или экономических групп. Поэтому пересмотр и переоценка нашей законодательной базы совер­шенно необходимы для восстановления здорового баланса между законом и правом. Законы должны принадлежать не только государству, но и праву. Хотя принимаются они, конечно, государством как практический инструмент, как средство оформления каких-то общественных договоренностей.

Право — это разум, закон — это рассудок, четкую грань между ними уста­новить невозможно. Как в деловых, так и в политических кругах у нас гос­подствует легистское правосознание, согласно которому легитимизация ка­ких-то сделок и есть законность. Отсюда ситуативность и быстрое устарева­ние законов. Между тем общественным доверием должны наделяться только правовые законы.

Что отсюда следует? То, что закон не безусловен. Он ограничен с двух сто­рон. С одной — его контролирует, цензурирует право, с другой — легитим­ность. Между правом и легитимностью находится легальность в виде законов, принятых по всей строгости юридических процедур. Патология законности (легизм) возникает тогда, когда легальность вытесняет право (неправовые законы) либо когда она несовместима с общественным правосознанием. По­нятно, что при всей сложности последнего у разных социальных групп появ­ляется неодинаковое представление о легитимности и правомерности тех или иных легальных действий власти. Поэтому свои легальные действия власть сопоставляет с правосознанием тех социальных групп, на которые она ориен­тируется (по своему выбору или вынужденно). Но если развитое правосознание не контролирует власть, то она наступает на право.

Какие законы могут сегодня считаться неправовыми?

Уже маловероятно появление в России законов, по которым можно ли­шать гражданства, поскольку они извращают суть отношений между госу­дарством и личностью. Видимо, правосознание не будет считать такие действия легитимными. То же, надеюсь, можно сказать и о закреплении руководящей роли какой-либо партии в конституции. А вот законы, делаю­щие существующую власть практически несменяемой избирателем через демократические процедуры, — неправовые. Даже если большинство, самые многочисленные социальные группы считают такие законы правильными, полезными, т. е. легитимными. Неправовыми следует признать и законы, содержащие коррупционные факторы. Например: завышенные требования к лицу для реализации его прав, определение компетенции государственных органов по формуле «вправе», отсутствие административных процедур при­менения законов и т.д. (В. Южаков выделяет 18 типичных коррупционных факторов в российском законодательстве, включая названные.) Собственно говоря, идея правового государства и состоит в признании неотчуждаемых прав и свобод человека.

3. ДЕЗОРГАНИЗАЦИЯ ЗАКОННОСТИ

Да, легальность не безусловна и не самодостаточна. Она сдерживается пра­вом и легитимностью. Но почему только сдерживается? Она вполне может укрепляться, усиливаться с обеих сторон! Самое мощное, дееспособное зако­нодательство как раз и строится на взаимоусилении всех трех составляющих, вместе обеспечивающих законность как высочайшую социальную ценность. Законность и есть единство этой триады. Легизм, усиливающий одну из трех составляющих — легальность, — разрушает триаду, вносит конфликтность в нее и потому опасно патологичен. Легизм есть законничество, откры­вающее возможность диктатуры законом. Произвол закона — такое же беззаконие, как и нарушение его.

Велик соблазн госаппарата облегчать себе решение проблем через ле­гизм. А от критиков он отбивается утверждением: «Мы действуем законно!» На ближайшую перспективу какие-то проблемы, возможно, решаются. Но на стыках триады нарастают риски. Пользуясь терминами концепции оргпотен-циалов, эту проблему можно выразить так:



Энтропики Рис. 7.1. Дезорганизация законности

Легальность обеспечивает обществу синкретизм, т. е. устойчивость, це­лостность, стабильность только в том случае, если она не впадает в легизм

Глава 7. ПАТОЛОГИЯ ЗАКОННОСТИ (ЛЕГИЗМ) 147

как в сторону права, так и в сторону легитимности. Когда же это происходит, в обоих направлениях возникают энтропики. Дезорганизация законности создается энтропийной экспансией легальности в сферу права и легитимно­сти. В поисках большей синкретики легальность подменяет то и другое, но тогда синкретизм общества получается инертным, без динамики. Инертным и энтропийным.

В последние годы политико-правовая мысль развитых государств разра­батывает и такую проблему: именно по демократическим каналам во власть проникают губители демократии. Причем они обычно не скрывают свои взгляды и до выборов. В ответ на эти угрозы сложилась концепция «воинст­вующей демократии». Суть ее такова: необходимо ограничить или запретить такие проявления свободы слова, которые направлены против самой свобо­ды, сузить права экстремистских сил на вхождение во власть¹. К числу пре­ступных отнесены, например, публичные расистские высказывания, отри­цание факта холокоста. В этом смысле легизм есть законотворческая и правоприменительная практика, допускающая использование механизмов демократии против самой демократии, против демократического права.

Итак, легизм проявляется в:

• 
  неправовых легальных действиях — издании законов, противореча­
  щих природе права, основным правовым ценностям (свободе слова,
  политической состязательности);
  
• 
  издании объективно недееспособных законов, применение которых в
  конкретной социальной среде невозможно обеспечить (см. вышеука­
  занные примеры);
  
• 
  издании законов, исполнение которых не обеспечено соответствующим
  правоприменением. Например, в статье 10 Закона «О защите прав
  потребителей» требуется «указание на использование фонограмм при
  оказании развлекательных услуг исполнителями музыкальных произ­
  ведений»;
  
• 
  избирательном применении закона по политическим или экономиче­
  ским соображениям;
  
• 
  издании или применении законов без оценки последующего обще­
  ственного вреда.
  

Наступит время, когда президент России будет готов завернуть какой-либо законопроект в парламент с мотивировкой: «Законно, но не правомерно».

_{Часть III}

_ПОРЧА

• 
  Репрессивное управление
  
• 
  Бедный этос
  
• 
  Повреждение речи
  
• 
  Профанный разум
  

Все синонимы этого слова слабее его. А по смыслу — порча есть удача энтропиков: деградация сущностного, ценного.

Порча здесь — невиновная деградация, извращение тех тонких сфер, где все и решается. Поскольку это порча народного характера. Там главный источник дезорганизации общества и ис­тории. Сущностные энтропики российской жизни — так их мож­но назвать Поэтому преодоление возможно только через социо­культурные синергики. Долгое и тяжелое.

1. ИЗОБРЕТЕНИЕ СТРАХА

Глубочайшая порча нашей общей культуры проявилась, обострилась в управ­лении (или зародилась там?) через значительное преобладание наказаний над поощрениями.

Из истории явствует, что власть везде была жестока с подданными. А те, когда бунтовали, тоже были безжалостны. Но этос (см. об этом следующую главу) народов менялся, хотя и неравномерно. У нас после взаимного наси­лия в революциях и Гражданской войне добавился еще один фактор, оста­вивший глубокий и долгий след в управленческой и политической культурах России.

Речь идет об одном из самых коварных изобретений сталинизма.

Давайте представим, что в каком-то государстве всем и везде запретили курить. И назначили за нарушение этого запрета огромный штраф. Кто-то возмущается, протестует. Но знает: если нарушил запрет — заплатит такой-то штраф. Дальше — его выбор. Он знает, чем рискует.

Но вот там же запретили синие пиджаки. Негодование еще больше: это почему? С курением хотя бы понятен смысл запрета. А при чем тут цвет пиджака?! Никто не объясняет мотивы нового ограничения, но всякого, кто вышел в синем пиджаке, тут же строго наказывают, как и было заранее объ­явлено.

152 Часть III. ПОРЧА

Первый вид наказания принципиально отличается от второго. Пусть запрет чрезмерно строг и введен внезапно, но смысл его понятен. Во втором же слу­чае загадочность, даже нелепость запрета обескураживает и вселяет трево­гу — чего ожидать дальше? Но оба запрета объединяет и нечто «позитивное», если можно так сказать: связь поступка и последствия очевидна. Решай сам: выполнять запрет или нарушать с прямыми последствиями для себя.

Теперь ближе к нашей истории. Если вашего соседа, сослуживца — чело­века строптивого, скандального — ночью арестовали, вы подумаете: навер­ное, теперь таким быть запрещено. Но в другую ночь (а темнота и внезап­ность усиливают эффект) арестовывают другого соседа — вполне мирного, покладистого и всеми уважаемого. Вы в шоке: такого-то за что? А дальше — хватают самых разных людей по самым разным признакам. Вы теряетесь в догадках и стремитесь узнать — что же теперь нельзя?!

Но ответа нет. Почему-то преступником может оказаться любой. И тогда неосознанный страх проникает на дно вашей души и уже никогда ее не покидает. Сталин понял, что настоящий страх должен быть неосознанным. Страна, охваченная неосознанным страхом, абсолютно манипулируема.

И он поддерживал, углублял именно такой тип страха, безо всякой систе­мы бросая в ГУЛАГ людей, не совершивших явных проступков: от крестья­нина до члена Политбюро. Недосягаемых нет. Иначе слабеет эффект.

Если сегодня Сталин публично хвалил и благодарил кого-то, то завтра именно этого человека объявляли «врагом народа». Людей надо было безна­дежно запутать, не дать никому проследить хоть какую-то связь между по­ступком и карой. Тем более что такой связи и в самом деле не существовало.

Его наследники настолько были измотаны бессознательным страхом, что прежде всего ввели принцип понятного страха, т. е. прибегли к тому «синему пиджаку» (нелепо, но очевидно).

Прошли многие годы, однако культура мотивации страхом осталась в руководящих инстинктах — ведь подлинной десталинизации мы не прошли. Приверженность методам устрашения так и осталась в подсознании тех, у кого власть. Например, избирательное применение закона к видным пред­принимателям, политикам, некоммерческим организациям до сих пор при­нимается обществом как нечто естественное и даже неизбежное. Хотя цель избирательного правоприменения не столько наказание конкретного субъ­екта (он же и объект), сколько воспроизведение атмосферы страха: избран может быть любой.

Этот властный соблазн — в трудные для себя моменты запустить в обще­ство порцию неосознанного страха — действует до сих пор еще и потому, что само общество тоже готово быстро испугаться и, склоняясь, принести требуемую жертву. Ведь при неразвитом Порядке в чем-то виноват каждый, уже не только вымышленно, но и по факту.

Действительно, у нас все время непонятно — что же точно нельзя, хоть внизу, хоть наверху, хоть посредине социума.

Глава 8 РЕПРЕССИВНОЕ УПРАВЛЕНИЕ 153

Очень может быть, что не одна из ветвей власти не спешит развивать и укреплять законность с помощью законодательства и правоприменения, чтобы оставить себе возможность прибегать к такому средству — легкому и безотказному.

Так или иначе, этот стереотип сталинизма в сильно ослабленном, блеклом виде проступает в привычках постсоветских руководителей. Корни оттуда, только мера страха сравнительно меньше.

Пусть не покажется вам слишком уж жесткой увязка современной бру-тальности многих наших руководителей предприятий и учреждений с той эпохой. Страна наша до корней волос протравлена сталинизмом. Мы вырос­ли в этой атмосфере и многого за собой не замечаем.

2. ПООЩРЕНИЕ НЕГАТИВАМИ

Я работал с одной фабрикой, где генеральный — умный и широких взглядов человек. На стадии оргдиагностики я провел анализ его распорядительной документации и выявил, что количество наказаний намного превышает ко­личество поощрений. Я, как водится, показал ему сводку тех и других, сис­тематизировав их по разным поводам, подразделениям, видам. Он внима­тельно вгляделся в цифры, а потом поднял на меня глаза и выдохнул: «Не­ужели я такое чудовище?»

Предлагаю и вам вглядеться в такое же зеркало. Возьмите подшивку при­казов и распоряжений первого руководителя хотя бы за полгода. Посчитайте: сколько там выговоров, депремирований, штрафов, постановок на вид? А сколько благодарностей и премий? Только не вводите себя в заблуждение: если у вас премии стали обычной и всеобщей добавкой к заработной плате, т.е. фактически превратились в ее переменную часть — то их в расчет не принимайте, потому что на самом деле это не премирование. Учитывать стоит только те премии, которые даются за конкретные достижения (прояв­лена инициатива, обнаружены неизвестные резервы, предотвращена авария, что-то сделано раньше срока или с меньшими, чем обычно, затратами и т.д.). Еще одно ограничение — не суммируйте сюда и так называемые «датские» поощрения, т.е. появившиеся по поводу 8 Марта, 23 февраля, юбилеев. По­чему, спросите вы, чем же это не поощрения? Ну, во-первых, тем, что моти­вирующая сила их ничтожна или нулевая. А во-вторых, вы когда-нибудь прибегаете к «датским» наказаниям? Вот и не надо смещать соотношение между ними таким нелепым образом.

Итак, посчитайте: обещаю, что большинство из вас получит то, что уви­дел тот директор. Но, наверное, не каждый при этом будет так же самокри­тичен.

Я часто слышу от руководителей оправдания на этот счет или даже кате­горическое неприятие такой постановки вопроса. Самое распространенное

154 Часть III. ПОРЧА

возражение: «С нашим народом иначе нельзя». Другое: «Так ведь действует!» И очень редко руководители признаются: «Все верно, просто я вырос на этом и никогда не видел иного».

Есть такое правило: поощрение за положительное эффективнее, чем наказание за отрицательное. К сведению самых прагматичных начальни­ков — постоянные наказания демотивируют людей, и они отдают делу го­раздо меньше, чем могли бы. Вы согласны со мной, что любой работник может делать одно и то же дело как на высшем, так и на низшем уровне исполнения? На низшем — не значит плохо, а просто с минимальным усер­дием. И у вас нет повода для упрека или наказания. Такой лаг исполнения есть у любого работника, и никто не в силах этот выбор у него отнять. Мы с вами заинтересованы в том, чтобы побудить сотрудника исполнять свои обязанности на высшем уровне или даже несколько более того, если нам от него нужны инициативность, инновационность. А как поступает человек под гнетом взысканий? Он «падает» на нижний уровень исполнения, и оттуда его уже очень трудно поднять.

Вы, наверное, видели фирму, у которой есть прекрасный офис, отличное оборудование, умелые и способные сотрудники, но выглядит она как сдутый мяч: все работают на нижнем пределе допустимого, отлынивают как только могут. Чаще всего именно так выглядит продукт репрессивного управления.

Мировые исследования показывают, что по мере развития человечества у людей растет чувство собственного достоинства. Некоторые считают, что это почти биологический закон. И это заметно на нашем рынке труда. Я то и дело встречаю на фирмах людей, которые покинули предыдущее место работы именно по этой причине: там была унизительная обстановка. По­просишь уточнить — назовут вполне конкретно: публичные попреки и выговоры, нет оценки достижений, зато постоянные указания на малейшие упущения, оскорбительная лексика... Среди причин добровольных увольне­ний «унизительная обстановка» занимает уже 2-3-е места.

Обращаю эти слова ко всем предпринимателям и руководителям: наш менеджмент отстает от названной выше тенденции. Недавно один руково­дитель сказал мне про своего начальника цеха: «Я не ожидал, что он так быстро переведет цех на двухсменную работу». — «И вы поблагодарили его за это?» — спрашиваю. «Нет, я смягчил наказание за другой проступок».

Ну, не клиника ли это?

Нелепо отрицать необходимость взысканий. Все дело в мере. Скажем, нужно вам указать подчиненному на упущения — почему нет? Очень советую использовать такой принцип нейролингвистического программирования: смысл высказывания — в реакции на него. Разумеется, все мы живые люди, и часто бросаемся словами под влиянием эмоций. А потом досадуем, видя нежелательную реакцию других людей. Но руководителю следует прежде ответить себе на вопрос: какого поведения я хочу добиться от данного чело­века, и уж потом построить высказывание так, чтобы подвести его к нужно-

Глава 8. РЕПРЕССИВНОЕ УПРАВЛЕНИЕ ____ 155

му действию. Это трудно практически. Но давайте хотя бы освоим это как принцип.

Конечно, репрессивный характер управления есть следствие, увы, общего состояния нашей культуры, повышенного градуса агрессивности в отноше­ниях между людьми. Однако в бизнесе все это имеет конкретное экономи­ческое измерение: мы много недополучаем от наших работников в произво­дительности, качестве, нововведениях.

В последние годы появились публикации В. И. Герчикова, основанные на его многолетних исследованиях трудовой мотивации в СССР, России и за рубежом. На мой взгляд, он сделал гениальное открытие — феномен внут­ренней мотивации. Ведь обычно управление занимается лишь внешней мотивацией, т.е. испускает какие-то стимулы на персонал как таковой. И потом удивляется: почему одни сотрудники реагируют на эти стимулы так, а другие иначе. Вывод, который напрашивается из учения В. И. Герчи­кова¹, я бы сформулировал так: хватит мотивировать персонал вообще — все люди разные. Кто-то ищет на работе одно, кто-то другое, а еще кто-то и вовсе третье. Автор выделил пять типов внутренней мотивации людей в организации. Привожу их с несколько измененными (но не искажающими) названиями: коммерческий, профессиональный, патриотический, хозяй­ский, люмпенский. Так вот, автор этой концепции убедительно показал, что на негативные стимулы положительно реагирует только последняя из на­званных категорий работников, т. е. те, у кого минимальная достижительная мотивация, кто живет по принципу «день прошел, и ладно». Эта категория наименее продуктивна и безответственна. А все остальные готовы ответить дополнительной трудовой отдачей только на положительные стимулы. При­менение к ним большого количества взысканий демотивирует таких работ­ников, лишает организацию их инициативы. И это происходит в масштабах всего нашего народного хозяйства, государственного и муниципального управления!

Безусловно, здесь тоже одна из причин нашей отсталости.

3. СЛУЧАИ ИЗ КЛИНИКИ

В организационной диагностике, с которой обычно начинается управленче­ское консультирование, я обычно, среди прочего, изучаю распорядительную документацию: как распределены решения, какие их типы преобладают и т. д. Конечно, небезынтересно сопоставить и количество взысканий с коли­чеством поощрений. Давайте посмотрим практический пример, очень ти­пичный для российской управленческой культуры. Сразу скажу, что это не какая-то провинциальная фирма, до которой просто не дошли веяния совре-

¹ Герчиков В. И. Мотивация, стимулирование и оплата труда М.: Государственный универси­тет — Высшая школа экономики, 2004. С. 80.

156 Часть III ПОРЧА

менной науки, а, напротив, предприятие успешное, высококонкурентное. А его владелец обучался в одной из лучших зарубежных бизнес-школ.

Еще в ходе диагностических интервью наряду с другими выделились сле­дующие корневые проблемы:

Анализирую подшивки приказов примерно за год и вижу, негативные и позитивные воздействия в них соотносятся как 6 к 1. При этом разнообразие наказаний необычайно велико: предупредить — 13 раз, оштрафовать — 40, сделать замечание — 2, объявить выговор — 3, указать — 1.

Вот пример другого предприятия. За 1,5 года в приказах генерального директора накопилось 130 взысканий: лишение премий и прогрессивок, выговоры, замечания и т.п. Эти 130 наказаний в сопоставлении с 36 поощ­рениями за выполнение конкретных заданий (ведь как работающие могут рассматриваться только поощрения за определенные достижения) характе­ризуют обычную советско-российскую практику преобладания негативных стимулов над позитивными.

Репрессивность управления проявляется не только в письменных приказах и распоряжениях. А поскольку у нас вообще не принято документировать отношения, то чаще встречаются другие ее проявления. Особо распростра­нено эмоциональное подавление подчиненных:

• 
  силой голоса: руководитель нередко обрушивает мощные децибелы
  на своих сотрудников, то ли желая прекратить их возражения, то ли
  добиваясь лучшего исполнения. Но часто он(а) форсирует голос, что­
  бы просто выплеснуть накопившееся раздражение;
  
• 
  надменным тоном: он(а) с брезгливым или отсутствующим выражени­
  ем лица, стоя к подчиненному боком и глядя в сторону, говорит наме­
  ренно тихо, чтобы побудить того напрячься для понимания смысла;
  
• 
  руководитель использует «ты», тогда как подчиненный обращается к
  нему на «вы»;
  
• 
  упреками: т. е. негативными оценками каких-то черт характера, кон­
  кретных действий по разным поводам, чтобы вызвать у подчиненного
  чувство вины перед руководителем;
  
• 
  угрозами штрафов: пусть каждый штраф и незначителен по объему, но
  их количество и разнообразие велики. Большинство из них не преду­
  смотрено Трудовым кодексом, является чистой отсебятиной руководи­
  телей (за неубранный стол, за невыполнение конкретного задания);
  

— угрозами увольнения: они употребляются нередко просто как словес­ные вставки, иногда совсем без подлинного намерения привести такую угрозу в исполнение: «или к субботе будет готово, или распрощаемся», «сделай так-то, не согласен — увольняйся».

Все это и есть демотивирующий стиль руководства. Обычно руководители даже не подозревают, как тяжело подчиненные переносят подобные униже­ния — у них пропадают желание хорошо работать и инициативность, надолго ухудшаются настроение и самочувствие. Они обсуждают свои болезненные переживания друг с другом, дома. Иначе говоря, эмоциональное подавление наносит им настоящие психологические травмы.

В моей долгой консультационной практике получились лишь два замера на эту тему, в которых поощрения явно преобладали над наказаниями. Ко­нечно, моя практика охватывает далеко не все отечественное управление.

Если консультационными методами проблематизируешь подчиненных по этому поводу, реакция их примерно такова: ведь большинство начальников ведут себя похоже. А когда в индивидуальном управленческом консультиро­вании (коучинге) даешь руководителю канал саморефлексии на этот счет, нередко получаешь сходную реакцию. Соглашаясь, что такой стиль руковод­ства приводит к потерям, один мой клиент выразился так: «Я сформировал­ся на крупном заводе и не помню, чтобы руководители вели себя иначе».