Ббк 65. 291. 21 П75 Редакторы О. Пригожина, П. Суворова Пригожин А. И

1. ОТКУДА?

Это — нарастающая порча прекрасного языка в массовом масштабе. Но ведь не только мы творим язык. Язык тоже творит нас. Прежде чем исторгнуть из себя похабную речь, человек сначала образует ее в себе, накапливает, про­никается ею. И когда испускает наружу — она его не покидает, как при тошноте. Наоборот — укрепляется в нем.

В каждой стране есть нечто подобное. Но нигде — да, нигде в Европе, Америке, Азии — это культурное бедствие не приняло таких размеров. Я немало поездил, интересовался. Чтобы не в обиде, страхе, злости, а прос­то — в любом разговоре, да через слово, да без смысла. И не шофер, сантех­ник, а люди с положением и талантом. Нет такого у других народов. Тяжело, но надо сказать: я как-то видел публикацию расшифровки черного ящика гибнущего самолета, где какой-то зарубежный летчик кричал в отчаянии: «Боже! Боже!» А потом в газете напечатали такого же рода запись голоса нашего летчика... Вы догадываетесь, с какими восклицаниями он уходил на тот свет?

Почему это так вредоносно?

¹ Эта глава с небольшими изменениями издана отдельной брошюрой «Манифест чистосло-
вия» (М.: Альпина Бизнес Букс, 2007).

•)82 Часть III ПОРЧА

Мат — это агрессивный код. Он сплошь состоит из оскорблений. Там торжествует грех библейского Хама, но в еще более жгучем проявлении: глумлении над родительницей, матерью как таковой. Это лексика уголовно­го мира, озлобленного и жестокого. Конечно, широкое принятие его обще­ством выражает репрессивные свойства нашей культуры общения, высокую степень взаимной неприязни (осознанной или нет).

Только не надо ханжества. Наверное, у всех народов есть в фольклоре скабрезные включения, сдабривающие смеховую культуру в гуляньях, кар­навалах, забавах, да и в быте. Они соприкасаются с высокой культурой, проникают в нее — что естественно. Как и наоборот. Вопрос: почему у нас сейчас преобладает движение лексики именно снизу вверх, а не обратно? Неужели таков наш выбор?

...К подъезду весьма престижного вуза с высокой платой за обучение подъехала студентка. Выходя из машины, она звонким девичьим голосом очень красивого тембра окликнула кого-то из друзей и быстро-весело пере­шла на жесткую матерщину. Один из преподавателей мрачно резонирует: «Что поделаешь, ведь родители кого-то из наших студентов еще недавно были бандитами. С виду посолиднели, а по культуре — те же...»

Происходит именно замещение, вытеснение русского языка скверносло­вием, когда русские существительные и глаголы, прилагательные, наречия подменяются бранными, как раковыми клетками — здоровые.

У нас непомерно много — и становится все больше — людей, кто без мата говорить не умеет или очень затрудняется. Они матозависимы! Таким образом общаются теперь со своими детьми отцы, матери, бабушки. Совсем трезвые. На селе — особенно. Там выросло поколение, которое даже не зна­ет, что это — скверная речь. Явно сложился изврат-диалект, который от периферии быстро движется к центру и уже занимает его.

Да, первая причина в том, что у нас необычайно большая масса народа прошла через тюрьмы и лагеря. В процентном отношении больше, чем в других странах. А за преступления против личности — особенно много. При­том, что многие преступления против личности по факту таковыми не счи­таются и до суда не доходят. Злая тюремная лексика полностью покрыла армию (вместе с тюремными нравами, кстати), крестьянство, рабочие по­селки. Долго держалась интеллигенция. Теперь сдалась. Покоряются ей женщины... Уже и в академических кругах... А политики? Они словно вчера вышли из заключения.

Русский офицер, профессор, чиновник, врач, учитель — каждый из них считал черное слово уделом низов, необразованных, примитивных людей. Мастеровой, извозчик, крестьянин, купец — что с них взять?

На места первых поднялись вторые, занеся туда и низкую речь. Тогда об этом говорили: «Невежество!» Теперь говорят: «Образованщина!» В общем — нет породы. Кого у нас принято называть «вшивой интеллигенцией»?

Конечно, аристократия наследственная и аристократия духовная не всегда совпадают по своим социальным ролям. Но А. Платонов, Д. Лихачев, А. Саха­ров, С. Аверинцев, к примеру, ушли, а живущие, видимо, терпят все это.

А сейчас эта несчастная тенденция сильно углубилась: сквернословие открыто вышло на публику. Радио, телевидение, театры, кино, книги, газеты переходят на этот изврат-диалект.

Русская логосфера поражена долгим кризисом не меньше, чем другие сферы нашей жизни: человеческие отношения, экономика, политика, быт, идеология. Но поскольку логос вездесущ, то в таком виде он, как желчный соус, протравливает и без того некачественное «блюдо», будь то работа, вос­питание, СМИ или правопорядок. Зато именно с логоса больше возможностей посылать оздоравливающие импульсы повсюду в стране — не требуются ни деньги, ни реформы. Лишь добрая, хотя и большая, воля.

2. ЧТО ИХ ТУДА ТЯНЕТ?

Подсознательная страсть выпростать наружу срамные инстинкты. Видимо, публичное «расчесывание» своих комплексов — да еще пооткровеннее, аж до сукровицы — дает какое-то темное наслаждение: «Вот такой я хам! Что, неслабо?», «Я — ваш самый брутальный герой». Прилюдно расстегнуть свои рефлексы — какая новизна и смелость! Зарождается такое где-то в физиЛло-

184 Часть III ПОРЧА

гии, но оттуда — прямо в культуру. На то и публичность. А культура — осо­знанно или нет — захватывает всех попавших в конкретную среду: все та­кие, а ты — другой, что ли? Закон подражания.

За это платят. Увы, что-то много народу и денег собирают подобные ав­торство и исполнительство. Вроде бы кругом полно — как пыли и мусора, что тут привлекательного? А вот на сцене, в книге, на экране — щекотно, соблазн какой-то глянуть, послушать, похихикать. Особенно если звездные лица: «А они — такие же!» К тому же в театрах, изданиях с образом элитар­ных, и вдруг — «во даю-ю-ют!». Посрамление самого стыда. Кого-то это развлекает, забавляет, разжигает.

Но кому-то обжигает душу, забивает дыхание. Как с ними быть? Они не хотят! Впрочем, принято делать вид, что таковых нет, или они пусть помал­кивают. Дескать, автомобиль выпускает выхлопные газы в легкие пешеходов, те ведь не протестуют. Здесь и есть центральная проблема. Что делать тем, кого это унижает, травмирует? Тут никакая не сверхчувствительность, а нор­мальная брезгливость и самоуважение. Противно — и все.

3. СКОЛЬКО ОПРАВДАНИЙ

В ответ на слабые увещевания уже отработаны снисходительные ответы. Скорее уловки. Их много.

«Правда жизни». Пожалуй, самый частый довод: искусство и должно, и смеет отражать, выражать, показывать реальность такой, какова она есть, а не то — соцреализм. А разве Золя, Горький, Гиляровский, Гершвин не вскрывали для публики дно жизни? А Боккаччо, Набоков не погружались в глубины эротики? Может быть, разница в средствах появляется из-за разни­цы в дарованиях? Уровню таланта соответствует уровень лексики. Получа­ется не столько реализм, сколько реалити, которое шоу.

Известно, что мораль меняется. Скажем, обнажение человеческой натуры, межполовые отношения не табуируются общественным мнением, как рань­ше. Тогда почему мораль должна остановиться на данном рубеже? Потому, что обозначено выше как «причина четвертая, главная». Задумайтесь, в чем вы участвуете... Кроме того, мораль меняется и в обратном направлении: современное общество не так жестоко.

Глава 10 ПОВРЕЖДЕНИЕ РЕЧИ 185

личное сквернословие есть. В толпе, в красивом зале, от хороших артистов возникает эффект «го-го-го!». И намного сильнее, чем наедине. Товар рас­купается. Мейнстрим. Нечем крыть.

Но невозможно согласиться, что ваше ремесло такое же, как мебельное или обувное. Доступ к массовому сознанию, к коллективному бессознатель­ному обязывает к огромной самоответственности. Тут наши риски вам не­позволительны. Человек на экране, сцене, в газете и книге неизбежно зара­жает, внушает. Задаваемые им образцы массово копируются, независимо от его воли. И это идет не столько от силы личности, сколько от силы средства и места.

Русский язык — такая же базовая национальная ценность, как природа, с которой мы обращаемся очень похоже. Вы подходите к прекрасному озеру в сосновом бору. Но по мере приближения к берегу обнаруживаете все боль­ше целлофановых обрывков, банок, объедков, битых бутылок... Не так ли мы оскорбляем и нашу словесность?

186 Часть III ПОРЧА

стрессе у человека срабатывает программа поведения, «вставленная» в него средой. Как чип, микросхема. И если принятие состоялось, замена культур­ной программы требует усилий. Но сначала — желания.

«Я — свободный художник». «Для меня ценно творческое самовыражение, и не приставайте ко мне. Ни за какую логосферу отвечать не собираюсь».

Но так же отговариваются и те, кто испытывает слабость к порнографии или смакованию насилия. Есть веб-сайты жанра «могиловка». Либо сама личность, либо общество, либо государство вынуждены подавлять в себе, в других разрушительные склонности. Как, например, эстетизацию скверно­го. Чем талантливее — тем вреднее.

4. В КОНТРКУЛЬТУРУ!

В стране тяжелый дух. Какая-то мода на всякую порчу. Модники надменны, ироничны — как хозяева жизни. Наше иноязычие для них нелепо.

Иноязычное меньшинство обескуражено и подавлено. Как сложилось такое неравенство? Есть прием: поставить перед фактом. Сначала перед мелким. Нет противодействия — можно еще и сильнее. Постепенно занима­ется чужое пространство, и сопротивляться становится все труднее, а для кого-то — и поздно.

Но, по-моему, самое время спохватиться.

Давайте создадим некую Лигу чистословия. Неофициальную, без прав­ления, президента и даже без фиксированного членства. Пусть это будет сугубо тонкоструктурное образование, т.е. не по какому-то явному признаку, а по общему чувству к родному языку. Участие в такой Лиге станет фактором самоопределения, отнесения себя к некоему ментальному сообществу. Но и с обязательством перед собой действовать в едином направлении. По таким действиям мы будем узнавать и приветствовать друг друга, поддерживать и укреплять.

Как же действовать?

Во-первых, через собственное воздержание от сквернословия. Не подда­ваться, даже если вокруг кишит хамояз. Лишь своим примером показывать неприятие одного и приверженность другому образу речевого поведения. Делать этот образ по возможности наглядным и понятным другим. Да, в не­которых средах следование подобному образу — немалый героизм. Вообра­зим, какие насмешки, эмоциональные страдания придется пережить. Обет чистословия соблюдать трудно, но светло.

Во-вторых, обращение. Непосредственные обращения к сквернословам вокруг. Я делал это много раз и — поразительно — ответная реакция очень

Глава 10 ПОВРЕЖДЕНИЕ РЕЧИ 187

редко была агрессивной. Обычно смущаются и соглашаются. Реже — отмал­чиваются. Только не надо упреков и обвинений. Не надо стыдить, требовать и морализировать. Ведь в большинстве случаев они не виноваты. Так их запрограммировала местная культура. Могу предложить безошибочное на­чало подобного обращения: «Пожалуйста, не надо здесь сквернословить...», а дальше — то, что в начале этой статьи, т. е. разъяснения. А в конце: «Да и зачем вам повторять и повторять грязные ругательства? Без них вы почувст­вуете себя гораздо лучше, у вас на душе станет легче, вот увидите». Для под­ростков важно и следующее: «Сейчас вы выбираете свой будущий образ. Неужели у вас будет образ матерщинника?» Единственные, к кому не следу­ет обращаться с этим, — пьяные. Они злятся.

Совсем другой случай — опосредованные, общие обращения. Главный адресат — творческая интеллигенция. Именно за ней дело стало. От нее те­перь этот дух идет на страну особенно сильно. И тут у меня опыта нет. Пря­мо здесь я только попытаюсь:

«Авторы и исполнители русской словесности! Пощадите Россию-матушку. Не навязывайте ей так сквернословие. Не оглашайте им наши окрестности. Его уже избыточно вокруг. Если вам так нужен этот генитальный словарь, оставьте его для собственного круга...»

Надо думать, какие важные и необидные доводы назвать в связи с той же «причиной четвертой, главной» (см. выше), писать, убеждать, а то и просить. Ведь с нами беда. Не эта одна, но эта уж очень усугубляется устно и через публикации.

В-третьих, настаивать. К примеру, уже требуется указывать на афишах концертов: «исполняется под фонограмму». Пусть предупреждают и на этот счет. И не надо лукавства: «ненормативная лексика». Увы, она уже норма­тивная. Опоздали. Надо точнее: «будет мат». Ведется же у нас борьба с анг­лицизмами. А осквернизмы лучше? Уж никак не меньшая угроза для русско­го языка.

В-четвертых, не объявить ли премию за «СМИнство»? Может, и гласный рейтинг по той же номинации. Или, наоборот, ввести отличие «За матоне-зависимость!».

Словом, постепенно развивать контркультуру чистословия.

Скорее всего, очень многие отнесутся к подобным идеям вполне хладно­кровно. Тогда это к вам, теплокровные!..

_{Глава 11}

1. ТОНКОСТРУКТУРНАЯ ДЕЗОРГАНИЗАЦИЯ

Этос есть тонкоструктурное явление, т. е. он слабо связан с такими толсто­структурными признаками, как пол, возраст, профессия и т.д. Его границы подвижны, изменчивы, но очевидно, что сфера порождения и пребывания этоса — массовое сознание. А последнее неоднородно по своему качеству. Существуют разные уровни этого качества. Но если упростить, то главная линия разделения качества массового сознания проходит между профан-ным¹ и компетентным разумами.

Компетентный разум не обязательно профессиональный, т.е. владеющий знаниями, умениями, а потому квалифицированный, приносящий конкрет­ную пользу. Такой признак деления был бы толстоструктурным. Так же, как профанный разум не обязательно дикий, невежественный. Главным отличи­ем между этими двумя типами массового сознания является наличие или отсутствие в них т.н. «океанического чувства» (по Теодору Адорно).

Глава 11. ПРОФАННЫЙ РАЗУМ 189

Океаническое чувство есть стремление и морально-психологическое со­стояние личности, увязывающей свое индивидуальное существование с со-циетальными (макросоциальными) процессами и проблемами от страны до человечества и далее. Это чувство вырабатывает высокую субъектность лич­ности, которой оно свойственно. Компетентный разум насыщен океаниче­ским чувством, и это означает:

1. 
   стремление видеть причинно-следственные связи своих действий с
   социетальными ценностями;
   
2. 
   его носители испытывают личную причастность и свою долю ответ­
   ственности за социетальные процессы;
   
3. 
   потребность в информации и знаниях об этих процессах;
   
4. 
   сочетание рациональности как стремления к договорному Порядку
   с креативностью как стремлением к ценной (оцениваемой) новизне.
   

Признаки профанного разума вполне могут быть определены от обрат­ного, по некоторому контрасту с компетентным. Самый общий его при­знак — то, что принято называть здравым смыслом, т. е. ориентация на непосредственно опытное знание, данное людям в практике ближайшего окружения: здесь верно то, что видишь и понимаешь. Отсюда ригидность и агрессивность профанного разума. В самом деле: утверждения типа «Солнце ходит вокруг Земли» зиждутся на очевидностях — выйди да посмотри. Или: «парусник не может идти против ветра»; «что мой голос может поменять на выборах?»...

Границы профанного разума очень неявно связаны с конкретными соци­
альными категориями. Невозможно отождествлять его с т.н. «низшими»
слоями населения, бедными или маргинальными группами. Один и тот же
человек в каком-то отношении может быть носителем компетентного разума,
а в другом — профанного. Так, есть множество высококвалифицированных
инженеров, крестьян, педагогов, кто на выборах голосует «вслепую» или
руководствуется предрассудками и фобиями. Но множество других предста­
вителей тех же профессий могут делать вполне осознанный, квалифициро­
ванный выбор. Я, конечно, носитель профанного разума с точки зрения
высокой медицины или даже моды. Возможно, и вы. *

190 Часть III. ПОРЧА

Разумеется, компетентный разум проникает сквозь границы здравого смысла и развивает профанный разум. Перечислим теперь основные призна­ки последнего:

• 
  сложность мира он воспринимает через разные способы сведения:
  сложного к простому, относительного к абсолютному, прекрасного к
  красивому, непонятного к неинтересному и т. д.;
  
• 
  он высокосинкретичен, поскольку стремится к единомыслию и реп­
  рессивен по отношению к «жирафизму»¹;
  
• 
  он по преимуществу мифологичен, т.е. вынужден пользоваться пре­
  даниями о фактах и событиях, эмоционально и ценностно окрашен­
  ными версиями их;
  
• 
  ему свойственна персонификация причинности в общественных
  событиях, т. е. понимание их как результата исключительно субъек­
  тивных действий лиц или групп;
  
• 
  он отличается инерционностью своих представлений, приверженнос­
  тью к устойчивым стандартам.
  

Распространение формальной демократии юридически канализирует выход профанного разума на цивилизационные, политические и управлен­ческие решения. Ведь голос квалифицированного избирателя, имеющего свою продуманную позицию на выборах, в точности равен голосу другого избирателя, не осведомленного и не заинтересованного в информации и понимании. Иначе говоря, любая процедурная, формальная демократия в той или иной мере погружена в профанный разум, пропитана им. А отсюда возникают те риски, как, впрочем, и преимущества для качества социеталь-ных решений, которые вообще коренятся в здравом смысле.

Именно это обстоятельство и является источником порчи демократи­ческих институтов, всплесков в них популизма и охлократии. Немало по­литических деспотов превратились в пожизненных президентов именно через механизмы формальной демократии, постоянно апеллируя к про-фанному разуму: сначала на выборах, а потом — на уже контролируемых референдумах по изменениям в конституциях. Этот феномен получил вы­ражение в виде формулы «один человек — один голос — один раз». Име­ется в виду, что, став главой государства по демократическим правилам, такой глава государства больше никогда не допустит голосования по тем же правилам.

Отсюда постоянные поиски возможностей для компетентной демокра­тии, когда право голоса можно было бы соединить с какой-то заданной мерой субъектности гражданина. Поначалу право голоса увязывалось с наличием или даже объемом собственности. Собственник по экономиче­ской природе своей вынужден заглядывать дальше ближайшей практики. Кроме имущественного вводились и другие цензы — образовательный, оседлости, национальный, тендерный — все с той же целью. Почему они оказались сейчас нежизнеспособны? Потому что появлялась еще более опасная порча, чем формальная демократия: в стране повышалась конф­ликтность, росли злоупотребления одних категорий населения за счет других.

Сегодня я знаю только два примера действия компетентной демократии. Один — более удачный, другой — намного менее. Первый — это Организа­ция Объединенных Наций, где постоянно действующий орган принятия решения, Совет Безопасности, состоящий только из пяти великих держав плюс десять непостоянных членов, уполномочен действовать от имени всех государств — членов ООН. Причем они обязаны подчиняться его решениям. Но только постоянные члены Совбеза имеют право вето. А вот Генеральная Ассамблея ООН, где каждое государство имеет по одному голосу, является лишь совещательным органом. Вряд ли наделение всех столь разных по зна­чимости государств правом решающего голоса привело бы к дееспособности ООН. Второй пример — Российская академия наук, где избирателями новых академиков и членов-корреспондентов, а также Президиума являются сами ее члены, а не научные сообщества.

Именно в недрах профанного разума непрерывно воспроизводятся такие массовые энтропики всемирного Интернета, как вирусописатели, хакеры, спамеры. Среди этих злоумышленников немало совершенно бес­корыстных, которым дезорганизация Сети интересна сама по себе. А о про­блемах своих жертв они задумываться не способны, по крайней мере са­мостоятельно.

Любопытно, что в ответ на это в недрах компетентного разума разраба­тываются альтернативные новшества. И это не только Касперский. Когда-то в теории решения изобретательских задач (ТРИЗ), автором которой был

192 Часть III. ПОРЧА

Г. С. Альтшуллер, возник т. н. «диверсионный подход»¹ к изобретению, конс­труированию, проектированию и даже организационному развитию. Задача ставилась так: любую систему нужно оценивать, среди прочего, и по ее уяз­вимости, т.е. обнаружить способ ее разрушения. Буквально так: принимая заказ от организации, тризовцы ищут способы ее ликвидации условным противником, конкурентом, недоброжелателем или обстоятельствами. Об­наружив таковые, они разрабатывают методы укрепления, совершенствова­ния организации, прежде всего в точках ее большей уязвимости. Выражаясь нашим языком, диагностика фирмы начинается с поиска энтропиков, через преодоление их — создание надежных синкретиков, обеспечивающих ее безопасность, а потом — изобретение синергиков. Даже сам процесс этой работы, как я убедился на собственной практике, оказывает на организацию синергичное воздействие.

По этим и иным причинам компетентный разум должен взять инициати­ву по отношению к профанному и даже опеку над ним. Но у последнего есть некий важный ресурс, который для компетентного разума представляет осо­бую заботу и труднорешаемую проблему.

2. ЭМОЦИОНАЛЬНЫЙ УСИЛИТЕЛЬ

Профанный разум весьма манипулируем, т. е. подвержен увлечениям идеала­ми и идеологемами энтропийного потенциала. Дело в том, что недостаток компетентности компенсируется там большой эмоциональной подвижно­стью, готовностью принять какие-то верования только в силу их привлека­тельности, эмоциональной значимости. Массовые эмоции способны непомер­но усиливать мощь крайних ценностей и убеждений. Казалось бы, незначи­тельные идейные меньшинства довольно быстро могут стать лидирующими. Самый потрясающий в истории человечества пример тому — распростране­ние нацизма (в аллегорической форме механизм такого заражения исследо­вал Эжен Ионеско в своей пьесе «Носорог»). Словом, эмоциональный фактор функционирования профанного разума — самостоятельный объект исследо­ваний и разработок не только противников опасных увлечений, но и сторон­ников их. Именно эмоции становятся спусковым механизмом для реализации социальных катаклизмов.

Учет эмоционального фактора в массовом поведении важен уже по при­чине его тотальности. Человек вообще неспособен к безэмоциональному восприятию действительности. Известно, что еще с древних времен интел­лектуалы пытались выработать некоторые правила мышления, которые позволили бы вытеснить эмоциональные «шумы», избежать наслоения

См.: Злотин Б.Л., Зусман А.В. Решение исследовательских задач. Часть 1. Кишинев МЕТЦ «Прогресс», «Картя Молдовеняскэ», 1990.

Глава П. ПРОФАННЫЙ РАЗУМ 193

чувств¹ на научные суждения. И время от времени признавались, что изба­виться, например, от своих симпатий — антипатий к аргументам и выводам оказывается невозможным. Тут есть и другая очень важная сторона: все цели и достижения людей так или иначе сводятся к эмоциональному опреде­лению, начиная от чувства скромной удовлетворенности и заканчивая лико­ванием и счастьем. Носителем или возбудителем таких состояний могут быть вещи, отношения, открытия, познания, изобретения, кулинария, путешествия и т.д. Но ценится это прежде всего по эмоциональной результирующей. Если бы наркотики доставляли только удовольствие, то их употребляли бы, навер­ное, едва ли не все. Разве что в силу физиологической непереносимости кто-то бы отказался. Но и в этом случае он назвал бы точную причину все того же свойства: «испытываю отвращение».

Эмоции и чувства есть самостоятельная ценность огромной важности для человеческого существования. Счастье, любовь, справедливость, свобо­да — все это эмоциональные переживания, под которыми может быть совер­шенно фиктивная, иллюзорная, ненадежная основа. Исследования показы­вают, что бедные люди и даже целые социальные категории испытывают гораздо большее счастье от своей жизни, чем объективно богатые.

Вообще предмет и эмоция, им вызываемая, не тождественны. Если занимательная книга при первом чтении доставляет удовольствие (удив­ление, волнение), то при последующих прочтениях этого уже нет. Хотя книга осталась абсолютно та же. Аналогично — футбольный матч: второй, третий просмотры записи по силе впечатления совершенно несопоставимы с первым.

Словом, эмоциональный мир лишь в какой-то мере связан с фактическим положением дел. Медики просто не нашли еще те нервно-мозговые центры, через которые можно искусственно и совершенно без всяких потерь вызывать «кнопочным» путем те сильнейшие эмоции, ради которых люди напряженно трудятся, совершают великие подвиги и преступления, тратят здоровье и жизнь. Эмоциональные состояния самоценны. Тогда и цель любой деятель­ности можно определить как запланированное удовольствие либо как сред­ство избегания ужаса или отчаяния.

Вот почему Зигмунд Фрейд имел все основания считать стремление к удовольствию главным мотивом человеческой деятельности.

Другая особенность эмоционального фактора человеческого поведения — непроизвольность проявления. Иначе говоря, эмоциональные переживания есть некое физико-химическое событие в организме². От него просто некуда деться. Конечно, известны восточные практики подавления негативных эмо-

¹ Здесь не стоит особенно углубляться в соотношение эмоции и чувств, достаточно сказать,
что чувства — частный случай проявления эмоций. Точнее говоря, длительное и устойчивое
переживание их.

² См. об этом: Ильин Е.П. Эмоции и чувства. СПб.: Питер, 2001.

194 Часть III. ПОРЧА

ций. Только сами практикующие признают, что в результате получают чув­ство высшего покоя и удовлетворения.

Эмоции и чувства очень функциональны одновременно в нескольких смыслах.

• 
  Во-первых, они являются всеобщим предметом потребления: люди по­
  купают не только продукты, билеты, одежду, мебель, но и приятные
  ощущения, с этим связанные. Как известно, в технологии продаж умение
  доставить покупателю положительные эмоции едва ли не приравнива­
  ется к качеству самого предмета продаж.
  
• 
  Во-вторых, эмоции включены в функционирование особо значимых
  сегментов рынка, прежде всего фондовых. Колебания курсов акций,
  ценных бумаг и цен на биржевые товары во многом вызываются пси­
  хическими импульсами участников рынков, и не всегда удается обна­
  ружить за этими импульсами фактические основания. Открыто даже
  новое научное направление — поведенческие финансы.
  
• 
  В-третьих, как уже было показано в синергичной теории организации,
  индивидуальные, коллективные и общественные настроения (они скла­
  дываются из сочетания эмоций и чувств с некоторыми целями и собы­
  тиями) могут умножать или блокировать усилия людей.
  

Значит, что — радость есть самоцель, и неважно, как она получена? Да, какое-то неопределенное количество людей ищет источники радости как таковой. Другое, еще более неопределенное число людей ищет смысл жизни (конкретные достижения, обладание, действия, интересы) и через его реа­лизацию пытаются обрести радость. Не все сводится к эмоциям, но все на­сыщается ими. Недостаток положительных эмоций столь же мучителен, сколь и голод физический.

Конечно, все перечисленное свойственно и компетентному разуму. Одна­ко его преимущество и ответственность в том и состоят, что он обладает большей эмоциональной компетентностью¹. Что это значит? Способность контролировать проявления своих эмоций, психологическая установка на

¹ Это очень емкое понятие, по-видимому, первым ввел в употребление австрийский органи­зационный психолог Кристиан Фрайлингер. См. его книгу «Сила видения»; Университетское издательство Рудольф Траунер, Линц, 1996 г.

Глава 11. ПРОФАННЫЙ РАЗУМ 195

такой контроль, а также навыки осуществления его, — что и закреплено в этосе данного сектора массового сознания. В деловых и политических кругах эмоциональная бесконтрольность рассматривается как признак ненадежно­сти, истеричности. Человек с такими признаками теряет там доверие парт­неров. Другое дело, что эмоциональная экспрессия — как раз наоборот — оказывается привлекательной в сфере профанного разума, дает больше приверженцев, расширяет электорат, особенно в маргинальных слоях.

Итак, профанный разум отличается повышенной эмоциональностью с разными знаками. Эмоции могут играть роль всех трех оргпотенциалов — си-нергиков, синкретиков и энтропиков. Воодушевление дает усиление возмож­ностей, способность к серьезным прорывам в деятельности (синергик). Они же иногда оказываются цементирующим фактором — т. н. патриотическое чувство, привязанность к своей организации (синкретик). Эмоциональные импульсы иногда разрушают Порядок, дезорганизуют среду (энтропик). В контексте дезорганизации нас больше всего занимает этот последний орг-потенциал.

Проявляется же энтропийный потенциал эмоций в:

• 
  аффективных решениях и поступках, когда крайняя возбудимость
  делает невозможным осмысление собственных действий;
  
• 
  повышенной агрессивности, т. е. неосознанном стремлении нанести
  ущерб, удовольствии от причинения вреда другому;
  
• 
  нестабильности и непредсказуемости массового поведения;
  
• 
  укоренении социальных фобий, предрассудков;
  
• 
  открытости крайним идеям и призывам;
  
• 
  блокировании жизненно необходимых действий (страх сковывает);
  
• 
  утрировании, экзальтировании обычных представлений и надежд.
  

Как же компетентный разум может противостоять этим проявлениям или контролировать их? Видимо, на первом месте по значимости стоит упомя­нуть развитие эмоционального потребления. Речь идет о развивающем, облагораживающем влиянии на профанный разум для повышения в нем восприимчивости к более глубоким и тонким эмоциональным нюансам. Скажем, общение с благородной музыкой дает возможность постепенно за­мечать и переживать то, что ранее было недоступно. Кстати, это хорошо увязывается с утилитаризмом профанного разума, ибо больше потребляет тот, у кого больше развита способность к художественному потреблению.

Далее. Этой же цели соответствует внесение в массовую аудиторию пози­
тивных эмоций через популярные каналы: речь, музыку, цвет, пластику,
ритуалы. Очень ценна и рационализация. *

196 Часть III. ПОРЧА

Известно, однако, и то, что в разных странах подобные эмоции проявля­ются с разной силой, и их дезорганизующий потенциал сильно варьирует. Конечно, связь с биологией народа тут очевидна. Например, темперамент (от холерического до меланхолического) совершенно неравномерно распре­делен на разных широтах. Но есть и другая причина умеренности проявления массовых эмоций в некоторых странах.

3. ЭТИЧЕСКИЙ ОГРАНИЧИТЕЛЬ

Чем отличается психологическое от культурного? Первое есть то, о чем го­ворилось выше, т.е. некоторые переживания (эмоции, чувства). Второе же — то, как мы эти чувства контролируем, оформляем. Скажем, человек испытывает зависть или раздражение — от этого никому не уйти, но то, как мы позволяем себе проявлять эти переживания, есть наша культура, точнее, та часть ее, которую ранее мы называли этосом. Даем ли мы себе волю в проявлении этих эмоций или скрываем их ее усилием. Ю. М. Лотман так и говорил: культура начинается с запретов. «...Законы человеческой морали в основе своей — это биологический закон торможения инстинкта»¹. Иначе говоря, сама мораль развивается как инстинкт².

Человек уже вступил в такую стадию своей эволюции, когда законы ес­тественного отбора сильно ослаблены. А на смену им приходят механизмы культурной регуляции. Конечно, это меняет и сам состав человеческой по­пуляции: если раньше выживали люди с сильным типом нервной деятель­ности, с высокой стрессоустойчивостью, то цивилизация распространяет тип людей психологически слабых и неуравновешенных, создает для них условия выживания и достижения успеха.

От своей биологии мы оторваться не в силах. Установлена генетическая предрасположенность людей по таким, например, социально значимым параметрам, как способность к воображению (основа творчества), актив­ность — пассивность, мнительность — тревожность, альтруизм — эгоизм и т.д. Считается, что около 5% населения подвержено неконтролируемой азартности. Но и мораль, нравственность, как оказывается, тоже имеют не­которую генетическую основу. Это обнадеживает.

Наверное, такое введение на три абзаца слишком затянуто, но проблема чрезвычайно сложна: глубокая порча российского этоса, о которой говори­лось в предыдущих главах, угрожает дезорганизацией самым неожиданным образом.

Проясним понятия. Этика есть учение о морали, сфера исследований последней. Мораль — это представления о должном поведении человека в континууме добра и зла, практические регуляторы его выбора в этом конти-

1

Глава 11. ПРОФАННЫЙ РАЗУМ 197

нууме, нормы поведения, на которые человек при этом ориентируется. Нравственность — это фактическое отношение человека к нормам морали, оценка его поступков в сопоставлении с ними. Совесть — индивидуальный побудитель следования морали. Совесть — это стыд перед собой (если иметь в виду светский смысл ее). Но тогда все зависит от самосознания: за кого я себя принимаю, к какому типу людей себя отношу (хотел бы относить).

Как и многое в нашей жизни, мораль, нравственность и совесть выража­ются опять же через эмоции, точнее, — чувства. В русской философии, пре­жде всего трудами Вл. С. Соловьева и Н.А. Бердяева, утвердилось такое по­нимание основных морально-нравственных проявлений:

• 
  способность к стыду, нравственному осуждению себя, своих поступков
  по отношению к нормам, морали;
  
• 
  способность к жалости, сопереживанию страданиям другого, приня­
  тие их в себя;
  
• 
  способность к благоговению, признанию высших ценностей и прекло­
  нение перед ними.
  

В чем проблема? Понятие стыда меняется. То, что считалось постыдным когда-то, теперь таковым не считается. Если в XVIII веке дворянская дочь уходила в «актерки», семья испытывала почти позор. Теперь родством с ар­тистами гордятся. Изменилось отношение к публичному обнажению живого тела, к мужским слезам и т.д. Такая относительность, подвижность границ столь фундаментального понятия вносит смущение как в индивидуальное, так и в массовое сознание: куда граница сдвинется дальше?

Однако мы видим, что сфера действия этого нравственного чувства меня­ется, но не сужается, поскольку в него теперь вовлекаются такие виды по­ступков, на которые раньше оно не претендовало: говорить о превосходстве своей расы, унижаться перед начальством, кичиться богатством (в некоторых странах).

Нарастающие жалость и сострадание охватывают, по-видимому, все боль­ше объектов: преступники, животные, далекие от нас народы. Хосписы стали новой организацией сострадания.

Благоговение, которое всегда в основном относится к божественному, также смещается, покидая такие, например, объекты, как власть, предки, богатство (в некоторых странах). Но появляется ли нечто новое, на что уже обращается это чувство? Может быть, природа, старина.

Таковы изменения в объектах проявления этих чувств, их направленности на что-то. Но важно не только объектное, но и субъектное измерение их:

198 Часть III. ПОРЧА

растет ли число и качество носителей, выразителей каждого из этих чувств? Для личных наблюдений за этими изменениями (если они происходят) надо лет 300. А социология и этика относятся к этому вопросу нестрого и проти­воречиво.

В сфере профанного разума, безусловно, ведется выработка и преобразо­вание морали, идут нравственные процессы. И все же компетентный разум вынужден брать на себя инициативу, влияние во взаимодействии с профан-ным на случаи, когда эмоциональная неустойчивость в обществе сочетается с криминогенностью его особенно плотно. Думаю, помимо уже названных ранее способностей следует развивать:

а) соединение эмоций с нравственностью. Через искусства и СМИ уси­

б) соединение утилитарных и нравственных ценностей, точнее, — по­

Между прочим, стоит обратить внимание на явно недооцененный резерв такого развития — т.н. фатическое общение. Это общение поверхностное, по касательной, которое возникает между знакомыми и незнакомыми людь­ми при встречах и обмене приветствиями. Ведь нам свойственно реагировать друг на друга, замечать встречного, сослуживца, соседа, покупателя и т.д. Во многих странах фатическое общение улыбчиво, а в малолюдных местах еще и здороваются.

Это немаловажно. Так создается добрый эмоциональный фон повседнев­ности — психологический комфорт и безопасность. Отсюда идут благопри­ятные импульсы и в глубину общения.

Развивать фатическое общение в таком направлении вполне получается в управленческих и исполнительских командах, в бизнес-организациях, в ас­социациях. Для этого предназначены поведенческие кодексы. А уж от них облагороженное поведение будет распространяться на общество в целом.

ИДЕАЛИЗМ

• 
  Идеал как таковой
  
• 
  Идеал доктринальный
  
• 
  Идеал моральный
  
• 
  Идеал энтропийный
  
• 
  Идеал синкретичный
  

Есть синергики, не способные к си нкретике. Таковы обществен­ные идеалы Они не помещаются ни в какую практическую конс­трукцию.

Люди всегда страстно тянутся к идеалам. Эта потребность заложена в них тем, что обычно принято называть душой. Но идеал — это абсолютное совершенство: святость, справед­ливость, свобода, счастье, здоровье... Реальному человеку они доступны лишь частично. Возможности приближения к ним очень ограничены. Недоступность идеалов не останавливает стремления к ним.

Идеалы прекрасны, но, введенные в повседневность, они пре­терпевают ужасные превращения, вносят трагическую дезорга­низацию, несовместимы ни с каким Порядком. И потому они — са­мые энтропийные синергики. И самые красивые.

жүктеу/скачать 3.39 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: