Бернард Вербер Танатонавты

223 — СИРОТА

Едва переступив порог своей квартиры, мы с Розой начали заниматься любовью. Именно она на меня накинулась. Она нашептывала, что как можно быстрее хочет от меня малыша. Слова эти попали на подготовленную почву. Я сам, причем давно уже, хотел, чтобы мы с ней завели ребенка.

До сих пор мы заводили у себя только животных и растения, да и то очень постепенно. Сначала это был один зеленый росток (монотонный цвет), затем комнатное апельсиновое дерево (приносившее абсолютно несъедобные плоды), затем одна красная рыбка (по имени Левиафан, которая однажды, причем без какой-либо видимой причины, перевернулась вверх брюхом), затем морская черепашка Зузу (без устали набивавшая себе желудок червяками), затем морская свинка (окрещенная Жуйжуйка, потому что она непрерывно пищала «жуй, жуй, жуй», тем самым сигнализируя, надо полагать, что она голодна), затем кошка, умудрившаяся проглотить морскую свинку, а затем и собака (отомстившая за Жуйжуйку тем, что без конца садировала кошку).

А теперь добро пожаловать ребенку. Тому самому, что отомстит за кошку, оторвав собаке уши, хвост, лапы, веки и нос. Дети от природы наделены способностью восстанавливать равенство.

Традиционно следуя научному подходу, Роза заглянула в календарь.

— Эти дни вполне могут подойти, — объявила она.

— Может, даже удастся родить реинкарнированного Фредди, при небольшом везении-то, — заметил я.

Фредди нам говорил, что постарается побыстрее отстоять очередь в оранжевой стране, чтобы попробовать перевоплотиться в течение одного года. Хм-м, три месяца уже утекло… Но если правда повезет, то он как раз появится.

В любом случае, Розе страшно понравилась эта идея. Фантастика — мы станем родителями реинкарнации Фредди.

Еще в одном мы окажемся пионерами. Что, думал кто-нибудь уже, что можно сделать ребенка специально для приема заранее выбранной души? Своего рода изготовление вазы под цветы, которые уже заказаны в магазине.

— За работу, — живо скомандовал я.

Наши объятия были веселыми и жизнерадостными и вот почему меня так неожиданно резко задело печальное выражение на лице Розы, когда она откинула голову на валик кровати.

Я спросил, что такое вдруг случилось. Она вздохнула и в который уже раз похвалила меня за то, что я затыкал себе уши, когда Рауль готовился добить меня своей второй правдой.

— Ничего, это с ним пройдет, — ответил я. — Рауль ожесточен, узнав, к несчастью, что его мать убила отца. Я его понимаю.

— Но ты-то, ты же тут ни при чем, — запротестовала она. — Я не понимаю, не вижу, ради какого такого больного удовольствия он любой ценой хотел обнародовать гнусные откровения Сатаны. А здорово ты ему наподдал! Я и не знала, что у моего мужа такой боксерский талант! — добавила она и заново ко мне прильнула.

Я нахмурился.

— Впервые я ударил человека, серьезно желая сделать ему больно… Вот теперь я потерял своего лучшего друга.

— Нет! — заявила она с полной убежденностью. — Рауль ни на вот столько не против тебя. Как любил говаривать мой дядя Гильем: «Когда на вас кто-то сердит, он на самом деле злится не на вас, а на себя».

Мы опять вернулись к любовным скачкам. Я пытался прогнать свою жиличку-паразитку, эту вечную мысль, мол, «чем это я тут занимаюсь…», пытался как можно быстрее вытеснить ее из моей головы и заменить намного более приятными ощущениями.

Потом Роза, умопомрачительная в своей ночной рубашке, облокотилась на балкон, разглядывая звездное небо. Луна была на редкость огромна. Притягивая к себе внимание, с ней пытались соперничать звезды.

— Я себя спрашиваю иногда, а что, если мы играем в учеников злого волшебника, — сумрачно прошептала она. — Ты посмотри, как открытие последней зоны Рая перессорило нашу группу.

— Но ты же не поддерживаешь обскурантистов, что хотят запретить наши исследования?

— Конечно, нет. Я говорю, надо просто какие-то ограждения, что ли, придумать, чтобы избежать совсем уж сильных потрясений. Эта история с Раулем, наверное, нам предупреждение. Ты представляешь, если кто-то попадет на тот свет и нарвется там на ангела, а тот возьми да и выложи ему совершенно невыносимую правду!

— Надо просто сохранять спокойствие. Рауль сообщил, что я был сиротой, ну и что? Это ничуть не изменило мое поведение. Даже наоборот, я сейчас еще больше уважаю своих приемных родителей, что они меня взяли и воспитали.

Я принялся выпытывать у нее про вторую правду, просто чтобы посмотреть, смогу ли я ее переварить. Она напрочь отказалась. И даже взяла с меня слово, что я никогда больше не буду просить ее об этом. Я читал у нее во взгляде совершенную убежденность, что эта вторая правда натворит намного больше неприятностей, чем первая.

Что до меня, я никак не мог взять в толк, что же может быть еще более ужасным, чем узнать, что твои собственные родители оказались не твои.

Мы заснули, обняв друг друга.

Утром Рауля не оказалось на месте. Он исчез, и никто не знал, куда.

Я остался один на танатодроме со «своими» тремя женщинами: Розой, Амандиной и Стефанией. Моя жена занималась тем, что крепила к стене пентхауза огромный плакат с изображением галактики и, в самом ее центре, бездонного колодца Рая. Я часто видел эту картинку, медленно проявлявшуюся под нашими усилиями. Все уходит отсюда и все идет туда. Вся энергия, весь свет, все идеи, все души. Это мусорный ящик, это литейная форма. Смысл нашего существования.

Рай.

Иногда, по вечерам, я присаживался перед приемником той великой антенны, что мы поставили на вершине танатодрома, и смотрел на контрольный экран, где, словно стаи голубиные, летели мертвецы. Бон вояж, дорогие современники!

Каждая зеленая точка означала усопшего. Некоторые мчались быстрее остальных. Их желание покинуть этот мир было, без сомнения, намного сильнее. Очень, очень редко я видел, как душа возвращается обратно, на землю. Благодаря успехам медицины? А может, это был одинокий танатонавт? Влюбленный, не захотевший оставить в одиночестве свою принцессу? Жертва наемного убийства, пожелавшая отомстить, превратившись в привидение? Медитирующий монах? Или просто ангел, скрытно откомандированный по вызову?

Что же касается Рауля, то мы думали, он где-то бродит по этой земле, вполне материальный, занятый поисками своей матери, тоже из плоти и крови. Как потом выяснилось, не так уж далеко мы были от истины. Не в состоянии ее найти, расстроенный стычкой с нами, он перемещался из бара в бар, сам себя уверяя, что поглощение алкоголя позволит ему улучшить технику полета. А вдруг понадобится?

Однажды, протрезвев, он констатировал, что начал сам с собой спорить на тему справедливости. Он вернулся к танатодрому, позвонил в дверь, попросил у меня прощения и торжественно провозгласил, что никогда не расскажет про вторую правду, которую мне повезло не услышать.

Без особой уверенности я его поблагодарил. Знать, что существует информация, способная вверх ногами перевернуть мое существование, и при этом добровольно оставаться не в курсе дела — что-то мне не очень нравилась такая ситуация.

Как-то вечером мать с братом (оба приемные) нанесли мне визит. Хоть они и были, наверное, совершенно посторонними мне людьми, я все же взвесил важность той роли, что они сыграли в моей жизни. Родители всегда обращались со мной, как с одним из своих, не позволяя проявиться ни малейшему намеку, что это не так. Они меня опекали. Сохраняли в тайне мой секрет. Ругали меня и прививали желание восстать против них, будто я был истинным сыном своих родителей. Теперь я мог освободиться от своего эдипова комплекса соперничества с фальшивым, ни на что ни годным отцом, я мог бессознательно влюбиться в свою отталкивающую мать, мог затеять состязание со своим жалким братом. И спасибо вам за все, тысячу раз спасибо.

Настоящая справедливость — это способность сказать «спасибо» всем, кто сделал нам хорошее, а не лизать руку тем, кто сделал нам плохое. Все это очень просто понять, но почему-то, и очень часто, люди совершенно по-идиотски поступают ровно наоборот. И сами не знают, почему.

Я их обнял, как никогда раньше, повторяя себе, что ни при каких обстоятельствах я не соглашусь встретиться на том свете со своими настоящими родителями, что бросили меня, словно ворох рваных тряпок. Я знать не хочу, по каким таким причинам (да-да, ясное дело, из лучших побуждений, в моих же интересах), я даже их лица видеть не хочу. Если они бросили меня, я бросаю их. Тех, кто принял меня к себе в семью, я принимаю в свою.

Это мой единственный родной дом: тираническая мать и брат-кретин. Раулева правда отрыла мне глаза еще на одну истину, причем намного более ценную.

Специально своих друзей не выберешь, но… оказывается, можно выбрать себе семью!