Бетти: счастливое пробуждение\

Эмоциональная поддержка, о которой я говорила, имеется не у всех женщин.

Я слышала, что, в соответствии со статистикой, девять из десяти женщин остаются со своими мужьями-алкоголи­ками. Девять из десяти мужчин бросают своих жен-алко­голичек.

Не только Джерри не бросил меня, но я постоянно ощущаю доброе отношение и чужих людей. Многие испы­тывают чувство взаимопонимания, основанное на одинако­вом несчастье.

Однажды кто-то сказал мне: «Сейчас вы, кажется, бо­лее популярны, чем ваш муж». Я ответила: «Ну, у моего мужа не было таких испытаний, какие пережила я». Когда я прохожу в толпе, я должна быть осторожна, потому что какая-нибудь женщина обязательно подойдет, крепко сожмет меня в объятиях или стиснет мою руку со слова­ми: «Вы знаете, мы выздоравливаем от той же болезни». А я, честно, не знаю, о какой болезни они говорят — раке, алкоголизме или артрите.

Какая бы ни была ее болезнь, я всегда надеюсь, что она не пытается выжать поддержку из камня, а имеет му­жа, как у меня. Вскоре после удаления молочной железы по поводу рака и последующей химиотерапии я пыталась преодолеть комплекс неполноценности. Я никогда не была слишком уверенной. Если входила в комнату, мне всегда казалось, что я не нравлюсь половине присутствующих там людей. А потеря груди заставляет вас чувствовать себя ка­лекой и психологически и физически, менее адекватной в супружеской паре. Вы теряете возможность жить физически полноценно, как бы вы хотели, совсем не для себя (вы-то можете жить без этого), но для вашего мужа.

Моя операция удаления груди пришлась на время, ког­да некоторые женщины начали ходить без нижнего белья и носить прозрачные блузки. Где бы я ни была, я всегда внимательно наблюдала за хорошо сложенными женщина­ми и страдала, что так подвожу своего мужа.

Для Джерри это было очевидной глупостью. Он всегда вдохновлял меня: «О, ты гораздо красивее, чем она!» В те­чение более чем тридцати лет он никогда не унижал меня и не заставлял меня чувствовать несоответствие, даже ког­да я пила и принимала таблетки, а это ведь не обычное яв­ление. В группах поддержки или здесь в Центре я слышу, как женщины говорят: «Я потеряла семью. Мой муж не смог вынести моего заболевания и быть рядом со мной. Мои дети не хотят приходить домой».

Так много женщин имеют личные проблемы, что в Центре пришлось уже с самого начала сделать некоторые изменения. Дэн Андерсон, президент Газелдена, подсказал нам новое направление. Мы открыли западный холл через месяц после здания Маккэллюма, а затем северный холл. Все здания были для обоего пола до тех пор, пока Дэн не приехал и не осмотрел наш Центр. Его заключение было противоречивым.

В разговоре с Джоном Шварцлосом и мной он сказал: «Вы делаете огромную работу, но разве вы хотите быть только еще одним шестидесятикоечным лечебным цен­тром? Вы имеете возможность сделать здесь что-то не­обыкновенное. Имеются клинические различия между ал­коголиками — женщинами и мужчинами, и это требует особого подхода в лечении, а так как из-за репутации Бетти половина ваших пациентов женщины, то почему бы не отделить от них мужчин?» (Газелден в то время был единственным центром, насколько мы знали, где практи­ковалась раздельная терапия.)

Дэн сказал, что предвидит день, когда Центр Бетти Форд может стать образцовым, известным учреждением, обеспечивающим хорошее обслуживание для женщин с химической зависимостью. Такое обслуживание, которо­го у них никогда не было в прошлом.

На этом совещании мы отлично поняли, какой смысл он вкладывает в свои слова, поэтому начали советоваться с нашими комитетами докторов и профессиональным кол­лективом, как они отнесутся к этой идее. Коллектив разде­лился, девятнадцать человек на девятнадцать, мое мнение стало решающим. Западный холл мы сделали целиком женским зданием и никогда уже не отступали от этого.

Да, у нас были для этого основания, хотя не весь кол­лектив, как можно видеть по расколу в голосовании, был полностью согласен с идеей. Спрашивали, почему женщи­нам требуется другое лечение по сравнению с обычным, которое получают мужчины. Даже опытные консультанты не всегда понимали огромное раздражение и более сильное чувство обиды, ранимость, которые испытывают женщи­ны-алкоголички. Алкоголизм всегда был мужской бо­лезнью. Ирландцы говорят: «Выпивка — это недостаток настоящих мужчин». Когда мужчина становится взрослым, он должен поддержать свое мужское достоинство умением пить. И он может выпить много. Перед обедом — пару рю­мок мартини, вечером выпьет и все же хорошо справляет­ся с работой. Женщине с маленьким ребенком нельзя пить, если только она хочет, чтобы общество считало ее хорошей матерью.

Большинство лечебных центров по всей стране приспо­соблены для мужчин. Первыми в эти центры приходили мужчины, сознавая, что они алкоголики. Они шли на лече­ние, их посылали начальники с работы или они решались прийти сами, потому что обнаруживали, что их способ­ность зарабатывать на жизнь находится под угрозой. В то же время женщины пили дома, прячась и находясь под за­щитой своей семьи. Они не искали путей к лечению. И ма­ло того, они часто обижаются, как и я какое-то время в Лонг-Бич, считая, что это лечение для мужчин.

К счастью для меня, группа женщин из Лагуны — Мю-риел Зинк, Пэм Уилдер и несколько других — пришла тог­да ко мне. Они позволили сделать мне первые шаги к вы­здоровлению менее болезненными и менее страшными. Было намного удобнее находиться тогда вместе с другими выздоравливающими женщинами.

Я знаю, что мои друзья и я не были бы чем-то неслы­ханным до середины 1970-х. Известно множество женщин, которые начали выздоравливать двадцать и тридцать лет тому назад. Но двадцать лет тому назад женщина, которая шла на лечение, получала терапию, разработанную для мужчин. Даже большая книга «Анонимных алкоголиков» в основном для мужчин.

Двадцать лет тому назад большинство женщин упрямо отказывались от лечения, пытаясь справиться с болезнью своими силами, потому что стыдились детей и боялись по­ставить под угрозу работу мужа. Многие женщины выполняют работу в два раза труднее, чем мужчины, чтобы ут­вердиться в деловом мире. Поэтому я думаю, что женщи­ны должны и при выздоровлении трудиться в два раза больше, чем мужчины, чтобы доказать свою трезвость.

Женщины не слабые. Иметь детей, поднимать их, вести домашнее хозяйство не под силу слабому человеку. Не под силу слабому и от алкоголизма выздороветь. Но веками создавался стереотип, согласно которому женщине требу­ется поддержка как слабому существу, стоящему всю жизнь на пьедестале, который создают мужчины из своих широких плеч. Ей не надо думать, за нее подумают. Не на­до ни о чем заботиться. Может ли такое существо впасть в депрессию? Или сомневаться в том, что она собой пред­ставляет? Чья-то дочь, чья-то жена, чья-то мать — вот что она собой представляет. Ее идентификация как личности почти не существует.

Стефания Кавинтон, специалист по женскому алкого­лизму и сексопатологии, разработала очень интересный психологический тест. Она просит группу студентов пред­ставить себе, что они находятся там, где большинство пе­редач по радио и телевидению делаются женщинами, что основные силы страны и экономические ресурсы остаются в руках женщин, что во главе правительства находится мудрая, всезнающая женщина.

После объяснения этих главных правил Стефания про­веряет по таблицам реакции студентов. Женщины в основ­ном выражают чувства силы, уверенности и гордости, а мужчины выражают чувства страха, стеснения и беспо­мощности. И каждый надеется в конце на небольшую до­лю интеллигентности.

Женщины получают отрицательные импульсы в тече­ние всей своей жизни и приносят отрицательные настрое­ния с собой, когда поступают на лечение. Они продолжают жить в стереотипе, по которому должны быть женщинами. И когда они не могут получить всего того, что требует роль, они быстро приходят к мысли, что с ними происхо­дит что-то неладное. Только теперь мы начинаем пони­мать, что, возможно, ошибка не в них, а в стереотипе. Искаженное представление постепенно изменяется, но это требует длительного времени.

Женский алкоголизм имеет больше эмоциональных проблем, больше медицинских проблем, больше роди­тельских проблем, вызывает больше попыток самоубий­ства, чем алкоголизм мужчин. Женщина-алкоголик может создать угрозу своему еще не родившемуся ребенку, потому что алкоголь и лекарства проходят пуповину. Доро­довое введение высоких доз химических веществ может вызвать гибель плода — непроизвольный выкидыш или мертворождение. Таким же образом возникают кровоиз­лияния в мозг плода с дальнейшими неполноценностью и задержкой развития. Алкогольный синдром плода являет­ся сейчас третьей ведущей причиной врожденных де­фектов.

Женщинам-алкоголичкам приходится сталкиваться и с другими патофизиологическими проблемами. Наше тело имеет больше жировой ткани, чем мужское. А это значит, что мы абсорбируем наркотики и алкоголь быстрее и даем более выраженную реакцию отравления на одинаковое ко­личество алкоголя. Наши внутренние органы более подвер­жены повреждающему действию, вызванному химическими веществами, которые мы используем. Изменения в уровне эстрогенов в крови у женщин могут повышать и удлинять воздействие алкоголя. Неустойчивость настроения, кото­рая иногда сопровождает гормональные циклы, может уси­ливаться под влиянием химических веществ. Женщины ча­ще испытывают сексуальную дисфункцию. Многие прини­мают алкоголь, чтобы перебороть себя, расслабиться, дать волю страсти. К несчастью, алкоголь является депрессан­том, и излишнее количество его будет только усиливать любую уже существующую дисфункцию.

Есть одна старинная поговорка для выздоравливающих, которая гласит: «Если не хочешь поскользнуться, держись подальше от скользких мест». Это легче для мужчин, чем для женщин. Мужчины для этого просто не должны хо­дить снова в бар, где они напиваются, просто не должны звонить по телефону торговцам кокаином. Для женщины «скользкое» место в подавляющем большинстве случаев — это собственная кухня, спальня, ванная комната. И люди вокруг нее, когда она пьет и принимает наркотики, это не какие-то подстрекатели, это члены ее семьи. После окон­чания лечения она возвращается к своим «скользким» местам и в те же самые условия, в которых она попала в беду. Она должна научиться быть осторожной и вни­мательной, если она собирается остаться здоровой.

И теперь, в такое время интенсивного внедрения жен­щин во все отрасли жизни, когда много женщин врачей, адвокатов, президентов банков, авиапилотов, членов Союза водопроводчиков, есть еще женщины, которые боятся просить о помощи, но их гораздо меньше, чем бывало раньше. Конечно, всегда были женщины, которые вступали в деловую жизнь, иногда по необходимости, иногда из амби­циозных побуждений. Но в былые времена для работаю­щей алкоголички получить помощь было не легче, чем для ее сестры — домашней хозяйки. Потому что в ситуации «хозяин — работник» мужчины обычно говорят друг другу: «Послушай, приятель, что-то ты меня начал беспокоить, не очень ты внимателен к своей работе и несколько дней не приходишь после обеда». Ну и все в таком роде. С женщи­ной говорить на эти темы значительно труднее. Чтобы не связываться с ней, ее просто увольняют.

В среднем пациентка, которая поступает в Центр Бетти Форд, это сорокачетырехлетняя замужняя женщина, имеющая детей и работу. (Самой молодой из наших боль­ных восемнадцать лет, самой старой — восемьдесят четы­ре.) Лечение идет лучше, если вся группа состоит из жен­щин. В смешанных группах мы видим, что женщина стре­мится сохранить свою роль воспитателя — матери или же­ны, она старается заставить мужчин вести весь разговор.

В женских группах ей не позволяют позировать. Дру­гие женщины скажут: «Ты расскажи-ка лучше про себя. Как это произошло с тобой? Как ты сама все это ощуща­ешь?»

Кроме того, есть еще интимные, сугубо личные вещи, такие, как сексуальная зависимость, кровосмешение, о которых женщинам удобнее говорить с женщинами. Они приходят в ужас, если встает вопрос о том, чтобы рас­сказывать об этих вещах в присутствии мужчин. К тому же они все еще пытаются нравиться мужчинам. Итак, хо­тя в каждом правиле есть исключения, женщины медлен­нее выздоравливают в смешанных группах.

У женщины-алкоголички меньше шансов по сравнению с мужчиной быть, например, уличенной в нетрезвом виде за рулем, или задержанной на улице, или отправленной в тюрьму. И у нее гораздо больше шансов, чем у мужчин, умереть от алкоголизма без диагноза.

По крайней мере треть, а может быть, и половина всех живущих в настоящее время алкоголиков — женщины.

Одной из причин, побудивших меня начать открытую дискуссию о моем собственном выздоровлении, явилось как раз то, что я была поражена, узнав о распространении среди женщин двойной зависимости от алкоголя и выпи­сываемых врачами лекарств. Восемьдесят процентов американских женщин, которые являются алкоголичками, зависимы еще и от лекарств, особенно женщины старше сорока лет. А такая химическая комбинация чрезвычайно опасна.

Другой причиной, заставившей меня говорить (хотя многие считали, что мне бы лучше помолчать), была моя мать. Я уже писала, что моя мать была не только сильной и доброй, но еще и свободной, независимой женщиной, как в свое время и ее мать. Так что для меня было естествен­ным участвовать в женском движении. Моя мать практиче­ски одна воспитала троих детей. Когда она во время эко­номической депрессии пошла работать, продавая участки для застройки, это оказалось под силу женщине, но никто из ее окружения не делал раньше ничего подобного.

Еще одним прекрасным примером для меня стала Эле­онора Рузвельт. Я восхищалась ее способностью выступать в поддержку своих идей, хотя не всегда была согласна с мыслями, которые она отстаивала. Я бы не удивилась, если бы миссис Рузвельт взяла в арсенал своей политической деятельности чувства независимости и самоуважения, как и моя мать.

В то время, когда я была еще в Лонг-Бич, я получила письмо от престарелого кузена, который понимал, что я способна провести лечение, потому что мои предки были сильными людьми. Он писал, что всегда знал мою мать «как не только одного из самых приятных людей, ког­да-либо встреченных мной, но и как человека, который пе­режил тяжелые испытания».

Все это уже было во мне, когда я начала пытаться как-то решать проблему женского алкоголизма. Мне не требовались внешние поводы. Я уже до этого занималась сбором денег для Американского противоракового обще­ства и Фонда лечения артритов, а также для психических больных и детей бедняков. Но проблема алкоголизма жен­щин увлекла меня полностью.

Иногда, как я уже упоминала, меня зовут в Центр и просят поговорить с женщиной, которая думает, что она слишком хорошего происхождения, чтобы стать алкоголи­ком, и не понимает, что просто пришла из другого окруже­ния и является лишь дитем Господа Бога и ее проблема в сущности та же самая, что и у молодой девушки, которая проституирует, чтобы добыть наркотики. Девушки с пане­ли просто не имеют возможности получать свой порошок от врачей легально.

И все же я не навязываюсь людям. Я провожу консуль­тации один на один, только когда больной просит меня об этом. У меня нет квалификации профессионального кон- сультанта, я не знаю множества медицинских тонкостей, но я могу ответить на крик о помощи.

Если у женщины была операция удаления груди по по­воду рака и она переживает тяжелые минуты, думая, что она никогда с этим не смирится, я могу поделиться с ней своим опытом. Ее операция не имеет никакого отношения к выпивке, но в период излечения от алкоголизма сек­суальная заинтересованность имеет очень большое значение.

Операция мастэктомии может сделать женщину физи­чески нежеланной, алкоголь же помогает почувствовать се­бя сексуально полноценной, желанной. Некоторые женщи­ны никогда не ложатся с мужем в постель без того, чтобы не выпить несколько рюмок или не принять таблетки, по­тому что они с ужасом думают, как это теперь будет после операции. Они боятся, что теперь не могут быть сексуально адекватными.

Вы объясняете им, что не нужно ожидать при этом лег­кого пути, что необходимо время для достижения прежне­го комфорта, потому что есть различия при сексуальной жизни в условиях трезвости. Вы убеждаете их, что посте­пенно все станет на свои места. И вы верите: это что-то значит для них, потому что верите, что они смогут это сде­лать.

Женщина-алкоголик, которая быстро глотает свое шерри, доставая его из кухонного буфета, находится с ме­дицинской точки зрения в такой же опасности, как и жен­щина-алкоголик, получающая свое пойло в простом баре. Хотя, философски рассуждая, женщина в баре быстрее потеряет свою репутацию среди публики вместе со своей печенью. Потому что разный подход к женщине и мужчи­не еще существует. Если мужчина идет в бар, выпивает, смотрит футбол, говорит пошлости другим мужчинам, ни­кто ничего плохого об этом не думает. Если же женщина идет в бар, это чревато неприятностями.

Французская писательница Симона де Бовуар провоз­гласила в своей книге «Второй пол», что женские характе­рологические черты приобретаются в процессе социальной жизни. «Никто не родится женщиной, а становится ею,— говорит она.— Это цивилизация создает существо, среднее между мужчиной и евнухом, которое называется женщи­ной».

Согласны вы с этим или нет, но безусловная правда за­ключается в том, что нашей цивилизации неприятно при­знать женское пьянство, для нашей цивилизации является совершенной новостью представление о том, что женский алкоголизм требует специального внимания.

Не только работодатели и обеспокоенные мужья повер­нуты спинами к факту женского алкоголизма, но и врачи.

Мюриел Зинк: Я пошла к своему врачу и сказала: «Ду­маю, что я алкоголик». А он ответил: «Мюриел, что вы придумаете в следующий раз? Наверное, что вы святой будда?» Масса профессионалов-медиков видели так много бесчестия в алкоголизме, что в их представлении жен­щина, которая пьет, позорит материнство, семейный яб­лочный пирог и всю Америку.

Мой муж был того же мнения. Если я напивалась, он тут же старался найти оправдания: «Луиза действительно выпила лишнее». Или: «Ты была очень уставшей». Или: «Это было недоброкачественное вино». Или: «Ты должна была получше поесть».

Подруга из Нью-Йорка, которая бросила пить, приеха­ла в гости, и возле нашего бассейна я подала ей холодный чай, потому что хотела избавить ее от соблазна. Другая гостья, жена директора кинотеатра, сказала ей: «Вы до­лжны попробовать этот коктейль, он совершенно сказоч­ный». Моя подруга ответила: «Нет, благодарю вас, холод­ный чай — как раз то, что надо». Но директорская жена продолжала кудахтать про коктейль: «Туда положили что-то такое, что придает ему вкус миндаля». Наконец моя подруга не выдержала: «Нет, благодарю вас, я не пью, я алкоголик».

Мне было ужасно неприятно, я отвела подругу в сторо­ну и стала извиняться за директорскую жену, а она сказа­ла: «Милая, все в порядке. Трудно скрыть перед каждым, что я алкоголик». А я подумала, боже, в своем ли она уме!

Но именно она оказалась настоящим другом, когда я наконец поняла, что у меня та же проблема. «Думаю, я ал­коголик»,— сказала я. Она не заметила, что это требует длительной проверки и т. д. Она сказала: «Ну что же, ми­лая, пусть это тебя не стесняет. Знаешь, мы получаем то, что нам нужно, когда нам это нужно».

Иногда то, что особенно нужно женщине, так это по­мощь другой женщины. Больная из Центра вспоминала: «Я бродила в страхе, а потом обнаружила, что многие женщины так же боятся, как и я. И мне стало легче. Это было как в песне: „Робкий, держись за мою робкую ру­ку"».

Один хорошо известный артист описал выздоровление как «вступление в огромный клуб. Выздоровление является уникальным процессом, и люди, которые успешно выздо­равливают, образуют товарищество, это создает небольшое преимущество перед «нормальными» людьми. Но невоз­можно выкарабкаться без этой поддержки».

Товарищество выздоровевших женщин преодолело все барьеры. Я прочитала письменное свидетельство женщины, которая назвала себя Лулу Ф., в книге под названием «Женщина, как Вы». «Даже теперь, когда я хожу на со­брания,— пишет она,— я нечасто вижу там чернокожих людей, если я не привожу их с собой. Но это меня не во­лнует. Я говорю и делюсь со всеми точно так же, потому что в работе «Анонимных алкоголиков» не имеет значения цвет вашей кожи. Меня никогда не учили быть предубеж­денной, но если вы ищете предлог, чтобы не лечиться, то первое оправдание чернокожего человека заключается в том, что «он не может быть наравне и в тех же отноше­ниях с белыми людьми». Однажды я слушала выступление Бетти Форд, и мы чувствовали все точно так же, как она. У нее просто больше денег, чем у меня. Слава Богу, что у меня их не было, иначе я бы уже умерла».

Большинство женщин-алкоголичек чувствуют «точно так же, как она». Мы чувствуем себя виноватыми, потому что не в состоянии исполнить ту роль, которую общество возложило на нас, мы чувствуем себя подавленными из-за нашей слабости и неспособности обходиться без опреде­ленных веществ, мы чувствуем злость, потому что мы те­ряем контроль над нашими жизнями. Болезнь влияет на женщин быстрее и более интенсивно, так что, когда мы на­конец ищем помощь — а мы отказываемся от лечения го­раздо дольше, чем мужчины,— мы оказываемся более ослабленными и физически и эмоционально. Как только мы заканчиваем лечение, нам сразу же требуется интен­сивная поддержка. Но надо хорошо усвоить, что, где бы мы ни были, рядом всегда должна быть другая женщина, которая все поймет.

В течение долгого времени, несмотря на мой изначаль­ный интерес к женскому вопросу, женщины всегда играли в моей жизни вторые роли. У меня были подруги и в шко­ле, и когда я начала работать, но, как большинство моло­дых женщин, я предпочитала находиться в обществе муж­чин. Позднее знакомые женщины являлись более или менее придатками мужчин, которые были друзьями моего мужа. Мы находились с мужчинами и очень мало делились своей жизнью друг с другом.

Во время моего лечения и в период выздоровления я поняла, что женщины удивительны и неповторимы. Каж­дая из нас уникальна и иногда загадочно-самобытна. И я вспоминаю об этом каждый раз, когда иду в Центр и гово­рю с больными женщинами.

Одна из таких пациенток, мой друг, получившая лече­ние в прошлом году, дала мне свой дневник и сказала, что я могу использовать его по своему усмотрению. Мы обе подумали, что несколько страниц из этого дневника могут дать читателю представление, только схематичное, конеч­но, об ощущениях больной в первые дни лечения.

Она жила в западном холле.
Девять вечера. Постель. Книга «Письма В. Вулфа». Огни погашены, полудрема. Никаких снотворных. Ночь проходит в черном шифоне.

Джеймс Шайлер

11

Понедельник. Вотчина Бетти. Так они называют Центр.

Я прочитала в журнале «Парад», что этот реабилитаци­онный центр состоит из отделений, которые переполнены «роскошными современными приспособлениями». Это вер­но. Но среди роскошных современных приспособлений вы лично вообще не имеете ничего. Приходит человек и отби­рает у вас фен для волос, чтобы вы, не дай бог, не спрята­ли там наркотики. Они отбирают также витамины в таб­летках и аспирин и, конечно, все, что сильнее аспирина, что вы по глупости взяли с собой.

Пришла поздно, почти в 4 часа пополудни, встретила свою соседку по палате. У малышки свеженькое личико, но она принимает наркотики с двенадцати лет. Много го­речи. Она старшая по нашему отделению и как раз сейчас крикнула снаружи: «В круг!» Интересно, что это значит? А это значит, что перед ужином и перед любым другим ме­роприятием мы — все двадцать больных отделения — выходим через парадную дверь, образуем большой круг, положив руки на плечи друг друга, и произносим молитву мудрости.

Ужин в 17 часов 10 минут, так рано, что удивляюсь, когда у них обед. Кафетерий большой и светлый, две жен­щины пригласили меня сесть с ними. Я заметила, что муж­чины из северного холла сидят вместе. Я поняла, что жен­ский холл и мужской не смешиваются. Вы не только не едите с мужчинами, вам не рекомендуется сидеть с ними на лекциях или прогуливаться вечером. Компанейщина не позволяется. Сегодня появилась новая девушка. Не такая нервная, как я, или, может быть, она и нервная, но играет комедию. Она говорит, что была шокирована, когда у нее отобрали полоскание для рта и духи. А после этого консультант ска­зал: «Пойдем, Ева, я проведу тебя в твою комнату, ты бу­дешь в „карьере"». Так они называют четырехместную па­лату. «Они думают, я собираюсь выпить свои духи,— ска­зала она.— И еще спать в «карьере». Да они ненормальнее меня». После ужина лекция Джона Шварцлоса, который здесь руководит. Он говорит нам, что 85—90 процентов людей в Соединенных Штатах, которым требуется лече­ние, никогда его не получат.

Разве им не поможет семья? Нет, семья отрицает алко­голизм так же упорно, как и сам больной.

Разве им не помогут врачи? Нет, они не обучены диаг­ностике и лечению наркомании так же, как ремонту авто­мобиля.

Ну а как же ваш священник? Нет, для него более при­вычно отпустить ваш грех и сказать, что если вы будете ходить в церковь, то не погибнете.

Вернувшись в свою комнату, я думала записать мои дневные ощущения в блокнот, чтобы на следующее утро представить их моему консультанту. Но нам дали читать так много книг, так много вопросников для заполнения, тем для обдумывания, что не знаю, успею ли я выполнить и письменное задание. А я хочу вести этот дневник, просто чтобы помнить, что видела, слышала и чувствовала, когда была здесь.

«Ощущения» здесь большое дело. Нужно быть челове­ком, не способным выразить вообще никакие ощущения, потому что набор анкет, которыми нас снабжают, включа­ет целый список слов на выбор для выражения ощущений. Например, для чувства «злость» нам предлагают эпите­ты —«презрительная», «упорная», «раздражающая», «сер­дитая» и, могу поклясться, еще не менее двадцати четы­рех!

Ну, я-то испытываю сердитую злость. Но, думаю, толь­ко потому, что я очень устала за этот длинный день и по­давлена от сознания того, сколько я еще должна прочи­тать, а завтра, надеюсь, будет более приятно. Женщины этого отделения милы друг с другом, и чувствуется товари­щество и масса висельного юмора.

Я нервничаю, потому что мне завтра надо пройти вра­чебный осмотр, а я всегда очень стесняюсь. Вторник. Вас будят ни свет ни заря. Завтрак в 7.20, затем вы должны гулять почти час, а потом лекция. Три лекции в день — утром, днем и вечером.

У меня жутко болела голова, и я пошла к сестре по­просить таблетку — любую таблетку. Мне отказали.

Во всяком случае, я прошла врачебный осмотр (он был очень тщательным, таким тщательным, что пропусти­ла лекцию в 9 утра), а в 10— групповая терапия.

В члены моей группы входят «стильная доска», худо­сочная рыжая и леди среднего возраста со сломанной ру­кой, которая утверждает, что она не алкоголик. Еще одна интеллектуалка, чьи выражения внушают трепет, и женщи­на, которая кажется такой королевой, что я никакими си­лами, как ни пытаюсь, не могу представить ее пьяной.

Мы обсуждаем наши пристрастия. Интеллектуалка говорит, что она всегда держит флягу в своем кабинете, королева говорит, что она всегда имеет бренди в своей ма­шине; худосочная говорит, что она постоянно ищет, где бы поживиться. «Сломанная рука» остается важной: «Это не относится ко мне, я вообще не пью в течение дня».

Наш консультант, деликатная женщина, спрашивает «сломанную руку», почему она так упорно отказывается: «Ваша семья поместила вас сюда, потому что они любят вас, и они говорят, что вы выпиваете раз пять за день и принимаете снотворные таблетки». На «сломанную руку» это не производит никакого впечатления. «Все, что они го­ворят, не является абсолютной правдой. Да, я принимала снотворное, да, я выпивала два глотка виски каждый вечер. Но я не мочилась в постели, и меня не нужно было подни­мать с пола».— «Вы боретесь с чем-то,— сказала консуль­тант.— Хватит бороться, сдавайтесь!»

Эта консультант восхитительна. Очень светлокожая, одета в блузку с оборочками, но никаких оборочек в том, как она вцепляется и заставляет каждую больную встать на правильную позицию, вежливо, но прямолинейно; ее глаза — как лазер. Она отметила, что в первый год ее кон­сультирования все было, как в пословице — либо пан, либо пропал: «Я так была поглощена своими больными, могла быть с ними двадцать четыре часа в сутки. Теперь у меня вокруг что-то вроде завесы». Она говорит, что мы все, кто принимает алкоголь, чтобы быстро снять напряжение, дол­жны быть способны пройти через боль и страх.

Это волнующий день. Я до сих пор не могу пове­рить, что так быстро начинаешь заботиться о двадцати чужих тебе людях. Вы вливаетесь в связку, это почти мистика, это происходит по сути дела в течение не­скольких часов.

Время от времени Центр приглашает на собрания «Анонимных алкоголиков». В начале собрания они обходят лекционный зал и каждый называет свое имя: «Я такая-то. Я алкоголик», «Я такой-то, я наркоман и алкоголик». Вся­кие. Когда они подошли к «сломанной руке», она посмот­рела радостно и сказала: «Я такая-то, я не алкоголик. По­ка еще».

Один парень встал и сообщил: «Кокаин любит меня».

Другой больной поднялся и сказал, что боится, когда вернется на работу — а он работает в больнице,— ему не доверят ключи от шкафа с наркотиками. А я сидела и ду­мала: «Ну, не дай бог доверить».

Один мужчина, который пил сорок лет, говорил, что не хотел идти на лечение до тех пор, пока не опустошит весь свой запас вин: «Никому не достанется мое бренди».

После того как собрание закончилось, одна женщина из нашего отделения заявила: «Я получила такое удоволь­ствие! Уже и не помню, когда я получала такое удоволь­ствие». Как будто бы она была в кино! А мужчина, кото­рый вел собрание, посоветовал ей: «Прекрасно, когда вы придете домой, пригласите „Анонимных алкоголиков"».

Моя голова все еще трещит, но я счастлива. Мне нра­вятся безопасность и прочность, которых не хватало в жизни, и сам процесс. Я действительно, кажется, начинаю любить этих людей. Я заплатила за свою тяжелую работу в течение длительного времени ценой потери личных взаи­моотношений. Или, может быть, я сама хотела избежать личных взаимоотношений, исключая виски или таблетки. Я чувствую, что становлюсь человечнее.

Среда. Эти дни были переполнены. Если удавалось на пять минут выйти посидеть на своей террасе или во дворике, который они называют «патио» на итальянский ма­нер, и посмотреть на горы и почувствовать запах деревьев, это переполняло душу. Но такие минуты выпадали редко, во второй половине дня в дополнение к лекциям и упраж­нениям — иногда аэробика, иногда бассейн — и к изуче­нию книг была еще церемония вручения медалей выпуска­емым больным.

Сегодня малышка В. получила свою медаль. Она в мо­ем отделении, но не в группе, и очень мне нравится. Она такая же ненормальная, как и я. Идет в бассейн в трико, чтобы никто не видел ее полных бедер. Завтра она уходит, и все здесь думают, что у нее все будет хорошо. Но она возвращается домой к своему деспоту-мужу, и я беспоко­юсь за нее. Я беспокоюсь за свою соседку по палате, хва­тит ли у нее силы воли удержаться от наркотиков. Не означают ли эти беспокойства, что; может быть, у меня еще есть надежда стать человеком, связанным взаимными уза­ми с другими людьми?

Малышка В. сказала на церемонии вручения медалей, что ей долго казалось, будто консультант ее не любит: он исчезал, когда у нее возникали неприятности. «Я не хотел, чтобы вы слишком на меня опирались,— говорит теперь ее консультант.— Я не хотел, чтобы вы чувствовали во мне что-то магическое, потому что я только такой же алкого­лик, как и вы».

Сегодня, впервые с тех пор как «сломанная рука» по­ступила в Центр, она не отрицала в группе полностью сво­его алкоголизма. Консультант спросила: «Что вы думаете о лечении здесь?» И она ответила: «Кое-что очень мило».

Четверг. Кокаинисты должны купаться в бассейне ночью. Они гиперреактивны, и ночное купание успокаивает их. Есть определенное количество невропатов среди людей, которые хотели бы тоже купаться ночью, но, так как они просто старые алкоголики, им не разрешают.

Было несколько интересных вещей, которые я услыша­ла на лекциях в эти четыре дня: чувства стыда и вины раз­личны. Стыд означает — я плохой человек. Вина означа­ет — я совершил плохой поступок. (Я как раз работаю над этим.) Депрессия — это злость, направленная внутрь челове­ка, и может вызвать развитие артрита, простуды, гриппа, рака, стенокардии.

Доктор Вест, здешний главный врач, прочитал лекцию о личности алкоголика. Он сказал, что алкоголики мало­устойчивы к неприятностям, они легкоранимы, они замкну­ты. «Вы должны вырваться, рискнуть»,— говорил он. Еще он сказал, что не существует такой вещи, как возвращение к ограниченному количеству алкоголя и наркотиков. «Если однажды, например через пятнадцать лет, вы увидите пьяного и скажете: «О, какой ужас! Я-то теперь уже боль­ше не такой!», то это будет неправда. Вы только больше не делаете этого».

Он сказал нам, что для духовного здоровья имеют зна­чение две вещи: первая — вы должны иметь чувство соб­ственного достоинства и вторая — вы должны, по край­ней мере с одним другим человеком, быть откровенным и открытым без всяких условностей. Если вам не удается вьшолнить хотя бы одно из этих условий, вы духовно больной человек.

Конец беседы доктор Вест подсластил, сказав: «После выздоровления вы все будете чертовски привлекательны».

Мы здесь очень заняты. У нас совершенно нет времени читать газеты, смотреть телевизор, слушать музыку. Нас заставляют проводить каждую минуту по возможности во взаимодействии друг с другом, потому что люди с пагуб­ными привычками это эгоистичные младенцы, которых нужно активно направлять на внимательное отношение к другим людям.

Прежде чем вы закончите лечение, вам предлагают на­писать автобиографию, а затем собирают вашу терапевти­ческую группу в гостиной и читают ее всем.

Гостиная очень красивая, там удобные стулья, цветы, большой камин, в двух шагах кофеварка, холодные напит­ки и фрукты, но вот уже три вечера, прежде чем пригла­сить в гостиную слушателей, я изучаю «Интеллектуальную тренировку». Кажется, что так страшно поделиться своими постыдными секретами с другими, потому что они будут слушать с болезненным любопытством, а потом разнесут эти новости по всему городу. Но вдруг вы обнаруживаете, что не удается даже зазвать их послушать вас. Это меня поразило.

Каждый к вечеру полностью истощен, а кроме того, у всех есть задания заполнить анкеты. Если вы в состоянии бодрствовать после девяти вечера, вы будете в гордом оди­ночестве. Даже люди, которые обычно принимают сно­творные таблетки, мертвецким сном засыпают без них.

Пятница. Консультант из вечерней смены дал мне задание. Я должна поделиться историей своей болезни с шестью такими же больными и попросить их сделать то же самое. Мне нужно было описать вещества, которые я принимала в течение жизни, их количество, как часто я их принимала, сравнить это с прошлым моих напарников и опи­сать душевное состояние после этого задания. Я смогла выловить только четырех больных. (Неужели только четы­ре человека хотят послушать о той ночи, когда мне промывали желудок?) Но я написала свою грустную сагу, и, когда мы все высказались, было ясно, что я нисколько не отличаюсь ни от одного из этих четырех. Я очень боя­лась, у меня был комплекс неполноценности, я хотела быть обожаемой, а наркотики и вино давали мне ощу­щение большей уверенности и большей привлекатель­ности. Когда я вернулась в нашу комнату, моя сострадатель­ная соседка принесла мне плитку шоколада. Фантастиче­ски вкусно. Я чувствовала большое удовольствие.

Сегодня в группе была интеллектуальная игра «горячее место». Все члены группы говорят одной больной о том, что она мелодраматична, рассудочна, может подтасовывать факты, прощать себя, своевольна, любит пожалеть себя, злая, агрессивная, но при этом и модная, и талантливая, и привлекательная. Она соглашается со всем этим и говорит, что принимала наркотики, чтобы «усмирить свое бешен­ство». Она не должна говорить ни с кем в течение 24 ча­сов. Ни слова, ни с кем. У нее на шее висело объявление, предупреждавшее о том, чтобы никто с ней не заговаривал.

«При выздоровлении,— сказала консультант,— мы дол­жны смотреть на вещи просто: если по возвращении до­мой вы безупречно делаете первый шаг «Анонимных алко­голиков», вы не должны пить или снова принимать нарко­тики».

Увы, это здесь легко рассуждать о своем бессилии про­тив алкоголя и наркотиков, о том, что ваша жизнь не под­дается контролю; это легко, потому что здесь вы защище­ны, а вот дома это не так просто.

В течение этой недели у меня были собеседования с психологом и священником. Священник сказал, что он здесь не для того, чтобы проповедовать людям, а чтобы помочь им постичь духовность лечебной программы и най­ти силу вне себя. Он выздоравливающий алкоголик, ему потребовалось много времени, пока он понял свое состоя­ние, потому что трудно было поставить диагноз. «У меня не было развода, я не бросал детей, я не был скандальным бродягой, которого постоянно задерживали». Распознава­ние алкоголизма — это загадка. Трудно отождествлять себя с другими.

На одном собрании женщина заявила: «Это звучит снобистски, но я не отождествляю себя с пьющими деревенскими женщинами, горланящими из-за того, что корова перевернула бадью с молоком». А наш консультант сказала: «Постарайтесь сравнить свои ощущения и их, а не себя с ними самими. Разве нельзя сравнить ваше разочарование? Разбитые надежды?»

Вечером собрались питомцы Центра Бетти Форд для дискуссии в лекционном зале. Первый выступающий рас­сказал, что он решился на лечение, чтобы сохранить свою семейную жизнь. Но это, конечно, было совсем не так, как показывают в телевизионных программах. «Джон, не слишком ли много ты пьешь?»—«Да, дорогая, но теперь все в порядке, я записался на лечение в Центр Бетти Форд». Черта с два!

Один бывший больной — кожа да кости, весил еще на двадцать фунтов⁴ меньше, когда употреблял наркотики,— говорил о том, что выздоравливающие не должны окунать­ся в эмоциональные взаимоотношения с другими людьми, потому что еще недостаточно крепки. И продолжал го­ворить очень много об этом тонком предмете, пожалуй, больше, чем требуется.

Ну и неделя. Игры, упражнения, уроки, уроки, уроки. Проповеди.

Следующую неделю я планирую быть сильнее, провор­нее и, может быть, буду лучше понимать вещи, о которых мне говорят. Я спросила одну леди среднего возраста, по­чему она приехала на лечение сюда, а не в какой-нибудь другой центр. Она ответила, что из-за миссис Форд. «Я од­нажды слушала выступление Бетти Форд, и в выражении ее лица было так много ясности и покоя, что думала, если и я смогу иметь такое же выражение лица, то буду счастлива».

Сегодня я недолго разговаривала с миссис Форд — она приходила беседовать с больными,— и я передала ей слова этой женщины, думала, это ей будет приятно. «Эта жен­щина не знает, какой долгий путь прошла я до этого выра­жения лица»,— ответила миссис Форд.

Независимость? Это предрассудок среднего класса. Мы все зависимы друг от друга, каждый живущий на земле.