Библиотека «клуба фантастов крыма» серия основана в 2004 году

Над страной Сианно – Землей Мертвых – вставало невиданное солнце сапфирового цвета, а вечером они долго смотрели на голубой закат. Это было зрелище одновременно прекрасное и грустное: оно было вызвано тем, что на огромных пространствах Лакины полыхали лесные пожары. Мельчайшие частицы золы и пыли, подхваченные ветром, поднимались к небу и окрашивали его в цвета печали.

Отсюда они пошли пешком. Дорогой им служило высохшее русло реки.

Камни, сглаженные вечным скольжением воды, теперь высохли и побелели, будто старые кости. Все здесь напоминало о бурных потоках, которые исчезли в прошлом, о силе и нежности струй, которых больше нет, о шуме водопадов, которые умолкли. Душа человека бывает похожа на иссохшую реку: лишь пустое русло воспоминаний белеет в ней, но вода жизни больше не воскресит берегов.

Все чаще встречались им упавшие деревья – огромные, каких Танчо не доводилось видеть никогда в жизни. Они лежали, все еще полные мощи, и ясно было, что пройдут столетия, прежде чем их стволов коснется тление – так могучи были эти великаны. Стволы покрывал бархат изумрудных мхов. Словно искусные кружева, украшала их кисея хрупких лишайников. Гроздья разноцветных грибов, алых и желтых, светились, точно драгоценные камни. Посмертные наряды деревьев, в которые обряжал их Лес, напоминали Танчо погребения вождей, чье величие не угасло и после смерти.

«Вот упавшие стволы, вот поваленные деревья», – прошептал Бойце, и глаза его наполнились слезами.

– Я понимаю, как в гневе можно ранить человека. Но ранить дерево! Дерево – прекрасное, мудрое и доброе! Убить дерево – все равно, что убить бога. Убить бога в себе.

* * *

* * *

Послушайте, как поют деревья: ветер тихонько играет на иглах сосен, словно на струнах арфы, широкие листья платанов повторяют песню дождя, звучавшую прошлой ночью, нежным звоном отзываются семена в созревших плодах, вздыхают и поскрипывают стволы деревьев, достигших величественной зрелости. Они говорят друг с другом, вспоминая бесчисленные бури и травы иных столетий. Сколько сотен раз листва устилала им ноги и с шорохом уносилась в небытие? Но они помнят тысячи весен, и знают, что доброта земли бесконечна.

Страна Сианно лежала впереди – Земля Мертвых. Неистовые ураганы и яростные ливни бушевали над этой землей. Словно глубокой осенью, птицы собирались в стаи, с печальными криками покидая недостроенные гнезда. Леса были пустынны – все живое, что могло спрятаться, затаилось глубоко в земле или обратилось в поспешное бегство. Все чаще пересекали путники участки выжженной земли, лишенные растительности, изборожденные глубокими трещинами.

Однажды, бредя по такой рукотворной пустыне, Танчо и Бойце внезапно попали в тучу из стрекоз. Она появилась мгновенно, неведомо откуда, огромным шелестящим облаком из сотен миллионов насекомых. Почти стометровая полоса шафранно-желтых стрекоз с шуршанием проносилась прямо над их головами, вьющейся массой поднимаясь до высоты пятиэтажного дома. Сверкающие крылья уже в сотне шагов сливались в единый стремительный рой, создавая впечатление живого бурана. Бесконечный лет стрекоз прекратился лишь с наступлением темноты.

Ночью пришла гроза. Гром докатился до них вместе с сильным ветром, который, словно плетью, хлестал их струями дождя. К счастью, они успели до сумерек отыскать неглубокий грот и забились в него, предварительно набросав туда охапки палой листвы – в умирающем лесу она лежала слоем по колено…

* * *

Тати чёрным облаком вышел из скалы у истока горной реки; Ярок уже был здесь, хотя никто не мог его позвать.

«Ты пришёл убить меня?»

«Нет, я пришёл, чтобы увести тебя под землю», – Тати впустил свою память в память общую.

Он ждал, что Ярок, волей некоего чуда, просто рассмеётся и позовёт его танцевать, волшебным образом превратив страшный сон наяву в шутку, будто и не было ничего.

«Тогда мы будем драться?» – предложил Ярок.

Легко, как два луча, они скользнули по скалам и остановились в расселине, чьи края почти смыкались вверху. Солнце ещё не закглянуло сюда, и капли воды, собирающиеся на базальтовых стенах и падающие вниз, чтобы изчезнуть в трещинах камня, были прозрачные и тёмные, словно мрак ночи растворился в хрустале. Глухой звон капели был единственным звуком, нарушающим тишину.

Здесь они начали бой – дневной и ночной лучи.

Ритуальный бой с печальным вдохновением, по велению дорог миров, такому же неумолимому и бесстрастному, как молчание ветров над базальтовыми скалами. Никого не было рядом, чтобы сопровождать поединок песней, только капель отбивала ритм.

Ритм танцу тени и блика.

Тати снял доспехи – но не для равенства в поединке. Ему предстояло посвятить Ярока в свою боль.

Тати обучал, как он не раз делал это в других своих боях, – и одновременно жаловался на языке души, что неправильно это – чтобы учил посланник смерти, что учить должны последователи жизни…

Они безмолвно разговаривали пластикой нападений и защит, свившись в стремительно-плавную игру светотени, призраками небесных змеев.

Солнце Лакины поднялось над Сияющими горами, заставив заблестеть золотом капель у края расселины. Или же это был свет дагвы, отданный воде… братья остановились, закончив поединок, и Ярок был хрустально-прозрачный.

Тати распростёр чёрные крылья ворона, выросшие за мгновение, – тихо прошуршали перья цвета бездонных пещер. Он сомкнул крылья над Яроком, и оба они исчезли, осталась капель – монотонно звенеть, одарённая живым золотом.

* * *

Они обошли стороной уже несколько приисков и открытых карьеров, поскольку их задачей было пробраться дальше, к городам. Лишь однажды Бойце не смог удержаться.

Танчо наблюдал сверху, лежа за камнем, как в карьере работают пленники. По их длинным шеям он сразу узнал соплеменников – теллурийцев. Поскольку техника часто отказывала на Лакине, людям приходилось работать за нее самим, и при этом наиболее выгодным оказалось использовать дармовой труд захваченных в плен противников. Стычки между землянами и теллурийцами происходили постоянно. Со временем набеги на поселения врагов стали совершаться специально для захвата живой силы. Рабство расцвело пышным цветом. Настало время, когда в подневольные работники могли угодить и собратья с соседнего прииска – благо места были глухие, законы не писаны, а бежать пленники отваживались редко: скорее всего, пропадешь в лесах.

Бойце неслышно прокрался и лег рядом с Танчо, рассматривая рабов и их охрану, которая относилась к заключенным так, как и положено – будто это были не разумные существа, а тупой рабочий скот.

– Давай их освободим, – прошептал воин Радуги.

– Нам нельзя светиться, – сквозь стиснутые зубы пробурчал Танчо, хотя у него самого чесались кулаки. Уж он-то знал, что такое быть пленником!

– Да зачем драться, – возразил Бойце. – Лучше я свистну, как меня Цола научил. Только ты уши заткни покрепче.

И он свистнул. Ближайших охранников будто шарахнуло чем-то тяжелым, и они отлетели на несколько шагов, а остальные отскочили, смешно махая руками. Казалось, они отбиваются от невидимой атаки. Лица у них были совершенно обалдевшие. Размахивая оружием и кружась, как отравленные тараканы, охрана кинулась бежать кто куда – к изумлению теллурийцев, побросавших свои инструменты и стоявших, растерянно оглядываясь. На них свист Бойце явно не произвел такого сокрушительного действия, как на землян, хотя и был неприятен. Пленники только морщились и прочищали уши, еще не понимая, что свободны.

В следующий миг явилось им еще одно чудо. Наверху из-за скалы возникла фигура в ореоле сияющего света, и голос провещал им со странным акцентом:

– Идите, вы теперь вольные люди!

После чего видение пропало так же стремительно – это Танчо резко дернул Бойце за руку и затащил его обратно за камень, ругаясь на чем свет стоит. Они что есть силы дали деру от этого места, предоставив теллурийцам самим разбираться в происшедшем.

– Ты одеваться собираешься или нет? – спросил Танчо, когда они отмахали добрых километров восемь. – Или так голым в город и пойдешь?

– Собираюсь, – вздохнул лесной воин.

На этот случай у него была припасена старая роба и пара изношенных ботинок. Не иначе как сувенир после такого же, как недавно, появления на одном из приисков. Но когда Бойце принялся обуваться, Танчо так и покатился со смеху: у ботинок не было подошв! Причем они были явно срезаны специально. Танчо нахохотался до колик в груди и, наконец, простил воину Радуги его безумную выходку.

– Слушай, ты же без подошв не сможешь ходить там, где живут скваттеры! Это тебе не в чистом лесу. На проволоку напорешься или осколком пятку порежешь.

– Но если я не буду чувствовать землю, то скоро выдохнусь, – возразил Бойце. – Сквозь обувь и одежду гораздо труднее получать энергию. А среди нижних людей мне ее нужно очень много. Когда мы говорим с тобой, то это прибавляет мне сил, но когда я говорю с теми, чья душа спит, это отнимает мои силы.

– А что для тебя труднее всего – ходить одетым или говорить?

– Труднее всего? Наверное, когда нижние люди ругаются. Странно, что они все время произносят грубые слова, даже когда довольны. Каждое ругательство – это выброс отрицательной энергии, будто мне в грудь попадают камнем. Чтобы противостоять этому, Цола велит мне от восхода до полудня стоять под водопадом – это укрепляет душу и дает вынести многое.

Бойце легко прикоснулся к его груди забытым жестом людей, не знавших страха. «Человек жесток от страха»,– гласил один из срединных постулатов Книги Красных зарубок, из которой мечники черпали мудрость.

Танчо сразу вспомнил, как Ота Кте – один из первых, кто принял его дружбу в Памяти, рассказывал о днях своей юности, проведенных среди «цивилизованных» сверстников:

«Их воспитывали и учили в школах, где работали опытные педагоги и, несмотря на это, они употребляли такие отвратительные слова и были так грубы в своих выражениях, что не хотелось слушать их разговор».

Потом эта же особенность белых людей отравляла ему существование на работе.

Должно быть, Бойце было бы легче, если бы в него летели настоящие камни. Ведь физическую боль такие, как он, переносят легче душевной.

– Поговори через Память с Ота Кте. Он даст тебе мужество. Ведь ты идешь к нижним людям с благородной целью.

Бойце кивнул.

– Ота Кте – Меткий Стрелок, – проговорил он.

Губы его тронула улыбка, и он задумался о чем-то далеком, что помнило его сердце.

Чтобы полностью исключить вероятность их обнаружения после происшествия на прииске, Танчо резко изменил их маршрут, и они проделали несколько лишних и довольно мучительных переходов по пересеченной местности.

Они кружили, меняя направление, одолевая подъемы и речные ущелья, подолгу шли дорогами ручьев, чтобы сбить с толку тех, кто вздумал бы их выслеживать. Ночевали в нише под прикрытием скалы.

Однако это, казалось бы, беспорядочное блуждание неожиданно принесло Танчо удачу. Под утро в паутину его мысленного взгляда попалось нечто весьма ценное. Сделав знак Бойце ждать его, Танчо неслышно подобрался к своей добыче. Никакое, даже самое острое зрение не могло бы распознать в сером пятнышке тени, залегшей в высокой траве, притаившегося лазутчика. Он казался не более живым, чем замшелый камень. Глаза его были закрыты, дыхание не ощущалось. На самом деле его и не было здесь: оставив тихо лежать в лесу свое тело, которое сейчас являлось для него ненужной обузой, лазутчик пробирался по территории охраняемого объекта, расположенного в долине километрах в двадцати от этого места.

– Онгеки, – позвал Танчо так тихо, как легкий ветерок пробегает по ночной траве.

Что тут сделалось с человеком! Звук, произнесенный Танчо, произвел на него такое же действие, будто его прошили насквозь стрелой. Лазутчик подскочил на полметра вверх и упал, корчась, на траву.

«Убей меня! – молил он, обращаясь к Танчо на языке их братства. – Убей меня сейчас, мечник, не выдавай меня!»

«Я не стану ни убивать, ни выдавать тебя. Мне надо с тобой поговорить», – честно сказал Танчо.

Но для пойманного им лазутчика такое поведение казалось невозможным, ибо не вписывалось в рамки их взаимоотношений, и он приготовился к худшему. Онгеки даже не приходило в голову попытаться сбежать от мечника – он знал, что это не принесет ему ничего, кроме напрасной боли. Но то, что он услышал от Танчо в следующую секунду, показалось ему еще более фантастическим.

У таких, как Онгеки, рыцарей ночи, не существовало понятий верности и предательства (по крайней мере, в общепринятом смысле), так же как не должно было существовать личных привязанностей и собственных устремлений. Хотя они, как правило, хорошо знали друг друга, а порой состояли в родстве, война между Землей и Теллури поставила их по разные стороны баррикад, и они были вынуждены убивать друг друга.

У Танчо, к примеру, было шестеро братьев, и он точно знал, что сейчас те из них, кто еще жив, с равной вероятностью находились на службе у объединенного правительства Теллури или же работали на Землю. У него также не было сомнений, что один из его братьев может получить задание уничтожить его и выполнить это задание.

Что при этом чувствовали сами ночные воины, никто не знал. Да это никого и не интересовало. Можно ли задумываться о том, что чувствует меч, когда отрубает чью-то голову?

Но Танчо знал, что он чувствует. И знал, что такая ситуация совершенно не устраивала тех, кого называли «живыми мечами». Они были людьми куда более совершенными – и в физическом, и в духовном плане, – чем те, кому они вынуждены были служить. И Танчо был уверен, что не он один помнит то время, когда мечники являлись не просто идеальными машинами для шпионажа и убийства, а по сути управляли миром, используя свои тайные связи, силы и знания.

Он решил, что сейчас настал момент, когда воинам ночи нужно собраться на совет и заключить договор о ненападении и взаимопомощи. Он даже знал, где должен состояться этот совет – в Скрытом городе, где никто их не предаст. Суть его идеи заключалась в том, чтобы воины ночи – мечники и такие, как Онгеки (их, между прочим, называли «садовниками»), вновь стали воспринимать себя как самостоятельную организацию, имеющую свои собственные цели и задачи.

Первой из них было создание собственной единой шпионской сети, которая накроет обе воюющие стороны. Таким образом, воины ночи будут просто обмениваться информацией с коллегами, работающими на противника, передавая друг другу секреты своих нанимателей. И больше уж им не придется сражаться между собой. Такая система позволит «живым мечам» обезопасить себя, получать необходимую информацию в кратчайшие сроки, а затем – оперировать ею в собственных интересах.

Все это Танчо быстро обрисовал Онгеки. Их обоих учили за секунды принимать верное решение, и рыцарь ночи мгновенно согласился с Танчо, что время пришло. В задачу Онгеки входило дать знать об этом главам кланов мечников – и Танчо знал, что у него есть такая возможность. Онгеки происходил из хорошего рода, и предки его были мечниками, но сам он стал только серой тенью.

Глаза их встретились, и Танчо, к своему удовольствию, почувствовал, что задел Онгеки за живое. В следующую секунду «садовник» отвел глаза, словно его уличили в чем-то постыдном.

– Ну и что же, что я стал тенью? – вдруг с каким-то отчаянным вызовом сказал он. – Я вообще считаю, что человек должен рождать, а не убивать.

– Может, у тебя есть дети? – усмехнулся Танчо.

– А вот и есть!

– Ну и дурак. Тебя убьют, кому они нужны будут?

– Если убьют, я их с собой заберу, – спокойно сказал Онгеки, прикоснувшись к своей груди.

– Ты что же, их с собой таскаешь?

– А куда же мне их девать? Пусть привыкают к своей будущей работе. Хочешь, я тебе их покажу? – сказал он с затаенной лаской, будто извиняясь.

– На что мне человечья икра? – поморщился Танчо.

Онгеки торопливо закутался поплотнее, сообразив, что такое предложение звучит нелепо для настоящего мечника.

– Муторно мне как-то,– вдруг пожаловался он.– Будто держит что-то. Давно бы бросил это дело, а не могу.

Танчо взглянул на него словно бы вскользь, рассеянным взглядом.

– Да ведь тебя привязали!

– Точно? – ахнул Онгеки.

– Как стрекозу на булавку накололи, – кивнул Танчо.– Сколько с таким встречаюсь, понять не могу. Это же надо человека лютой ненавистью возненавидеть, чтобы такое заклятие получилось.

– Я знаю, кто это сделал. Это теперешние хозяева мои. Знают, что я на одном месте не могу долго, вот и привязали.

– Ну, так пойдем тебя отвяжем,– сказал Танчо, и прозвучало это довольно зловеще.

«Садовник» мрачно кивнул.

Оставшись один, Бойце лег в теплую траву, раскинув руки. Тело его стало невесомым, растворяясь в земле, каждой порой впитывая ее мощь. Земля умирала, но все еще была прекрасна. Так дерево, срубленное ранней весной, находит в себе силы зацвести. Глаза Бойце, а вместе с ними и его душа, устремились в небо, где по-прежнему сияли звезды, указывая путь улетающим птичьим стаям.

Бойце не чувствовал себя одиноким – никто из Помнящих не может быть одинок. Его свободная душа летела над миром, окликая своих братьев по Памяти – тех, кто сейчас был готов услышать его. Он узнал, что в Скрытом городе Зоэ ставит на крыло новую отремонтированную и усовершенствованную машину – мечтая, что она будет бесшумной и стремительной, как хотел Танчо. Узнал, что предрёк Цола и что Ярок ушёл под землю, чтобы потом вернуться и станцевать Танец Грёз. Он ощутил, как тревожно бьется сердце Вамана, который в этот самый миг вглядывается в зловещую темную массу, движущуюся по направлению к ущелью. И пока ему неясно: это новая партия скваттеров или воинское формирование…

И вдруг сквозь далекие живые облака родных голосов Бойце уловил странные и зловещие звуки. Он прислушался, и сердце его дрогнуло. Вдалеке раздавались рычание, лязг и отдаленный грохот, как будто ворочался чудовищный дракон. Его огненное дыхание рождало сполохи над горами.

– Что это? – спросил лесной воин, поднимаясь с земли.

– Ты все забыл, – невесело усмехнулся Танчо. – Это обиталище людей. Это – город!

Это и был тот дракон, с которым им предстояло сразиться.

* * *

Теперь их было трое – Онгеки решил идти вместе с ними, поскольку у него были собственные счеты с теми, кого он по привычке называл своими хозяевами.

Начиналось все с мелочей. К примеру, дежурный по камбузу, как всегда из вредности поднявшийся в полпятого утра, обнаружил, что завтрак готовить не из чего: за ночь какие-то твари уничтожили недельный запас провианта, оставив после себя труху, кучки помета и пустые банки со следами зубов на металле. Увидев эти следы, оставленные резцами, вспоровшими консервы не хуже открывалки, дежурный почувствовал, как у него шевельнулись волосы под фуражкой.

Прихватив для убедительности одну из изуродованных банок, он отправился доложить о происшедшем командиру части и еще издали услышал его пронзительные вопли. Перед разъяренным начальством стоял зампотех, представляя собой некое подобие фонарного столба, об который командир норовил стукнуться головой. Оказывается, в ту же ночь горюче-смазочные материалы превратились в странный кисель, на котором техника категорически отказывалась работать, выражая свое возмущение оглушительными выхлопами.

Под грохот этой канонады командир части связался с соседями и узнал не менее потрясающую новость: у них за одни сутки покрылось ржавчиной все, что хранилось на складе боеприпасов, и теперь, несмотря на героические усилия, продолжало разрушаться на глазах. Немедленно объявленная операция по поимке диверсантов не принесла никаких результатов, кроме дружного зубовного скрежета личного состава, которому теперь не было ни сна, ни отдыха.

На исходе недели командир той части, которая первой получила разнос за потерю бдительности, с тайным злорадством выслушивал новости о том, как в танковой бригаде необъяснимым образом вышли из строя системы наведения. В штабе полным ходом шла разработка ответных операций, дабы нанести теллурийцам не меньший урон…

Тем временем объединенный флот Теллури понес потери: из-за необъяснимой ошибки в электронной системе навигации бомбардировщики, вылетевшие с заданием нанести точечный удар по позициям противника, сравняли с землей «свой» аэродром, где располагалось порядка сорока боевых вертолетов. Командующий флотом, получив это известие, дал приказ проверить все электронные системы, но было поздно: странный вирус, похожий на приступ шизофрении, косил компьютеры направо и налево. Включив программу оперативного командования, помертвевшие от ужаса теллурийцы не увидели ничего, кроме весьма странной надписи, появившейся на экране. Надпись гласила:

«Мы любим тишину – мы позволяем беззаботно играть и мыши. Мы не боимся, когда лес вокруг нас гудит и раскачивается от сильного ветра, но тревожимся, когда листву еле приметно колышет засада. Если сияющее солнце скрывает облако, затмевается и наше зрение, но едва его лучи возвращаются – они согревают тело и радуют сердце. Коварство заставляет ржаветь цепь дружбы, но правда придает ей небывалый блеск. Мы стремимся к одному только миру».

Этот безумный набор слов, распечатанный во множестве экземпляров, долго пытались расшифровать, но так и не смогли.

Между тем люди начали вести себя не менее странно, чем техника. В одном из подразделений командир самолично уничтожил директивы штаба, построил личный состав и объявил, что война между землянами и теллурийцами – бессмысленна, постыдна и недостойна звания людей, после чего приказал всем сдать оружие. В штабе полка так долго решали, как реагировать, что когда дивизия морской пехоты окружила территорию части, она оказалась совершенно пустой – личный состав пропал в неизвестном направлении…

* * *

Словно драгоценный нефритовый медальон сияла в небе ночная луна Лакины – светло-зеленый Чальчиуитль. Бойце смотрел на нее, и ему хотелось повыть на этот сияющий диск – так тоскливо и грустно было на душе у лесного воина. Танчо и Онгеки, как обычно, оставили его на страже, и он неподвижно лежал на плоской крыше контрольно-пропускного пункта и слушал, как внизу топают и переговариваются его соотечественники в тяжелых вонючих ботинках, старой полевой форме и с казенным оружием. Разговоры у них были однообразные, шутки плоские, как матрасы в казарме. Над головой Бойце мерно раскачивался под ветром оборванный провод высокого напряжения, но он точно знал, что до утра его никто не соберется чинить.

Это был последний объект, который они наметили вывести из строя перед тем, как разойтись по городам. Бойце и Онгеки отправятся в город землян, Танчо – в город теллурийцев. Завтра сработает система оповещения, посыплются наказания на головы невиновных – после того, как горючее станет бесполезным желе, а личный состав на неделю будет выведен из строя приступом дизентерии.

Самым трудным было не выполнить задание, а сделать это как можно быстрее, буквально за несколько минут. Вслед за этим следовало БЕГСТВО с большой буквы и изо всех сил. За ночь они отмахивали до тридцати километров, зато потом отлеживались неподвижно, почти не дыша, до самой темноты. Онгеки в это время обычно производил разведку намеченного объекта, оставив свое тело под присмотром друзей. Бойце разговаривал с кем-нибудь из своей армии, узнавая последние новости и давая советы. Находясь так далеко, он не слагал с себя полномочия старшего. Воинское формирование землян, перешедшее Сияющие горы, назад не вернулось, но десять воинов Радуги заплатили за это жизнью…

Танчо во время вынужденного «мертвого лежания» следил за местностью, определял направление, по которому они двинутся с наступлением темноты, выискивал источник воды. Есть им на марше не полагалось, а воду они пили понемногу, только не во время движения.

Трудно найти худшее место для Вестника, чем военная база. Бойце чувствовал себя как герой сказки Андерсена, по ошибке натянувший калоши счастья и вынужденный проделать мучительное путешествие по сердцам, ощетинившимся иглами либо полным зеркал, в которых отражается лишь собственное «Я» их владельца, а то ему попадалось сердце-флюгер, вертевшееся в зависимости от того, куда смотрит начальство. Бедного Бойце бросало то в жар, то в холод.

У него не оставалось резервных сил для того, чтобы поддерживать свою светлую защиту, и он больше не представлялся золотистым дагвой. Его косы окончательно почернели, и лицо было темным, только глаза светились по-прежнему ярко. Рыцари ночи потихоньку опекали Бойце, хотя он честно исполнял свою часть работы.

«Если вам кажется, что все идет хорошо, значит, вы чего-то не заметили». Помня эту древнюю мудрость, Танчо с подозрением относился к затянувшейся полосе удач. Слишком везло воинам ночи: в нужном месте оказывалась брешь в заборе, часовому вовремя хотелось зевнуть, а начальнику патруля – досмотреть матч любимой команды. Казалось, даже облака и туман, луна и ветер помогали им. Несколько раз Танчо своим наметанным глазом замечал, как лунный диск затмевает на миг странная крылатая тень с огромным носом. Неужели сам Тэнгу помогал им? Кто же мог попросить его об этом? Не состоял ли Небесный Лис в каком-то, пусть отдаленном родстве с Цолой? В чем-то они были похожи…

Когда-то, в глубокой древности, обитали в Стране Стрекозы четыре черта, которые помогли отрядам Тикаты устоять перед карателями. Ветряной черт по имени Фу посылал с ветром отравленные стрелы, огненный черт Ка изводил поджогами и нападениями, а Онге – невидимый черт – крал и ломал оружие, отравлял воду во вражеских лагерях. Примерно тем же занимались сейчас Танчо, Бойце и Онгеки. Не хватало им только Доки – земляного черта, чтобы вовремя укрываться в пещерах, но Танчо с улыбкой думал, что он у них есть, только они оставили его в Скрытом городе: Зокти вполне мог сойти за земляного черта.

Малочисленность их боевого отряда компенсировал Бойце, призвав на помощь многомиллионную армию насекомых. Обладатель открытого сердца и ученик Цолы, он мог найти контакт с любым живым существом. Благодаря этому он был своим в восемнадцатом царстве, самом обширном и могущественном из всех, когда-либо существовавших во Вселенной. Восемнадцатым царством мечники почительно называли насекомых. К счастью, они являлись союзниками в этой войне, поскольку скваттеры давно стали врагами этого царства – они безжалостно уничтожали насекомых. Ведь человек машинный боится их и, несмотря на всевозможные яды, все же терпит поражение со стороны этой великой империи.

Люди считают себя хозяевами мира, но на самом деле это насекомые позволяют человеку жить на своей территории – до поры до времени не проявляя к нему особого интереса, а зачастую используя как источник пропитания. Они живут на земле, под землей, в воде и в воздухе. Они могут безбедно существовать в подземных пещерах без света и на раскаленном солнцем песке пустыни без воды. На Земле на каждого человека приходится приблизительно двести миллионов насекомых, поэтому человек никогда не остается одиноким – в его доме, в его машине, в его постели и в его тарелке всегда найдется место для представителей многомиллионного царства, о чем он даже не подозревает.

При желании небольшая стая комаров или мух может довести до отчаяния «царя природы» и обратить его в паническое бегство. На это же способны такие опытные противники человека, как крысы. Это Бойце пригласил их отобедать двухмесячным запасом провианта на продовольственной базе, а затем повел их армию дальше, к новым гастрономическим победам. Попутно они уничтожали кабели, не брезговали обмундированием и грызли армейские ботинки. А дикобразы, как выяснилось, обладали вкусом к автомобильному делу. Они с аппетитом закусывали шинами, тормозными тягами и электропроводкой.

Среди бела дня живая река муравьев однажды перетекла через высокий забор, заставив в панике бежать целый гарнизон, уничтожив на своем пути все, что могут перемолоть неутомимые челюсти – от туалетной бумаги до компьютерной техники.

Термиты не стали утруждать себя преодолением препятствий. Они попросту выгрызли бетонную стену, чтобы опустошить склад. Их неутомимые челюсти перемалывали даже асбест и стекло.

На захватчиков Лакины обрушилось бедствие, по сравнению с которым налет вражеской авиации казался визитом доброй воли. Восемнадцатое царство обладает страшной мощью. Саранча способна пролететь без посадки две тысячи километров, и горе тому населенному пункту, где она, наконец, остановится подкрепить силы. Две пары цикад при благоприятных условиях могут за год породить миллиард особей. Потомство одной-единственной тли, не будучи уничтожаемым, за два года затопило бы всю сушу планеты живым копошащимся зеленым океаном...

В то время как скваттеры считали, что побеждают, уничтожая утилити и сэйджи, восемнадцатое царство только копило свои силы. Оно готовило достойный ответ на изменения окружающей среды. И можно было не сомневаться, что ответ этот не заставит себя долго ждать. Муравьи, например, за какие-нибудь два-три поколения могут выработать принципиально новые способы добывания пищи и постройки гнезда, образовав новые, не существовавшие ранее виды. Для сравнения, человеку, чтобы освоить лук и стрелы, потребовалось десять тысяч лет.

Человек чувствует превосходство восемнадцатого царства, и это выражается в заложенном где-то в подсознании страхе перед насекомыми. Что может быть кошмарнее, чем проснуться оттого, что по телу бегает множество крошечных лап? А как выполнять боевую задачу, когда тебя в буквальном смысле едят заживо?

Воины ночи ни в коей мере не были подвержены таким страхам. Бойце знал тайный язык насекомых и умел договориться с ними. Иногда это было для него легче и приятнее, чем установить контакт с некоторыми представителями гомо сапиенс.

Секрет заключался в том, что он относился ко всему живому с уважением. Восемнадцатое царство этого заслуживало – оно существовало сотни миллионов лет, намного дольше, чем царство человека. Такие «презренные» создания, как клоп или таракан, видели рождение материков и пережили динозавров. Сможет ли гомо сапиенс просуществовать так же долго и не стать лишним на земле?

И все это время насекомые совершенствовались – ибо по законам Вселенной тот, кто не совершенствуется, обречен на гибель. Они обладают свойствами, которых никогда не достичь человеку. Муравей может прожить год без пищи и сто часов под водой. Сила одного насекомого ничтожна, но миллиард их может действовать сообща, становясь непобедимым. Человек должен учиться у них, как у старших. Для Бойце эти крамольные мысли являлись истиной, которой он руководствовался в своей жизни. И жизнь отвечала ему такой же любовью.

Любить труднее, чем ненавидеть. Любовь – более сложное чувство. Ее творит душа, все ее силы нужны для этого. Любовь первична, как свет: она разбивается на радугу чувств, и чернота ненависти скрыта в ней, и зеленый луч нежности, и синева грусти, и фиолетовый отсвет гнева, и алая радость…