П.
Изъ сказаннаго выше слѣдуетъ, какъ-будто, сдѣлать выводъ, что въ характерѣ разбираемаго нами поэта нѣтъ всѣхъ данныхъ, необ-
ходимыхъ для поэтииескаго таланта. Выводъ этоТ'ь осиованъ нами на оловахъ самого автора, й въ виду этого можетъ быть весьма оши- бочнымъ, такъ какъ, при самомъ искреннеиъ желаніи, человѣку трудно говорить о себѣ вполнѣ объективно.
Обратимся-же къ самому творчеству поэта, чтобы рѣшить, об- дадаетъ-ди онъ способностью нроникновенія сюжетомъ? Говоря другими словами:—чувствуетъ-ди онъ то, о чемъ пишетъ? Потому что если поэтъ. и въ особенности ноэтъ лирическій, не переживаетъ сво- ихъ нроизведеній,—онъ не можетъ передать и читателю соотвѣтству- тощаго настроенія.
Знакомясь внимательно съ внутренней стороной ноэзіи г. Грии- ченка, мы сразу замѣчаемъ одну особенность ея, чрезвычайно характерную. не встрѣчающуюся у другихъ поэтовъ: огромное количество разсужденій и даже прямо сентенцій и поучительныхъ анекдоговъ, переложенныхъ въ стихотворную форму. Приведемъ для примѣра хотя подобный стихотворения.
Говорють люде: не зитхай,
Чого нема, то й такъ нехай.
А я говорю: не зитхай,
Колы нема, — борысь, прыдбай. (413).
Или:
И въ ворога учытысь добра штука,
Безпешно се и здастся намъ наука.
А вчыты—ни! И друга страшно вчыты,
ІЦобъ ворога изъ его не зробыты (419).
Или хотя бы подобный стихотворенья:
Бильшъ на свити йе днивъ иохмурыхъ, та важкыхъ, Нижъ сояшныхъ, веселыхъ днивъ.
И бидыне, нижъ лелій квитуіцыхъ, заігашныхъ Колючыхъ выроста тернивъ.
И бильше серце зна и мукъ и слизь гирькихъ,
Нижъ іцастя любого, та радоіцивъ ясныхъ.Звыклы завтра все людци робыты,
Плентатысь по малу до меты,
Звыкны лышъ робыты все сегодня,
И до ней першый прыйдеіпъ ты (428).
Такія произведенія поэзіи удивительно напоминаютъ нѣмецкія црописныя стихотворенія для дѣтей.
Могдеп, тогдеп, пиг пісЫ Ьеиіе—
ЗргесЬеп аііе іаиіеп Ьеиіе.
или: Біе тощеп Зіипйе Ьаі Сго1<1 іт Мипйе и т. д. Было-бы, конечно, весьма несправедливо утверждать, что большинство стихотвореній г. Гринченка похоже на приведенные нами выше образцы, но разсу- дочный, дидактиѵескій тонъ ихъ проникаетъ очень многія его лириче- скія произведенія; укажемъ еще на стихотв.: Загадка, Давня казкаидр...
Въ такихъ стихотвореніяхъ нѣтъ ничего, кромѣ положенной въ ихъ основаніе сентенціи, часто весьма сомнительной цѣнности. А между тѣмъ мы можемъ вспомнить множество стихотвореній другихъ поэтовъ, въ основание которыхъ положены также отвлеченныя мысли, но мысли ѳти являются у нихъ не сухимъ, логяческимъ выводомъ изъ ряда извѣстныхъ посылокъ: онѣ одухотворены чувствомъ, освѣщены образомъ. Идею можно понять, идею можно и почувствовать. Фило- софія заставляешь насъ постигать извѣстныя идеи, а ноэзія—прочувствовать ихъ.
Вспомнимъ, напр., извѣстное стихотвореніе Лермонтова: «Когда волнуется желтѣющая нива». Суть этого стихотворенія можно было-бы передать приблизительно слѣдующими строками:
«Колы-но людына погляне на роскишъ натуры,
На ныву, на ричку, на квиты въ лисахъ,
Зныка ій у серци и горе, й зневирря понуре,
И вирыть у щастя, и Бога вбаче въ небесахъ.
Суть разсужденія осталась и въ нашемъ переложеніи, а между тѣмъ оно не производишь ни • малѣйшаго впечатлѣнія, тогда какъ стихотво- реніе Лермонтова дѣйствительно заставляетъ хоть на мгновенье умолкнуть немолчную тревогу нашей души. Разница между этими двумя впечатлѣніями вполнѣ понятна: тогда какъ наше переложеніе передаешь только извѣстное иоложеніе, стихотвореніе Лермонтова своими удивительно мѣткими поэтическими образами вводить нась въ то на- строеніе, которое породило у поэта эту мысль.
Вотъ этой-то силы передать читателю свое настроеніе чрезвычайно мало у г. Гринченка. Разсудочный элементъ въ его лирикѣ въ значительной мѣрѣ превышаетъ павосъ, присутствіе котораго такъ необходимо для лирическаго стихотворенья. Съ этимъ же разсудочнымъ элементомъ встрѣчаемся мы и въ его поэмахъ.
Вотъ, напр., поэма Лавринъ Костеръ. Въ основаніе поэмы по- ложенъ анекдотъ, трактующій о томъ, какимъ образомъ Лавринъ Костеръ предугадалъ открытіе искусства книгопечатанія. йсторія какого- нибудь открытія можетъ, конечно, составить тему для поэтическаго произведенія, но только въ томъ сдучаѣ, если она носить въ себѣ извѣстный психологическій матеріалъ: душевную борьбу, страсть, са- мопожертвованіе и т. д. Можно, напримѣръ, вообразить себѣ поэму Колумбъ, или Галилей, но если-бы мы вздумали переложить въ стихотворную форму извѣстный разсказъ о томъ, какъ дѣти, играя случайно, открыли увеличительное стекло, вышло бы, конечно, нѣчто въ
*
родѣ: «Не право о вещахъ тѣ думаютъ, НІуваловъ, которые стекло чтутъ ниже минераловъ».
Къ сожалѣнію поэма Лавринъ Костеръ по своему сюжету не даетъ никакого матеріала для поэтическаго произведенія. Лавринъ Костеръ сидитъ у себя въ комнатѣ и думаешь о томъ, какъ бы хо- рошо^было, если-бы онъ смогъ книги «тысячамы росплодыш!» (?) «За- нялось-бы скоро всюды сонце правды и иросвиты». Загѣм ь онъ вспо- минаетъ о своей милой и отправляется къ ней на свиданіе. Между прочимъ онъ сообщаетъ ей, что въ душѣ его «задумъ есть одынъ ве- лыкый, осягну ёго,—и щастя дамъ усимъ на вични викы». На другой день, мечтая о своей милой, онъ вырѣзываетъ на свѣже-сорван- ной вѣткѣ вензель свой и своей невѣсты, и заворачиваешь эту вѣ- точку въ пергаментъ. О, чудо! На утро развернувъ пергаментъ, Костеръ съ удивленіемъ замѣчаетъ, что на немъ отпечатались нырѣ- занные имъ иниціалы. Открыть секретъ книгопечатанья! Авторъ заканчиваешь поэтому слѣдующими строками.
И засяло зъ того часу Сонце правды и просвиты.
И ёго нищо николы Не здолае погасыты.Иншый нимець геніальный Дали ще повивъ те дило,
Передъ сылою ціею Псе вже голову схылыло.
Не Ваалъ бо, не Мамона Батькомъ сталыся тій сыли,
А іи кохання щыре Поцилункомъ породылы.
И якъ на свити довигано Пануватыме кохання,
Такъ довишно буде кныга
Намъ несты наукы сяння (217—218).
Для любителя подхватить неудачное выраженіе автора и обратить ■его въ матеріалъ для своего газетнаго остроумія—этотъ неожиданный и странный выводъ представилъ бы богатый матеріалъ. Но дѣло не въ томъ, что книгопечатаніе пріобрѣло подавляющее значеніе не въ ■силу поцѣлуя, которому оно яко-бы обязано своимъ происхожденіемъ. Увы! пресловутые Ваалы и Мамоны гораздо могущественнѣе поцѣлуевъ любви. Дѣло не въ неудачномъ выраженіи автора, а въ томъ, что йоэма эта, хотя и передающая поучительный анекдотъ, но лишенная малѣйшаго психологическаго матеріала, не производите никакого впе- чатлѣнія.
Наоборотъ, въ поэмѣ Матильда Аграманте мы встрѣчаемся съ темой, могущей дать много красокъ для поэтическаго произведенія. Матильда Аграманте—дочь яраго повстанца; въ битвѣ за свободу отчизны у ней погибли отецъ и брате, она сама вступаете въ ряды сражающихся и умираете отважной, геройской смертью. Поэма является только передачей въ стихотворной формѣ приведеннаго нами выше содержанія. Въ ней нѣтъ ни красокъ, ни настроенія. Не го- воримъ уже о томъ, что нѣтъ также ничего характернаго ни для данной мѣстности, ни для даннаго времени. Вотъ, напр., строки, которыми авторъ повѣсгвуетъ о страшныхъ разореніяхъ, причиненныхъ испанцами.
Поспишаетця Матильда,
Добига до свого двору:
Де була іи оселя—
Тильки вьетця дымъ у гору.Дотливае недотпиле,
Догора сумна руина;
1>
Достарыңызбен бөлісу: |