Биография ученого это образ его мышления, генезис идей, творческая продуктивность. Так считал Альберт Эйнштейн. Когда его попросили написать предисловие к книге о знаменитом ученом, он ответил: По-моему

Из письма не видно, чтобы Эйнштейн отдавал себе отчет, как сильно рождение ребенка может изменить его жизнь, как мало у него шансов на то, что они с Милевой «снова смогут работать вместе, без всяких помех». И думать, что Милеве в ее положении захочется ликовать с ним вместе по поводу открытий Ленарда, тоже достаточно нелепо. О будущем ребенке Эйнштейн упоминает шутливо и вскользь, отделываясь словами, что это непременно будет мальчик. Похоже, что он старается относиться к ситуации как можно легче.

Альберт не сразу осознал новую ситуацию с Милевой, о чем свидетельствуют его письма к возлюбленной, в которых проблема ее беременности всегда отодвинута на задний план. Но необходимо было принимать решение, и, в конце концов, он написал ей, что как только он найдет работу, они поженятся, поставив семьи перед свершившимся фактом. «Тогда никто не сможет бросить в мою любимую камень, и горе тому, кто посмеет сказать хоть слово упрека в твой адрес». Хотя в старости Эйнштейн утверждал, что женился на Милеве из чувства долга, это была неправда — он нуждался в ее поддержке и по-своему любил ее. Правда, любовь была далеко не само­отверженной: вместо того, чтобы поддержать беременную девушку в трудное для нее время, помочь ей подготовиться в таком состоянии к экзаменам в Политехникуме, он укатил из Винтертура в Меттменштеттен к матери и сестре, написав Милеве, что у матери есть какие-то подозрения насчет их близких отношений.

Экзамены Милева провалила и в состоянии крайней подавленности вернулась в Воеводину сразу с двумя «неприятными новостями». Правда, Альберт согласился с ее предложением предварить ее приезд письмом с обещанием скорой женитьбы. Письмо успокоило огорченных родителей, но, увы, оказалось не единственным. Другое письмо прислала в Воеводину мать «жениха», не скрывая того, что она думает о развратной совратительнице ее ангельского сына.

Судя по всему, Альберт не задумывался всерьез, что вскоре ему предстоит стать отцом. За все время беременности Милевы он ни разу с ней не встретился, даже позабыл поздравить с днем рождения и уклонился от приглашения приехать к ней в Штейн-Ам-Рейн, находящийся в нескольких милях от Шафхаузена, где он тогда преподавал. Он писал ей теплые письма, жаловался в них на свое одиночество, делился своими горестями, которых, надо признать, в молодости ему хватало, но предпочел нести «ужасный груз» в гордом одиночестве.

П. Картер, Р. Хайфилд:

О том, что у Милевы очень скоро родится ребенок и с этим могут быть связаны реальные трудности, Эйн-штейн особенно не задумывался. Он отделывался тем, что, шутя, называл будущее дитя «Гансерль» (Гансик), имея в виду, что это должен быть непременно мальчик. Милева же писала ему о нашей «Лизерль» (Лизочка), с шутливой настойчиво­стью намекая, что ждет девочку. Он просил ее нарисовать «смешную малютку», которую она собирается произвести на свет. Более серьезным тоном он упомянул о ребенке только один раз, причем слова его носят достаточно зловещий характер. «Нам осталось решить только одну проблему, как оставить нашу Лизерль при нас. Мне не хотелось бы от нее отказываться. Спроси своего отца. Он человек опытный и знает жизнь лучше, чем твой совсем заработавшийся и непрактичный Джонни». За этими словами следует шутливое предупреждение, что малютке ни в коем случае не нужно давать коровье молоко, потому что от него глупеют.

Однако эта шутка едва ли сделала предыдущую фразу более безобидной. Мы не знаем, возникал ли в предыдущих письмах вопрос о том, чтобы отдать ребенка в чужие руки. Возможно, именно в этой связи Милева в одном из писем говорит Эйнштейну, что с Савич нужно сохранять хорошие отношения, «потому что она может помочь нам в очень важном деле». Но фраза эта настолько туманная и расплывчатая, что на ней нельзя основывать никаких выводов. Слова Эйнштейна написаны в нетипичной тональности и кажутся неискренними. Они служат намеком, что он уже сделал выбор (не в пользу ребенка) и хочет, чтобы другие его поддержали. Милева была на сносях, но конкретного предложения заключить брак так и не получила. Незамедлительно съезжаться с ней Эйнштейн тоже не собирался.

Найти постоянную работу Альберту помог тот же человек, который выручал его своими конспектами. Марсель Гроссман рассказал своему отцу о бедственном положении друга, после чего тот порекомендовал Альберта Фридриху Галлеру, директору Федерального патентного бюро в Берне. Галлер пригласил молодого человека для беседы, в ходе которой обнаружил полное отсутствие необходимой технической подготовки. Тем не менее, чутье подсказало ему, что в соискателе есть нечто более основательное, нежели знание специфики патентного дела. Возможно, его покорило глубокое знание максвелловской теории электромагнетизма. Вакансия была открыта.

В ожидании окончательного решения Эйнштейн не терял времени. В ноябре 1901-го в Цюрихский университет он представил диссертацию на ­соискание научной степени доктора философии — это была статья, позже появившаяся в A n n a l e n d e r P h y s i k. Нo профессор Клейнер отклонил работу Эйнштейна.

В конце января или в начале февраля 1902 года Милева родила дочь Лизерль. Роды были трудными, она долго болела, у нее не было даже сил писать Альберту, видимо, она рожала в доме своего отца, и Эйнштейн так никогда и не увидел своего первенца. После рождения Лизерль Альберт пишет Милеве умильные письма: «Как ты хотела, родилась Лизерль. Здорова ли она, послушна? Какого цвета глазенки? На кого из нас больше похожа?» Но, по мнению биографов, подлинные чувства будущего ученого далеки от нежности: внебрачная дочь в пуританские времена могла помешать его научной карьере. По этой причине информация о новорожденной тщательно скрывалась родителями даже от ближайших знакомых и друзей.

Сведения о самом существовании Лизы Эйнштейн долгие годы были неизвестны даже самым дотошным биографам знаменитого ученого — это продолжалось до тех пор, пока в коробке из-под обуви не были обнаружены 54 послания Милевы и Альберта, написанные друг другу в 1901—1903 годах.

Секретность, окружавшая рождение первого ребенка Эйн- штейна, вполне понятна: он ожидал места в патентном бюро, а незаконнорожденная дочь могла стать непреодолимым препятствием: «приличное общество» в начале века считало это скандалом. Кроме того, Альберт пытался скрыть факт рождения дочери от матери и отца — мы так и не знаем, удалось ли ему это. Конспирация, к которой пришлось прибегнуть Альберту и Милеве, оказалась столь надежной, что до сих пор нет никаких точных данных, куда исчезла их дочь. Альберт никогда ни с кем не говорил о существовании внебрачного ребенка, семья тщательно хранила эту тайну даже после его смерти. Все попытки разыскать следы исчезнувшего ребенка оказались тщетными.

Существует несколько гипотез о судьбе Лизерль, документально не подтвержденных: смерть в младенчестве от скарлатины, удочерение знакомыми семьи, последующий возврат в семью Эйнштейна в лице его помощницы Элен Дюкас. Последняя версия наименее вероятна. Несомненно лишь то, что в «заметании следов» Эйнштейн проявил такую сноровку, что по сей день никому из самых дотошных биографов не удалось обнаружить никаких намеков на существование человека... Лизерль Эйнштейн исчезла бесследно — так, будто ее никогда не существовало на этой земле...

Американский исследователь Мишель Цакхайм много лет и по всему миру собирал по крупицам информацию о Лизе. Как и у русского цесаревича Алексея, у дочери гениального физика тоже нашлись «дублеры». Была среди них и неудачливая актриса Грета Маркштайн, имевшая одно время непосредственное отношение к семье Эйнштейн. Она скиталась по европейским столицам, пытаясь поправить свое бедственное материальное состояние за счет славы «своего отца», но умерла в нищете в 1943 году. Позже документально было подтверждено, что в действительности она родилась в семье скромного венгерского еврея. Не удались еще несколько попыток самозванок сыграть роль первой дочери Милевы и Альберта Эйнштейн. Куда более достоверно, что несчастная Лиза скончалась во младенчестве во время эпидемии скарлатины в городе Кач и как внебрачная и некрещеная безымянно похоронена на местном кладбище, словно предвосхитив судьбу матери.

С рождением Лизерль связана еще одна тайна, унесенная Альбертом и Милевой в могилу: уже тогда между ними прошла трещина, через много лет приведшая к разрыву. Полное отсутствие информации о происшедшем открывает широкие перспективы для спекуляций. Большинство биографов склоняется к естественной версии о том, что отец настаивал на избавлении от ребенка, ее удочерении кем-то из знакомых, а Милева отказывалась расстаться с Лизерль. Как бы там ни было, судьба Лизерль глубоко травмировала мать, не слишком обременив совесть отца...

Призрак Лизерль еще раз потревожил спокойствие Эйнштейна спустя многие годы после ее появления на свет. В начале 30-x годов — Эйнштейн к тому времени давно развелся с Милевой — его действительно разыскивала вышеупомянутая берлинская актриса Грета Маркштейн с сыном, назвавшая себя давно исчезнувшей дочерью Эйнштейна. Хотя документально установлено, что она не могла быть «воскресшей» Лизерль (Грета родилась в Вене в августе 1894 года в семье банковского служащего), вызывают удивление два обстоятельства: частное расследование, предпринятое Эйнштейном для установления ее личности, а также мотивация самозванки, возможно, что-то знавшей о тайне семьи. По мнению некоторых биографов, поведение Эйнштейна в отношении Греты Марк­штейн свидетельствует в пользу гипотезы об удочерении Лизерль. «Похоже, он допускал возможность того, что Лизерль жива, а он ничего не знает об ее судьбе». Несколько озадачивает и полуозорное-полуабсурдное стихотворение, сочиненное самим Эйнштейном после того, как надувательство было раскрыто:

Мои друзья меня дурачат:

В феврале 92-го Эйнштейн переехал в Берн в ожидании окончательного решения вопроса о трудоустройстве. Единственным источником его доходов продолжало оставаться репетиторство. 14 марта ему исполнилось 23 года, но твердой опоры под ногами все еще не было. Чтобы подработать, он дал в берн­ской газете объявление о частных уроках математики и физики. Среди откликнувшихся на это объявление были Морис Соловин и Конрад Габихт, вскоре ставшие интеллектуальными побратимами со своим учителем. Сами уроки не упрочили материального положения учителя, который в шутку говорил, что лучше бы ему стать уличным скрипачом. Наконец 16 июня (по другим данным 23 июня) 1902 года Эйнштейн был назначен техническим экспертом третьего класса с годовым жалованием в 3500 швейцарских франков, с испытательным сроком. Так начался новый плодотворный период его жизни в качестве «патентного раба» «светского монастыря». Как мы увидим, рабство оказалось счастливым, принесло Нобелевскую премию и всемирную известность. До конца дней Эйнштейн сохранил благодарность своему другу за «величайшую услугу». Когда в 1936-м Марсель Гроссман скончался от рассеянного склероза, сделавшего его калекой, всемирно известный ученый написал вдове прочувствованное соболезнующее письмо, в котором признавался:

Мне вспоминаются наши студенческие годы. Он — образцовый студент; я — пример небрежности и рассеянности. Он — в прекрасных отношениях с преподавателями, схватывает всё на лету; я — всем недовольный и не пользующийся успехом нелюдим. Но мы были хорошими друзьями, и наши беседы за чашкой кофе-гляссе, когда мы по несколько раз в месяц встречались в Метрополе, принадлежат к самым приятным моим воспоминаниям. Потом конец учебы... я внезапно оказался всеми покинут, и столкновение с жизнью привело меня в полную растерянность. Но он был рядом со мной, и благодаря ему и его отцу через несколько лет я попал в Бюро патентов к Галлеру. В каком-то смысле это спасло мне жизнь; я бы не умер, конечно, но зачах бы духовно.

Действительно, благодаря Марселю Гроссману Альберт Эйнштейн на семь лет — с лета 1902 по осень 1909 — обрел надежную гавань и свободу от академических рамок, позволившую ему посвящать много времени теоретиче­ским изысканиям и детальному анализу множества идей, вызревавших в его мозгу. «В этой своеобразной теплице его гений обретал зрелость».

Б. Г. Кузнецов:

Жизнь Эйнштейна в Берне можно сравнить с годами, которые Ньютон провел в Вулсторпе (1665—1667) во время чумы, заставившей его уехать из Кембриджа. Ньютон там пришел к идеям дифференциального исчисления, к закону всемирного тяготения и к разложению света на монохроматические лучи.

А. Эйнштейн:

Составление патентных формул было для меня благословением. Оно заставляло много думать о физике и давало для этого повод. Кроме того, практическая профессия — вообще спасение для таких людей, как я: академическое поприще принуждает молодого человека беспрерывно давать научную продукцию и лишь сильные натуры могут при этом противостоять соблазну поверхностного анализа.

Патентное ведомство стало для Эйнштейна своеобразной башней из слоновой кости, защитившей его от тягот повсе- дневности и позволившей в свободное время полностью отдаться никем не контролируемым занятиям наукой. Склонный к рефлексии отшельник, он нуждался в уединении и раскрепощении, позволившими полностью отдаться вольному течению пытливой мысли, для которой не существовало очевидностей и авторитетов.

Новый статус позволил Эйнштейну решить еще одну личную проблему. Еще до переезда в Берн он намеревался жениться на Марити — Милеве Марич, однако отсутствие постоянного заработка и отказ родителей, у которых «были другие планы», благословить этот брак понуждали его откладывать свадьбу. Его мать, и без того плохо относившаяся к Милеве, считала затею сына несвоевременной: неудачи подорвали силы мужа, а внезапная болезнь оказалась смертельной. Мать срочно вызвала Альберта, чтобы он смог провести с отцом последние дни. На смертном одре отец благословил брак Альберта и Милевы.

Б. Хофман:

10 октября 1902 г. умер отец Эйнштейна. Он скончался, так и не успев узнать, какого великого человека дал миру. Потрясенный, не в силах поверить в обрушившееся на него горе, весь во власти безысходного отчаяния, Эйнштейн не раз спрашивал себя, почему должен был умереть отец, а не он сам. По прошествии многих лет он продолжал вспоминать об этом оглушающем чувстве потери. Однажды Эйнштейн написал, что смерть отца была самым глубоким потрясением в его жизни.

В 1903 г. Эйнштейн женился на Милеве Марич, которая придерживалась греческой православной веры. Свидетелями на их свадьбе были Соловин и Габихт. Первый сын Эйнштейна, Ганс Альберт, родился в 1904 г., второй, Эдуард, — в 1910, но брак этот не был счастливым. Тем не менее, после развода Милева и Эйнштейн остались друзьями.

А. Пайс:

Альберт Эйнштейн и Милева поженились 6 января 1903 года. Для друзей они устроили маленькую вечеринку. Домой пришли поздно, и Альберту пришлось будить хозяина дома, так как ключ он забыл. Много позднее Эйнштейн вспоминал, что все в нем противилось этому браку.

Ф. Гернек:

В письме Эйнштейна, написанном в последние годы жизни, имеется следующее замечание: «Хорошая хозяйка дома та, которая стоит где-то посредине между грязнухой и чистюлей». Милева, безусловно, не была такой хорошей хозяйкой дома. Мать Эйнштейна была в отчаянии от полного отсутствия у нее любви к порядку в доме... «Однако следует записать в пользу Милевы то, — пишет Зелиг, — что она храбро делила с Эйнштейном годы нужды и создала ему для работы, по богемному неустро­енный, но все же сравнительно спокойный домашний очаг».

Смерть отца возложила на плечи еще не ставшего на ноги сына ответственность за мать, унаследовавшую одни лишь долги Германа. С этих пор Эйн­штейн содержал Паулину на свои скудные средства и ей пришлось смириться с этой тягостной зависимостью. Паулина поселилась в семье своей сестры Фанни и ее супруга Рудольфа, бывших главными кредиторами Германа. Их дочь Эльза, двоюродная сестра Альберта, через много лет станет второй его женой. В этой семье Паулина проживет десять лет — сначала в Гешингене, а после 1910 года в Берлине, затем станет домоправительницей одного овдовевшего купца в Хейлбронне, а в 1914-м вернется в Берлин, дабы взять на себя заботу о доме овдовевшего брата Якоба. Несчастья не смягчат отрицательных чувств Паулины по отношению к Милеве, которую она до конца будет считать «совратительницей» сына.

Возможно, Милева действительно не была парой Альберту: полное различие склонностей, темпераментов, мировоззрений. Хотя их переписка свидетельствует о пламенной любви, есть веские обстоятельства полагать, что, по крайней мере, с его стороны пламенность скрывала изрядную долю позерства да еще соки внутренней секреции.

Cвидетельствует Ч. П. Сноу:

Большинство швейцарских знакомых Эйнштейна считали ее угрюмой, малоодаренной, хотя она, вероятно, просто была скрытным, меланхоличным человеком. Ни то, ни другое нельзя считать привлекательным, но иные источники говорят о ее чисто славянском отношении к жизни и очаровательной беззащитности.

Был ли этот брак несчастливым с самого начала? Об этом мы, видимо, никогда не узнаем, хотя я как будто натолкнулся на некоторые данные, которые помогут внести ясность в этот вопрос. Эйнштейн очень не любил говорить о своей личной жизни, но как-то сказал, что ученому, занятому поисками истины, необходима «пуританская сдержанность». Антония Валлентайн, хорошо знавшая его вторую жену, пишет, что Эйнштейн был весьма чувственным человеком. Когда я познакомился с ним, я тоже отметил эту черту. Вполне вероятно, что, подобно Толстому и Ганди, которых он всегда почитал, он тоже придерживался мнения, что его чувственность — одна из тех оков, от которых надо освободиться. Так или иначе, от первого брака у него было два сына, которых он, конечно, очень любил. Старший не причинял ему никаких беспокойств и впоследствии стал крупным специалистом по гидравлике, профессором Калифорнийского университета. Младший сын, по-видимому, унаследовал в острой форме депрессивную психику своей матери, что было для Эйнштейна, вероятно, самым большим горем в его личной жизни.

Впрочем, первые годы после свадьбы казались неомраченными. Вскоре после свадебной церемонии Альберт написал Мишелю Бессо: «Теперь я добропорядочный женатый человек, веду с женой очень приятную и уютную жизнь. Она умеет позаботиться обо всем, прекрасно готовит и все время в хорошем настроении» (пройдет время — и все эти оценки изменятся на противоположные). Милева также признавалась подруге Элен Савич, что всем сердцем привязана «к моему сокровищу» и что не нуждается в другом обществе, кроме него. Впрочем, в том же письме содержится намек на переживания, связанные с судьбой дочери, и просьба подыскать Альберту и ей преподавательскую работу в Белграде. Ю. Ренн и Р. Шульман интерпретируют это как намек на желание Милевы вернуться в Белград, дабы самим воспитывать дочку. Из замысла Милевы ничего не вышло, а вскоре она обнаружила, что снова беременна.

Хотя Альберт, узнав о новой незапланированной беременности жены, уверял ее, что «вовсе не сердится, что она скоро окажется еще с одним птенчиком», это известие вряд ли обрадовало его, но свои истинные чувства на сей счет он умел скрывать не хуже семейных тайн.

Ганс Альберт, старший сын Эйнштейна, появился на свет 14 мая 1904 года и, по словам Дорд Кршича, биографа Милевы, только тогда ее родители окончательно признали этот брак.

Что по-настоящему скрашивало жизнь Эйнштейна в бернский период, так это «Академия Олимпия» — дружеский и творческий союз трех друзей — Альберта, Мориса Соловина и Конрада Габихта. С первым Эйнштейн познакомился, когда занимался репетиторством: Соловин пришел к нему по объявлению, но вместо урока физики получился философский диспут. Затем к философским ужинам присоединился математик Габихт. Троицу объединила любовь к человеческой мудрости и взаимная симпатия. Душой и вдохновителем «Академии» был Эйнштейн, у которого друзья, как правило, и собирались на философские вечера, затягивавшиеся далеко за полночь. Споры были горячими, полет мысли неограниченным. Нередко друзья вместе читали и затем обсуждали основополагающие труды по философии и естество­знанию, оказавшие впоследствии огромное влияние на развитие идей самого Эйнштейна.

По мере формирования этих идей Эйнштейн выносил их на суд своих друзей. По сути, он по-прежнему оставался одиночкой, но здесь он был в своей стихии. Члены «Академии Олимпия» относились к ней вполне серьезно, они получали от нее удовольствие, и это было важнее всего.

По-видимому, в зачаточном состоянии теория относительности Эйнштейна появилась в 1903—1904 годах в результате основания Габихтом, Соловиным и Эйнштейном на дружеской основе и в узком кругу «Академии», члены которой штудировали работы по физике и философии. Соловин оставил список книг, изучавшихся членами «Академии». Особое внимание он уделяет «Науке и гипотезе» А. Пуанкаре: эта книга, пишет он, «произвела на нас столь сильное впечатление, что в течение нескольких недель мы не могли прийти в себя.

Милева также обычно присутствовала на заседаниях «Академии», но, как правило, не вмешивалась в дискуссии. Заседания не всегда носили научный или философский характер: здесь любили шутку, анекдот, и Альберт, дабы по­дразнить жену, часто делал вид, что хочет рассказать скабрезный анекдот, прекрасно зная отрицательную реакцию Милевы и обы- грывая ее.

Однажды Габихт заказал и прикрепил на дверь квартиры Эйнштейнов металлическую табличку с надписью «Albert Ritter von Steissbein», «Президент Академии Олимпия», что можно перевести как «Рыцарь зада», при этом Steissbein созвучно с Scheissbein, переводимым как «фекалия». Чета Эйн­штейнов обладала чувством юмора и как-то Эйнштейн даже послал Габихту открытку следующего содержания: «К несчастью, напились в стельку и оба валяемся под столом. Примите и проч. Ваш покорный слуга Steissbein с супругой».

«Академия» просуществовала менее трех лет: вначале Берн покинул Габихт, а затем уехал и Соловин, однако связь между ними на том не кончилась, а память о своих философских встречах они навсегда сохранили в своих серд­цах. Издавая в 1956-м написанные ему письма Эйнштейна, Морис Соловин писал во введении:

Я восхищался его несравненной способностью проникать в глубь физических проблем и разрешать их. Он не был блестящим оратором и не пользовался ослепительными сравнениями. Во время дискуссий он говорил размеренно и монотонно, но то, что он говорил, было поразительно ясным. Чтобы сделать абстрактную мысль более доступной, он иногда прибегал к примерам, взятым из опыта повседневной жизни. Эйн­штейн, умевший с несравненным мастерством пользоваться своим математическим арсеналом, часто высказывался против злоупотреблений математикой в области физики.

Я не упомянул четвертого члена «Академии», присоединившегося к ней позже, — Микельанджело Бессо. В 1904-м по рекомендации Эйнштейна Бессо поступил в Бернское патентное бюро. Микельанджело был подлинным энциклопеди­стом, на лету схватывал мысли Альберта, который позже говорил, что во всей Европе не смог бы найти «лучшего резонатора новых идей». М. Бессо обладал способностью не только легко воспринимать чужие идеи, но и дорабатывать их. Сам Бессо, вспоминая о временах «Академии», констатировал: «Этот орел на своих крыльях поднял меня — воробья — на большую высоту. А там воробушек вспорхнул еще немного вверх».

Идеи Эйнштейна в то время приближались к захватывающей дух кульминации, и они с Бессо часто обсуждали их как в Бюро, так и по дороге домой. Становясь на позиции критика, Бессо помогал Эйнштейну оттачивать выводы, причем делал это крайне энергично. В то время он был для Эйнштейна идеальным «точильным камнем». Эйнштейну, пребывавшему тогда вдали от ученого мира, поистине повезло, что рядом с ним в Берне оказался Бессо, так же, как ранее Габихт и Соловин.

В Бюро патентов Эйнштейн вскоре научился быстро справляться со своими обязанностями, и ему удавалось урвать драгоценное время для того, чтобы тайком заниматься нужными ему вычислениями.