Богатырев Е. Г. Б73 Сергей Бубка.— М.: Физкультура и спорт

Словно и не замечая того, с каким восторгом Сережа смотрит на эти полеты под крышей манежа, Виталий Афанасьевич указывает мальчику на перекладину и просит: «Подтянись-ка, дружок, сколько сможешь!» Нехотя подхо­дит Сережа к гимнастическому снаряду и, используя махо­вые движения тела, подтягивается «в каче» 15 раз.

— Молодчина! — хвалит его Петров, про себя отмечая, что паренек не без способностей.— А теперь расслабься и подтянись силой из спокойного виса.

Но это Сереже удается сделать лишь один раз. Только он было собрался расстроиться, как тренер дал другое задание — пробежать 30 метров с низкого старта. Результат вышел неплохой — 4,6 секунды. Затем за 8,6 секунды он пробежал 60 метров и на 4 метра 20 сантиметров прыгнул в длину.

— Что же, для начала неплохо,— резюмировал тре­нер.— Быть тебе шестовиком!

Однако до настоящих прыжков с шестом было еще далеко. На первых тренировках Сергей в основном зани­мался общеразвивающими упражнениями, прыгал в длину, в высоту, участвовал в самых разнообразных эстафетах, выдумывать которые тренер был горазд. Но вот дошла очередь и до шеста, а точнее, до металлической планки для прыжков в высоту, исполнявшей поначалу у Сережи роль шеста. Правда, к сектору, где тренировались шестови­ки, тренер не допустил своего самого юного ученика. Вме­сте с ним он отправился на другой конец манежа — к сек­тору для прыжков в длину. Оставив на какое-то время маль­чика в недоумении, Петров пошел в кладовку и притащил от­туда тумбочку. Потом велел Сереже забраться на нее, поудобнее упереться шестом в яму с песком и толкать импровизированный шест, пока просто толкать. Позже с этим снарядом Бубка стал прыгать в длину, а затем уж и в высоту. Первый официальный результат его—2,75.

Шло время. Сергей осваивал один вид легкой атлетики за другим и через два года показал удивительный для своего возраста результат в прыжках в длину, улетев дальше шести метров.

20

«Но настоящее потрясение я испытал на одной из тре-_ировок в 1975 году,— вспоминал потом Петров.— К этому _емени мы уже освоили специальные упражнения для _ь1Жков с шестом и ребята прыгали с алюминиевым сна-ядом. Так вот, прыгая с этой алюминиевой палкой, причем босиком по травяному грунту, он сумел преодолеть высо­ту 3,50. Самое же поразительное заключалось в том, что _оН прыгнул выше уровня хвата на 50 сантиметров. Как тут было не удержаться и не похвалить Сергея: я сказал ему, что в будущем он сможет прыгнуть на 5,80! Напомню, что мировой рекорд тогда равнялся только 5,65...

• 
  Может быть, хватит этих прыжков? — осторожно спросила Сережу мама после той тренировки.
  
• 
  Нет, мама, не хватит, потому что прыжки — это мое дело, и я без него не смогу,— ответил сын так, что мама ничего не сумела ему возразить.
  

валом не менее 20 минут, то вы поймете, как несладко приходилось мальчику. И вот в один прекрасный день (это только так говорят, на самом деле день для Сережи был неудачный) он появился дома после тренировки чуть ли не в одиннадцать вечера, переполошив всю семью.

— Ты что, думаешь у нас с матерью по два сердца? —
набросился на него отец, едва Сережа зашел в дом.— Все,
хватит! Считай, что отпрыгался.

Так, возможно бы и было, если бы Вася не вступился за младшего брата.

— Серегу буду водить на тренировку я,— заявил он
родителям.— Может, заодно и сам потренируюсь, если
примут, конечно.

Опасался он не напрасно, ведь в отличие от Сережи Вася не прошел такой основательной школы дворового спорта и хотя внешне казался крепким малым, но особой резвостью не отличался. Посмотрел на него Петров при­дирчивым взглядом и дал, что называется, от ворот по­ворот. Но Вася не из тех, кто сдается без боя, все-таки сумел убедить тренера принять его в секцию. Спустя много лет Петров признается, что не видел особых пер­спектив в новом ученике и взял его только в знак призна­ния Сережиного таланта, понимая, если откажет, то это может боком выйти для Сергея, которого родители просто-напросто перестанут пускать одного на тренировки. Но, к удивлению Петрова, Вася стал прогрессировать стремительно. На тренировках не щадил себя, желая как можно быстрее достичь результатов своих ровесников, имевших за плечами куда более солидный тренировочный стаж. Ежегодно Вася прибавлял к своему прошлогоднему личному достижению по метру. В 1978 году он первым из группы Петрова выполнил норму мастера спорта и пробудил в других его учениках, и прежде всего в Сергее, стремление догнать и перегнать лидера. В том же, 1978 году младший Бубка покоряет солидную для своих 14 лет высоту 4,40 и занимает четвертое место на Всесоюзной спартакиаде школьников, уступая ребятам, которые были на два-три года старше. Кому охота проигрывать, даже если наперед знаешь, что соперник наверняка сильнее тебя. На самолюбии ученика и играл Петров, бросая Сергея в горнило трудной борьбы. Повзрослев, младший Бубка

22

₀Ймет мудрость тренера, умышленно подбиравшего для _него конкурентов да и партнеров по группе, если так ^ожно сказать, «на вырост». «Я постоянно должен был _кого-то догонять, за кем-то тянуться,— признается он не­сколько лет спустя.— И меня увлекала, раззадоривала такая гонка».

Честолюбия, спортивной злости Сергею было не зани­жать. И тренер умело направлял мальчишескую энергию _в нужное ему русло. Каких только эстафет не придумывал Петров, чтобы внести в тренировку азарт, соревнователь­ный дух. При этом всегда на последнем этапе в одной из команд выступал Сергей. И не было случая, чтобы он не отыграл у соперников разрыв, каким бы большим тот ни казался.

На стадионе у него все ладилось, а вот дома... Вдруг стали сложными, тягостными отношения отца с матерью, и он ушел из семьи. Сколько горьких минут пережили братья! К нравственным переживаниям добавились и ма­териальные трудности. Валентина Михайловна зарабатыва­ла 85 рублей, а пенсия бабушки была и того в два раза меньше.

Да, им было трудно. Но самолюбивые парни Сергей и Василий вида не показывали, что на душе у них неладно. Выходя в сектор для прыжков, они давали бой любым соперникам...

• 
  
  УРОК ИСТОРИИ
  
  Урок истории
  
  В наши дни мы наконец узнаём суровую правду об исто­рии страны. Вас, Сергей, удовлетворяет уровень публикаций об этом?
  
• 
  В общем, да... Глубоко взволновали такие работы, как «Ночевала тучка золотая» Анатолия Приставкина и «Дети Арбата» Анатолия Рыбакова. А вот поток публицистики на одни и те же темы начинает, как это точнее сказать, не раздражать, нет, скорее утомлять.
  
• 
  Возможно, здесь сказывается, что темы трагического в на­шей истории так долго были под запретом, что, когда разрешили писать обо всем, что хочется, многие с энтузиазмом первооткры­вателей набросились на те горькие страницы былого, искренне желая ликвидировать белые пятна...
  

• 
  Чувствую, что это камешек и в мой огород — ведь я тоже недавно писал о Ковтуне. Но, думаю, у меня было на это мораль­ное право: в 1977 году мы с ним долго беседовали по телефону, я пригласил Николая Ивановича в редакцию для более деталь­ного разговора, однако, к сожалению, он не пришел.
  
• 
  Конечно, прекрасно, что возвращаются к нам забытые име­на. Ведь без прошлого нет будущего.
  

24

оберет он самых младших ребят после тренировки и на­чинает рассказывать об истории своего любимого вида. И сегодня Сергей помнит рассказы учителя.

Потом в дневнике у Петрова я обнаружил несколько выписок из старых российских хроник, датированных на­чалом XVIII века, и представил, какой интерес вызвали в свое время эти редкие свидетельства дерзости челове­ческого духа у Сергея Бубки и его сверстников.

«Стрелец Рязанский Серов делал в Ряжске крылья, из крыльев голубей великия, и по своей обыкновенности хотел лететь, но только поднялся аршин на семь, пере­кувыркнулся и упал на спину, но не больно».

«1724 года в селе Поклеп Рязанской провинции приказ­чик Перемышлева фабрики Островков вздумал летать по воздуху. Сделал крылья из бычачьих пузырей... и по силь­ному ветру подняло его выше человека и кинуло на вер­шину дерева и едва сошел, расцарапавшись весь».

«1731 года в Рязани при воеводе подъячий нерехтец Крякутной фурвин сделал как мяч большой, налил дымом поганым и вонючим, от него сделал петлю и сел в нее, ^и нечистая подняла его выше березы и после удара его > колокольню, но он уцепился за веревку, чем звонят, ^и остался тако жив».

25

Мечта о полете... Она согревала души и наших далеких предков, и людей XX века. Немного повзрослев, Сергей откроет для себя удивительного писателя, рыцаря мечты Александра Грина, и найдет у него предсказание, столь близкое своему сердцу: человек будет летать сам, без машины! Грин, несколько раз пытавшийся написать книгу о Летающем Человеке (и написавший ее!), доказывал, что человек уже летал когда-то в далекие времена, но затем эта способность почему-то оказалась утраченной. И лишь сны, а во сне многие люди летают, напоминают о тех крылатых временах. Но настанет время, уверял писатель, и человек обязательно отыщет, разгадает затерянный в тысячелетиях секрет, вернет свою былую способность летать. Может быть, в разгадку этого секрета внесут лепту и прыгуны с шестом? Ведь взлетают же они все выше и выше, бросая вызов силам земного тяготения!

Когда ребята стали чуть постарше, Петров, все время заботившийся о том, чтобы не угасал интерес к прыжкам у его учеников, начал рассказывать им о шестовиках, судьба которых порождала легенды. Сергею особенно за­пали в душу рассказы об учителе его тренера, человеке высокого мужества и отваги Гаврииле Раевском, первом советском прыгуне с шестом, покорившем в 30-е годы четырехметровый рубеж. Потом на протяжении многих лет Сергей с особым интересом читал все, что попадалось, о дуэли Гавриила Раевского и его постоянного соперника Николая Озолина. Может быть, история их соперничества в какой-то мере помогла ему стать тем, кем он стал,— бойцом до мозга костей?

Рассказывая о Раевском, Петров создавал образ ска­зочного героя, образ современного Икара, для которого полеты с шестом были едва ли не смыслом жизни.

— У меня на глазах Гавриил Леонидович прыгал с ше­стом чуть ли не накануне своего 60-летия,— говорил ре­бятам Петров.— Прыгал технично и красиво, как в молодые годы, разве что брал высоту чуть пониже. И это не было чудачеством. Просто Раевский считал, что тренер должен

26

беждать учеников не сказом, а показом. Чтобы такое тало возможным, он вел воистину спартанский образ _зНИ> Вставал в пять утра и сразу же отправлялся тре­нироваться на стадион. Бегал, прыгал, ходил на руках... И _эТо после тяжелейшего ранения на войне, и это почти в 60

Столь же увлекательно Петров рассказывал и о дуэли

Раевский — Озолин.

—- Эти два великих рыцаря шеста впервые встретились _в Москве в 1928 году на соревнованиях I Всесоюзной спартакиады. Озолин, у которого уже тогда была репута­ция одного из сильнейших шестовиков страны, победил, _а Раевский, впервые вышедший на всесоюзную арену, оказался далеко за чертой призеров. По одной из легенд, Озолин подошел после соревнований к незнакомому пры­гуну по фамилии Раевский, похлопал его по плечу и сказал:

— А ты ничего, крепкий парень, вот потренируешься
немного и тогда, глядишь, сможешь поспорить и со
мной.

Эти слова стали для Раевского своеобразным психо­логическим допингом. И он решил дать бой Озолину. Но прошло несколько лет, пока он догнал Озолина. А потом и перегнал.

— Как это ни покажется парадоксальным, но Озолину
и Раевскому было труднее поднимать рекордную планку,
чем многим их последователям,— говорил Сергею Виталий
Афанасьевич.— Полвека назад люди еще мало знали о
возможностях своего организма, о том, как правильно стро­
ить тренировочный процесс, какими путями идти к ре-
кордадл. Я уже не говорю об оснащении стадионов. Вот
почеллу каждая ступенька лестницы, ведущей в небо, от­
воевывалась с трудом. Тем не менее в середине 30-х го­
дов рекордная планка в прыжках с шестом поднималась
весьма заметно. За один только 1933 год усилиями Озолина
^и Раевского всесоюзный рекорд «подрос» на 30 сантимет­
ров! Точку поставил Раевский, преодолевший планку на
отметке 4 метра 18 сантиметров.

Вроде бы по нынешним временам пустяковая высота, Аз только далеко не всем, кто прыгает на 5 метров с фи­бергласом, она оказалась бы по силам, имей они в своем

27

распоряжении бамбуковый шест, такой, который был на вооружении у шестовиков довоенных лет.

25 мая на стадионе родного Харькова в остром сопер­ничестве со своим братом Иваном, тоже хорошим шесто­виком, Гавриил Раевский впервые устанавливает рекорд страны (3,945), вычеркивая из списка рекордсменов Вла­димира Дьячкова. А через две недели на том же стадионе Гавриил поднимает планку рекорда еще на 2,5 сантиметра. Как потом признался Озолин, весть о рекордах Раевско­го подхлестнула его и он решил во что бы то ни стало победить Гавриила. Вскоре им вместе предстояло высту­пать в Финляндии, и там в очной борьбе Озолин рассчи­тывал обыграть своего главного соперника.

Первая остановка была в Гельсингфорсе, как тогда на­зывались Хельсинки. Здесь Озолину впервые удалось взять 3,90, и он опередил Раевского. А потом нашу команду разделили на две группы. Раевский отправился в Таммер-фос и там установил новый рекорд — 3,96. Узнав об этом достижении из газет, Озолин на следующий день, вы­ступая в небольшом городке Або, преодолел планку на отметке 3,97. Довольный и сияющий вышел он из поезда в Выборге, где должна была соединиться наша команда, предвкушая, какое впечатление произведет на Раевского известие об этом рекорде, и вдруг заметил загадочно улыбающегося Гавриила. Тут подошел к Озолину кто-то из наших парней, выступавших в Выборге, и все объяснил: «Вчера Раевский взял высоту 4,02».

Долго и упорно готовился Гавриил к штурму высоты. Воспитанник детского дома, обладавший, как утверждали все знавшие его, самобытным умом, Раевский принес в тренировку шестовика много нового и неожиданного. Это он первым стал применять многоборную подготовку и так увлекся ею, что побил потом даже рекорд страны в деся­тиборье. Ввел круглогодичную тренировку, взял на воору-

28

жение прыжки на батуте, чередовал тренировочные прыж­ки с полного и укороченного разбега, оттачивая технику, много прыгал без планки...

Озолина отличали удивительная целеустремленность и бойцовский дух. Не мог он мириться с тем, что отстал от своего главного соперника. 12 августа на одном из первых, по возвращении из Финляндии, соревнований в Москве Озолин установил новый рекорд страны — 4,065. Но через три дня в Харькове Раевский поднимает планку рекорда на 2 сантиметра. Однако на этом спор шестовиков не заканчивается. Осенью Озолин едет в Ере­ван и там взлетает на 4,10 и 4,15.

«И опять мной овладело благодушие,— прочитал в од­ной из книг признание Озолина Сергей.— Решил, что се­зон закончился, и уж в этом году Раевский меня никак не перепрыгнет. Домой мы ехали на поезде, а путь, между прочим, лежал через Харьков. Когда подъезжали к нему, ребята начали шутить: «Тебя, Коля, Раевский уже на перро­не ждет с букетом цветов и с известием о том, что прыгнул на 4,18...» Раевского на перроне не оказалось, зато были местные газеты, которые сообщили, что нака­нуне на харьковском стадионе «Динамо» Гавриил Раев­ский установил новый рекорд СССР — 4,18».

«Вот уже на протяжении двух лет два имени — Озолин и Раевский,— как два полюса, ограничивают в нашем со­знании сказочный мир спорта со всеми его страстями и ра­достями,— писал в «Комсомольской правде» в 1935 году Лев Кассиль.— Мы полюбили их за какую-то неукроти­мость духа, за красоту и радость, которую они нам по­дарили, за результаты, которыми прославили спорт От­чизны на весь мир.

В искусстве, в науке, в любом творческом деле нельзя °ропить человека: ни словом, ни делом. И все-таки я

29

закончу свою небольшую заметку выражением уверен­ности, что скоро они порадуют новыми рекордами. В это нельзя не верить. Они приучили нас к этому!». И писатель не ошибся.

Но достижения Озолина и Раевского не всем пришлись по душе. После того как в 1937 году Николай Озолин довел рекорд страны до 4,23, в одной из газет фашист­ской Германии появилась статья «Русские блефуют в спор­те». В ней утверждалось, что результаты советских ше­стовиков подтасованы и не соответствуют действительно­сти. (Много лет спустя нечто подобное напишут о Сереже, бездоказательно обвинив его в применении допинга.) Кле­вету надо было разоблачить. С этой мыслью отправился Озолин в Антверпен на рабочую Олимпиаду.

Заправилы буржуазного спорта хотели всячески при­низить значение этой Олимпиады. Лучшие спортивные базы Антверпена оказались закрытыми для рабочих атлетов. Но, и выступая в тяжелейших условиях на мягкой, сыпу­чей дорожке второразрядного стадиона, Озолин показал результат международного класса. Его прыжок на 4,20 знатоки назвали абсолютным рекордом Олимпиады.

Вдохновленный выступлением «русского чародея», как назвал Озолина кто-то из местных газетчиков, испанский поэт-коммунист Хуан Родригес, тоже участвовавший в ра­бочей Олимпиаде, написал такие строки:

По-разному можно Бороться с фашистом: Кто саблей из ножен,— Удар чей неистов. Кто мужеством гордым Рабочих мозолей, Кто смелым рекордом, Как русский Озолин.

А Гавриилу Раевскому пришлось драться с фашистами на фронте. В 1941 году он ушел на фронт добровольцем. Волею судеб старший лейтенант Раевский попал в батальон, которым командовал видный организатор советской спор­тивной науки Иван Исаевич Никифоров, родной брат в будущем прославленного тренера Григория Исаевича Никифорова, ученики которого Владимир Куц и Петр Бо­лотников достигнут олимпийских вершин.

30

«Это было под Новороссийском,— читал Сергей вос-_минания Никифорова.— Старший лейтенант Гавриил Ра-вский командовал тогда ротой. Солдаты полюбили своего мелого командира. Особенно запомнился нам всем такой эпизод: однажды на рассвете разведчики врага захватили качестве «языка» нашего солдата. Только узнал Раевский об этом, как сразу же прибежал на командный пункт ба­тальона и предложил смелый план, чтобы вызволить нашего бойца. Действуя по нему, мы открыли на флангах батальо­на сильный огонь. То здесь, то там звучали команды: «Приготовиться к атаке!» Все это делалось с тем, чтобы дезориентировать врага, отвлечь его внимание от центра нашей обороны, где начала действовать группа добро­вольцев под командованием Раевского. Среди бела дня его бойцы в маскхалатах ползли по-пластунски в сторону окопов гитлеровцев. Шли томительные минуты, и вот над линией обороны врага взметнулась красная ракета. По этому сигналу мы открыли ураганный огонь уже в цент­ре своей обороны, оставив лишь небольшой коридор для группы Раевского. Через двадцать минут передо мной уже стояли наш солдат, захваченный на рассвете врагом, и двое гитлеровцев, плененных бойцами Раевского.

Его тело уже хотели предать земле, когда один из солдат, входивших в похоронную команду, увидел, что ^гУоы у мертвеца едва заметно двигаются. И Раевского тут ^ отправили в медсанбат, а оттуда в госпиталь, сначала ^в один, потом в другой — тыловой, в Баку. При этом Ра-

31


евский путешествовал без документов, которые давно были списаны в архив и на них размашистым почерком было выведено: убит!

Но он жил. Через месяц с лишним Гавриил наконец пришел в себя, но при этом начисто потерял память. Он не мог вспомнить ни имени, ни фамилии, ни откуда родом. И кто знает, может быть, он так и остался бы навсегда Неизвестным солдатом, если бы в госпиталь однажды с группой шефов не зашла рекордсменка страны по прыж­кам в высоту Галина Ганекер, узнавшая в безвестном ра­неном своего товарища по спорту.

Галина узнала Раевского, а он ее нет. И тогда она упросила врачей отпустить его с ней на стадион и привела в сектор для прыжков с шестом. Улыбка впервые за мно­гие дни озарила лицо раненого.

• 
  Ну, теперь вспомнил? — спросила Галина.
  
• 
  Нет.
  

• 
  Ты ведь тоже прыгал с шестом, и как прыгал! — продолжала она.
  
• 
  Не помню... А что такое «шест»? — убил ее своим вопросом.
  

И вскоре дорога вновь привела его на стадион. Он начал тренировки с гимнастики и легких пробежек. Через год взял в руки шест. Еще через два инвалид Раевский уже брал высоту три с лишним метра, а затем начал под­бираться к четырехметровому рубежу.

Вернувшись в Харьков, Раевский поселился прямо на стадионе «Динамо». И это позволяло ему первую трени­ровку начинать в 5 утра. Затем он шел на работу — в Пе­дагогический институт им. Г. С. Сковороды, а вечером тре­нировался вновь. «Физические кондиции он поддерживал до 60 лет,— рассказывал своим ученикам Виталий Афа-

32

сьевич.— для всех, для Геннадия Близнецова и других го учеников — это был великий пример!»

— Когда Раевский выходил на старт, сердце сжима­лось,— говорил Денисенко.— Как он держался за спорт! И это помогало ему. Легенда о Раевском оказывала на всех нас — мальчишек и ребят постарше, уже прошедших войну, сильное впечатление.

Узнал Сергей, что и сержанта Денисенко нашла на войне пуля. Но, несмотря на ранение в левое плечо, он сумел довольно быстро войти в число лидеров у нас в стране и в десятиборье, и в прыжках с шестом. Еще в те годы, когда выступал Озолин, Денисенко стал рекордсме­ном страны, сразу на семь сантиметров перекрыв его до­стижение. Потом еще не раз бил рекорды, подняв планку до весьма солидной по тем временам высоты — 4 метра 46 сантиметров.

Восхищаясь боевыми заслугами снайпера Раевского и сапера Денисенко, Сергей не раз ставил себя на их место. Смог бы он, Сергей Бубка, если бы так распорядилась судьба, быть под стать своим спортивным дедам? И каж­дый раз, задумываясь над этим, он отвечал: да, смог бы!

Его сверстники воевали в Афганистане, тушили пожар на Чернобыльской АЭС, спасали несчастных, погибавших под развалинами в Ленинакане, Спитаке, Кировакане. А он, бывший с ними мысленно, продолжал идти твердой поступью к своим, спортивным, подвигам.

Тренировался Сергей, можно сказать, беспощадно.

Две тренировки в день, в общей сложности около ше­сти часов.

Десятки тонн тяжестей, поднятых на тренировках.

Тысячи акробатических прыжков — фляков, рондатов, сальто.

Сотни километров кросса.

И все это в жестких, предельно жестких режимах.

Однажды в тридцатиградусную жару я был свидетелем

33

того, как Сергеи, уже двукратный чемпион мира, на исходе второй тренировки получил задание из разряда невыполнимых в такую погоду: пробежать четыреста мет­ров почти в полную силу восемь раз кряду с небольшим перерывом. Что такое задание едва ли выполнимо, он со­образил тут же и стал убеждать в этом тренера. А тот сделал вид, что не понял. И Василий вместе с Сергеем побежали. Через несколько минут на стадионе появилась дочка Петрова и поинтересовалась, когда ребята освобо­дятся, Сережа хмуро ответил:

— Когда умрем!

И побежал дальше.

Задание было выполнено, но сил не осталось. Домой, во всяком случае, он поехал на троллейбусе, боялся сесть за руль своей машины — так был измотан. И такие нагруз­ки для него не исключение, а правило.

Бубка и Раевский, Бубка и Озолин... Люди из племени чемпионов. Прошедшие через пот и страдания, через по­иски и сомнения, они познали истинную цену рекорда, цену победы.

После войны Раевский уже не мог составить настоя­щей конкуренции Озолину. Но их отношения оставались товарищескими. И когда в 1950 году в 44 года Озолин последний раз участвовал в чемпионате страны, Раевский помог своему старому товарищу вырвать победу у мо­лодых.

— Высоту 4,10 взял тогда с третьей попытки, а мои
основные соперники — Князев и Бражник — с первой,—
вспоминал Николай Георгиевич,— и все решили, что у меня
немного шансов победить, так как прыгал я довольно тя­
жело — сказывалось отсутствие должной тренированности.
Ведь решил уже закончить выступать. А потому всерьез
и не готовился к чемпионату страны, даже шеста с собой
в Киев не привез. Но динамовцы уговорили меня в послед­
ний раз выручить команду, прыгнуть хотя бы для зачета.
Десятиборец Владимир Волков одолжил мне свой шест,
и я вышел на старт, ведомый одной мыслью: не ударить
в грязь лицом. И конечно, постарался. Перед первой по­
пыткой на 4,20 ко мне подошел Раевский и обратил внима­
ние на одну мою техническую погрешность. «Давай сде­
лаем так, Коля,— сказал мне Гарик.— В нужный момент

34

я кричу тебе «Вперед!», и ты тут же оттолкнешься от шеста». Я с благодарностью принял его помощь и взял 4 20 с первой попытки, что и предопределило мою победу _в чемпионате страны...

Они были всегда молодыми и остались ими навсегда.

■

• 
  
  
  
  жүктеу/скачать 1.42 Mb.
  
  Достарыңызбен бөлісу: