.
169
Из Сеула Сергей прилетел в крайне возбужденном состоянии. В аэропорту «Шереметьево», где по традиции я его встречал, он выражал недовольство то одним, то другим. Как же разительно отличался Сергей Бубка, если хотите, образца 1988 года — усталый, задерганный от другого Сергея Бубки — робкого юноши с обворожительной улыбкой, которого я встречал здесь пять лет назад после его возвращения из Хельсинки с первого чемпионата мира по легкой атлетике.
«Он весь дотла сгорел в бою». Эта поэтическая строка о солдате Победы, израсходовавшем на войне все свои нервные ресурсы, пришла мне на память, когда я наблюдал за Сергеем в первые часы на родной земле. Потерянным выглядел и тренер. «Все, мы с Сергеем расстаемся, хватит этой Голгофы,— сказал мне Виталий Афанасьевич Петров.— Беру отпуск и сажусь за диссертацию. Надоело зависеть от капризов учеников».
Через две недели в первый день отпуска Петрова я позвонил утром ему домой. Трубку взяла супруга, но на мою просьбу позвать к телефону Виталия Афанасьевича ответила отказом.
-
Виталия нет дома, он пошел проводить тренировку.
-
А разве он не в отпуске?
-
В отпуске. Но сегодня утром, едва проснувшись, он сказал мне, что его тянет на стадион, к ребятам. «У каждого свое призвание. У кого-то — наука, а у меня — учить мальчишек». С этими словами он и отправился на работу.
Пройдет некоторое время, и Сергей как ни в чем не бывало придет на тренировку — словно они и не ссорились. Но, судя по рассказам и одного, и другого, в их отношениях не будет больше той теплоты, что много лет согревала обоим душу.
На какое-то время я их выпустил из виду, решив, что время само их рассудит. Раз каждый из них смог пересилить гордыню, значит и в дальнейшем сумеют найти общий язык. Так или иначе, но и послеолимпийский сезон они провели вместе.
Петров и Загайнов рекомендовали Сергею 1989 год пропустить, потратив его на восстановление нервной энергии. Тренер считал, что Сергею надо резко сбавить «обороты» и тренироваться только для поддержки спортивной формы.
170
Психолог был более категоричен, предложив Сергею на год окунуться в обычную жизнь,— чтобы отдохнуть от нервных перегрузок спорта и одновременно понять и оценить свой спортивный путь, сформировав новые мотивации для достижения больших побед. Но Сергей проявил самостоятельность. Сбавив нагрузку, он продолжал выступать в престижных соревнованиях за рубежом. Поначалу его выручал опыт, а потом, когда поднакопилась усталость, Бубка стал терпеть одну неудачу за другой, уступив лидерство Гатауллину.
-
Сережа совершил ошибку, не взяв тайм-аут после Олимпиады,— говорил мне Загайнов после очередного сообщения в печати о поражении Сергея.— Более того, он помог Гатауллину самоутвердиться. Если бы Радион побеждал в отсутствие олимпийского чемпиона, цена этих побед была бы одна (не самая высокая). А дважды подряд обыграв Бубку в соревнованиях «Гран-при», Гатауллин недвусмысленно дал понять: теперь сильнейший в мире он.
-
Зато у Сергея появился прекрасный стимул — побить Гатауллина, а это, согласитесь, серьезная мотивация,— возразил Загайнову я.
-
Не спорю, но ведь нельзя не учитывать и то, что послеолимпийский сезон Бубка продолжал эксплуатировать свои старые ресурсы, растрачивая себя. Почему же он не смог остановиться, оглянуться? Привычка к высоким гонорарам?.. Тот Бубка, которого знаю я, человек отнюдь не меркантильный. Дело в другом — в потребности Сергея преодолевать стрессовые ситуации. Без этого он уже не мыслит свою жизнь. Но к чему может привести такая безудержная трата энергии? К неврастении?.. Надеюсь на разум Сергея, на его трезвый ум, на умение оценивать ситуацию. Впрочем, в любом случае ему придется не просто — Гатауллин свою позицию лидера без боя не отдаст.
Но если спад результатов у Сергея можно было предвидеть — после олимпийских побед у многих чемпионов случалось такое, то его поступок вне сектора, когда он поставил подпись под письмом, разоблачавшим другого чемпиона — чемпиона мира по шахматам Гарри Каспаро-ва, вызвал удивление. Это письмо, близкое по духу тем, что фабриковались в тридцать седьмом, было воспринято многими как попытка вернуться к тем давно испытанным
171
и проверенным методам моральной расправы над инакомыслящими, столь хорошо отработанным в сталинские времена.
Каспаров со страниц «Огонька» говорил о необходимости разделить большой спорт, хотим мы того или нет, ставший во многом профессиональным (прежде всего те виды, которые способны окупить себя), и массовый, переживающий кризис, ратовал за установление правовых отношений в спорте, призывал оплачивать профессиональную деятельность спортсменов по труду, критиковал спортивных бюрократов за равнодушие к людям. Не найдя должных аргументов против основных тезисов Каспарова, его оппоненты, в прошлом знаменитые спортсмены, борец Анатолий Колесов, фигурист Александр Горшков, один из лучших тренеров мира по гандболу Анатолий Евтушенко — все работники Госкомспорта СССР и единственный действующий спортсмен, примкнувший к ним, Сергей Буб-ка, ополчились на Каспарова главным образом за то, что и образ мыслей его, и образ жизни — не наши.
Почему Сергей поставил свою подпись под кляузой? Этот вопрос мучал не меня одного. У людей возникали разные предположения. Неужели неукротимый спортивный боец относится к тем, кто чтит силу и власть? (Среди подписавших письмо был и зампред Госкомспорта СССР Анатолий Колесов, в чьем непосредственном ведении и сборная страны по легкой атлетике, цвета которой защищает и Сергей Бубка.) Может, его просто заставили, намекнув, что, дескать, те немалые деньги, которые получает Бубка от Госкомспорта, надо отрабатывать не только в секторе для прыжков с шестом? А что, если дело в другом — в принципиальности Сергея, в неприятии им чуждых взглядов на жизнь, проповедуемых чемпионом по шахматам? Но если это так, почему же тогда Бубка, вскоре после публикации письма в «Советском спорте», выступая по телевидению в новой программе «Арена», фактически поддержал большинство тезисов Каспарова? Это выступление Сергея вызвало, естественно, недовольство у «отцов» Госкомспорта. Бубка был вызван на ковер к Колесову. Злые языки утверждали, что сразу после приема у зампреда Сергея ожидал допинг-контроль, который некоторыми ретивыми служаками воспринимается и как некий детектор
172
лжи. Известны случаи, когда Допинг находили как раз у тех спортсменов, кто чем-то не потрафил начальству. Это случалось, говорят, во времена застоя. И хотя сейчас время другое, Бубка на прием к зампреду не пошел.
Как бы то ни было, но многие задавали себе вопрос, когда Бубка проявил истинную принципиальность: обвиняя Каспарова во многих смертных грехах или же солидаризируясь с ним? На мой взгляд, по-настоящему искренним он был на телевидении, признав, что выступление против Каспарова на его совести. Сергей подписывал эту кляузу в моем присутствии после долгого хождения по кабинетам начальников высокого ранга Госкомспорта. Если бы я знал в тот момент, под каким документом ставит свою подпись Сергей, постарался бы удержать его от этого необдуманного шага. Заметив, что Сергею как-то не по себе, я поинтересовался причинами и тогда он мне рассказал о письме, под которым поставил подпись. И уже тогда я понял: он сожалеет о своем поступке. А потом мы долго стояли на Комсомольском проспекте и Бубка не отпускал меня, стараясь выговориться. Пожалуй, впервые не он мне был
нужен, а я ему.
Не у многих из нас хватает сил на публичное признание своих ошибок. Сергей же решился на такой шаг, меньше всего заботясь о репутации отступника, которая может сложиться, о том, как он будет выглядеть в глазах начальства. И эта его победа говорит о нем больше, чем иные из его спортивных побед.
А жизнь продолжалась с ее ежедневными заботами, хлопотами, радостями и горестями... Примерно год спустя после Игр в Сеуле в газетах появилось сообщение ТАСС о награждении героев Олимпиады правительственными наградами. Среди тех немногих, кто был назван, фигурировала и фамилия Бубки. Он оказался единственным из олимпийских чемпионов удостоенным высшей награды Родины — ордена Ленина. Узнать имена большинства награжденных любителям спорта, да и широкой общественности не удалось. Впервые за многие годы Указ Президиума Верховного Совета СССР почему-то не был опубликован в газете «Советский спорт». Что помешало обнародовать имена атлетов, тренеров, деятелей спорта, всех тех, кто вложил столько труда в победу сборной олимпийской нашей страны в Сеуле?
173
Среди догадок, высказываемых людьми, причастными к победе сборной СССР на Олимпиаде, чаще других мелькала мысль о боязни спортивного начальства обнародовать списки награжденных, дабы избежать ненужных вопросов общественности относительно иных имен, в списки попавших. И как оказалось, эта версия не была лишена оснований. Далеко не всем тренерам-практикам, подготовившим выдающихся атлетов, воздали должное, а вот никого из столоначальников не забыли... В подтверждение этих слов я мог бы привести не одну фамилию. Да стоит ли бередить старые раны? Ограничусь одной фамилией — Петров. Виталий Афанасьевич Петров. Тренера Сергея Бубки не сочли возможным наградить и по итогам международных соревнований «Дружба-84». Потом, правда, чиновники из Госкомспорта свою ошибку исправили, однако о награждении Петрова публично сообщено не было и иные из его коллег считали и продолжают считать, дескать, он опальный тренер. На самом деле это не так, но ведь не будешь же всем объяснять, что тебе не дали орден из-за того лишь, что не прошло, как установлено, 5 лет со времени твоего награждения, о котором никто и не слышал.
Или вот такая форма поощрений, как командирование на международные соревнования. Все чаще и чаще Сергея отправляли за рубеж одного ил с братом, забывая о тренере. Как бы то ни было, но Сергей все больше утверждался во мнении, что не он при тренере, а тренер при нем. И вот уже нет между ними того душевного контакта, той теплоты, того взаимопонимания.
В начале 1990 года Сергей принимает неожиданное для многих решение: обращается в управление легкой атлетики Госкомспорта СССР с просьбой снять с него стипендию ввиду того, что он приступает к работе заведующим отделом внешнеэкономических связей донецкого центра научно-технического творчества молодежи «Труд». При этом он не только не посоветовался с тренером, но даже не поставил его в известность. О решении ученика всерьез заняться бизнесом Петров узнает из телефонного разговора с заместителем начальника Управления легкой атлетики Н. И. Политико, пытавшимся выяснить у тренера мотивы решения его ученика.
174
— У меня все оборвалось внутри,— сказал на следующий день Виталий Афанасьевич, позвонив мне домой по телефону.— Неужели я для него совсем чужой человек?.. Как же нам вместе работать дальше?.. Может быть, послать все к чертям?
Как мог, я успокаивал Петрова, цитировал Загайнова, только-только выступившего в программе ленинградского телевидения «Спорт. Спорт. Спорт» в поддержку Сергея. Психолог убеждал телезрителей в том, что Бубка устал от многолетней необходимости подчиняться и общения со спортивными чиновниками. Переключение на другую деятельность, по словам Загайнова, может дать новый всплеск результатов, позволит выйти лишней нервной энергии, наконец, поможет укрепить его социальный статус.
Я пытался уговорить и Петрова, и самого себя в том, что ничего страшного не произошло. Не знаю, уловил ли он за моим многословием растерянность, но сам я почувствовал какую-то фальшь в своих словах. И на прощанье сказал Петрову в сердцах: «А вообще-то на твоем месте я не хотел бы оказаться».
Правда, когда спустя несколько дней Сергей объяснился с тренером и все вошло как будто в привычную коллею, я, кажется, понял, от чего Петров так болезненно воспринял нежелание ученика советоваться с тренером. Для Виталия Афанасьевича Сергей все еще мальчишка, хотя уже сам давно отец двоих детей, глава семьи... Дети растут и становятся самостоятельными, но мы, их отцы, и настоящие, и спортивные, замечаем это не сразу, отказывая им в доверии самим принимать решения. Не отсюда ли многие конфликты между повзрослевшими спортсменами и их тренерами?
Достарыңызбен бөлісу: |