Большой Умахан. Дошамилевская эпоха Дагестана

получал возможность расширить границы своей страны. Нарушение же
Фатали-ханом клятвы ущемляло интересы не только текинской,
ширванской и аварской знати, но и других правителей Дагестана, которые
все больше развивали свои торговые связи с южными странами – Ближним
Востоком, Турцией и Индией. Кайтагское уцмийство, Казикумухское,
Джунгутайское и Аксайское ханства, Таркинское шамхальство,
Лезгинский, Табасаранский и другие вилаяты очень надеялись на то, что их
купцы, а также купцы далеких стран безбоязненно будут проходить через
земли Купы и Дербента. Правда, за прошедшие почти два года никто
из караванщиков не обращался к правителям с жалобой. Казалось, даже
каджарские разбойники смирились с мыслью о непобедимости
дагестанских горцев, способных побеждать многократно превосходящие
силы противника.
Прошлогоднее войско, как заведено было в горах исстари, Нуцал распустил
по своим селам, отдав им от богатой добычи то, что полагалось
по традиции, – пятую часть. Новые предложения Шахбанилава
о содержании большого корпуса, чтобы иметь на случай войны хорошо
обученные войска, были и на сей раз отклонены.
Одно лишь утешало воителя: его заслуги были признаны Нуцалом
на великом дагестанском Собрании, в хунзахском Дворцовом саду, где
в присутствии правителей и беков Кумыкии, Кайтага, Лакии славному
воителю была вручена золотая титульная грамота бека». Шахбанилав стал
хунзахским беком, имеющим свое вассальное селение из вновь
обращенных в Ислам русских. Из невольников – грузин и армян –
получилось девять семей, из родовых невольников – двенадцать,
из русских – сорок два. Селение, насчитывавшее за полсотни дворов, уже
не считалось хутором, и бекский титул воителя признали все правители.
Желали ему здравия и процветания, а селению – разрастания до шумного
города.
Родовым невольникам, чьи деды и прадеды верно служили предкам
Шахбанилава, в своей речи на великом Собрании он объявил свободу,
засвидетельствовав свою волю грамотой. А также свобода была объявлена
всем жителям его селения, к которым отныне горцы должны обращаться,
как к узденям. Это значило, что выдавать замуж за русских, грузин и армян
девушек из потомственных узденьских родов – аварок, даргинок, лачек,
кумычек, лезгинок, табасаранок и иных горянок, равно как и брать себе

в жены их дочерей – является почетным.
Говоря по правде, последнее заявление Шахбанилава вызвало всеобщий
смех и невольную улыбку Мухаммад-Нуцала. И со своего трона он обратил
к новому беку такие слова:
– Мой славный воитель хочет за один день уничтожить всю спесь в наших
священных горах. Он – Шахбан-бек (этим именем была обозначена золотая
граммота, в котором Владыка Аварии присваивал Шахбанилаву титул
бека) – не только храбрый воин, но еще и дерзкий мыслитель, бесстрашно
смотрящий в лицо вековым дагестанским традициям. Но Аллах
милосерден, и я верю, что вассалы Шахбан-бека станут настоящими
узденями, исправно несущими воинскую повинность нуцальскому Дому
и повинующимися законам Аллаха. Чакаги Шахбан-бек!
Тронный зал взорвался возгласами:
– Чакаги Шахбан-бек!
– Чакаги Шахбан-бек!
…В мае 1773 года, когда прискакали каджарские гонцы, Шахбан-бека
не было в Хунзахе, он как наставник престолонаследника находился в свите
Умахана, путешествующего по Дагестану.
Караванные пути с бескрайнего Севера и богатого Юга стекались в узкий
перешеек между Каспийским морем и отрогами дагестанских гор
у Дербента. Этот древнейший дагестанский город на лазурном берегу
Каспия, со старинными крепостными стенами и башнями, шумными
базарами, переполненными иноземными купцами и многоязычными
дагестанцами, приятно поразил аварского царевича. Он был в восторге
от Дербента и удивился, когда Шахбан-бек пояснил ему, что он едва
не завоевал этот великий город для аварского Престола.
– И кто же помешал тебе? – спросил удивленный Умахан наставника.
– Твой дядя, – вымученно улыбнулся бек.
– Как? Он, что, дурак?

– Нет, мой принц, он человек умный, но мыслит несколько иначе, чем мы,
слуги Престола. Правители государств делятся на два рода. Одни, восходя
на Престол, становятся господами престолов, другие – слугами. Если же
и ты, когда взойдешь на аварский Престол, станешь его господином, то,
наверное, будешь мыслить так же, как твои отец и дядя. Помнишь, как учил
тебя Гамач-Хусен, что самое святое в государстве?
– Престол! – воскликнул двенадцатилетний царевич. – И я никогда не стану
господствовать над ним, но буду служить ему верой и правдой!
– Спасибо, мой юный владыка, небо воздаст тебе все мыслимые в бренной
жизни почести, – похвалил престолонаследника воитель.
* * *
…Купцы платят пошлину за переход через Дербент, по праву
называющийся «воротами Шелкового пути». Сотни караванщиков
ежедневно платили за ночлег в городе Дербенте, за охрану верблюдов,
лошадей и возимых на них грузов. Иноземцы вступают в торговые
сношения с его жителями, принося таким образом Фатали-хану огромные
богатства. Сомнительно, что он позволит своим воинам грабить караваны,
да еще нарушать границы владений. У Фатали-хана нет явного
преимущества перед объединенными войсками Хусайн-хана и Агаси-хана.
Они, если судить по количеству воинов и внутреннему богатству, могли бы
и сами расправиться с клятвопреступником. Но, видимо, у них что-то
произошло, а посему и хотят шекинский и ширванский ханы пригласить
его, Мухаммадмирзу-хана, и решить спор по совести, по шариату, без
большой крови. Они, шииты, тоже ведь мусульмане в конце концов!
– Не думаю, что Фатали-хан лишился ума, – рассуждал Нуцал, бросая
задумчивый взгляд на юго-восток. – Хитрость и коварство в крови этих
каджарцев. У них иная честь, стало быть, и рассудком они отличаются
от нас: сегодня скажут одно, завтра начнут твердить другое, а послезавтра
сделают то, что от них не ожидаешь совсем…
– Не знаю. Пока мне ясно одно, – задумчиво проговорил Мухаммадмирза-
хан, – закон мести призывает меня в поход, ибо обречен тот правитель, кто
не в состоянии совершать богоугодное возмездие. Ведь клятву этот

нечестивец давал мне перед лицом всего Кавказа…
К вечеру следующего дня в замке Нуцалов был созван военный совет.
В Тронном зале собрались опытные сотники, но ни одного тысячника
из числа учеников Шахбан-бека среди них не было – не пришли. Не явился
на военный совет и Артачилав, потерявший в последнем походе под
нуцальскими знаменами больше половины своего отряда. Такие потери
килдерцы не несли даже на северных землях, обкладывая данью русские
поселения и крепости. А ведь и тут приходилось становиться в круг
и сражаться против многократно превосходящего числом противника.
Десять ступенек возвышали бронзовый трон в просторным зале
со сводчатым потолком, – поддерживаемым двумя рядами круглых колонн.
Множество зажженных свечей ярко освещали лица собравшихся
на военный совет узденей и беков. В количестве воинов не было проблем,
явившиеся на военный совет заполнили собой Тронный зал. Их гневные
речи в адрес врага звучали внушительно.
– Нет, – кричали они, – в поднебесной воинов, равных аварским узденям
и бекам. Мы поставим на колени Фатали-хана!
Позади трона прятался второй наследник аварского Правителя
четырехлетний Гебек-нуцал, рожденный грузинской княгиней Марией,
второй женой Мухаммед-Нуцала. Это был черноглазый несмышленыш,
которого придворные сравнивали с Камалил Баширом, андалалским
юношей, олицетворявшим у всех аварцев мужскую красоту, – столь
красивым был плод супружеской любви аварского Правителя и грузинской
княгини. Он очень сильно отличался характером от Умахана и в то же
время во многом копировал его. Гебек рос очень послушным
и равнодушным к оружию мальчиком. Единственной его страстью было то,
что он любил залезать на трон и играть с отцом, рассказывать ему сказки,
которые слышал от няни Зулейхи и своей матери-грузинки.
Приглашенные в замок алимы и другие знатные аварцы из ближайших
селений высказывались о незамедлительном возмездии.
Визирь Абурахим зачитал письма дружественных с недавних пор Хунзаху
двух каджарских ханов, после чего собравшиеся бурно обсуждали
содержание писем. По тому, какой стоял гул от голосов, можно было

не сомневаться в их искреннем возмущении вероломством Фатали-хана
и желании проучить его как следует, вплоть до того, чтобы казнить этого
правителя, приведя в Хунзах.
Мухаммад-Нуцал, молча наблюдавший за вассалами, поднял правую руку,
и гул голосов мгновенно утих.
– Горцы! – обратился Нуцал сильным голосом. – Теперь, когда вам
известны причины того, почему мы созвали военный совет, я хочу донести
до ума и сердца каждого из вас древний закон: нельзя грабить купцов.
Чужеземные караваны приносят в наши суровые края дары трудов
человеческих – шелка и парчу, чай и шербет, новые виды оружия, бумагу,
книги, золото и серебро, хорошую кожу и хорошие знания о дальних
землях… Купцов следует защищать от разбойников и прочих нечестивцев.
Фатали-хан, ненасытный клятвопреступник, хочет лишить наших купцов
караванных дорог в богатые страны арабов и индусов. Стало быть, и к нам
он не желает допускать богатые караваны наших далеких кунаков
из Багдада, Дамаска, Исфахана, Медины – города Пророка (мир ему)! Так
проучим же его и поможем нашим дружеским ханам Хусайну Шекинскому
и Агаси Ширванскому!
– Чакаги Нуцал!
– Чакаги Нуцал!
Воинские кличи, восхваляющие Правителя Аварии, неслись со всех
сторон. Мухаммад-Нуцал снова поднял вверх правую руку и вновь
в Тронном зале наступила тишина.
– Я передаю слово Мухаммадмирзе-хану, правящему наравне со мной.
Высокий, со светлой бородой военачальник в золотистом халате, из-под
полов которого виднелся небольшой кинжал с позолоченными ножнами,
вышел к трону из глубины зала. Он поднялся на несколько ступенек и,
повернувшись к собравшимся, начал свою речь:
– В прошлом году, исполняя приказ Нуцала, я был посредником между
враждующими ханами. Тогда на текинских полях стоявшее за моей спиной
аварское войско могло разгромить Фатали-хана со всеми его аскерами,
чуть ли не вдвое превышавшими по численности наших. Но он проникся

силой аварского меча и взмолился о перемирии. Он сдавал нам богатые
села и все дальше отводил от нас свои войска. Он поклялся на Коране, что
никогда больше не посягнет на вассальные и дружеские Хунзаху земли.
А теперь, выходит, он решил испытать терпение гордого Хунзаха. О,
славные аварцы, призываю вас в великий поход!
При этих словах губы первого визиря, стоявшего справа у подножия трона,
странно шевельнулись. Мухаммад-Нуцалу даже показалось, что визирь
беззвучно шепнул что-то странное, а что именно – не смог понять. Сотни
голосов, выражавшие преданность обоим нуцалам, заполнили
Тронный зал.
С утра начались приготовления в поход. К вечеру того же дня прибыл
в Хунзах Умахан со своей свитой, охваченный непреодолимым желанием
участвовать в походе.
– Не гневайся на меня, мой повелитель, – обратился он к отцу, – прояви
снисхождение и выслушай меня…
– Чего тебе? – строго оборвал красноречие сына Нуцал.
– Благословения! – пылко воскликнул юноша-отрок, уже вымахавший
телом почти вровень с взрослым воином. – Я тоже хочу принять участие
в походе…
Нуцал посмотрел на брата, который едва заметно мотнул головой.
– Значит, готовься! Даю тебе время один год…
– Как один год? Я хочу участвовать уже в этом походе, вместе со своим
наставником!
– Не смей меня перебивать! Даю тебе один год, чтобы улучшить мастерство
владения мечом, а также обогатить знания арабского языка и шариатских
законов.
– Прости, отец, но это всего лишь предлог… Скажи мне лучше правду,
почему ты не хочешь, чтобы я участвовал в походе? Только не говори мне,
что я еще мал и в бою меня разрубит даже самый паршивый каджарец.
Со мной рядом будет Шахбан-бек и его львиная сотня…

– О, мой славный племянник, – Мухаммадмирза-хан, шагнув к отроку, взял
его за плечи и легонько встряхнул. – Какой богатырь вырос в семье
Нуцалов! Я не устаю благодарить Аллаха, ибо верю, что ты станешь красой
нашей династии.
Только зря ты обижаешься на отца. Подумай, на кого мы оставим
Аваристан, если и я, и Булач-хан, и ты отправимся в поход? Гебек, конечно,
отличный парень, достойный царствовать, но трон-то по праву
принадлежит тебе! А Китлиляй, дочь моя, красавица? Ты подумал о ней?..
Умахан залился пунцовой краской. Он ненавидел эту стервозную кузину,
которая, вопреки аварским понятиям о морали, на каждом углу замка
кричала, что выйдет замуж за Большого Умахана, что престолонаследник
влюблен в нее без памяти. Сейчас ему было просто стыдно говорить дяде,
что он терпеть не может его дочь и что ему все равно, за кого она выйдет
замуж.
– Вот видишь, – довольный неверно оцененным впечатлением племянника
изрек Мухаммадмирза-хан, – значит, и на сей раз во Дворце остаешься ты.
И пора тебе уже участвовать в управлении страной, помогать отцу,
а походов военных будет еще очень много…
Умахан хотел было возразить, но дядя не дал ему раскрыть рта.
– Обещай мне, Умахан Большой, что если я погибну, ты возьмешь
Китлиляй себе в жены! Обещаешь?
Нуцал продолжал улыбаться, внимательно следя за реакцией сына.
– Обещай же! – встряхнул за плечи сконфузившегося племянника
Мухаммадмирза-хан. Царевич метнул на отца умоляющий взгляд.
Освободи, мол, от необходимости отвечать Дяде, ты же знаешь, как она мне
противна. Но Правитель, лишь ухмыляясь, отвернулся в сторону, и отроку
ничего другого не оставалось, кроме как пообещать.
– Обещаю. Но ты не смей погибать! Разгроми каджарцев и возвращайся
скорее…
– Ого-о! Слыхал? – Мухаммадмирза-хан повернул голову
к ухмыляющемуся брату. – Чтобы не жениться на моей проказнице, твой

сын будет теперь молиться Аллаху днем и ночью и просить о моей военной
удаче! Ха-ха-ха!..
– Неправда, – промямлил себе под нос царевич и еще больше зарделся
краской от стыда. – Я просто не хочу, чтобы ты погиб, дядя.
– А я и не погибну! – продолжал хохотать он. – Погибнет Фатали-хан, наш
с тобой заклятый враг…
* * *
Утром весь Хунзах был взбудоражен сбором войска на площади. В поход
собирались только конные воины. Почти все были одеты в стальные
кольчуги и островерхие шлемы, а в руках длинные копья с остро
отточенными стальными наконечниками. Некоторые удовольствовались
железными панцирями на груди и спине, крепко перетянутыми ремнями.
На поясах висели полуаршинные кинжалы, а в чехлах, прикрепленных
к седлам, – тяжелые мечи, у некоторых кривые сабли. От круглых щитов,
отлитых из бронзы и стали, по всему Хунзаху бегали солнечные блики.
И стар и млад спешили на площадь провожать в поход больших львов.
Средь воинских доспехов виднелись и мушкеты – тяжелые ружья,
но больше было луков со стрелами – испытанное веками всем
человечеством грозное оружие.
Правитель Аварии и его брат Мухаммадмирза-хан вместе с сыновьями
и приближенными стояли на небольшой площадке мавзолея, в котором еще
тридцать веков назад был погребен прах праотцов аварских. И уже потом,
много позже, когда в Хунзахе появился сирийский шейх Абулмуслим, вход
в мавзолей был замурован, а покоящиеся там праотцы объявлены
кафирами, не заслуживающими уважения потомков, ибо гореть им в аду,
а более поздним хунзахцам, исповедующим ислам, почивать в раю.
Но как бы то ни было, мавзолей на Дворцовой площади уже много веков
кряду служил каменной трибуной – на праздниках здесь дурачились шуты,
а на сборах произносили свои речи первые лица страны.
На площадь стекались последние отряды из аварских сел. Вновь
назначенные тысячники и сотники выстраивали боевые ряды конницы.
Первые три сотни были авангардными, затем шли сотни из хунзахцев,

из гергебильцев, ботлихцев, из ахвахцев и баклулалцев. Всего
на Дворцовой площади Хунзаха выстроилось двадцать сотен. Остальные
должны были примкнуть по пути на разных перевалах.
С какой жадностью во взоре смотрел царевич на молодцов, которым было
дозволено идти в военный поход! Правитель Аварии не без гордости
отметил это для себя и даже шепнул своему брату:
– Погляди-ка на него, как он смотрит на аскеров! Точно зверь,
изголодавшийся по жирным баранам, но не имеющий возможности
приблизиться к стаду…
– Это, конечно, хорошо, – задумчиво произнес тогда Мухаммадмирза-хан
старшему брату, – но мы, нуцалы, редко умираем своей смертью… Меня
не радует тяга племянника к оружию. Я хочу, чтобы он был более ученым,
нежели воителем. А потому и следует прекратить уроки Шахбан-бека,
пусть обучает своих сыновей и вассалов…
– Спасибо, брат, за мудрые слова, и да поможет тебе Аллах в благородном
деле! Заставь Фатали-хана раскаяться в содеянном…
– Чакаги Нуцал! – воскликнул Мухаммадмирза-хан, подняв правую руку
кверху кулаком, и полуторатысячное войско громогласно повторило:
– Чакаги Нуцал!
Конные отряды, разбитые на десятки и сотни, поспешно двинулись
из Хунзаха. Народ сопровождал их до самого края великого плато и едва ли
не каждый седобородый уздень с сожалением замечал, что нет среди
больших львов самого сильного, нет славного воителя Шахбан-бека, сына
простого хунзахского узденя. Верные нукеры даже известили Нуцала, что
никогда еще у хунзахских старцев они не видели столь безрадостные,
мрачные лица. Только вот о причине они умолчали. И Правитель
не обронил об этом ни слова.

жүктеу/скачать 1.34 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: