Четвертый ФилософиЯ нового времени

Второе отношение мысли к действительности, по мнению Гегеля, насчитывает два вида — это эмпиризм и критическая философия. Объединяет их то, что и эмпиризм (скажем, локковская философия), и критическая философия Канта исходят из того, что истинным источником знания является опыт. По мнению Гегеля, эмпиризм возникает в противоположность метафизике, ее абстрактным теориям, неспособным соединить общее и единичное. Скажем, еще в кинической и мегарской школах философы заметили такое странное противоречие, что мы всегда строим свои утверждения по следующему принципу: Петр — человек, Жучка — собака (пример Ленина из «Философских тетрадей»). В этих суждениях мы как бы отождествляем то, что отождествлять нельзя, отождествляем единичное и общее. Говоря, что Петр — человек, мы тем самым говорим, что человек — это Петр, а как быть, например, с Николаем или Марией? Из такого неумения метафизики решить проблему перехода от общего к единичному и возникает эмпиризм, который всегда восходит от единичного и пытается определить, каким образом возникают общие идеи. Мы это видим на примере философий Локка и Гоббса. В данном случае эмпиризм исходит из вполне реальной проблемы, из потребности человеческого познания в соединении бытия и мышления, ибо бытие всегда представляется нам как конкретное, а мышление всегда есть мышление о всеобщем.

Недостаток эмпиризма в том, что он также не может решить эту проблему, ибо для него мышление всегда есть мышление, действующее посредством восприятия, а восприятие есть лишь форма постижения внешнего мира. То есть опять же мышление и внешний мир оказываются разорванными.

Критическая философия, как и эмпиризм, считает опыт единственной почвой для познания. Но верная мысль критической философии, которая отличает ее от эмпиризма, состоит в том, что предметом нашего мышления является только познание. Чтобы понять тайну нашего познания, открыть тайну истины, мы должны сделать предметом нашего мышления сами формы мышления. Эту верную мысль замечательно подметил Кант, но при этом он совершил ошибку, указав, что философы должны прекратить создавать последующие философские системы. Как указывал Кант, пока мы не исследуем чистый разум, не найдем в этом разуме то, что дает ему способность познавать истину, то до этого мы не имеем права строить никакую философию. Давайте найдем эти формы — формы мышления, формы чувственности, определим, является ли метафизика наукой или нет, тогда можно решить вопрос о возможности построения метафизики, считает Кант.

По мнению Гегеля, это означает, что человек должен научиться мыслить прежде, чем начать мыслить. По его образному выражению, «желание познавать прежде, чем приступить к познанию, так же несуразно, как мудрое намерение того схоластика, который хотел научиться плавать прежде, чем броситься в воду»¹. Понятно, что научиться мыслить можно только лишь мысля. Поэтому исследовать разум, мышление и строить философскую систему, по мнению Гегеля, есть одно и то же. Кант же не заметил этой очевидной истины о том, что мышление строит философию из самого себя.

Другая особенность кантовской философии, которая, по мнению Гегеля, одновременно и позитивна и негативна, есть открытие антиномичности разума. Кант верно заметил наличие в нашем мышлении противоречий, но ошибочно ограничил эти противоречия лишь числом четыре. В действительности эти антиномии содержатся во всех предметах. Это, по убеждению Гегеля, есть диалектический момент логического. Поэтому и доказательства антиномии, которое предлагает Кант, ошибочные, ибо Кант доказывает то, в чем он уже убежден. В действительности нельзя доказать справедливость этих антиномий. Для внимательного читателя видно, что Кант, доказывая справедливость тезиса и антитезиса, как бы исходит уже из того, что для него с самого начала очевидно, что и тезис, и антитезис будут истинными. Отсюда, утверждает Гегель, и натянутость этих доказательств. Поэтому кантовская философия оказалась непоследовательной, она не оказала какого-нибудь существенного влияния на метод. Самые ближайшие ученики и последователи Канта сразу же попытались преодолеть этот недостаток кантовской философии. Фихте, например, пытался построить дедукцию категорий, но он совершил ошибку, не пойдя дальше признания того, что познаваемо лишь конечное, т. е. не выйдя за пределы метафизического способа мышления.

Гегель же утверждает, что мышление есть мышление обо всем; мышление, как и бытие, бесконечно, поэтому мышление не должно ограничиваться конечным, иначе оно не будет мышлением обо всем. Мышление бесконечно и поэтому предмет его — бесконечное. Но эта особенность мышления отнюдь не должна пугать философа, не должна заставлять думать, как считал Шеллинг, что эта бесконечность мыслится только в некоем иррациональном постижении. Как утверждает Гегель, Шеллинг верно отметил бесконечность мышления, но ошибочно положил, что эта бесконечность непостижима в понятиях, непостижима разумом, поскольку он ошибочно противопоставил рассудок и разум в традиции Плотина и Николая Кузанского.

Познать мышление, по Гегелю, можно лишь спекулятивной логикой. Метафизический метод строгих определений не годится, ибо он как бы убивает мышление, останавливает его. А ведь мышление — это жизнь, его нельзя остановить. Жизнь — это движение, а движение, как указывал еще Зенон Элейский, самопротиворечиво: движущаяся вещь еще находится в определеном месте, и уже в нем не находится. Так же и мышление: любое понятие всегда живо, оно включает в себя все другие понятия, переходит в них, поэтому оно самопротиворечиво — оно и есть само по себе, и уже не есть.

Третье отношение мысли к объективности — непосредственное знание, учение, особенно активно разрабатывавшееся Ф.Г. Якоби в полемике с рационализмом немецкой философии, излишне доверявшей разуму и поэтому отдалявшейся от христианства. Якоби считал, что Бог выше рассудочного постижения и не может быть познан в понятиях. Согласно Гегелю, учение Якоби слишком сужает область религиозного, сводя ее лишь к некоему субъективному чувствованию, и поэтому не может считаться истинно христианским учением. «…Непосредственное знание Бога говорит нам лишь то, что Бог есть, но не говорит, что Он есть, так как такое знание было бы познанием и привело бы к опосредствованному знанию. Таким образом, Бог как предмет религии явно суживается, сводясь к Богу вообще, к неопределенному сверхчувственному, и содержание религии редуцируется к минимуму»¹. Спекулятивная же логика, по Гегелю, есть истинное учение о Боге, показывающая единство познаваемого и непознаваемого, непосредственного знания и знания, опосредованного понятиями.

Гегель предпринимает попытку построения философской системы, исходя из убежденности в том, что мышление есть бытие, т. е. что философия может быть построена, исходя из чистой стихии мышления. Гегель указывает, что его философия совершенна и является абсолютно истинной, но не противопоставляет свою философию предыдущим философским учениям, показывая, что все они в той или иной мере подходили к истине. Они отражали одну или другую сторону объективности. Заслуга Гегеля, по его мнению, в том, что он увидел эту односторонность предыдущих философий и соединил в своей философии все эти противоположности, «сняв» их в своей системе. Этот подход к истории философии у Гегеля виден в его лекциях по истории философии. Читать их очень полезно, ибо часто Гегель ставит проблемы там, где другие философы их не видят. Но подходить к чтению этих лекций нужно с некоторой опаской, ибо Гегель излагает не просто историю философии, а развитие своей собственной философской концепции, показывает, как философы, сами того не зная, шли к тому, чтобы философия достигла объективной истины в гегелевской философии.

После этих подготовительных рассуждений Гегель переходит к построению своей системы философии. Возникает очевидный вопрос: откуда начинать построение философской системы? Для Гегеля мышление есть бытие, поэтому с бытия он и начинает.

«Наука логики»

Гегелевская «Наука логики» содержит три раздела: учение о бытии, учение о сущности и учение о понятии. Гегель начинает размышлять о бытии, поскольку мышление и есть бытие. Что такое мышление само по себе, безотносительно к какому-нибудь определенному понятию? Мы берем мышление в чистой стихии мышления, не расчлененным ни на какие определения и тем более понятия; это чистая стихия мышления, мышление само по себе. Но мышление само по себе не может быть просто мышлением, мышление есть всегда мышление о чем-либо. Впервые эту мысль четко высказал Плотин в учении об Уме, который есть чистая мысль, но он раздваивается, ибо Ум, т. е. мысль, всегда есть мысль о чем-либо. Поэтому Ум, будучи единым, раздваивается в себе на субъект и объект, на мысль и бытие. Поэтому Ум есть и бытие, и мышление одновременно.

Такой же ход предлагает и Гегель, но с одним отличием. У Плотина рассудок и разум оказываются разведенными по разным онтологическим уровням, ипостасям. Ум существует на уровне вечности, и противоположности в нем соединяются, поскольку они соединяются в вечности, а рассудок действует на уровне Души, где существует время, и поэтому противоположности там разъединяются, и все это венчается Единым, превосходящим всяческое бытие и всяческое мышление. Гегель как бы «сплющивает» эту пирамиду бытия, показывая, что рассудок, мышление и бесконечность есть одно и то же. Поэтому понятия, у Плотина действующие на уровне Души, и бесконечность мышления оказываются одним и тем же. Исходя из чистой стихии мышления, мы можем вывести все понятия, оперирующие в мышлении. Поэтому сама по себе философия Гегеля уходит корнями в философию далекого прошлого и имеет в себе объективные предпосылки, но в силу специфики она сама оказывается полной различных противоречий.

Итак, мышление всегда есть мышление о бытии. Поэтому первое представление мышления есть бытие: «Начиная мыслить, мы не имеем ничего, кроме мысли в ее чистой неопределенности… Но это мы и называем бытием. Его нельзя ни ощущать, ни созерцать, ни представлять себе, оно есть чистая мысль, и, как таковая, оно образует начало»¹. Гегель исходит из такого представления о бытии. Бытие есть чистая неопределенность, чистая стихия мышления, чистая абстракция, чистая мысль и чистая непосредственность. Бытие не имеет никакого определения, есть отсутствие определения до всякой определенности. Бытие невозможно никак определить и никак описать, поэтому бытие есть ничто, ибо оно несет в себе только отрицательные моменты. Бытие есть то, что совершенно лишено каких-либо определений, а это и есть ничто. Поэтому первая пара противоположностей, возникающая в гегелевской философии, тезис и антитезис, есть «бытие» и «ничто». Они взаимодействуют и вступают в единство, и это единство дает «становление», т. е. переход бытия в ничто и ничто в бытие. Становление есть первая конкретная мысль, первое понятие. Возникает не просто бытие, а наличное бытие.

Не буду развертывать другие категории, как это строит Гегель в своей философии. Для нас не столь важно, как Гегель выводит остальные категории: «для себя бытие», «количество», «чистое количество», «степень», «мера», «тождество», «сущность», «различие», «основание» и т. д. Желающие могут посмотреть сами.

Несколько замечаний по поводу развития этой дедукции категорий. В «Науке логики» возникают все те «открытия» Гегеля, в дальнейшем возведенные в ранг законов марксистско-ленинской философии, а именно «законы» единства и борьбы противоположностей, отрицания отрицания, перехода количества в качество. Волей Энгельса они были возведены в ранг основополагающих законов природы, при этом Энгельс взял еще ряд шеллинговских примеров о том, как происходит отрицание отрицания, — плюс отрицает минус, затем они вступают в некоторое непонятное диалектическое тождество, диалектическую борьбу и единство. Это уже полная натурфилософия, которая не поддается никакой критике — чистая мифология. Корни этой марксистской мифологии уходят как в философию Шеллинга, так и в философию Гегеля.

Проводя дедукцию категорий, Гегель попутно указывает, что не существует вещи в себе, что сущность всегда, по его словам, светится в себе и поэтому всегда проявляется как явление. Кантовская противоположность между вещью в себе и явлением на самом деле не существует, ибо через явление познается сущность. Не существует противоположности между необходимостью и случайностью, между необходимостью и свободой, ибо они также есть стороны диалектического противоречия, и противоречие между ними также снимается в понятии закона, так же, как противоположность между качеством и количеством снимается в понятии меры.

Структура гегелевской философии замечательна в том плане, что достаточно иметь перед собой оглавление, и сразу многое становится понятным. Оказывается, что чистое бытие отрицает само себя и возникает понятие сущности, т. е. бытия определенного, бытия существующего в настоящем мире. Это пара «бытие — сущность», и синтез бытия и сущности есть понятие. Понятие в «Науке логики» есть заключительный раздел работы. Понятие также развертывается из самого себя, и субъективное понятие, т. е. понятие как таковое, используемое в логике, которым оперируют в суждении, вынужденно отрицает себя, переходит в свою противоположность, т. е. понятие, связанное с природой, с объективностью.

Учение о понятии включает в себя такую триаду — субъективное понятие, объективное понятие (или объект) и идея. Идея есть понятие, которым оперируют в суждении, в чистой мысли, оно отрицает себя и переходит в объективное понятие, соответствующее природе, и возникает идея, объединяющая в себе субъективность, т. е. мышление, и объективность, т. е. природу.

Идея, развиваясь, через жизнь и познание восходит к абсолютной идее, к вершине гегелевской системы. Что такое абсолютная идея? Идея как единство объективной и субъективной идеи «есть истина в себе и для себя, абсолютное единство понятия и объективности»¹. Это единство есть, следовательно, абсолютная и полная истина, мыслящая самое себя. То есть абсолютная идея есть истина как тождество бытия и мышления, тождество объективного и субъективного. Это истина, существующая сама по себе.

Следующее развитие абсолютной идеи: идея отрицает самое себя, переходит в инобытие идеи, в природу.

«Философия природы»

Инобытием идеи как царства духа, царства нематериального, является материальная природа, или вещество. Поэтому второй частью гегелевской всеобщей триады является «Философия природы», которая занимает второй том «Энциклопедии философских наук». Абсолютная идея, являясь квинтэссенцией свободы, требует для себя перехода в свое инобытие. Это инобытие идеи и есть природа.

«Философия природы», пожалуй, наимение интересная часть философии Гегеля. Но этому есть вполне объективное объяснение. Структура «Философии природы» также триадична и состоит из трех частей — механика, физика и органика. Классификация на тезис, антитезис и синтез происходит по принципу формы движения материи. В механике рассматривается движение тел в мегамире. Физический мир, куда входит и химия, предполагает движение корпускул. Органика есть движение масс и корпускул в их единстве.

Рассматривая механику, Гегель замечает, что движение масс предполагает равнозначность этих масс, которые отличаются друг от друга только по количеству. Равнозначность движущихся масс предполагает количественное их объединение в пространстве и времени, а пространство и время, как известно, есть то, в чем осуществляется движение. Поэтому пространство и время в своем единстве дают материю. Движение, развиваясь, приводит к тому, что появляются тела, имеющие не только количественное, но и качественное развитие. Это планеты и светила. В дальнейшем от изучения небесных тел, деля их на четыре вида — Солнце, Луну, кометы и Землю, которые соответствуют воздуху, огню, воде, и земле, он переходит к четырем фигурам силлогизма.

Таким образом, Гегель приходит к структуре вещества, что позволяет ему перейти к движению корпускул; а объединение движения корпускул и масс позволяет ему перейти к органическому движению. Организм есть не просто движущееся животное, но животное, обладающее обменом веществ, т. е. внутри себя предполагающее также движение корпускул. Органика, по Гегелю, есть синтез первых двух положений — механики, как тезиса, и физики, как антитезиса.

Органика начинается с геологической природы, далее следует растительный организм и, как их синтез, животный организм. В животном организме происходит самовозрастание материи до уровня ее самоотрицания. В животном организме происходит такой рост материи, который опять требует для себя перехода уже в свое инобытие, в область духа.

Такова вкратце структура «Философии природы». Забегая вперед, прежде чем рассмотреть «Философию духа», позволю себе некоторые комментарии.

Рассказывая о философии Гегеля, я изменяю своему методу, потому что, если мы хотим изучить философию, то надо не судить философов, не находить у них ошибки, а, наоборот, пытаться увидеть правоту каждого из них, к каким бы противоположным лагерям они ни принадлежали. Ведь философы всегда ищут истину, история философии есть путь разума к абсолютной, вечной истине — к Богу. Философы всех времен дают нам образец строгого мышления, именно у них нужно учиться философствовать, искать и думать. В отношении Гегеля необходимо сделать исключение, потому что философия Гегеля не учит думать. Диалектический метод — это метод ложный. Лишь две школы в истории философии отличаются такой сознательной установкой на ложь — это софистика (против Протагора яростно боролись Сократ и Платон) и гегелевская диалектика, которую взяли в дальнейшем на вооружение марксисты-ленинцы. Это та же самая софистика, тот же самый метод, который позволяет не открывать новые неизвестные истины, а создавать видимость объяснения того, что уже известно. У софистов это было откровенно и отчетливо. Протагор честно говорил, что объективной истины нет (или что всё истинно, что одно и то же), критерий истины — выгода, что кому полезно, то и истинно. Гегелевская философия в этом отношении гораздо более закамуфлирована, она не столь явна, не столь откровенна, как софистика. Гегель утверждает, что истина есть и познается диалектическим методом. Поэтому тот вред, который она нанесла через марксизм-ленинизм в XX в., во многом вызван ее подделкой под истину. Ложь всегда рядится под истину, потому что диавол всегда старается выглядеть добрым, светлым существом, старается, чтобы его спутали со Спасителем. Здесь частный случай этого всеобщего противостояния сил добра и зла, сатаны и Бога. Я произношу эти слова, полностью отдавая себе отчет, ибо диалектика Гегеля есть та бесплодная смоковница, которая засохла и никаких плодов никогда не сможет принести, кроме разрушения. К гегелевской диалектике, соединяющей противоположности, можно вполне отнести и слова Христа: «Но да будет слово ваше: да, да; нет, нет; а что сверх этого, то от лукавого» (Мф. 5, 37).

Мы уже говорили о том, как Гегель понимал различие между формальной, диалектической и спекулятивной логикой, что якобы спекулятивная логика (в нашей терминологии — диалектическая) есть высшая ступень логики, которая включает в себя логику формальную. Предлагаю вам рассмотреть на примере двух философов, которых мы с вами изучали (Гегеля и Канта), отличие двух способов мышления.

Канта интересовал механизм научного познания; он никогда не сомневался, что научное познание существует. Поэтому Кант исследует научный метод познания, т. е. метод, который дает новое знание. Любой ученый — физик, математик, химик и т. д., всегда открывает что-то новое. Это новое знание проходит проверку различными методами, теоретическими, практическими, коллективными и т. д., и в конце концов принимается как истина. Кант доверяет науке, исследует ее метод, ищет синтетические суждения априори, чтобы узнать, может ли и философия стать наукой.

Гегель в своей философии исходит из совсем других предпосылок. Он не доверяет науке, считая ее метод неполным, частным случаем философского диалектического метода. Выводя из тезиса антитезис и потом объединяя их в синтез, Гегель делает некоторую видимость логичности и объяснения взаимосвязи в природе. Но в том-то и дело, что это всего лишь видимость. Гегель ни разу не сделал никакого открытия, он все время имеет дело лишь с известными ему данными. И если речь идет о понятиях, то скорее это некоторая игра. Он сортирует понятия, причем сортировка происходит не по объективному принципу, а по принципу выдуманному.

Возьмем любые две гегелевские триады, скажем, «субстанция, причина, взаимодействие» и «явление, содержание, отношение», и поменяем в них понятия местами. Получим, допустим, триаду «субстанция, явление, содержание». Любой из вас, немного изучив гегелевскую диалектику, без труда докажет, что эта триада истинна, что субстанция есть тезис, явление — антитезис и содержание — их синтез. Допустим, логика такая: субстанция непознаваема, она не может быть явлена, ибо она «существует сама в себе и представляется сама через себя» (Спиноза). Поэтому она требует своего отрицания — явленности в мире. Явленная вещь имеет свою субстанциальную сущность, которую мы воспринимаем как ее содержание. Выдержана гегелевская логика, точнее, видимость логики. Это просто игра. И если в «Науке логики» это не совсем заметно, то в «Философии природы» это становится очевидным, потому что здесь Гегель вторгается в область науки, которая еще со времен Декарта, Лейбница, Спинозы, Канта всегда считалась эталоном истинного знания. Философия равнялась на науку, чтобы и самой прийти к такому же истинному познанию. Гегель считает, что, наоборот, философия есть эталон истинного знания, и наука должна подчиняться ему.

Что получилось? Получилась полная чушь — воскрешение античных представлений о четырех стихиях, соответствующих четырем фигурам силлогизма. Гегелевская философия природы похожа на натурфилософские построения Эмпедокла и Анаксагора. Но Эмпедокл и Анаксагор были людьми, жившими в своей эпохе, и сделали очень много для развития современной им науки. Они предлагали концепции возникновения жизни, строения космоса, возникновения человека, из чего потом возникали науки — геология, биология. Это был поиск, всегда сопряженный с ошибками. Гегель же в научном XIX в. говорит то, что «не лезет ни в какие ворота». Это не странность, не ошибка, не то, что можно стыдливо отодвинуть, а проверка диалектического метода на истинность. Диалектический метод продемонстрировал, что как только он встречается с настоящей наукой, он терпит сокрушительное фиаско. Диалектический метод оказался ошибочным. Поэтому можно согласиться со следующим высказыванием А. Шопенгауэра: «Как средство поглупеть гегелевская философия несравненна: эта абракадабра, эта болтовня, набор слов, предлагающий в своих чудовищных сочетаниях разуму мыслить невозможные мысли, вопиющие противоречия, совершенно калечить интеллект»¹.

«Философия духа»

«Философия духа» составляет третий том гегелевской «Энциклопедии философских наук». Так же, как и другие работы, она состоит из трех больших частей: «Субъективный дух», «Объективный дух» и «Абсолютный дух». Что такое дух? Следует иеть в виду, что гегелевское понимание духа в корне отлично от обычного христианского. Дух, по Гегелю, это не то, что противоположно материи. Гегель пишет: «Для нас дух имеет своей предпосылкой природу; он является ее истиной и тем самым абсолютно первым в отношении ее. В этой истине природа исчезла, и дух обнаружился в ней как идея, достигшая своего для себя бытия, как идея, объект в которой, также как и ее субъект, есть понятие»². Иначе говоря, дух есть единство, синтез идеи и природы. Поэтому дух существует там, где есть одушевленная жизнь. Сфера действия духа — это сфера действия человека. Человек есть единственное существо, в котором природа и идея соединяются. Причем они не просто соединяются, а сливаются. Отсюда идет развертывание философии духа как субъективного духа, объективного духа и абсолютного духа.

Субъективный дух — это индивидуальный субъект, конкретный человек. Объективный дух — это действие духа в обществе. Абсолютный дух — это синтез индивида и общества. Отсюда деление каждого из этих положений на свои собственные триады. Субъективный дух состоит из антропологии, феноменологии и психологии. Объективный дух — из права, морали и нравственности. Абсолютный дух — это искусство, религия откровения и философия. Венчает все, таким образом, философия.

Несмотря на то, что третья часть «Энциклопедии…» по объему равна первой части, «Науке логики», Гегель уделяет объективному духу гораздо большее внимание в своей философии. Многие из глав этой книги Гегель разрабатывает настолько подробно, что посвящает им отдельные курсы лекций. О субъективном духе есть работа «Феноменология духа». Об объективном духе — отдельные курсы лекций «Философия права» и «Философия истории». Об абсолютном духе — лекции по эстетике; по религии — «Лекции по философии религии», «Лекции о доказательстве бытия Бога»; по философии — «Лекции по истории философии». Учение об объективном духе занимает у Гегеля подавляющую часть всего его творчества.

Первый этап развития духа есть субъективный дух. Развитие духа начинается в субъекте, в конкретном индивиде. Субъективный дух есть тот момент развития духа, как он существует в отдельном человеке. Первый этап развития субъективного духа есть антропология. Антропология Гегеля рассматривает душу так, как она существует сама в себе, независимо от других.

Гегель везде проводит свой принцип о совпадении исторического и логического, что историческое развитие определенной вещи и явления совпадает с логическим ее развертыванием. Поэтому чтобы логически объяснить душу, можно и нужно проследить историческое ее развитие. Гегель останавливается на развитии души, начиная с младенческого, даже с внутриутробного возраста человека. Гегель рассматривает различные состояния души — у младенца, состояния слабоумия, сновидения, рассеянности, идиотизм. Все эти явления Гегеля чрезвычайно интересуют, чтобы показать, где находится предел души, где можно увидеть коренное отличие души от остального мира. Действительно, если мы покажем отличие души гения от табуретки, то мы еще ничего не докажем. Но если мы объясним, чем душа идиота отличается от табуретки, то мы действительно найдем сущностное отличие этих двух субстанций. Душа в самой минимальной ее форме, душа эмбриона, спящего человека, идиота все равно отличается от неживой природы. Поэтому Гегель исследует в первую очередь маргинальные состояния человека, начальные формы развития души.

Субъективный дух продолжает свое развитие и возрастает до того момента, когда начинает осознавать себя как действительная душа. Гегель рассматривает все формы природной или чувствующей души, к которой можно отнести сновидения или утробное состояние, слабоумие, бестолковость, рассеянность, тупоумие, безумие, помешательство. А действительная душа — это душа нормального человека, душа, достигшая уровня самосознания. Человек, соединяющий в себе все явления души и осознающий себя как субъективный дух, переходит на уровень феноменологии.

Феноменология — это антитезис антропологии. Мы уже говорили, что гегелевская система развивается по циклическому методу. И сам Гегель говорил, что неважно, с какого места ее начинать. Ее можно начинать с любого места; на то она и имеет характер замкнутой системы, что с любого места можно развить все остальные элементы. Сам Гегель сделал две такие попытки. Первая работа называлась «Феноменология духа», а вторая — «Энциклопедия философских наук». В «Феноменологии духа» Гегель начинал с факта самосознания. Феноменология духа есть факт самосознания духа, то, с чего начинали многие философы до Гегеля. Вспомним хотя бы Декарта и Фихте. Гегель в «Энциклопедии» пошел по другому пути, по пути более известному, пути Парменида и Платона. Субъективный дух начинает себя сознавать, т. е. ощущать себя как бы со стороны. Почему это развитие? Почему это антитезис? Именно потому, что душа как бы созерцает себя со стороны, она как бы отрицает себя; душа смотрит на себя со стороны и познает себя как нечто существующее самостоятельно.

Синтезом является психология, наука, воспринимающая душу в ее целостности — и как душу чувствующую, имеющую различные маргинальные отклонения, и как душу самосознающую. Психология есть синтез и высшая форма развития субъективного духа.

Основной момент в развитии духа есть возникновение разума и свободы. Именно появление свободы есть высший момент развития субъективного духа. Свобода неразрывным образом связана с разумом, поэтому человек, т. е. дух, воспринимает многие свои состояния как некоторые его практические качества — состояние счастья или несчастья, влечения, произвола, воли, насилия и т. д. Поэтому возникает ощущение независимости духа от окружающего его природного мира. Возникает ощущение и состояние свободы, возникает воля. Воля, по Гегелю, есть высший момент развития субъективного духа. «Свободный дух» есть тот последний параграф, который рассматривает Гегель в главе «Субъективный дух». Воля воспринимается всегда, во-первых, субъективно, но она всегда стремится отрицать себя. Воля всегда стремится действовать, всегда стремится себя проявить в некоем объекте, т. е. стремится к отрицанию самого себя. Она стремится проявить себя в мире, объективировать себя, поэтому возникает отрицание субъективного духа, возникает объективный дух, который существует не просто в человеке, но обществе, в котором люди действуют как свободные и разумные существа. Объективный дух — это сфера действия свободных людей, пересечение и столкновение их различных стремлений, желаний и действий. Объективный дух также делится на тезис, антитезис и синтез.

Некоторое пояснение. У Гегеля историческое и логическое существует в неразрывном единстве. Но у Гегеля часто логическое заменяет собой историческое. То, что Гегель показывает развитие некоторой идеи, явления, еще не означает, что это развитие было именно таким в истории, проходило все эти исторические этапы. Гегель часто показывает логическое развертывание этого понятия. Если мы говорим «вначале» или «затем», то это не всегда означает, что в каком-то году было такое состояние, а через несколько лет появилось другое состояние. Иногда у Гегеля это совпадает, иногда — нет, в частности, в отношении объективного духа; здесь чаще всего речь идет именно о логическом и онтологическом развертывании идеи, а не о развертывании во времени.

Воля человека стремится реализовать свою свободу, осуществить себя в некоем объекте, т. е. пытается чем-нибудь завладеть, что существует вне этой свободной воли. Поэтому возникает понятие собственности и владения этой собственностью. Первое осуществление объективного духа есть право, право на обладание некоей собственностью. Право есть первое действие объективного духа, или, можно сказать, первое действие субъективного духа, ощущающего себя свободным, т. е. право приобретения себе чего-нибудь, находящегося вовне.

Состояние права возникает вначале как состояние нерефлектированное, неосознанное, просто как некоторое состояние свободного духа, который должен чем-то владеть. Но право одного свободного человека в конце концов сталкивается с правом другого свободного человека, и возникает столкновение интересов. Эта мысль встречалась еще в философии Гоббса и Руссо, которые утверждали, что первое состояние человека есть состояние абсолютной свободы. Поэтому абсолютная свобода начинает сама себе противоречить, ибо она предполагает свободу владеть всем, убивать, воровать и т. д., тогда человек сам оказывается не только субъектом, деятелем общественной свободы, но и объектом абсолютной свободы другого человека. Следовательно, столкновение этих интересов требует для себя договора. Опять же, эта гегелевская мысли встречалась у Гоббса и Руссо, только с одним отличием: если у Гоббса и Руссо это было чисто историческое развитие, то Гегель делает акцент на логическом развертывании идеи. Субъективная идея как свободный дух требует для себя некой собственности, вступает в противоречие с другими субъектами, и возникает понятие договора.

Вновь появляется противоречие — между субъективной свободной волей, желающей владеть чем-то, и договором как некоторой объективной силой, нарушающей желание этим владеть. Синтезом, снимающим это противоречие, по Гегелю, является право против нарушенного права. Что значит противоречие? Противоречие в жизни осуществляется как стремление некоего свободного существа нарушить этот договор, т. е. совершить преступление. Возникает желание нарушить право, поэтому необходимо право против нарушенного права. Появляется осознание допустимости поступка или недопустимости его. Пока что это осознание существует лишь на личностном уровне. Например, я хочу себе что-нибудь приобрести. Я понимаю, что эта вещь находится в чьей-либо собственности. Но мне очень сильно хочется эту вещь приобрести, поэтому я хочу эту вещь украсть. Но я знаю, что существует Уголовный кодекс, который предусматривает наказание за воровство. Однако я, тем не менее, считаю, что я прав, потому что эта вещь принадлежит тому человеку не по праву. Он, скажем, украл эту вещь или купил ее на нечестно полученные деньги. Поэтому я считаю, что я прав, мой поступок — воровство вещи — не является безнравственным. Происходит переход на некоторый новый уровень отношений — возникает моральность, которая отличается от простого отношения, регулирующего взаимодействие различных свободных людей по владению некоторой собственностью.

В моральности также есть три ступени развития: тезис — умысел; антитезис — намерение и благо; синтез — добро и зло.

Умысел рассматривает состояние моральности просто как некоторый частный поступок. Скажем, я хочу украсть определенную вещь, но понимаю, что это нехорошо, — потому, что нельзя красть именно эту вещь. Но возникает взаимодействие частного и общего, и умысел как намерение совершить конкретный поступок оказывается намерением совершить нехороший поступок вообще. Происходит понимание того, что нельзя красть определенную вещь потому, что красть нельзя никогда.

Поэтому антитезисом умысла является намерение и благо, т. е. намерение украсть вообще, чему может соответствовать осознание некой благости и, наоборот, неблагости данного поступка.

Синтезом является добро и зло, т. е. то понимание добра и зла, которое соединяет в себе частный и общий случай, осознание общего представления о благе и конкретного действия. Я понимаю, что красть определенный предмет нехорошо именно потому, что вообще понятие добра запрещает воровство.

Гегель показывает диалектику взаимодействия единичного, особенного и общего. Поэтому возникает не просто моральность, а нравственность.

Нравственность — это состояние объективного положения вещей. Оказывается, что моя уверенность, что красть нехорошо, не просто моя личная убежденность, а объективный закон, существующий в объективном духе, существующий, даже более того, в абсолютной идее; это есть истина. Гегель здесь впервые разделил два понятия, которые всегда считались и до сих пор считаются тождественными, синонимичными. Моральность, или мораль, есть субъективная убежденность в правоте или неправоте определенного действия, убежденность конкретного человека, совершающего конкретный поступок. Нравственность же есть объективное существование некоторых норм поведения, есть утверждение существования объективных нравственных положений — добра и зла. Нравственность есть синтез права и морали.

Право есть просто стремление свободного духа осуществить себя в некоем поступке. Потом оказывается, что этот поступок может быть оценен как хороший или плохой. В нравственности снимается противоречие, с одной стороны, между свободой и желанием делать все, что угодно, и, с другой стороны, субъективным осознанием того, что это делать нехорошо. Это противоречие снимается тем, что оказывается, что свобода не ограничивается субъективными убеждениями, а есть сфера действия объективного духа.

У духа свои собственные законы. Эти законы предполагают действие в добре и зле. Поэтому свобода, по Гегелю, не противоречит необходимости, закономерности. Свобода как действие духа есть действие в определенной области, в области духа, а дух также имеет определенную структурированность и действует в своем собственном духовном мире. Поэтому никакого противоречия между свободой и необходимостью не существует. Это только лишь видимость противоречия, существующая между тезисом и антитезисом. В синтезе, т. е. в нравственности, противоречие между свободой и необходимостью снимается — оно исчезает, но и остается.

Нравственность также развертывается Гегелем по определенному правилу. Люди, сознавая себя свободными существами и понимая то, что они в своей свободе ограничены наличием нравственных законов, вступают в общение друг с другом и организуют различные, союзы, общества и т. п.

Первым, самым элементарным образованием, является семья. Семья — не просто единство по половому признаку, как это существует в животном мире. Семья предполагает единство нравственное: это «отношение полов, но поднятое на степень духовного определения; единение любви и чувства взаимного доверия»¹. Два человека объединяются в небольшое сообщество, ограничивая свою собственную свободу, ради того, чтобы жить в любви и согласии, т. е. по некоторому нравственному закону. Поэтому семья есть не просто договор. Семья есть единица общества, организующаяся на некоторых романтических началах. Семьи существуют неизолированно, поэтому каждая семья, будучи единым целым, ощущает себя существующей среди других семей.

Если тезис — семья, то антитезисом этого является гражданское общество, которое есть набор семей, это общество, в котором семьи и их члены вступают в определенные экономические, юридические, гражданские и прочие отношения. Возникают различные потребности, появляется потребность удовлетворения этих потребностей, возникает разделение труда, неравенство, полиция как институт по слежению за порядком и т. д. Поэтому возникает необходимость регулировать отношения между людьми и между семьями в гражданском обществе.

Если тезис — семья, антитезис — гражданское общество, то синтезом этих двух противоречащих друг другу явлений является государство; противоречие между семьей и гражданским обществом снимается в государстве. Государство существует для самого себя. Здесь характерный момент гегелевской философии. Всегда есть некий соблазн объяснить последующую ступень предыдущей. Сейчас принято считать, что государство существует, чтобы защитить интересы каждой семьи. Но, по Гегелю, государство существует для себя.

Чтобы понять это, вспомним «Науку логики». Все исследование начинается с бытия, которое потом развертывается в наличное бытие, становление, количество, качество, меру и т. д. И в конце концов возникает абсолютная идея как истина. Неужели можно сказать, что абсолютная идея существует для того, чтобы регулировать отношения между количеством и качеством, переводя их в меру? Нет. Наоборот, отношения между количеством и качеством обусловлены мерой потому, что существует абсолютная идея, все существует в этой идее. А абсолютная идея существует, потому что она существует.

Развитие понятий, по Гегелю, идет к цели, а цель существует сама в себе и сама для себя. В обществе государство есть цель. Все остальное — гражданское общество, семья, индивид — существует для государства. Гегель в данном случае является наиболее радикальным сторонником государства как самодостаточной организации. Здесь можно вспомнить Платона с его утопической теорией идеального государства. По Платону, если государство будет счастливым, то члены его тоже будут счастливы. Такая же простая формула могла бы быть повторена и Гегелем. Правда, Гегель такой фразы говорить не будет, он скажет еще более жесткую фразу, что государство есть «шествие Бога в мире»¹; и даже если в этом государстве одни люди счастливы, а другие нет, то таков замысел Бога; государство без этого существовать не может. Учение о государстве, пишет Гегель, является одновременно и теодицией, т. е. объяснением того, почему в государстве существует зло.

Государство Гегелем также рассматривается в различные моменты своего развития. Во-первых, государство может существовать как государство для себя, т. е. внутреннее государственное право. Во-вторых, государство рассматривается во взаимоотношении с другими государствами, т. е. внешнее государственное право. Наконец, синтез этих двух положений — это всемирная история, т. е. возникновение государства, развитие государства от одной формы к другой и становление системы различных государств.

Государство неслучайно возникает именно в области объективного духа, ибо там действует мораль и нравственность. Государство, по выражению Гегеля, есть «действительность нравственной идеи — нравственный дух как очевидная, самой себе ясная субстанциальная воля»¹. То есть нравственность, которая существует как совокупность некоторых объективных нравственных законов, существующих в духе, объективируется на земле в материальном мире в виде государства. Поэтому государство существует в себе и для себя. Государство есть торжество нравственности, «шествие Бога по земле». Государство существует постольку, поскольку оно существует. Государство есть самоцель, которая обладает наивысшей правотой в отношении единичного человека. А наивысшей обязанностью человека является обязанность быть членом государства, быть гражданином.

Государство есть объективация духа, поэтому оно есть овеществленный разум и осуществление свободы. Государство не подавляет свободу индивида. Можно подумать, что в данном случае Гегель вступает в противоречие с собой; нет, он верен своему диалектическому методу и находит единство свободы и необходимости в сосуществовании гражданина и государства. Государство есть осуществление свободы, а осуществление свободы есть высшая цель разума.

Гегель рассматривает государство в его развитии и становлении привычным уже метом триады. Тезис — это государство, рассматриваемое как существующее в себе и для себя, т. е. внутреннее государственное право. Государство существует как некоторая целостность, как имманентная, присущая самому себе цель, в которой существует и семья, и гражданин общества. Государство осуществляет единство единичного, особенного и общего, т. е. человека-индивида, семьи и государства как целостного образования. Оно существует действительно, поскольку, по Гегелю, действительность обусловливается действительностью понятия. Понятие государства возникает диалектично, возникает в момент саморазвития идеи, объективного духа, поэтому государство существует действительно, имея бытие в области объективного духа. Эта действительность государства и обеспечивает ему развитие и соединение в себе всех его составляющих.

В едином государстве, тем не менее, осуществляются различные существующие самостоятельно образования — например, власти. Власти являются моментами единого понятия, поэтому они, разделяясь, не расчленяют это единое понятие. Законодательной власти, по Гегелю, соответствует всеобщность, исполнительной — особенность, а судебной власти — единичность. По диалектике единичного, всеобщего и особенного эти три власти существуют в единстве.

Гегель, выступая апологетом государства, которое для него является высшей ценностью, странно продолжает эту идею — он оправдывает войну. Во время войны, как он считает, всерьез понимается суетность временных благ и вещей. Высокое значение войны состоит в том, что благодаря ей сохраняется нравственное здоровье народа. Война как бы способствует жизненности народа, ибо без войны народ застывает в своем развитии, а война способствует историческому развитию народа и государства. Поэтому война, по мнению Гегеля, предохраняет народы от гниения. В качестве примера Гегель пишет, что удачные завоевательные войны не давали развиваться смутам внутри государства, они способствовали большему миру, нежели бы эта война не состоялась. Вследствие войн появляется отдельное сословие воинов или рыцарей, как это было в более древние времена. Это сословие должно существовать как гарант существования и развития государства.

Но война является не только средством укрепления государства, она есть один из способов взаимодействия различных государств. Государство, будучи целостным и самостоятельным образованием, существует не только в себе и для себя, но и для других — государства вступают в некоторые отношения друг с другом. Возникает антитезис — внешнее государственное право.

Во внешнем государственном праве первым абсолютным правом государства является его суверенитет. Если возникает спор между государствами, то, по Гегелю, он может быть решен лишь войной. Хотя даже в войне еще остается объединяющая связь между государствами, в которой они признают друг друга существующими. Так что война есть лишь некий диалектический момент взаимодействия между государствами, она не отрицает суверенного существования государств, а, наоборот, подразумевает их существование и поэтому является моментом правового международного определения.

В отношениях между государствами не может существовать и не существует какого-нибудь судьи, потому что все государства являются равноправными в отношении своего суверенитета. Единственным судьей для государств является всеобщий и существующий в себе и для себя мировой дух. Он судит государства по своему праву, а его право является наивысшим правом. Суждение духа о государстве и о государствах происходит во всемирной истории (синтез).

Философия истории

Всемирной истории Гегель уделял большое внимание, ей он посвятил отдельный цикл лекций — «Лекции по философии истории». В Новое время интерес к этому новому разделу философии заметно вырос. Особенную известность приобрели концепции Т. Гоббса, Ж.Ж. Руссо, Вольтера.

Прежде чем рассмотреть философию истории, Гегель рассматривает различные формы существования истории как науки вообще. По мнению Гегеля, существует три вида историографии — это первоначальная история, рефлективная история и философская история.

Первоначальная история не выходит за пределы рассматриваемого предмета. Примеры ее можно найти в творениях Ксенофонта, Цезаря. Эти авторы всего лишь описывают события, свидетелями которых они явились, или пересказывают их по другим источникам, не возвышаясь над ними. В лучшем случае они могут морализировать в отношении тех или иных событий. В произведениях этих авторов дух автора и дух времени являют собой полное тождество. Это чрезвычайно важно для исследователя, который через эти произведения может лучше постигнуть дух времени, но само произведение ничего не говорит о самом авторе как об историке, он скорее повествователь.

В рефлективной истории изложение возвышается над историей. Историк уже различает себя и свое повествование, различается дух времени и дух автора. Первым автором такого плана Гегель считает Тита Ливия, у которого впервые возникает вопрос о смысле истории. Но историк в любом случае — сын своего времени, он может анализировать события, сопоставлять их, но не может выйти за пределы своей эпохи. Если рефлективный историк живет, скажем, в XIX в. и описывает Античность, то он невольно ее модернизирует, описывает в понятиях, пригодных для описания современного мира. Поэтому возникает необходимость изложения истории путем абстракции, что осуществляется в рамках философской истории, т. е. философии истории.

Философия истории рассматривает не сами события, а прежде всего изучает дух как движущую силу исторических событий. В этом и состоит цель истории. Историк обязан не столько описывать события, сколько анализировать и показывать их движущую силу, причинностные связи между ними, показать их необходимость, т. е. их действительность. Как мы знаем, по Гегелю, государство разумно, следовательно, разумна и история. История есть история государств, поэтому история действует в разуме. Философ несет миру мысль, что в мире господствует разум, что нет никаких случайных событий, что все, что в мире происходит, есть проявление всеобщего мирового разума, объективного духа. Поэтому философия истории изучает историю как работу духа, а не просто как набор случайных, не связанных между собой событий.

С этой позиции Гегель и подходит к анализу исторического развития человечества на земле. История разумна, как разумна вся действительность, как разумно государство. В «Философии права» Гегель написал: «Что разумно, то действительно; и что действительно, то разумно»¹. За эту фразу Гегеля часто критиковали, его упрекали, что тот оправдывает существование всяких безобразий, несовершенств, беззаконий и т. д. Поэтому Гегель посвятил этой мысли несколько страниц в «Лекциях по философии истории» и в «Энциклопедии философских наук»². Ему пришлось объяснять, что его фраза не оправдывает, а объясняет существование в мире несовершенства. Он утверждает, что объяснить можно лишь то, что разумно; неразумное, иррациональное не подвергается объяснению. Если же мы хотим объяснить что-либо существующее, то мы предполагаем его разумность, т. е. соответствие нашему разуму. Известный, идущий от Античности принцип: подобное познается подобным; на этом принципе строится практически вся философия за очень небольшими исключениями. Здесь применяется тот же самый принцип в действии — если мы хотим объяснить действие духа в мире, в государстве и истории, то должны предположить, что история и события, протекающие в ней, разумны, поэтому они могут быть объяснены. Соответственно, наоборот, поскольку мы можем объяснить эти события, значит, они разумны. Поэтому тезис Гегеля «Что разумно, то действительно; и что действительно, то разумно» — не означает, что в мире не происходит никаких глупостей. Можно сказать, что разумность и глупость есть лишь некоторые стороны одного и того же мирового разума, диалектического взаимодействия.

Разум есть субстанция, та среда, в которой осуществляются действия мировой истории. Разум есть бесконечная мощь, творческое начало, которое осуществляет его действие на земле. Поэтому деятельным является лишь разум, а события на земле происходят, поскольку они действуют в разуме. Разум направлен сам на себя и действует сам в себе; он бесконечен и имеет цель в самом себе. Поэтому и историческое исследование может быть философским, поскольку действительное разумно, а разумное действительно, и история осуществляется в разуме, поэтому и историк может использовать свой разумный метод по отношению к событиям мировой истории. По Гегелю, разумность истории и событий в ней и закономерность истории или событий есть синонимы. Разумность истории есть закономерность истории. Мы должны противопоставлять разумность именно случайности, незакономерности.

Разумность мира означает, что в мире нет случайных событий, мир управляется провидением, управляется разумом, Богом. Именно это и имел в виду Гегель. Гегель, можно сказать, фаталист. По его представлениям, мир развивается в соответствии с законом, который, знает это человек или не знает, ведет его к цели, известной только разуму. Этот фатализм должен быть принят с некоторой оговоркой, которая будет понятна впоследствии, потому что разумность духа, т. е. его необходимость, не противопоставляется свободе.

По Гегелю, свобода есть существующая в себе необходимость духа «потому, что свобода есть подлинная сущность духа, и притом как его действительность»¹. С этой стороны люди, действующие в разуме, являются свободными существами, и чем больше они свободны, тем больше они познают эту необходимость.

Поэтому историю Гегель рассматривает как теодицею, т. е. как объяснение существования в мире несовершенства, зла и прочих безобразий, несмотря на то, что миром правит разум. Гегель должен показать, что мир гармоничен, и гармония существует везде, в том числе и в истории. Философская история должна примирить человека с миром. Это примирение достигается через понимание истории. А познавая мир, мы познаем и все его недостатки, познаем отрицательное, и, таким образом, отрицательное перестает быть отрицательным. Познавая отрицательное, поскольку оно существует, мы познаем бытие отрицательного, т. е. его положительный аспект. Поэтому отрицательное в этом явлении принимает подчиненный характер и исчезает, становясь этим подчиненным. Постижение отрицательного в мире оказывается объяснением и оправданием отрицательного, т. е. зла. Зло в мире существует постольку, поскольку зло необходимо для разума. Видимо, разум, т. е. дух, двигая историю, считает необходимым существование на некоторых этапах его несовершенства.

Поскольку история действует в единой субстанциальной основе, в духе, постольку история едина. Но действующими лицами истории являются народы, поэтому это единство осуществляется как единство народа. Гегель вводит понятие «народный дух» или «дух народа»; это понятие станет чрезвычайно популярным в XX в. во многом благодаря работам О. Шпенглера и некоторым социальным явлениям, произошедшим в Европе в XX в. Но впервые это понятие возникает именно у Гегеля. Народный дух — это народное единство каждого народа, и проявляется оно в единстве социальных образований каждого народа. Мировой дух воплощается именно в духе народа. Особенность мирового духа состоит в том, что на каждом из этапов развития он воплощается в дух какого-то одного из народов. Таким народом может быть, скажем, греческий или римский, а во времена Гегеля таким народом являлась, по его утверждению, германская нация. Если дух народа и замысел мирового разума не совпадают, то народ застывает в своем развитии, если совпадают, то именно этот народ является выразителем исторического прогресса. Такой народ называется всемирно-историческим народом.

История совершается в сфере духа, т. е. познавая историю, человек познает объективный дух, познает то провидение, которое осуществляется посредством мирового духа, т. е. посредством мирового разума, Бога. Поэтому, познавая историю, человек познает прежде всего Бога. Другой аспект этой проблемы: сферой действия истории является дух, а субстанцией духа является свобода. Так же как неотъемлемым свойством тела является тяжесть, указывает Гегель, так и сущностью духа является свобода: «Субстанция духа есть свобода, т. е. независимость от некоего другого, отношение к самому себе»¹. Поэтому осуществление истории идет всегда по пути осуществления свободы. Дух существует, поскольку он существует; по выражению Гегеля, «само-для-себя-сущее, имеющее себя своим предметом» (там же), т. е. дух самодостаточен, он сознает лишь сам себя, поэтому дух абсолютно свободен. Материя же существует не самостоятельно, она существует в духе и поэтому она несвободна.

Поэтому всемирно-исторические народы — это свободные народы, ибо именно в духе их народов осуществляется их совпадение с мировым духом, а остальные народы, в которых нет такого совпадения, застывают в рабстве. Поэтому и развитие истории, по Гегелю, есть развитие и прогресс в осознании и в осуществлении свободы. По Гегелю, существует четыре основных периода существования истории — восточный мир, где напрочь отсутствует свобода; греческий мир, римский и современный, т. е. христианский мир, в котором свобода осознается полностью. В христианстве любой человек свободен, и поэтому христианство есть цель развития объективного духа. Как было сказано, свобода является сущностью духа так же, как сущностью материи является тяжесть, поэтому свобода есть внутренняя необходимость духа; дух сам себя определяет. Он свободен в определении себя к чему-либо. Необходимость и свобода в духе совпадают.

Человек как существо, синтезирующее разум и природу, состоит из абсолютно свободного разума и подчиняющегося ему материального начала. Человек должен действовать как бы в двух мирах: с одной стороны, он имеет абсолютно свободный разум, с другой — подчиняющееся ему тело. Поэтому человек должен познавать законы разума, его необходимость. Из принципа «свобода есть необходимость, присущая духу», «свобода есть внутренняя необходимость духа» вытекает и принцип «свобода есть познанная необходимость». Человек познает необходимые законы духа, законы разума, и сам становится свободным, потому что он соединяется с замыслом разума и духа и действует точно так же.

Но разум действует все-же помимо человеческого сознания и понимания, разум действует часто так, что человек даже не замечает его замысла и хода мировой истории. Гегель вводит концепцию «хитрости разума», ибо цель, которую ставит перед собой мировой разум, и средства, при помощи которых он осуществляет эту цель, часто настолько отличаются друг от друга, что человек может этого не замечать. Одним из средств разума, действующего в истории, являются человеческие страсти. Человек, осуществляя свои страстные влечения, добивается, как ему кажется, каких-то своих целей, мелких или глобальных, а на самом деле, оказывается, что его использовал мировой разум для своих целей. Разум, объективный дух, ведет себя так, как будто он позволяет людям поступать в соответствии со своими собственными замыслами и целями. А оказывается, что эти случайные человеческие замыслы приводят именно к той цели, которая и была задумана Богом. То есть Бог, как пишет Гегель, подобен умному педагогу, который не насилует волю детей, а позволяет им в процессе игры делать то, что задумал педагог в начале урока, а детям казалось, что они предоставлены сами себе и занимаются своей игрой.

Но это действие Бога в мире несовместимо с человеческим пониманием счастья, ибо оказывается, что человек, движимый своими собственными страстями, добивается своей цели, и таким образом осуществляется замысел Божий. После достижения цели оказывается, что этот человек становится ненужным, он вычеркивается из божественного замысла, и человек все теряет. Такие личности, Гегель называет их всемирно-историческими личностями, как правило, несчастливы.

Почему Бог поступает именно так? Почему Он не может объяснить этой исторической личности Свой замысел, чтобы человек, выполняя замысел Бога, был счастлив, мог заслужить некоторую награду? По Гегелю, этого не может быть, потому что человек должен сам возвыситься до понимания Бога. Человек лишь тогда становится свободным, когда он постигает деятельность разума, а не тогда, когда ему дается нечто свыше в качестве подарка. Бог не может дать людям свободу, свобода достигается людьми сама. Поэтому Бог вынужден «хитрить», проводя Свой замысел в мире. Отсюда и зло в мире, поскольку люди не могут понять замысел Бога и делают не то, что хочет Бог. Люди вполне могли бы построить идеальное государство, если бы знали, чего хочет мировой разум, и действовали бы в соответствии с этим. Но они действуют в соответствии со своими страстями, и Бог вынужден их поступки прилаживать к ходу истории и достигать Своей Собственной цели. Поэтому люди сами виноваты в том, что в мире множество несовершенств и злодеяний. Бог дал разум людям, чтобы они постигали Его замысел, божественное провидение в мире. Люди этим разумом не воспользовались, поэтому Бог и не дал людям рай, ибо это было бы поражением человека, отказом его от обладания этим раем, таким образом, это было бы и поражением Бога, Бог не сотворил бы Свое Собственное подобие.

История развивается прежде всего в Европе. Аргументы, которые выдвигает Гегель, в некоторых местах совпадают с аргументами Монтескье. В частности, Гегель повторяет, что Европа имеет наиболее подходящий климат, которого нет ни в Африке, ни в Северной Европе. Но он вынужден объяснить, почему именно Европа, а не Северная Америка или Восточная Азия, которые имеют тот же климат, тем не менее не порождают исторические народы. Гегель вновь прибегает к понятию духа народов, которое в данном случае является скорее описанием психологии народов. Он пишет, что индейцы Северной Америки слишком кротки и раболепны; они слишком приближены к природе и поэтому не способны к развитию в обществе. Африканцы не способны созерцать сущность человека, не способны к познанию разума, они не могут существовать в самостоятельном государстве, ими нужно управлять, поэтому колонизация африканских народов вполне оправдана. Рельеф также играет большую роль. Скажем, рельеф Америки, по выражению Гегеля, представляет собой нединамичную форму взаимодействия противоположностей. В другом месте этой же книги Гегель указывает, что будущее будет принадлежать американской нации — не индейцам, а выходцам из Европы, которые привнесут туда дух свободы и дух разума, и поэтому Америка есть страна будущего. А страна настоящего — это Германия.

По Гегелю, история прошла четыре этапа: детство (этап деспотии, существовавшей в восточном мире — Китае, Индии, Персии); юношество, демократия (Греческий мир); возмужалость, аристократия (Древний Рим) и зрелость (Германская монархия). Двигателем прогресса в истории является свобода, степень осознания и освоения свободы. Эта мысль достаточно здравая; примерно такой же критерий прогресса выдвинет в начале XX в. русский философ Николай Бердяев, который с Гегелем во многом был несогласен. Но такой критерий исторического прогресса как степень свободы он также безоговорочно принимал.

В Восточном мире, в мире деспотии, свободным был один деспот, все остальные были несвободными и осознавали это. Не то, что они находятся в рабстве и недовольны этим; нет, они понимают, что они несвободны по определению своему, по своей природе. Именно поэтому этот мир является детством, и такие страны, которые не в состоянии осознать этой свободы, такие, как Китай и Индия, вообще вычеркнуты Гегелем из исторического процесса, они находятся до истории. У них нет представления о возникновении, развитии и уничтожении государства. Такого рода мифы впервые появляются только в Персии, именно там появляется осознание людьми некой свободы. Персидская религия, религия дуализма, борьбы добра и зла показывает, что свобода существует для того, чтобы бороться со злом так, как это делает добрый Бог.

В Древней Греции, а затем и в Древнем Риме свободны лишь некоторые. В демократическом и аристократическом государствах наступает осознание того, что некоторые люди свободны. И лишь с приходом на землю Иисуса Христа и установлением христианства осуществляется идея свободы каждого человека. В христианстве свободны все люди.

Таким образом осуществляется развитие мировой истории. Так Гегель понимает философию истории — как шествие духа, шествие Бога по земле, как прогресс в понимании свободы. Понимая себя все более свободным, постигая задачи и замыслы Бога, человек познает Бога и способствует своему собственному спасению. Поэтому, по Гегелю, это нисколько не противоречит идеям христианства. Таким разумным философским путем и познается им путь христианского спасения.

Абсолютный дух. Философия религии

На этом Гегель заканчивает рассмотрение объективного духа и переходит к абсолютному духу. Абсолютный дух есть синтез субъективного и объективного духа и осуществляется он в виде триады — искусство, религия откровения и философия. Именно в этих трех формах осуществляется общественное самопознание разума. Все развитие идеи направлено на ее самопознание. Она, требуя инобытия себя, переходит в природу, а затем соединяется с ней, продолжает самопознание, и высшее ее достижение, самопознание разума, происходит в абсолютном духе.

Вначале самопознание осуществляется как искусство, в котором, во-первых, происходит разделение на субъект творения и объект, т. е. творец-художник и его произведение понимаются как противостоящие друг другу, а с другой стороны, творение всегда происходит как индивидуальное творение. Произведение искусства — это всегда произведение индивида, некоего гения, который зачастую сам не ведает, что творит. Через гения работает мировой разум, а гений является некоторым передатчиком замысла мирового разума. Поэтому эта единичность искусства должна иметь своим антитезисом, своей противоположностью всеобщность религии, не просто религии, а истинной религии, религии откровения, каковой является христианство.

В христианстве Бог открывает Себя людям как нечто Всеобщее, абсолютно для Себя и в Себе существующее, и поэтому возникает противоположность между единичным и всеобщим в форме существования искусства и религии. Эта противоположность единичного и всеобщего снимается философией, которая венчает собой всю пирамиду системы Гегеля. Именно в философии дух постигает себя во всей полноте — в единстве единичного, особенного и общего.

По вопросу об отношении философии и религии Гегель часто вынужден был оправдываться, ибо ему очень легко возразить, как и было на самом деле. С одной стороны, возражения Церкви. Любой верующий человек не будет удовлетворен таким подчиненным положением религии по отношению к философии. С другой стороны, философы начала XIX в., века просвещения, недовольны тем, что философия должна основываться на религии и снимать некоторые ее противоречия, оставляя себе положительное из нее. Поэтому Гегель, сам считая себя христианином-лютеранином, указывал, что в его системе нет противоречия между религией откровения и философией. В данном случае содержание одно и то же. Здесь может речь идти лишь о том, что в религии Бог открывает Себя людям, а в философии человек познает Бога. Обратная направленность. Примерно так же понимали это различие и схоластические мыслители; например, Фома Аквинский говорил, что религия и философия имеют один и тот же предмет, разнятся методы познания. Если в религии Бог дает некоторые основоположения, открывается в неких истинах, и человек на основе этих положений объясняет мир, то в философии, наоборот, человек, основываясь на своем разуме, постигает некоторые положения и через них восходит к Богу. Фома Аквинский, отождествляя философию и религию, все же указывал, что в религии существует иррациональный, сверхразумный момент, который в философии не может быть познан. К подобным элементам религии относятся все таинства и многие сущностные характеристики Бога, такие, как Его Троичность, Воплощение и т. д.

Религия откровения — это начальный этап познания Бога, в котором Бог сообщает о Себе некоторые истины. Философия, по Гегелю, — это, скорее, философская, разумная религия, или религиозная философия, а не чистая философия. Бог есть разум, и поэтому Он полностью познаваем. Следовательно, философия и религия совпадают, и к религиозным положениям можно подходить с философским методом. В частности, Гегель положительно относится к доказательствам бытия Бога. Точнее говоря, поскольку предмет философии есть бесконечное мышление, а мысль и есть Бог, то доказательства в том виде, как они были выработаны метафизикой, не нужны. Ведь Бог есть мысль, тождественная с бытием, а их существование очевидно. Однако и в отношении кантовской критики доказательств бытия Бога Гегель высказывает ряд критических замечаний. Само существование этих доказательств показывает, что разум имеет в себе естественное стремление к Богу. Ошибку кантовской критики космологического доказательства Гегель видит в неумении Канта увидеть диалектику конечного и бесконечного. Там, где Кант видел границу, отделяющую бесконечного Бога от конечного мира, Гегель видит их диалектическую связь. Критика Кантом онтологического доказательства также неправильна, поскольку Кант считает, что Бог обладает свойствами точно в таком же смысле, как обладает свойствами материальный предмет. Но, пишет Гегель: «…никто не станет в наши дни квалифицировать Бога в качестве вещи, и никто не станет рыться “среди всех возможных вещей” в поисках той, которая годится для понятия Бога; люди будут говорить о “свойствах” такого-то человека или коры хинного дерева и т. д., но в философском изложении уже не будут говорить о “свойствах” в применении к Богу как вещи»¹.

Гегель не согласен и с традиционным церковным учением о Боге. По Гегелю, непознаваемость Бога есть абсурд. Религия откровения — это начальный этап познания Бога, в котором Бог сообщает о Себе некоторые истины. Религия развивается, и критерий эволюции религии Гегель видит в степени познаваемости Бога. Религия претерпевает различные этапы своего развития от ее возникновения до появления абсолютно истинной религии, христианства.

Первая форма существования религии — это естественная религия (названа Гегелем «естественная религиозность»), в которой человек отождествлял Бога с природой, видел в природе только некоторые силы, отождествлял их с божественным вмешательством и понимал полную и абсолютную свою несвободу. Человек подчинен миру, он является его частью. Говорить о религии в собственном смысле этого слова, о связи человека и Бога на этой первоначальной стадии нельзя.

Первой религиозной форме предшествует колдовство и фетишизм, в которых присутствует наивное представление о духовности. Человек думает, что посредством своих собственных заклинаний, своего разума, он может воздействовать на мир, или почитает некоторые вещи так, как если бы они имели духовное, существующее вне их начало. На этом этапе есть уже некоторое представление о мире как о духовном образовании, поэтому это переходная ступень к появлению собственно религиозного представления, которым является пантеизм.

Пантеизм имеет различные формы.

1. Религия меры (так называл Гегель китайскую религию). В китайской религии Бог отождествлялся с небом, а небо отождествлялось с Правителем Поднебесной. Здесь уже была четкая иерархия — небо, земля, в центре земли — Поднебесная, т. е. Китай, в центре Китая — Правитель Китая, и он является богом на земле, а все остальные — его рабы. Поэтому страх перед Богом — это страх перед Правителем, полное рабство, полное осознание своей собственной несвободы — все регламентировано, человек живет по издавна установленным законам. Главное для такого человека — мера, т. е. распорядок.

2. Религия фантазии. Такое название в своей классификации Гегель дал брахманизму, индийскому монистическому пантеизму. В нем единым Богом является Брахман, а целью религии является соединение человека и Бога, в котором также нет свободы человека, есть как бы уход от своего земного состояния в божественное, подчинение себя Богу, растворение в Брахмане.

3. Следующая форма религии — буддизм, которую Гегель называл религией в себе бытия. Бог есть чистая абстракция, чистое ничто, и целью религии является соединение с этим «ничто», т. е. уход в нирвану.

4. Переходной религией к следующей форме является религия добра или света, персидский зороастризм, который впервые осознает противопоставление враждующих сил добра и зла. Таким образом, ведется подготовка к тому, что человек также может быть участником мировой борьбы между добрым и злым богом, светом и тьмой, к осознанию человеком своей свободы.

5. Другая переходная форма религии — финикийская религия страдания, религия бога Адониса, которую Гегель назвал религией жизни. Здесь снимается противоположность добра и зла, жизни и смерти, ибо, по финикийским повериям, бог Адонис два дня находился в мертвом состоянии и потом сам воскресал, т. е. добро и зло, жизнь и смерть находятся в одном боге. Противоположность между двумя богами снимается и возникает противоположность в одном боге. Так происходит переход к религии духовной индивидуальности.

6. Египетская религия — религия загадки, в которой также идет подготовка к религии духовной индивидуальности. Главная заслуга этой религии в осознании индивидуального бессмертия. Как пишет Гегель, древние египтяне были настолько поглощены идеей бессмертия, что главной своей задачей считали именно достижение посмертного существования. Сохранились ли их дворцы и жилища? А пирамиды, т. е. гробницы и усыпальницы, стоят и будут стоят века, как справедливо замечает Гегель

7. Следующая форма развития религиозного представления — религия духовной индивидуальности, в которой осуществляется следующая ступень религиозного познания Бога и познания человека. Это иудейская, ветхозаветная религия. Она коренным образом возвышается над всеми предыдущими религиями. В иудейской религии, которую Гегель называл «религией возвышенности», выделяются две главные идеи. Во-первых, идея творения мира из ничего. Одна эта идея может возвысить эту религию над всеми другими, в которых бог может только лишь упорядочивать существующее вне его и поэтому не является Богом. В иудаизме впервые возникает понятие о собственно Боге. Эта идея как бы снимает недостаток этой религии, которым является отсутствие идеи бессмертия индивидуальной души. В этой «религии возвышенности», как отмечал Гегель, уделяется большое внимание человеческому разуму, ибо именно в этом Гегель видел смысл грехопадения человека. Человек, съев плод с древа познания добра и зла, стал таким же, как Бог, и остюда началась история.

Недостатком иудейской религии является ее национальная ограниченность, представление об иудеях как о единственных носителях истинной религиозности.

8. Эта национальная ограниченность снимается в последующих религиях, прежде всего в религии красоты, в древнегреческой религии. В этой религии любой человек может участвовать в познании Бога. Человек постигает свою собственную сущность, познает себя как существо свободное, и это проявляется в создании подобных человеку богов. Поэтому главное для религии красоты есть духовная свобода.

9. Древнеримская религия целесообразности отличается от живой, яркой, живописной религиозности древней Греции. Боги Древнего Рима сухи и серьезны, можно сказать, суровы. Положительно то, что в этой религии главная ее цель — государство. Но понимание государства как главной ценности, при отсутствии понимания свободы всех и каждого, переносилось на императора. Поэтому, как в Древнем Китае, император был богом на земле. Возникало противоречие между осознанием человека себя свободным и отождествлением одного императора как бога. Это противоречие снимается в христианстве.

10. Христианство Гегель называет абсолютной и бесконечной религией. В христианстве осуществляется полное познание человеком своей свободы, хотя не сразу. Вначале человек не может до конца сразу осмыслить свалившийся на него дар. Он создает Церковь, которой передает часть своей собственной свободы. Мировой разум, для того чтобы внести некоторый диалектический момент в это существование несвободы, создает магометанство, целью которого является противопоставление себя христианству. Именно этой цели служат и Крестовые походы и другие формы противостояния христианства и магометанства. Полностью осознание людьми себя свободными в христианстве осуществляется только лишь с приходом Мартина Лютера. Только лютеранство является абсолютно совершенной формой истинного христианства.

Бог — это Троица, и именно в троичности Бога Гегель видит самое главное доказательство истинности триадического метода своей философии. Бог Отец есть тезис, существующий Сам в Себе и для Себя, это существование Бога до сотворения мира. Здесь Гегель проводит популярную идею разделения мира на царство Бога Отца, Бога Сына и Бога Духа Святого. Царство Бога Отца — это царство до сотворения мира. Царство Бога Сына — это время до пришествия Иисуса Христа, до воскресения Его и вознесения, ибо после евангельских событий, после того, как Иисус Христос вознесся на небо и соединился вновь со Своим Отцом, произошло вновь возвращение творения мира к своему Творцу. И поэтому это есть снятие противоположности, возникшей до пришествия Спасителя, это есть истинное существование мира, это есть царство Духа.

Религиозное учение Гегеля чуждо истинному христианству, потому что христианство не вырастает из предыдущих форм религиозности. Можно говорить о том, что причиной совпадения некоторых положений дохристианских религиий с христианством является наличие следов прамонотеизма, истинной религии, которая была у прародителей в раю, в первобытных религиях. Но ни в коем случае нельзя говорить об эволюции религии — этот взгляд атеистичен по своей сути. Кроме того, подчинив христианство философии, разуму — в конце концов, мы можем от христианства и освободиться, доверившись только своему разуму, что и произошло. Хотя сам Гегель мыслил о благих целях, о познании Бога и о философской любви к Нему, но известно, куда вымощена благими намерениями дорога.
Как уже было сказано, высшей формой самосознания является философия. Так же подробно Гегель рассматривает развитие философии в своих «Лекциях по истории философии», но мы на этом останавливаться не будем, поскольку об отношении Гегеля к предыдущей философии уже говорилось выше.

Гегелевская философия оказала очень серьезное влияние на последующую философию. У Гегеля сразу же появились многочисленные последователи. Возникло левое и правое гегельянство. Левые гегельянцы («младогегельянцы») делали атеистические выводы из учения Гегеля, как, например, Д. Штраус в книге «Жизнь Иисуса». Правые («старогегельянцы») делали упор на религиозную сторону учения (например, К. Розенкранц, опубликовавший «Энциклопедию теологических наук»). Одни восприняли у Гегеля метод, а другие — систему. Метод гегелевский — диалектика, был унаследован прежде всего К. Марксом, который критиковал Гегеля за то, что у него система и метод противоречат друг другу, диалектический метод противоречит жесткой триадической системе, в которой все имеет свое собственное место. Маркс как бы довел диалектику Гегеля до абсурда. Если у Гегеля была хотя бы одна здравая мысль об иерархическом состоянии мира, что в нем есть духовное и материальное начало, есть какое-то соподчинение этих двух начал, и это не подвергается Гегелем диалектическому сомнению, то Маркс и сюда внес диалектику.

Было много последователей Гегеля и со стороны религиозных мыслителей. Прежде всего нужно отметить английского философа конца XIX в. Френсиса Брэдли, представителя идеалистического течения неогегельянства. Увлечение Гегелем было у раннего И.А. Ильина (его диссертация называлась «Философия Гегеля как учение о конкретности Бога и человека»).

Учеником Гегеля был Людвиг Фейербах, который гегелевскую философию «перевернул с ног на голову» — отказался от понятия Бога. Поскольку у Гегеля разум человеческий и разум Божественный есть один и тот же разум, то поэтому познание Бога — это познание человеком самого себя. Эту идею Фейербах будет четко и логично реализовывать.