Чтения Выпуск II материалы межрегиональной научно-просветительской конференции «Казаки и горцы Северного Кавказа в Первой мировой войне

Повторюсь: эти строки пишутся на Кубани, тоже в моей Отрадной, а за неделю до этого вместе с семьёй живущего здесь старшего сына пришлось побывать на казачьей свадьбе в соседней станице, в достаточно своенравной, с особым характером Спокойной – у старых добрых знакомцев, у друзей сына, у Волошиных.

– Не видел ты, папа, как Володя вчера плясал лезгинку! – чуть не с завистью вздохнул наш Сергей, когда обнялись с отцом невесты.

– Лезгинка и нынче будет, и завтра, – буднично успокоил Волошин. – Говорил тебе, гуляем три дня. По-старинному. А где ж как не тут молодёжи танцевать научиться?

Вслед за женихом и невестой в круг выходили потом и старый, и малый. Алексей Герасимович, отец Владимира, дедушка невесты, изъездивший ближние и дальние окрестные места на трудягах-грузовиках, исходивший с охотничьим ружьецом, негромко мне пояснял: «Так абазины пляшут… А это карачаи».

Помощник тамады объявил, наконец, в микрофон: «Казачья лезгинка!»

Алексей Герасимович, с которым давненько не встречались, сказал не без гордости: «Ну, теперь сын выйдет!..»

Спроси меня – пожалуй, внятно и не отвечу: чем же отличалась эта «казачья» лезгинка от предыдущих горских, которые выплясывала в основном молодёжь?.. Была в ней, пожалуй, некая основательность, что ли, неторопливая обстоятельность, как бы заявлявшая сразу и о несомненном чувстве достоинства у танцора, и о давней его уверенности в своём мастерстве… Или говорю так ещё и потому, что давно знаю и старшего Волошина, и его сына?

Владимиру давно за сорок. Тоже труженик, каких теперь поискать. Удачливый, слава Богу, фермер, уже много лет снабжающий насельников Свято-Данилова монастыря в Москве сухими смесями ягод собственного производства и собственного же рецепта козьим сыром.

Давний ученик на всю Россию известного краснодарского «рукопашника» Алексея Алексеевича Кадочникова, теперь он, бывает, сам устраивает спортивные сборы в предгорной глубинке: вместе с отрадненским священником отцом Андреем, тоже мастером рукопашного боя, с двумя-тремя армавирскими друзьями-спецна-зовцами, которые также теперь были гостями на свадьбе.

Концовку «казачьей лезгинки» Владимир Алексеевич, отец невесты, Юлии, выдал в подобающем темпе: ну, вихрь и вихрь!.. Однако, когда чуть ли не тут же подошёл к нам, стоящим рядом с явно довольным Алексеем Герасимовичем, дыхание было, как говорится, что у рёбенка…
7

И долго я, постоянно живущий нынче в столице, размышлял потом, под родным кубанским небушком, и о той набившей оскомину лезгинке, «понаехавших» с Кавказа, которой злобное телевидение не только терроризирует сбитых с толку москвичей, но и всю бескрайнюю Россию прямо-таки «науськивает» на горцев: следите за ними в оба глаза, следите, не отрываясь!..

Ну, да, невольно всякий раз думаешь, да: не оглядываясь, как в «чеченскую войну» было, на своих, на якобы родных кровососов. Всё продолжающих безудержный «прихватизационный» грабёж, совмещённый с уже привычной ду-риловкой насчет «социального государства», якобы набирающего силу «среднего класса» и всеобщего повышения уровня жизни – тоже, разумеется, усреднённого.

И размышлял о набирающих уже беспредельного, уже открытого хамства профессиональных разъединителях, в два счёта способных замутить даже самый прозрачный горный ручей. Да если бы эти бешеные деньги, которые с двух сторон сюда сыплются и заклятыми зарубежными друзьями и доморощенными властными либералами пустить бы на общее народное благо!

Или для нового, без которого уже не обойтись, «замирения Кавказа» хватило бы и собственных средств: лишь бы не разворовывали, не тратили на дурацкие проекты, не имеющие ничего общего с традициями истинного добрососедства, выживавшего тут даже в самые тяжкие времена. Вложили бы в производства, создали бы рабочие места для истосковавшихся по честному труду рук. Неужели так-таки вернёмся к ушедшим было в прошлое укорам старого джигита к подрастающей молоди: «Бездельники! Хотите добывать хлеб потом, а не кровью?!»

«Раз судьба связала русских и горцев, то требуется выработать «модус вивэнди» – формулу жизни, взаимные отношения, приличествующие двум бывшим достойным врагам, – писал известный черкесский просветитель Сафербий Сиюхов в статье «Не меч, но мир», опубликованной в 1913 году в Санкт-Петербурге в издании «Заря Дагестана», – … современники неповинны в том, что сделали их отцы и деды. Следует стремиться смягчить печальное наследие веков, надо жизнь налаживать по-новому, и чем это труднее, тем сильнее и настойчивее необходимо работать».

Не для нас ли, нынешних, всё припоминающих былые обиды, а то и безжалостно ковыряющих старые, зажившие было раны, это написано?

А тогда они и в самом деле вместе работали на общее дело. И как работали!..

Первую мировую войну русское белое офицерство именовало Великой войной. Мне она представляется Великой ещё и потому, что она явила истинное величие наших горцев.

Тоже, если хотите, с большой буквы: Величие!

В черкесском кодексе чести, в «Адыге хабзе», есть верные на все времена слова о том, что «милосердие выше храбрости». Это же высоконравственное правило записано либо закреплено в устной тысячелетней традиции у остальных насельников, поседевшего от горьких дум о нас обо всех белоглавого Кавказа.

Но только ли высокогорью это присуще, и не касается веками обитающих на русской низменности?

Повторим благодарное слово живущему в Кабардино-Балкарии писателю-историку Олегу Опрышко, несколько лет назад выпустившему в Нальчике обширный и кропотливый труд «Кавказская конная дивизия. 1914 – 1917». Перехвативший его у старого друга, тоже южанина, а теперь москвича, дал потом своим детям, чтущим себя кубанцами: с наказом не только ни в коем случае «не зачитать» – вернуть мне в кратчайший срок. Тот редкий в последнее время случай, когда книга тут же стала настольной.

– Ходит слух, что Кадыров отозвался о ней: вот что всем сегодня надо читать! – подзадорил меня как всегда почему-то хорошо осведомленный (преимущество «лиц кавказской национальности»?) московский мой друг, когда я стал уговаривать его потерпеть с возвратом «Кавказской конной дивизии». – И, знаешь, что ещё сказал Рамазан? Сказал, что её обязательно нужно переиздать.

И это я тоже передал своим сыновьям: бываете в книжных магазинах – следите за новыми изданиями на Кавказе. Вдруг – правда?!

Повезло нам со старшим, который увлёкся теперь архивным делом: в Армавире его соратник Сергей Малахов, учёный-историк, протянул нам взятый из книжного ряда объёмистый том со всадниками на глянцевой суперобложке:

– Это должно быть вам интересно…

«Кавказская конная дивизия»!

Я буквально выхватил у него из рук новенькое издание:

– Это Чечня, Чечня переиздала!

– Нальчик, – бесстрастно поправил Малахов. – Я уже поглядел.

Да, это стояло внизу на титульном листе: «Нальчик. ООО «Печатный двор». Но над именем автора было крупно набрано: «Архивное управление правительства Чеченской Республики».

Казалось бы: такая уж радость?

Но у меня теперь это чуть ли не восторг вызвало: выходит, правда?

– Всё-таки Чечня! – показал Малахову. – Вот же, вот!

– А, да! – суховато согласился Сергей Николаевич. И тут же добавил уже с теплом в голосе. – Это делает честь Кадырову: один из немногих лидеров, который национально мыслит и на деле о своём народе заботится.

Или – не только о своём?

Конечно, это надо читать!

Может быть, начнёте прямо сейчас, со вступления, которое почти целиком перепечатываю: оно того стоит.

«Эта книга рассказывает о сынах Кавказа, прославивших себя на полях сражений Первой мировой войны в 1914 – 1917 годах. В то время из добровольцев Кабарды и Балкарии, Адыгеи и Черкесии, Карачая и Абхазии, Ингушетии, Чечни и Дагестана, «татарских провинций» в Закавказье и азербайджанцев были сформированы шесть конных полков, объединенных в дивизию с официальным наименованием «Кавказская туземная конная дивизия».

Как сама дивизия, так и входившие в её состав полки – Кабардинский, 2-ой Дагестанский, Чеченский, Татарский, Черкесский и Ингушский – стали гордостью российской армии. Это было поистине уникальное воинское соединение по своей организации, многонациональному составу всадников и офицеров, по царившему между ними духу воинского братства, солидарности и взаимовыручки, что в наше сложное время должно служить для всех нас непреходящим уроком взаимопонимания, человечности и уважения друг к другу.

Много лет спустя после Первой мировой войны, находясь в эмиграции во Франции, бывший офицер Кабардинского конного полка Алексей Алексеевич Арсеньев в очерке «Кавказская туземная конная дивизия», опубликованном в 1958 году парижским эмигрантским журналом «Военно-исторический вестник» писал: «Начавшаяся в июле 1914 года Первая мировая война вызвала появление в составе Императорской Российской конницы новой боевой единицы, и притом – территориального характера: Кавказской туземной конной дивизии, именовавшейся в военном обиходе «Дикой»; она вскоре же прославилась своими боевыми действиями в такой степени, что некоторые полки её, в том числе родной полк пи-шущего эти страницы Кабардинский кон-ный… имели право получить Георгиев-ские штандарты, чем были бы сравнены в своем достоинстве со славными и ста-рейшими полками. Помешала этому… Февральская революция 1917 года».

Позволю себе снова процитировать как бы уже обоих авторов, тем более, что трудно более сжато, но точно и ярко обозначить заявленное мною, третьим в этой цепочке, действительное Величие Горцев.

«Целый ряд народов и народностей в Империи Российской были свободны от воинской повинности, – писал в своем очерке А.А. Арсеньев. – В то же время представители этих народов, желавшие вступить в военную службу, пользовались полными правами к этому и достигли даже высоких постов; примерами – генерал Маннергейм – финн, генерал Мехмандаров – кавказский татарин, генерал Хагондоков – кабардинец и бесконечное число других, преданно и доблестно служивших России…

И – странное дело! Поставленные судьбой в необходимость покориться России и узнать Ее, люди и народы, дотоле бывшие Ее врагами, – переставали быть ими!

Последний Имам Чечни и Дагестана – Шамиль – вел в продолжение десятилетий ожесточенную войну с Россией. Взятый в 1859 году в плен (в знак уважения к его доблести ему было оставлено его оружие) он был отвезен в г. Калугу, где содержался со всей своей семьей, окруженный почетом… Жизнь свою он окончил в Мекке, куда ему – полувековому вождю кровавой борьбы, – было разрешено ехать на поклонение…

Младший сын Шамиля в 1861 году был назначен в Конвой Государя Александра II, где и служил до 1876 года, когда был произведен в чин полковника, а в 1885 году был произведен в чин генерал-майора с зачислением в запас по Гвардейской кавалерии.

Последний владетельный князь Карачая – Шамхалов – вел упорную борьбу с Россией еще в 70–80 годах: я видел ущелье, где происходило последнее сражение. Его сын, с которым мне пришлось познакомиться в 1914 году, – князь Мурзакул Крымшамхалов – был в русско-японской войне командиром полка и кавалером ордена Св. Георгия.

Большинство горцев славной «Дикой дивизии» были внуками, или даже – сыновьями бывших врагов России. На войну они пошли за Нее, по своей доброй воле, будучи никем и ничем не принуждаемы; в истории «Дикой дивизии» – нет ни единого случая даже единоличного дезертирства!»

А это уже не только о «Дикой дивизии», которую только предстоит нам достойно прославить уже в наше неспокойное время, – обо всех мусульманах, участвовавших в Великой войне. Из книги «белого» казачьего генерала Петра Николаевича Краснова «Тихие подвижники. Венок на могилу неизвестного солдата Императорской Российской армии»: «Император Вильгельм собрал всех пленных мусульман в отдельный лагерь и, заигрывая с ними, построил им прекрасную каменную мечеть. Я не помню, кто именно был приглашен в этот лагерь, кому хотели продемонстрировать нелюбовь мусульман к русскому «игу» и их довольство в германском плену, но дело кончилось для германцев плачевно. По окончании осмотра образцово содержанного лагеря и мечети на плацу было собрано несколько сотен русских солдат-мусульман. «А теперь вы спойте нам свою молитву» – сказало осматривающее лицо. Вышли вперед муллы. Пошептались с солдатами. Встрепенулись солдатские массы, подравнялись, и тысячеголосый хор под немецким небом, у стен только что отстроенной мечети дружно грянул «Боже, Царя храни!»

Надо ли комментировать это межплеменное и межконфессиональное согласие, имевшее место в годы Величия Горцев?.. Когда взаимное милосердие, великодушие, добрососедство, куначество, личные симпатии, выборочная дружба сплавились в несокрушимое, казалось бы, общенародное единство России.

Не исключено, кто-то подумает: тут, мол, особый случай. Тут – война!

Так ведь она уже давно идёт!.. Необъявленная Третья мировая. Где-то по-иезуитски тонкая, а где-то – под широко известным лозунгом главного приватиза-тора общего нашего национального Достояния: «Больше наглости!»

А четвёртой может и не быть: из-за нынешнего тотального разложения державного Духа.

С год, пожалуй, назад я пришёл в Центр фольклора в Москве и был предупредительно встречен Александром Никитиным, хроникером-оператором: Валерий Порвин просит, мол, извинить его за вынужденное опоздание. Дал мне наказ до его прихода развлечь вас документальным фильмом.

Включил аппаратуру, и с экрана бросилось название: «Казачья братина Кавказа. Фильм 1. – Чечня».

Ничего себе, скажу я вам, развле-ченьице!

Рассказ о недавней фольклорной экспедиции питерской «Братины» по местам былой гребенской да терской славы… И если в полной мере осознавать, что именно здесь проходит сегодня главный нерв современной жизни казачества, то напряжение его, обычно глазу невидимое, принимает здесь, в Чечне, выразительные и как бы овеществленные формы…

2013 год, ноябрь

2014 год, сентябрь

В долгом размышлении остановило предчувствие долгожданных и все-таки неожиданных перемен?..

Предчувствие было противоречивым и тягостным. По времени оно совпало с юбилеем Лермонтова, и у меня, редко пишущего стихи, вдруг вылился на бумагу цикл, посвященный сокровенному знатоку Кавказа и глубокому русскому печальнику.

Вот самый короткий и самый, пожалуй, скорбный стих.

Лермонтовского «злого чечена», что «ползет на берег, и в зубах кинжал», конечно же, помните. Это стало эпиграфом. А вот он сам:
От добрейшего чечена

Злой казак бежал из плена.

«Есть ещё там кто?» – спросили.

Он ответил: «Вся Россия!»

Выплывшие из глубин подсознания строки самого смутили: да что это?!.. Как может русский человек, тем более – считающий себя казаком, отбить такой поклон в сторону ещё недавних врагов? Опять напрашиваешься, укорял себя, на обвинение в прямой русофобии… более, более того! Уж не предательство ли – четыре эти строки?

В дальней дали тяжкого пути са-моосуждения забрезжило, наконец: да это ведь – о сильно изменившихся обстоя-тельствах, в какие попала страна после жестокой Второй Кавказской войны, в которую втянули её те самые «чуждые силы»… вспомни-ка, что писал о них в «Вольном горце»!

И я нашел в недавней своей повести это размышление над пушкинскими словами о «чуждых силах». В главе «Сон Пегаса в богатом стойле»: «Но что же это за силы, которые Кавказ «тяготят»?.. Какими были тогда? Как изменились нынче? И разберется ли, наконец, во всем этом Родина? Или же она никак не может дать себе отчета пока даже в том, что за «чуждые силы» вот уже столько-то лет «тяготят» ее самое, и это, может быть, больнее всего остального ранит где лаской, а где кровавою таской взятый ею некогда под опеку гордый Кавказ?»

Любопытное, подумал, получается дело!

А что, если в стык с этой не очень длинной цитацией собственного текста поставить уже иную, чуть подлинней? Из горького эссе об ушедшем теперь в мир иной старом товарище, кабардинском писателе Эльберде Мальбахове: «Дружище Элик».

Речь идёт о презентации в Нальчике в 2008 году, составленного мной сборника рассказов горских писателей «Война длиной в жизнь», только что выпущенного «Фондом социально-экономических и интеллектуальных программ» Сергея Филатова. Не мне одному тогда казалось, что эта акция – искренняя попытка бывшего главы ельцинской администрации не только покаяться за все, что натворил на Северном Кавказе «всенародно-избранный», но и помочь восстановлению единого с остальной Россией духовного пространства, взорванного недавним гулом орудий.

«Уже произнесено было словосочетание «кавказский Нюрнберг», который давно ждет и московских умельцев и здешних, из доморощенных выскочек, политиков, – читаем в не столь давнем эссе. – Уже бросивший срочные дела в другом городе и примчавшийся, чтобы поговорить с Филатовым, известный в этих краях крупный предприниматель Валерий Хатажуков в деталях рассказал, что видел и что слышал во время последней встречи Дудаева с Черномырдиным, когда боевой, прошедший Афганистан, генерал бесстрашно сказал якобы: у меня, мол, нет выбора. Вы обещаете сохранить мне жизнь, но если соглашусь принять ее от вас, меня чуть ли не тут же лишат ее те, кто приехал со мной и в приемной ждет теперь результатов нашей встречи… Безжалостная «коробочка», выражаясь хоккейным либо футбольным термином, в смертельной для генерала, ставшего заложником трагических обстоятельств, игре?

– Говорю это не для того, чтобы вы возненавидели Америку, – вы и без того ее ненавидите, – располагающим тоном начал Филатов, решивший, видимо, хоть слегка приоткрыть тяжелую дверь в большую политику. – Но с Чечней все решили слова Клинтона, сказанные Ельцину в разговоре по телефону: мол, что вы там возитесь с этой крошечной республикой, кончайте с ней – а мы на это закроем глаза…»

Снова невольно думается: всякий из нас пишет всю жизнь одну и ту же книгу?.. О чем бы речь ни шла, – все одну.

Шестилетним мальчишкой я пережил на Северном Кавказе сначала страхи немецкой оккупации, а потом не сравнимую ни с чем, так и не потерявшую первозданности, радость: «Наши пришли!» И стержнем моего творчества, я это твердо знаю, стали вольная воля и людское братство. То самое, что кубанские соседи-черкесы называют: «адыгагэ». Человечность.

Но вот, опять с Запада, попервах тихим сапом, всё под сладкие речи о цивилизованном обществе и высоких демократических ценностях, покатила на нас черная, безжалостная волна сатанинского расчеловечивания…
12

Но о чем я собирался сказать, когда начал рассказывать о фильме «Казачья братина Кавказа»?

Увидал на экране знакомых питерцев, сподвижников Юры Чиркова, поющих в Чечне в знакомой мне грозненской церкви Михаила Архангела, и в сердце толкнулась застарелая боль: как это непросто там даётся!

Даже при действенном благорасположении чеченской нынешней власти.

…С группой московских собратьев и двумя десятками горских писателей мы были в Грозном на заседании «Круглого стола», организованного редакцией «Дружбы народов».

Может быть, тут не место?

Но не могу не сказать благодарных слов главному редактору журнала Александру Эбаноидзе, талантливому писателю, Мужественному Грузину… В непростое наше время, не только умирившему в себе национальную боль за горькую вражду между нашими странами, но и принявшему на свои рамена тяжелейший крест запутанных, трудно решаемых творческих проблем между искусно разделенными в России на непримиримые лагери вчерашними соратниками… исполать тебе, Саша! Дорогой Александр Луарсабович.

Исполать: прежде всего ты, крепкий, каких нынче мало по всему белому свету, двуязычный прозаик единого на просторах России крутого «дружбонародного» замеса. Как сверкал родными тебе южными красками написанный чуть не в молодости знаменитый твой роман «Свадьба в Имеретии», так русским духом напоен рожденный уже в зрелые годы, накануне 70-летнего юбилея, в Москве, роман «Предчувствие октября».

Может быть, оно уже сбылось? Твое предчувствие.

Говоря пушкинскими словами, «октябрь уж наступил»?

В нашей непредсказуемой, разно-племенной и разноликой Империи…

…Так вот, перед чеченским «Круглым столом» я отправился в Саввино-Сторожевский монастырь под Звенигородом: издревле признанный духовный оплот русской государственности. К духовнику монастыря иеромонаху Феофилу, давно окормлявшему и нас с женой, и семьи двух наших сыновей с их детьми. Сказал батюшке, что приехал за благословением на дальнюю поездку, и отец Феофил категорично ответил вдруг: нет, не дам!

Пришлось удивиться:

– Да почему, батюшка?

– Да потому что дам тебе послушание: в Грозном первым делом побудешь на службе. И благословение возьмешь у тамошнего настоятеля.

Когда объяснил, по какой причине вынужден опоздать к началу первого заседания «Круглого стола», отвезти меня в церковь и возле нее обождать вызвался поэт Леча Ясаев. До этого были знакомы только по телефону: как один из руководителей Союза писателей, помогал найти авторов для сборника прозы. После поездки в церковь стали друзьями: уверен, это наше общее мнение.

Но каким сиротством наполнена была просторная, будто стерильно чистая после недавней подновы церковь!

У входа в нее и чуть поодаль дежурили солдатики с «калашниковыми» на плече. Прихожан внутри было до обидного мало. Десяток пожилых женщин и только двое мужчин чуть помоложе них, оба явно гражданские, но в камуфляже.

Стояла особенная, сторожкая тишина и скорее всего поэтому в просторной и гулкой середине голос батюшки казался чрезвычайно громким и строгим. Рядом с ним не появлялся ни диакон, ни алтарники: попросту не было?.. Мою обстоятельно высказанную просьбу передала священнику продавщица иконной лавки. Он наказал, чтобы я подошел поближе к амвону: осенит крестом издали.

И в этом тоже сквозило ощущение не то что тайны – как бы даже некоего запрета.

А в кадрах фильма о фольклорной экспедиции питерская «Братина» так в церкви Михаила Архангела распелась, что никакого отчуждения далекого и небезопасного Грозного от «северной столицы» не чувствовалось... В том и сила старинной песни: не только подпитывает несгибаемым духом предков. Оберегает и защищает.

Нам тогда за «Круглым столом», горцам и москвичам, достаточно быстро удалось найти общий язык, но в поездках по Республике сопровождало нас не только это вновь обретенное единство: сопровождал еще и микроавтобус с автоматчиками. Тут же готовыми рвануть в голову цепочки легковых автомобилей, первым из которых тоже была машина с охранниками…

Излишняя предосторожность?

Хозяевам лучше знать.

Но это невольное сравнение между положением взятых под административное крыло писателей и путешествующих по Чечне на свой страх и риск собирателей старинных песен, конечно же, о многом заставило задуматься… И вовсе не о возможной жертвенности их предприятия, нет. Больше – о высоком его благородстве.

И я радовался за своих любимцев, когда видел их потом в кадре с пожилыми женщинами-казачками, вместе с которыми они пели в удивительном, знаковом для русского и чеченского народов, музее Льва Николаевича Толстого в станице Старо-Гладковской… И радовался, когда в другой станице – в Шелковской, в импровизированный круг неожиданно вышли двое пареньков-чеченцев: поддержать казачью лезгинку… и не только, естественно! Не только поддержать.

Заодно чему-то, конечно же, чего не хватает все-таки и соседям-терцам, и этим русским из Питера, – подучить?!
13

Но что была эта маленькая радость по сравнению с той огромной, которая накатила вдруг, когда в военной хронике из пылающей, словно птица Феникс, возрождающейся в огне Новороссии, увидал среди ополченцев молодого красавца-богатыря со стриженой по-особому, на чеченский манер, бородкой… вот оно! – чуть было не закричал. Вот оно вам, «дикие гуси» с Запада!

Уж эти-то ребятишки не только смогут вас ощипать – свернут шею.

Сразу оговорюсь: к «Иностранному легиону» отношусь не только с почтительным уважением – с пылкой, чуть не с мальчишеской любовью.

Ну, так вышло.

Еще в то время, когда отец прятал от меня книги, которые, на его взгляд, читать мне по разным причинам было рано, из-под замыкавшегося на ключ футляра маминой швейной машинки я все-таки добыл растрепанную, без конца и начала, книгу о «белом» русском офицере, которого после Гражданской войны судьба забросила в Африку… Через десятки лет, когда уже распался Союз, я вдруг кинулся: а что, если это был изданный за рубежом томик Ладинского?., который приходил к нам потом в издательство «Советский писатель», когда мне выпало несколько лет заведовать редак-цией русской прозы? Место было бойкое, а я все ещё оставался неиспорченным Сибирским Работником… да гори оно все огнём! – сожалел потом. Как можно было не воспользоваться таким подарком судьбы – не побывать в гостях у вернув-шегося на родину писателя-«белоэмигранта»!

Но выпал мне и ещё шанс…

В Бельгии, в одинокой своей квартире в Брюсселе, томится ломанный-переломанный, с черной повязкой на глазу и с непременной тростью, с которыми выходит на улицу, гражданин Франции Мишель Антон Идванофф, бывший каскадер и лошадник…

Сын кубанского казака из станицы Упорной и уроженки почти тех же мест, черкешенки, Михаил Антонович Жданов. Друг Миша. Для наших детей – Антонович. Разыскавший меня в ту пору, когда в 1990-ом меня «кликнули» первым московским атаманом…

Сколько с ним было говорено-переговорено! В том числе о его почти феерической карьере в «Иностранном легионе».

– Сколько я его помню, у батьки под кроватью всегда стоял чемодан с казачьей формой: черкеска, папаха, пояс с кинжалом. Все надеялся, что в Россию помчится, как по тревоге: чтобы ничего не забыть. Но однажды вдруг позвал меня: поручаю это тебе!.. Папа, спрашиваю: я что-то должен сделать? Да, он говорит: пришла пора кровью благодарить Францию за то, что приютила русских после гражданской войны. Там у нас плохо дела – ты поедешь, сынок, в Алжир!.. Но перед этим они хорошо позанимались со мной: батька и мой аталик-осетин, сын самого генерала Мистулова Эльмурзы Асланбековича… о, это была военная академия! В легион я пришел, как «грязный русский», а через пару месяцев офицеры совещались в моей палатке: что ты скажешь, Мишель?.. Будем наступать или еще денек обождем?

Можно себе представить, какая то жестокая была «академия»!..

Но ведь и Россия наша – опять на краю.

С полным на то правом можно сказать, что первая мировая названа была Великой Войной в определенном смысле еще и по интуиции: практически она ведь так и не прекращалась. На время лишь затихала, велась иными средствами. А потом разгоралась вновь. Отечественная война 1941 – 1945 годов была лишь продолжением Великой Войны, должным обескровить две самых к тому времени боеспособных армии мира.

Россия опять чудом выжила.

И опять нам навязывают кровопролитие самое иезуитское. И заглавие фильма «Брат, найди брата!» вновь обретает символический смысл: найдем ли?!

Но теперь уже яснее ясного стало, откуда ноги растут. Те самые «чуждые силы», о которых иной раз приходилось только догадываться, явили из-за мировых кулис свой с виду благообразный, для многих неожиданный лик…

Спрашиваешь себя: и это они столько лет разыгрывали перед нами комедию с «общечеловеческими ценностями»?.. О которых наши предки знали в каждом селе или в каждом ауле ничуть не хуже оксфордских умников.

И кто их бросился, эти «ценности», первым делом теперь защищать?

Вовсе не те, кто обязан за что-либо «благодарить кровью».

Те, кому за чужую кровь платят!

Почему в таком случае настоящие джигиты должны сидеть дома, если на полях их названных братьев появились «дикие гуси», выщипывающие окрашенную багрецом банковскую «зелень» и клювом кладущую ее себе в карман?!

Потому-то я и готов был вскрикнуть от гордости, когда увидал на экране телевизора красавца-богатыря со стриженой по-особому, на чеченский манер бородкой. От гордости и от ощущения вспыхнувшего с новой силой полузабытого было кавказского братства: тут славный Чеченский полк из нашей Туземной конной – из знаменитой «Дикой дивизии» – уже тут! Под пылающим Луганском. Под стонущим от боли Донецком…

Как человек, профессией которого является писать либо произносить слова так, чтобы они «как кошка опускались на все четыре лапы», тут же принялся перебирать варианты будущей стихотворной строки: да, ополченцы… ополчеченцы!..

Спасибо вам, незнакомые горские парни!

Нынче не может быть лучшего утешения страдающему сердцу. Берегите себя! Спасибо.