Глава III Грамматические последствия фонетической эволюции

Первым последствием фонетического изменения является разрыв грамматической связи, соединяющей два или несколько слов. В результате этого получается, что одно слово не воспринимается уже как произведенное от другого, например:

лат. mansio «жилище» — *mansionaucus франц. maison «дом» || menage «хозяйство».

Языковое сознание видело прежде в *mansionaticus слово, производное от mansio, потом превратности фонетической судьбы развели их врозь. Другой пример:

нар.-лат.оегоЕс «баран» — berbicarius «пастух»

франц. brebis «овца» || berger «пастух».

Такой разрыв связи, естественно, отзывается и на значимости:

так, в некоторых французских говорах berger означает ныне «коровий пастух». Или еще пример:

лат. Gratianopolis «Грацианополь»—gratianopolitanus «Грациа-нопольский [округ]»'

франц. Grenoble «Гренобль» || Gresivaudan «Грезиводан» лат. decem «десять»—undecim «одиннадцать» франц. dix «десять» || onze «одиннадцать».

Аналогичный случай представляет собой гот. bitan «кусать»—bitum «мы кусали»—bitr «кусающий», «горький»;

вследствие перехода t-*ts(z}, с одной стороны, и сохранения группы согласных tr, с другой стороны, в западногерманском получилось: bizan, bizum \\ bitr [277].

Фонетическая эволюция может также разрывать нормальную связь между двумя формами одного и того же слова. Так, форма именительного падежа лат.сотяет «спутник»—винительного падежа comitem «спутника» дает в старофранцузском evens «граф» (прямой падеж) || со/Же «графа» (косвенный падеж); ср. так же

Название той части долины р. Изер, которая примыкает к Греноблю;

франц. Gresivaudan фонетически восходит к Gratianopolitanus (сокращение от pagus gratianopolitanus—«Грацианопольский округ»).

153
ДИАХРОНИЧЕСКАЯ ЛИНГВИСТИКА

нар.-лат. Ьагд «свободнорожденный»—baronem «свободнорож-дeннoгo»-^>cтapoфpaнц. her «барон» || baron «барона», лат. presbi-ter «старейшина», «пресвитер»—вин. п. presbiterum «пресвите-ра»-*старофранц. pzestre «священник» || provoire «священника».

В других случаях надвое расчленяется окончание. В индоевропейском языке винительный падеж ед. ч. во всех случаях характеризовался звуком -т\ например: *eki\vom, *owim, *podm, *matenn и т. д.

В латинском языке никаких существенных изменений в этом окончании не произошло; но в греческом языке очень разная трактовка носового сонанта и носового консонанта привела к двум различным рядам форм: Ырроп «коня», o(w)in «овцу»: poda «ногу», matera «мать». Нечто вполне аналогичное представляет собой и форма винительного падежа мн. ч.: ср. hippous «коней», nopodas «ноги».

Другое грамматическое следствие фонетического изменения состоит в том, что отдельные значимые части слова теряют способность выделяться: слово становится неделимым целым. Примеры:

франц. ennemi «враг» (ср. лат. in-irmcus «недруг» — amicus «друг»), лат. perdere «губить» (ср. более древнее per-dare—dare «давать»), amicio «окутываю» (вместо *ambjacio—jade «бросаю, кладу»), нем. Drittel «треть» (вместо drit-teil «третья часть» — teil «часть»).

Нетрудно заметить, что подобные случаи сводятся к тем, которые были рассмотрены в предыдущем параграфе; если, например, Drittel неразложимо, то это значит, что его более нельзя сближать, подобно drit-teil, со словом teil. Формула

maison || menage.

Ср. еще decem — undecim, но dix \\ onze.

Простые формы классической латыни hunc «этот» (форма винительного падежа от местоимения мужского рода «этот»), hanc «это» (форма винительного падежа от местоимения среднего рода «это»), hac «здесь» и т. д., восходящие к засвидетельствованным в эпиграфических памятниках hon-ce, han-ce, ha-ce, сложились в результате агглютинации местоимения с частицей -се; прежде hon-ce и др. можно было сближать с ес-се; но впоследствии после фонетического отпадения -е это стало невозможно; таким образом, перестали различаться составные элементы, входящие в hunc, hane, hac и т. д.

Прежде чем сделать разложение на значимые элементы совершенно невозможным, фонетическая эволюция начинает с того, что

Или -п? Ср. прим. на стр. 93.

154
ГРАММАТИЧЕСКИЕ ПОСЛЕДСТВИЯ ФОНЕТИЧЕСКОЙ ЭВОЛЮЦИИ

делает его в большей или меньшей мере затрудненным. Примером этого является индоевропейское склонение.

В индоевропейском существительное *pods склонялось следующим образом: им. п. ед. ч. *pod-s, вин. п. ед. ч. *pod-m, дат. п. ед. ч.

*pod-ai, мест. п. ед. ч. *pod-i, им. п. мн. ч. *pod-es, вин. п. мн. ч.

*pod-ns и т. д.; первоначально точно таким же образом склонялось и

*ekiwo-s: им. п. ед. ч. ^ek/wo-s, вин. п. ед. ч. *ekfwo-m, дат. п. ед. ч.

*ekiwo-ai, мест. п. ед. ч. *ekiwo-i, им. п. мн. ч. *eki\vo-es, вин. п. мн. ч. *ekiwo-ns и т. д. В ту эпоху основа *eki\vo- выделялась столь же легко, как и *pod-. Но впоследствии стяжения гласных внесли перемену в это положение, получилось: дат. п. ед. ч. *ekiwoi, места, п. ед. ч. *eki\voi, им. п. мн. ч. *ek]·wos. С этого момента основа *eki\vo-потеряла свою прозрачность и разложение на основу и флексию стало затрудненным. В еще более позднюю эпоху дальнейшие изменения, как, например, дифференциация окончаний в винительном падеже (см. стр. 153), окончательно стерли последние черты прежнего состояния. Современникам Ксенофонта, вероятно, казалось, что основой является hipp- и что окончания начинаются на гласный (hipp-os и т. д.). Таким образом, типы *ekiwo-s и *pod-s окончательно разошлись. В области словоизменения, как и во всех прочих, все, затрудняющее разложение на значимые элементы, способствует ослаблению грамматической связи.

§ 3. Фонетических дублетов не бывает

В обоих случаях, рассмотренных в § 1 и 2, в результате эволюции в разные стороны расходятся элементы языка, первоначально грамматически связанные. Это явление может дать повод к грубейшей ошибке в интерпретации фактов.

Когда мы констатируем относительную тождественность нар.-лат. Ьаго «свободнорожденный»: baronem «свободнорожденного» и несходство старофранц. ber «барон»: baron «барона», то разве это не наводит нас на мысль, что одна и та же исходная единица bar- развилась в двух расходящихся направлениях и породила две формы? Между тем это неверно, потому что один элемент не может одновременно и в одном и том же месте подвергаться двум различным преобразованиям: это противоречило бы самому определению фонетического изменения. Эволюция звуков не способна сама по себе создать две формы вместо одной.

Против нашего тезиса можно выдвинуть ряд возражений. Допустим, что они подкреплены следующими примерами: нам могут сказать, что лат. collocare «помещать», «класть» дало во французском coucher «положить» и colloquer «помещать». Но это верно лишь относительно coucher, colloquer является всего лишь книжным заимствованием из латинского (ср. франц. ταηςοη «выкуп» и redemption «искупление» и т. п.).

155
ДИАХРОНИЧЕСКАЯ ЛИНГВИСТИКА

Но разве от лат. cathedra «кресло» не произошло два подлинно французских слова: chaire «кафедра»и chaise «стул»? Нет! В действительности chaise есть форма диалектная. В парижском говоре интервокальное г переходило в г: например, говорили pese, mese вместо реге «отец», mere «мать»; во французском литературном сохранились лишь два образца этого местного произношения: chaise «стул» и besides «очки» (дублет bericles восходит к beryl «берилл»). Этот случай можно сравнить со случаем недавнего перехода во французский литературный язык пикардийского слова rescape «спасшийся», «избавившийся», оказавшегося, таким образом, противопоставленным rechappe. Если у нас есть такие пары слов, как cavalier «всадник» и chevalier «рыцарь», cavalcade «кавалькада» и chevauchee «поездка верхом», то это потому, что cavalier и cavalcade заимствованы из итальянского языка. В сущности, этот случай аналогичен лат. calidum (вин. п. от calidus «теплый»), которое дало во французском chaud, а в итальянском caldo. Во всех этих случаях мы имеем дело с заимствованиями.

Если нам укажут, что латинское местоимение те «меня» представлено во французском двумя формами—те и moi (ср. il me volt «он видит меня» и с 'est moi qu 'il voit «он видит именно меня»), то мы ответим так: французское те восходит к безударному лат. те, ударяемое лат. те дало во французском moi, наличие же или отсутствие ударения зависит не от фонетических законов, превративших те в те и moi, а от роли этого слова в предложении; таким образом, два способа существования (dualite) слова представляют собой явление грамматическое. Так и в немецком *иг-: под ударением осталось иг-, а в предударной позиции иг- превратилось в ег- (ср. U'rlaub «отпуск» и eriaubea «позволять»); но ведь само место ударения связано с типами сочетаний, в которые входило иг-, а следовательно, с грамматической и тем самым с синхронической ситуацией. Наконец, возвращаясь к нашему первому примеру, заметим, что различия в форме и ударении, представляемые парой baro: baroenem, несомненно, предшествуют фонетическому изменению.

Фактически нигде нельзя найти фонетических дублетов. Эволюция звуков только подчеркивает уже существовавшие до нее различия. Всюду, где эти различия не обязаны своим существованием внешним причинам, как это имеет место в отношении заимствований, они предполагают наличие грамматических и синхронических дублетов (dualites), абсолютно не совместимых с фонетическим изменением, как таковым.

По-видимому, в таких двух словах, как maison «дом» и menage «хозяйство», нет смысла искать, что отличает их друг от друга, отчасти вследствие того, что различительные элементы (-его и -ей-) дают мало материала для сопоставления, отчасти же вследствие

156
ГРАММАТИЧЕСКИЕ ПОСЛЕДСТВИЯ ФОНЕТИЧЕСКОЙ ЭВОЛЮЦИИ

отсутствия других слов с аналогичным противопоставлением. Но часто случается, что два близких слова различаются лишь одним или двумя элементами, выделяемыми без труда, и что то же самое различие регулярно повторяется в целом ряде аналогичных пар; в таком случае мы имеем дело с наиболее широким и наиболее обычным из тех грамматических явлений, в которых участвуют фонетические изменениям — это явление называется чередованием (altemance).

Всякое латинское о в открытом слоге превратилось во французском в ей под ударением и в ου в предударной позиции; отсюда такие пары, KSKpouvons «мы можем»: peuvent «они могут», douloureux «больной»: douleur «боль», nouveau «новый»: neuf «новый» и т. п., в которых можно без труда выделить элемент различия и регулярного варьирования. В латинском языке в связи с явлением ротацизма чередуются gero «ношу»: gestus (причастие от gero), oneris «бремени»: onus «бремя», maeror «печаль»: maestus «печальный» и т. д. Ввиду различной трактовки s в зависимости от места ударения в германских языках в средневерхненемецком мы имеем ferliesen «терять»: ferloren (прич. прош. вр. от•ferliesen), kiesen «избирать»: gekoren (прич. прош. вр. от kiesen), friesen «мерзнуть»: gefivren (прич. прош. вр. mfriesen) и т. д. Падение и.-е. е отражается в современном немецком языке в виде противопоставлений beissen «кусать»: biss «кусал», leiden «страдать»: litt «страдал», reiten «ехать (верхом)»: ritt «ехал» и т. д.

Во всех этих случаях чередование затрагивает корневой элемент, однако само собой разумеется, что аналогичные противопоставления могут распространяться на все части слова. Нет более обычного явления, чем, например, изменение формы префикса в зависимости от свойств начального звука основы (ср. греч. apo-didomi «отдавать», «возвращать»: ap-erchomai «уходить», «возвращаться», франц. in-connu «неизвестный»: inutile «ненужный»). Индоевропейское чередование е: о, которое должно так или иначе иметь в конечном счете фонетические причины, встречается в большом числе суффиксальных элементов [греч. hippos «конь» (им. п. ед. ч.): hippe «конь» (зват. п. ед. ч.),рпег-о-теп «несем»: pher-e-te «несете», gen-os «род»: gen-e-os (вместо *gen-es-os «рода») и т. д.]. В старофранцузском языке особо трактуется латинское ударяемое а после небных;

отсюда чередование e:ie во многих окончаниях (ср. chant-er «петь»:

jug-ier «судить, решать», chant-e «спетый» :jug-ie «присужденный, решенный», chant-ez «noere»: jug-iez «судите, решаете» и т. д.).

Итак, чередование может быть определено как соответствие между двумя определенными звуками или сочетаниями звуков, подвергающимися регулярной пермутации по двум рядам сосуществующих форм.

Ясно, что, подобно тому, как фонетическое изменение не объясняет само по себе дублетов, оно равным образом не является ни единственной, ни главнейшей причиной чередования. Когда говорят, что лат. nov- в результате фонетического изменения превратилось в neuv-

157
ДИАХРОНИЧЕСКАЯ ЛИНГВИСТИКА

и now- (neuve «новый» и потеаи «новый», «молодой»), то создают тем самым вымышленную единицу и пренебрегают наличием предшествующей синхронической двойственности; позиционное различие nov- в лат. nov-its «новый» и nov-ellus «новый», «молодой» предшествует фонетическому изменению и является исключительно грамматическим фактом (ср. baro: baronem). Такая двойственность служит как источником любого чередования, так и необходимым для него условием. Фонетическое изменение не уничтожило прежней единицы, оно только сделало более наглядным противопоставление уже сосуществующих элементов, подчеркнув его расхождением звучания. Многие лингвисты до сих пор делают ошибку, полагая, что чередование есть явление фонетическое, основываясь на том, что материалом для него служат звуки, и что в его генезисе участвуют тоже изменения звуков. В действительности же чередование, как и в его исходной точке, так и в его окончательном виде, всегда принадлежит только грамматике и синхронии.

§ 5. Законы чередования

Можно ли свести чередования к определенным законам и какого рода эти законы?

Разберем столь часто встречающееся в современном немецком языке чередование е: i; при этом возьмем все случаи вперемешку, не упорядочивая их: geben «давать» : gibt «дает», Feld «поле»: Gefilde «нива». Wetter «погода» : wittem «чуять», helfen «помогать»: Hilfe «помощь», sehen «видеть»: Sicht «вид» и т. д.,—тут мы не можем сформулировать никакого общего принципа. Но если из этой массы извлечь пару geben: gibt и сопоставить ее с schelten «бранить»: schih «бранит», helfen «помогать» : hilft «помогает», nehmen «брать» : nimmt «берет» и т. д., то окажется, что это чередование совпадает с различением времени, лица и т. д.; в long «длинный» : Lunge «длина», stark «сильный»: Starke «сила», hart «твердый»: Harte «твёрдость» и т. д. подобное же противопоставление а: е связано с образованием существительных от прилагательных; в Hand «рука»: Hande «руки», Gast «гость» : Gaste «гости» и т. д.— с образованием множественного числа, и так во всех столь многочисленных случаях, которые объединяются германистами под названием аблауга (ср. emeflnden «находить» '.fond «нашел» u.fmden «находить» : Fund «находка»; binden «связывать» : band «связал» и binden «связывать» : Bund «связка»; schiessen «стрелять» : sechoss «стрелял» Schuss «sbicrpen»;fliessen «течь» -.floss «тёк»: Fluss «поток» и т. д.). Аб-лаут— иначе перегласовка гласных корня, совпадающая с грамматическим противопоставлением,—может служить прекрасным примером чередования; от явления чередования в целом он не отличается никакими особыми чертами.

Мы видим, что чередование обычно распределяется (est distnbuee) между несколькими соотнесенными элементами языка регулярным образом и что оно совпадает с существенными противопоставлениями по

158
ГРАММАТИЧЕСКИЕ ПОСЛЕДСТВИЯ ФОНЕТИЧЕСКОЙ ЭВОЛЮЦИИ

линии функции, категории, детерминации. Благодаря этому можно говорить о грамматических законах чередования, но эти законы не более как случайный результат породивших их фонетических фактов. Эти последние создают регулярное звуковое противопоставление между двумя рядами противопоставленных по значимости языковых элементов;

сознание ухватывается за это материальное различие с целью сделать его значимым и связать его с различением понятий (см. стр. 86 и ел.). Как и все другие синхронические законы, грамматические законы чередования — это всего лишь отправные начала соотношений (principes de disposition), не имеющие обязательной силы. Таким образом, неправильно говорить, как это часто делают, будто а слова Nacht «ночь» изменяется в α во множественном числе—Nachte, в результате этого создается ложное представление, будто один элемент преобразуется в другой под давлением какого-то императивного начала. В действительности же мы имеем дело с простым противопоставлением форм, возникшим в результате фонетической эволюции. Совершенно верно, что аналогия, о которой будет сказано ниже, может способствовать созданию новых пар, представляющих такое же звуковое различие [278] (ср. Kranz «венок»: Kranze «венки» по образцу Gast «гость»: Gaste «гости» и т. д.). Создается впечатление, будто закон применяется в качестве правила, достаточно императивного, чтобы изменить установившийся обычай. Но не надо забывать, что в языке все эти пермутации всегда могут подпасть под аналогические влияния, действующие в противоположном направлении. Этого достаточно, чтобы подчеркнуть всю непрочность подобного рода правил, вполне отвечающих тому определению, которое мы дали синхроническому закону.

Бывают случаи, когда фонетическое условие, вызвавшее чередование, очевидно. Так, у указанных на стр. 158 и ел. пар в древневерхненемецком языке была следующая форма: geban «давать»: gi-bit «дает»,уе/gafildi «нива» и т. д. В ту эпоху, если за основой следовало i, она сама выступала с i вместо е, а во всех прочих случаях — се. Латинское чередованиеудс/о «делать»: conficio «сделать», amicus «друг» : inimicus «недруг», ^асйд «легкий» : difficilis «нелегкий» и т. д. равным образом связано с фонетическим условием, которое говорящие выразили бы следующим образом: звук а в словах vmufacio, amicus и т. д. чередуется с i в словах того же гнезда, где это а оказывается во внутреннем слоге.

Но эти звуковые противопоставления вызывают совершенно те же замечания, как и все вообще грамматические законы: они синхроничны; как только это забывают, рискуют впасть в уже указанную выше (см. стр. 97) ошибку. Перед лицом такой пары, как facio: conficio, надо остерегаться смешения отношений между этими сосуществующими элементами с тем отношением, которое связывает последовательные во времени элементы факта диахронического: confacio->coficio. Если у нас имеется соблазн впасть здесь в ошибку, то это означает, что причина фонетической дифференциации в данной паре еще ощутима, однако действие ее

159
ДИАХРОНИЧЕСКАЯ ЛИНГВИСТИКА

принадлежит прошлому, а для говорящих здесь имеет место только обыкновенное синхроническое противопоставление.

Все вышесказанное подтверждает выдвинутое нами положение о строго грамматическом характере чередования. Для его наименования пользовались термином «пермутация»; термин вполне точный, но лучше его избегать именно потому, что его часто применяли к фонетическому изменению, а также потому, что он вызывает ложное представление о движении там, где есть только состояние.

Как мы уже видели, фонетическая эволюция, изменяя форму слов, приводит к разрыву соединяющих их грамматических связей. Но это верно лишь относительно таких изолированных пар, как maison «дом»: menage «хозяйство», Teil «часть»: Drittel «треть» и т. д. С чередованием же дело обстоит совершенно иначе.

Прежде всего, ясно, что всякое хоть сколько-нибудь регулярное звуковое противопоставление двух элементов содействует установлению между ними связи. Wetter «погода» инстинктивно сближается с wittem «чуять», так как чередование е с i является вполне обычным. Когда же говорящие осознают, что данное звуковое противопоставление регулируется общим законом, оказывается еще больше оснований к тому, чтобы это привычное соответствие навязывалось их вниманию и тем самым способствовало закреплению, а отнюдь не ослаблению грамматической связи. Вот почему немецкий аблаут (см. стр. 158 и ел.) только подчеркивает восприятие единства основ через их варианты с разной огласовкой.

То же относится и к незначащим чередованиям, которые обусловлены лишь фонетически. Французский префикс re- (reprendre «снова брать», regagner «снова получать», retoucher «снова трогать» и т. д.) перед гласным сокращается в г- (rouvrir «снова открывать», «снова покупать» и т. д.), равным образом префикс in-, вполне живой, несмотря на свое книжное происхождение, в тех же условиях появляется в двух различных формах: е- (в inconnu «неизвестный», indigne «недостойный», invertebre «беспозвоночный» и т. д.) и in- (inavouable «постыдный» = «непризнаваемый», inutile «бесполезный», inestheti-que «неэстетичный» и т. д.). Такие различия нисколько не разрушают смыслового единства, так как смысл и функция воспринимаются как тождественные; а случаи употребления той или другой формы строго фиксированы в языке.