Данте Алигьери. Божественная комедия

И утоленье помысла другого,

Который в сердце у тебя таим".
19 И я: "Мой добрый вождь, иное слово

Я берегу, в душе его храня,

Чтоб заповедь твою блюсти сурово".
22 "Тосканец, ты, что городом огня

Идешь, живой, и скромен столь примерно,

Прошу тебя, побудь вблизи меня.
25 Ты, судя по наречию, наверно

Сын благородной родины моей,

Быть может, мной измученной чрезмерно,
28 Нежданно грянул звук таких речей

Из некоей могилы; оробело

Я к моему вождю прильнул тесней.
31 И он мне: "Что ты смотришь так несмело?

Взгляни, ты видишь: Фарината встал.

Вот: все от чресл и выше видно тело".
34 Уже я взгляд в лицо ему вперял;

А он, чело и грудь вздымая властно,

Казалось, Ад с презреньем озирал.
37 Меня мой вождь продвинул безопасно

Среди огней, лизавших нам пяты,

И так промолвил: "Говори с ним ясно".
40 Когда я стал у поднятой плиты,

В ногах могилы, мертвый, глянув строго,

Спросил надменно: "Чей потомок ты?"
43 Я, повинуясь, не укрыл ни слога,

Но в точности поведал обо всем;

Тогда он брови изогнул немного,
46 Потом сказал: "То был враждебный дом

Мне, всем моим со кровным и клевретам;

Он от меня два раза нес разгром".
49 "Хоть изгнаны, - не медлил я ответом, -

Они вернулись вновь со всех сторон;

А вашим счастья нет в искусстве этом".
52 Тут новый призрак, в яме, где и он,

Приподнял подбородок выше края;

Казалось, он коленопреклонен.
55 Он посмотрел окрест, как бы желая

Увидеть, нет ли спутника со мной;

Но умерла надежда, и, рыдая,
58 Он молвил: "Если в этот склеп слепой

Тебя привел твой величавый гений,

Где сын мой? Почему он не с тобой?"
61 "Я не своею волей в царстве теней, -

Ответил я, - и здесь мой вождь стоит;

А Гвидо ваш не чтил его творений".
64 Его слова и казни самый вид

Мне явственно прочли, кого я встретил;

И отзыв мой был ясен и открыт.
67 Вдруг он вскочил, крича: "Как ты ответил?

Он их не чтил? Его уж нет средь вас?

Отрадный свет его очам не светел?"
70 И так как мой ответ на этот раз

Недолгое молчанье предваряло,

Он рухнул навзничь и исчез из глаз.
73 А тот гордец, чья речь меня призвала

Стать около, недвижен был и тих

И облик свой не изменил нимало.
76 "То, - продолжал он снова, - что для них

Искусство это трудным остается,

Больнее мне, чем ложе мук моих.
79 Но раньше, чем в полсотый раз зажжется

Лик госпожи, чью волю здесь творят,

Ты сам поймешь, легко ль оно дается.
82 Но в милый мир да обретешь возврат! -

Поведай мне: зачем без снисхожденья

Законы ваши всех моих клеймят?"
85 И я на это: "В память истребленья,

Окрасившего Арбию в багрец,

У нас во храме так творят моленья".
88 Вздохнув в сердцах, он молвил наконец:

"Там был не только я, и в бой едва ли

Шел беспричинно хоть один боец.
91 Зато я был один, когда решали

Флоренцию стереть с лица земли;

Я спас ее, при поднятом забрале".
94 "О, если б ваши внуки мир нашли! -

Ответил я. - Но разрешите путы,

Которые мой ум обволокли.
97 Как я сужу, пред вами разомкнуты

Сокрытые в грядущем времена,

А в настоящем взор ваш полон смуты".
100 "Нам только даль отчетливо видна, -

Он отвечал, - как дальнозорким людям;

Лишь эта ясность нам Вождем дана.
103 Что близится, что есть, мы этим трудим

Наш ум напрасно; по чужим вестям

О вашем смертном бытии мы судим.
106 Поэтому, - как ты поймешь и сам, -

Едва замкнется дверь времен грядущих,

Умрет все знанье, свойственное нам".
109 И я, в скорбях, меня укором жгущих:

"Поведайте упавшему тому,

Что сын его еще среди живущих;
112 Я лишь затем не отвечал ему,

Что размышлял, сомнением объятый,

Над тем, что ныне явственно уму".
115 Уже меня окликнул мой вожатый;

Я молвил духу, что я речь прерву,

Но знать хочу, кто с ним в земле проклятой.
118 И он: "Здесь больше тысячи во рву;

И Федерик Второй лег в яму эту,

И кардинал; лишь этих назову".
121 Тут он исчез; и к древнему поэту

Я двинул шаг, в тревоге от угроз,

Ища разгадку темному ответу.
124 Мы вдаль пошли; учитель произнес:

"Чем ты смущен? Я это сердцем чую".

И я ему ответил на вопрос.
127 "Храни, как слышал, правду роковую

Твоей судьбы", - мне повелел поэт.

Потом он поднял перст: "Но знай другую:
130 Когда ты вступишь в благодатный свет

Прекрасных глаз, все видящих правдиво,

Постигнешь путь твоих грядущих лет".
133 Затем левей он взял неторопливо,

И нас от стен повел пологий скат

К средине круга, в сторону обрыва,
136 Откуда тяжкий доносился смрад.

ПЕСНЬ ОДИННАДЦАТАЯ

Где груда скал под нашею пятой

Еще страшней пучину открывала.
4 И тут от вони едкой и густой,

Навстречу нам из пропасти валившей,

Мой вождь и я укрылись за плитой
7 Большой гробницы, с надписью, гласившей:

"Здесь папа Анастасий заточен,

Вослед Фотину правый путь забывший".
10 "Не торопись ступать на этот склон,

Чтоб к запаху привыкло обонянье;

Потом мешать уже не будет он".
13 Так спутник мой. "Заполни ожиданье,

Чтоб не пропало время", - я сказал.

И он в ответ: "То и мое желанье".
16 "Мой сын, посередине этих скал, -

Так начал он, - лежат, как три ступени,

Три круга, меньше тех, что ты видал.
19 Во всех толпятся проклятые тени;

Чтобы потом лишь посмотреть на них,

Узнай их грех и образ их мучений.
22 В неправде, вредоносной для других,

Цель всякой злобы, небу неугодной;

Обман и сила - вот орудья злых.
25 Обман, порок, лишь человеку сродный,

Гнусней Творцу; он заполняет дно

И пыткою казнится безысходной.
28 Насилье в первый круг заключено,

Который на три пояса дробится,

Затем что видом тройственно оно,
31 Творцу, себе и ближнему чинится

Насилье, им самим и их вещам,

Как ты, внимая, можешь убедиться.
34 Насилье ближний терпит или сам,

Чрез смерть и раны, или подвергаясь

Пожарам, притесненьям, грабежам.
37 Убийцы, те, кто ранит, озлобляясь,

Громилы и разбойники идут

Во внешний пояс, в нем распределяясь.
40 Иные сами смерть себе несут

И своему добру; зато так больно

Себя же в среднем поясе клянут
43 Те, кто ваш мир отринул своевольно,

Кто возлюбил игру и мотовство

И плакал там, где мог бы жить привольно.
46 Насильем оскорбляют божество,

Хуля его и сердцем отрицая,

Презрев любовь Творца и естество.
49 За это пояс, вьющийся вдоль края,

Клеймит огнем Каорсу и Содом

И тех, кто ропщет, бога отвергая.
52 Обман, который всем сердцам знаком,

Приносит вред и тем, кто доверяет,

И тем, кто не доверился ни в чем.
55 Последний способ связь любви ломает,

Но только лишь естественную связь;

И казнь второго круга тех терзает,
58 Кто лицемерит, льстит, берет таясь,

Волшбу, подлог, торг должностью церковной,

Мздоимцев, сведен и другую грязь.
61 А первый способ, разрушая кровный

Союз любви, вдобавок не щадит

Союз доверья, высший и духовный.
64 И самый малый круг, в котором Дит

Воздвиг престол и где ядро вселенной,

Предавшего навеки поглотит".
67 И я: "Учитель, в речи совершенной

Ты образ бездны предо мной явил

И рассказал, кто в ней томится пленный.
70 Но молви: те, кого объемлет ил,

И хлещет дождь, и мечет вихрь ненастный,

И те, что спорят из последних сил,
73 Зачем они не в этот город красный

Заключены, когда их проклял бог?

А если нет, зачем они несчастны?"
76 И он сказал на это: "Как ты мог

Так отступить от здравого сужденья?

И где твой ум блуждает без дорог?
79 Ужели ты не помнишь изреченья

Из Этики, что пагубней всего

Три ненавистных небесам влеченья:
82 Несдержность, злоба, буйное скотство?

И что несдержность - меньший грех пред богом

И он не так карает за него?
85 Обдумав это в размышленьи строгом

И вспомнив тех, чье место вне стены

И кто наказан за ее порогом,
88 Поймешь, зачем они отделены

От этих злых и почему их муки

Божественным судом облегчены".
91 "О свет, которым зорок близорукий,

Ты учишь так, что я готов любить

Неведенье не менее науки.
94 Вернись, - сказал я, - чтобы разъяснить,

В чем ростовщик чернит своим пороком

Любовь Творца; распутай эту нить".
97 И он: "Для тех, кто дорожит уроком,

Не раз философ повторил слова,

Что естеству являются истоком
100 Премудрость и искусство божества.

И в Физике прочтешь, и не в исходе,

А только лишь перелистав едва:
103 Искусство смертных следует природе,

Как ученик ее, за пядью пядь;

Оно есть божий внук, в известном роде.
106 Им и природой, как ты должен знать

Из книги Бытия, господне слово

Велело людям жить и процветать.
109 А ростовщик, сойдя с пути благого,

И самою природой пренебрег,

И спутником ее, ища другого.
112 Но нам пора; прошел немалый срок;

Блеснули Рыбы над чертой востока,

И Воз уже совсем над Кавром лег,
115 А к спуску нам идти еще далеко".

ПЕСНЬ ДВЕНАДЦАТАЯ

Спускаться вниз, и зрелище являл,

Которое любого бы смутило.
4 Как ниже Тренто видится обвал,

Обрушенный на Адиче когда-то

Землетрясеньем иль паденьем скал,
7 И каменная круча так щербата,

Что для идущих сверху поселян

Как бы тропинкой служат глыбы ската,
10 Таков был облик этих мрачных стран;

А на краю, над сходом к бездне новой,

Раскинувшись, лежал позор критян,
13 Зачатый древле мнимою коровой.

Завидев нас, он сам себя терзать

Зубами начал в злобе бестолковой.
16 Мудрец ему: "Ты бесишься опять?

Ты думаешь, я здесь с Афинским дуком,

Который приходил тебя заклать?
19 Посторонись, скот! Хитростным наукам

Твоей сестрой мой спутник не учен;

Он только соглядатай вашим мукам".
22 Как бык, секирой насмерть поражен,

Рвет свой аркан, но к бегу неспособен

И только скачет, болью оглушен,
25 Так Минотавр метался, дик и злобен;

И зоркий вождь мне крикнул: "Вниз беги!

Пока он в гневе, миг как раз удобен".
28 Мы под уклон направили шаги,

И часто камень угрожал обвалом

Под новой тяжестью моей ноги.
31 Я шел в раздумье. "Ты дивишься скалам,

Где этот лютый зверь не тронул нас? -

Промолвил вождь по размышленье малом. -
34 Так знай же, что, когда я прошлый раз

Шел нижним Адом в сумрак сокровенный,

Здесь не лежали глыбы, как сейчас.
37 Но перед тем, как в первый круг геенны

Явился тот, кто стольких в небо взял,

Которые у Дита были пленны,
40 Так мощно дрогнул пасмурный провал,

Что я подумал - мир любовь объяла,

Которая, как некто полагал,
43 Его и прежде в хаос обращала;

Тогда и этот рушился утес,

И не одна кой-где скала упала.
46 Но посмотри: вот, окаймив откос,

Течет поток кровавый, сожигая

Тех, кто насилье ближнему нанес".
49 О гнев безумный, о корысть слепая,

Вы мучите наш краткий век земной

И в вечности томите, истязая!
52 Я видел ров, изогнутый дугой

И всю равнину обходящий кругом,

Как это мне поведал спутник мой;
55 Меж ним и кручей мчались друг за другом

Кентавры, как, бывало, на земле,

Гоняя зверя, мчались вольным лугом.
58 Все стали, нас приметив на скале,

А трое подскакали ближе к краю,

Готовя лук и выбрав по стреле.
61 Один из них, опередивший стаю,

Кричал: "Кто вас послал на этот след?

Скажите с места, или я стреляю".
64 Учитель мой промолвил: "Мы ответ

Дадим Хирону, под его защитой.

Ты был всегда горяч, себе во вред".
67 И, тронув плащ мой: "Это Несс, убитый

За Деяниру, гнев предсмертный свой

Запечатлевший местью знаменитой.
70 Тот, средний, со склоненной головой, -

Хирон, Ахиллов пестун величавый;

А третий - Фол, с душою грозовой.
73 Их толпы вдоль реки снуют облавой,

Стреляя в тех, кто, по своим грехам,

Всплывет не в меру из волны кровавой".
76 Мы подошли к проворным скакунам;

Хирон, браздой стрелы раздвинув клубы

Густых усов, пригладил их к щекам
79 И, опростав свои большие губы,

Сказал другим: "Вон тот, второй, пришлец,

Когда идет, шевелит камень грубый;
82 Так не ступает ни один мертвец".

Мой добрый вождь, к его приблизясь груди,

Где две природы сочетал стрелец,
85 Сказал: "Он жив, как все живые люди;

Я - вождь его сквозь сумрачный простор;

Он следует нужде, а не причуде.
88 А та, чей я свершаю приговор,

Сходя ко мне, прервала аллилуйя;

Я сам не грешный дух, и он не вор.
91 Верховной волей в страшный путь иду я.

Так пусть же с нами двинется в поход

Один из вас, дорогу указуя,
94 И этого на круп к себе возьмет

И переправит в месте неглубоком;

Ведь он не тень, что в воздухе плывет".
97 Хирон направо обратился боком

И молвил Нессу: "Будь проводником;

Других гони, коль встретишь ненароком".
100 Вдоль берега, над алым кипятком,

Вожатый нас повел без прекословии.

Был страшен крик варившихся живьем.
103 Я видел погрузившихся по брови.

Кентавр сказал: "Здесь не один тиран,

Который жаждал золота и крови:
106 Все, кто насильем осквернил свой сан.

Здесь Александр и Дионисий лютый,

Сицилии нанесший много ран;
109 Вот этот, с черной шерстью, - пресловутый

Граф Адзолино; светлый, рядом с ним, -

Обиццо д'Эсте, тот, что в мире смуты
112 Родимым сыном истреблен своим".

Поняв мой взгляд, вождь молвил, благосклонный:

"Здесь он да будет первым, я - вторым".
115 Потом мы подошли к неотдаленной

Толпе людей, где каждый был покрыт

По горло этой влагой раскаленной.
118 Мы видели - один вдали стоит.

Несс молвил: "Он пронзил под божьей сенью

То сердце, что над Темзой кровь точит".
121 Потом я видел, ниже по теченью,

Других, являвших плечи, грудь, живот;

Иной из них мне был знакомой тенью.
124 За пядью пядь, спадал волноворот,

И под конец он обжигал лишь ноги;

И здесь мы реку пересекли вброд.
127 "Как до сих пор, всю эту часть дороги, -

Сказал кентавр, - мелеет кипяток,

Так, дальше, снова под уклон отлогий
130 Уходит дно, и пучится поток,

И, полный круг смыкая там, где стонет

Толпа тиранов, он опять глубок.
133 Там под небесным гневом выю клонит

И Аттила, когда-то бич земли,

И Пирр, и Секст; там мука слезы гонит,
136 И вечным плачем лица обожгли

Риньер де'Пацци и Риньер Корнето,

Которые такой разбой вели".
139 Тут он помчался вспять и скрылся где-то.

ПЕСНЬ ТРИНАДЦАТАЯ

Как мы вступили в одичалый лес,

Где ни тропы не находило око.
4 Там бурых листьев сумрачен навес,

Там вьется в узел каждый сук ползущий,

Там нет плодов, и яд в шипах древес.
7 Такой унылой и дремучей пущи

От Чечины и до Корнето нет,

Приют зверью пустынному дающей.
10 Там гнезда гарпий, их поганый след,

Тех, что троян, закинутых кочевьем,

Прогнали со Строфад предвестьем бед.
13 С широкими крылами, с ликом девьим,

Когтистые, с пернатым животом,

Они тоскливо кличут по деревьям.
16 "Пред тем, как дальше мы с тобой пойдем, -

Так начал мой учитель, наставляя, -

Знай, что сейчас мы в поясе втором,
19 А там, за ним, пустыня огневая.

Здесь ты увидишь то, - добавил он, -

Чему бы не поверил, мне внимая".
22 Я отовсюду слышал громкий стон,

Но никого окрест не появлялось;

И я остановился, изумлен.
25 Учителю, мне кажется, казалось,

Что мне казалось, будто это крик

Толпы какой-то, что в кустах скрывалась.
28 И мне сказал мой мудрый проводник:

"Тебе любую ветвь сломать довольно,

Чтоб домысел твой рухнул в тот же миг".
31 Тогда я руку протянул невольно

К терновнику и отломил сучок;

И ствол воскликнул: "Не ломай, мне больно!"
34 В надломе кровью потемнел росток

И снова крикнул: "Прекрати мученья!

Ужели дух твой до того жесток?
37 Мы были люди, а теперь растенья.

И к душам гадов было бы грешно

Выказывать так мало сожаленья".
40 И как с конца палимое бревно

От тока ветра и его накала

В другом конце трещит и слез полно,
43 Так раненое древо источало

Слова и кровь; я в ужасе затих,

И наземь ветвь из рук моих упала.
46 "Когда б он знал, что на путях своих, -

Ответил вождь мой жалобному звуку, -

Он встретит то, о чем вещал мой стих,
49 О бедный дух, он не простер бы руку.

Но чтоб он мог чудесное познать,

Тебя со скорбью я обрек на муку.
52 Скажи ему, кто ты; дабы воздать

Тебе добром, он о тебе вспомянет

В земном краю, куда взойдет опять".
55 И древо: "Твой призыв меня так манит,

Что не могу внимать ему, молча;

И пусть не в тягость вам рассказ мой станет.
58 Я тот, кто оба сберегал ключа

От сердца Федерика и вращал их

К затвору и к отвору, не звуча,
61 Хранитель тайн его, больших и малых.

Неся мой долг, который мне был свят,

Я не щадил ни сна, ни сил усталых.
64 Развратница, от кесарских палат

Не отводящая очей тлетворных,

Чума народов и дворцовый яд,
67 Так воспалила на меня придворных,

Что Август, их пыланьем воспылав,

Низверг мой блеск в пучину бедствий черных
70 Смятенный дух мой, вознегодовав,

Замыслил смертью помешать злословью,

И правый стал перед собой неправ.
73 Моих корней клянусь ужасной кровью,

Я жил и умер, свой обет храня,

И господину я служил любовью!
76 И тот из вас, кто выйдет к свету дня,

Пусть честь мою излечит от извета,

Которым зависть ранила меня!"
79 "Он смолк, - услышал я из уст поэта. -

Заговори с ним, - время не ушло, -

Когда ты ждешь на что-нибудь ответа".
82 "Спроси его что хочешь, что б могло

Быть мне полезным, - молвил я, смущенный. -

Я не решусь; мне слишком тяжело".
85 "Вот этот, - начал спутник благосклонный, -

Готов свершить тобой просимый труд.

А ты, о дух, в темницу заточенный,
88 Поведай нам, как душу в плен берут

Узлы ветвей; поведай, если можно,

Выходят ли когда из этих пут".
91 Тут ствол дохнул огромно и тревожно,

И в этом вздохе слову был исход:

"Ответ вам будет дан немногосложно.
94 Когда душа, ожесточась, порвет

Самоуправно оболочку тела,

Минос ее в седьмую бездну шлет.
97 Ей не дается точного предела;

Упав в лесу, как малое зерно,

Она растет, где ей судьба велела.
100 Зерно в побег и в ствол превращено;

И гарпии, кормясь его листами,

Боль создают и боли той окно.
103 Пойдем и мы за нашими телами,

Но их мы не наденем в Судный день:

Не наше то, что сбросили мы сами.
106 Мы их притащим в сумрачную сень,

И плоть повиснет на кусте колючем,

Где спит ее безжалостная тень".
109 Мы думали, что ствол, тоскою мучим,

Еще и дальше говорить готов,

Но услыхали шум в лесу дремучем,
112 Как на облаве внемлет зверолов,

Что мчится вепрь и вслед за ним борзые,

И слышит хруст растоптанных кустов.
115 И вот бегут, левее нас, нагие,

Истерзанные двое, меж ветвей,

Ломая грудью заросли тугие.
118 Передний: "Смерть, ко мне, ко мне скорей!"

Другой, который не отстать старался,

Кричал: "Сегодня, Лано, ты быстрей,
121 Чем был, когда у Топпо подвизался!"

Он, задыхаясь, посмотрел вокруг,

Свалился в куст и в груду с ним смешался.
124 А сзади лес был полон черных сук,

Голодных и бегущих без оглядки,

Как гончие, когда их спустят вдруг.
127 В упавшего, всей силой жадной хватки,

Они впились зубами на лету

И растащили бедные остатки.
130 Мой проводник повел меня к кусту;

А тот, в крови, оплакивал, стеная,

Своих поломов горькую тщету:
133 "О Джакомо да Сант-Андреа! Злая

Была затея защищаться мной!

Я ль виноват, что жизнь твоя дурная?"
136 Остановясь над ним, наставник мой

Промолвил: "Кем ты был, сквозь эти раны

Струящий с кровью скорбный голос свой?"
139 И он в ответ: "О души, в эти страны

Пришедшие сквозь вековую тьму,

Чтоб видеть в прахе мой покров раздранный,
142 Сгребите листья к терну моему!

Мой город - тот, где ради Иоанна

Забыт былой заступник; потому
145 Его искусство мстит нам неустанно;

И если бы поднесь у Арнских вод

Его частица не была сохранна,
148 То строившие сызнова оплот

На Аттиловом грозном пепелище -

Напрасно утруждали бы народ.
151 Я сам себя казнил в моем жилище".

ПЕСНЬ ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Я подобрал опавшие листы

И обессиленному возвратил их.
4 Пройдя сквозь лес, мы вышли у черты,

Где третий пояс лег внутри второго

И гневный суд вершится с высоты.
7 Дабы явить, что взору было ново,

Скажу, что нам, огромной пеленой,

Открылась степь, где нет ростка живого.
10 Злосчастный лес ее обвил каймой,

Как он и сам обвит рекой горючей;

Мы стали с краю, я и спутник мой.
13 Вся даль была сплошной песок сыпучий,

Как тот, который попирал Катон,

Из края в край пройдя равниной жгучей.
16 О божья месть, как тяжко устрашен

Быть должен тот, кто прочитает ныне,

На что мой взгляд был въяве устремлен!
19 Я видел толпы голых душ в пустыне:

Все плакали, в терзанье вековом,

Но разной обреченные судьбине.
22 Кто был повержен навзничь, вверх лицом,

Кто, съежившись, сидел на почве пыльной,

А кто сновал без устали кругом.
25 Разряд шагавших самый был обильный;

Лежавших я всех меньше насчитал,

Но вопль их скорбных уст был самый сильный.
28 А над пустыней медленно спадал

Дождь пламени, широкими платками,

Как снег в безветрии нагорных скал.
31 Как Александр, под знойными лучами

Сквозь Индию ведя свои полки,

Настигнут был падучими огнями
34 И приказал, чтобы его стрелки

Усерднее топтали землю, зная,

Что порознь легче гаснут языки, -
37 Так опускалась вьюга огневая;

И прах пылал, как под огнивом трут,

Мучения казнимых удвояя.
40 И я смотрел, как вечный пляс ведут

Худые руки, стряхивая с тела

То здесь, то там огнепалящий зуд.
43 Я начал: "Ты, чья сила одолела

Все, кроме бесов, коими закрыт

Нам доступ был у грозного предела,
46 Кто это, рослый, хмуро так лежит,

Презрев пожар, палящий отовсюду?

Его и дождь, я вижу, не мягчит".
49 А тот, поняв, что я дивлюсь, как чуду,

Его гордыне, отвечал, крича:

"Каким я жил, таким и в смерти буду!