Данте Алигьери. Божественная комедия

Из чьей руки он взял перун железный,

Чтоб в смертный день меня сразить сплеча,
55 Или пускай работой бесполезной

Всех в Монджибельской кузне надорвет,

Вопя: "Спасай, спасай. Вулкан любезный!",
58 Как он над Флегрой возглашал с высот,

И пусть меня громит грозой всечасной, -

Веселой мести он не обретет!"
61 Тогда мой вождь воскликнул с силой страстной,

Какой я в нем не слышал никогда:

"О Капаней, в гордыне неугасной -
64 Твоя наитягчайшая беда:

Ты сам себя, в неистовстве великом,

Казнишь жесточе всякого суда".
67 И молвил мне, с уже спокойным ликом:

"Он был один из тех семи царей,

Что осаждали Фивы; в буйстве диком,
70 Гнушался богом - и не стал смирней;

Как я ему сказал, он по заслугам

Украшен славой дерзостных речей.
73 Теперь идем, как прежде, друг за другом;

Но не касайся жгучего песка,

А обходи, держась опушки, кругом".
76 В безмолвье мы дошли до ручейка,

Спешащего из леса быстрым током,

Чья алость мне и до сих пор жутка.
79 Как Буликаме убегает стоком,

В котором воду грешницы берут,

Так нистекал и он в песке глубоком.
82 Закраины, что по бокам идут,

И дно его, и склоны - камнем стали;

Я понял, что дорога наша - тут.
85 "Среди всего, что мы с тобой видали

С тех самых пор, как перешли порог,

Открытый всем входящим, ты едва ли
88 Чудеснее что-либо встретить мог,

Чем эта речка, силой испаренья

Смиряющая всякий огонек".
91 Так молвил вождь; взыскуя поученья,

Я попросил, чтоб, голоду вослед,

Он мне и пищу дал для утоленья.
94 "В средине моря, - молвил он в ответ, -

Есть ветхий край, носящий имя Крита,

Под чьим владыкой был безгрешен свет.
97 Меж прочих гор там Ида знаменита;

Когда-то влагой и листвой блестя,

Теперь она пустынна и забыта.
100 Ей Рея вверила свое дитя,

Ища ему приюта и опеки

И плачущего шумом защитя.
103 В горе стоит великий старец некий;

Он к Дамиате обращен спиной

И к Риму, как к зерцалу, поднял веки.
106 Он золотой сияет головой,

А грудь и руки - серебро литое,

И дальше - медь, дотуда, где раздвои;
109 Затем - железо донизу простое,

Но глиняная правая плюсна,

И он на ней почил, как на устое.
112 Вся плоть, от шеи вниз, рассечена,

И капли слез сквозь трещины струятся,

И дно пещеры гложет их волна.
115 В подземной глубине из них родятся

И Ахерон, и Стикс, и Флегетон;

Потом они сквозь этот сток стремятся,
118 Чтоб там, внизу, последний минув склон,

Создать Коцит; но умолчу про это;

Ты вскоре сам увидишь тот затон".
121 Я молвил: "Если из земного света

Досюда эта речка дотекла,

Зачем она от нас таилась где-то?"
124 И он: "Вся эта впадина кругла;

Хотя и шел ты многими тропами

Все влево, опускаясь в глубь жерла,
127 Но полный круг еще не пройден нами;

И если случай новое принес,

То не дивись смущенными очами".
130 "А Лета где? - вновь задал я вопрос. -

Где Флегетон? Ее ты не отметил,

А тот, ты говоришь, возник из слез".
133 "Ты правильно спросил, - мой вождь ответил.

Но в клокотаньи этих алых вод

Одну разгадку ты воочью встретил.
136 Придешь и к Лете, но она течет

Там, где душа восходит к омовенью,

Когда вина избытая спадет".
139 Потом сказал: "Теперь мы с этой сенью

Простимся; следуй мне и след храни:

Тропа идет вдоль русла, по теченью,
142 Где влажный воздух гасит все огни".

ПЕСНЬ ПЯТНАДЦАТАЯ

А над ручьем обильный пар встает,

От пламени плотину избавляя.
4 Как у фламандцев выстроен оплот

Меж Бруджей и Гвидзантом, чтоб заране

Предотвратить напор могучих вод,
7 И как вдоль Бренты строят падуане,

Чтоб замок и посад был защищен,

Пока не дышит зной на Кьярентане,
10 Так сделаны и эти, с двух сторон,

Хоть и не столь высоко и широко

Их создал мастер, кто бы ни был он.
13 Уже от рощи были мы далеко,

И сколько б я ни обращался раз,

Я к ней напрасно устремлял бы око.
16 Навстречу нам шли тени и на нас

Смотрели снизу, глаз сощуря в щелку,

Как в новолунье люди, в поздний час,
19 Друг друга озирают втихомолку;

И каждый бровью пристально повел,

Как старый швец, вдевая нить в иголку.
22 Одним из тех, кто, так взирая, шел,

Я был опознан. Вскрикнув: "Что за диво!"

Он ухватил меня за мой подол.
25 Я в опаленный лик взглянул пытливо,

Когда рукой он взялся за кайму,

И темный образ явственно и живо
28 Себя открыл рассудку моему;

Склонясь к лицу, где пламень выжег пятна:

"Вы, сэр Брунетто?" - молвил я ему.
31 И он: "Мой сын, тебе не неприятно,

Чтобы, покинув остальных, с тобой

Латино чуточку прошел обратно?"
34 Я отвечал: "Прошу вас всей душой;

А то, хотите, я присяду с вами,

Когда на то согласен спутник мой".
37 И он: "Мой сын, кто из казнимых с нами

Помедлит миг, потом лежит сто лет,

Не шевелясь, бичуемый огнями.
40 Ступай вперед; я - низом, вам вослед;

Потом вернусь к дружине, вопиющей

О вечности своих великих бед".
43 Я не посмел идти равниной жгущей

Бок о бок с ним; но головой поник,

Как человек, почтительно идущий.
46 Он начал: "Что за рок тебя подвиг

Спуститься раньше смерти в царство это?

И кто, скажи мне, этот проводник?"
49 "Там, наверху, - я молвил, - в мире света,

В долине заблудился я одной,

Не завершив мои земные лета.
52 Вчера лишь утром к ней я стал спиной,

Но отступил; тогда его я встретил,

И вот он здесь ведет меня домой".
55 "Звезде твоей доверься, - он ответил, -

И в пристань славы вступит твой челнок,

Коль в милой жизни верно я приметил.
58 И если б я не умер в ранний срок,

То, видя путь твой, небесам угодный,

В твоих делах тебе бы я помог.
61 Но этот злой народ неблагородный,

Пришедший древле с Фьезольских высот

И до сих пор горе и камню сродный,
64 За все добро врагом тебя сочтет:

Среди худой рябины не пристало

Смоковнице растить свой нежный плод.
67 Слепыми их прозвали изначала;

Завистливый, надменный, жадный люд;

Общенье с ним тебя бы запятнало.
70 В обоих станах, увидав твой труд,

Тебя взалкают; только по-пустому,

И клювы их травы не защипнут.
73 Пусть фьезольские твари, как солому,

Пожрут себя, не трогая росток,

Коль в их навозе место есть такому,
76 Который семя чистое сберег

Тех римлян, что когда-то основались

В гнездилище неправды и тревог".
79 "Когда бы все мои мольбы свершались, -

Ответил я, - ваш день бы не угас,

И вы с людьми еще бы не расстались.
82 Во мне живет, и горек мне сейчас,

Ваш отчий образ, милый и сердечный,

Того, кто наставлял меня не раз,
85 Как человек восходит к жизни вечной;

И долг пред вами я, в свою чреду,

Отмечу словом в жизни быстротечной.
88 Я вашу речь запечатлел и жду,

Чтоб с ней другие записи сличила

Та, кто умеет, если к ней взойду.
91 Но только знайте: лишь бы не корила

Мне душу совесть, я в сужденный миг

Готов на все, что предрекли светила.
94 К таким посулам я уже привык;

Так пусть Фортуна колесом вращает,

Как ей угодно, и киркой - мужик!"
97 Тут мой учитель на меня взирает

Чрез правое плечо и говорит:

"Разумно слышит тот, кто примечает".
100 Меж тем и сэр Брунетто не молчит

На мой вопрос, кто из его собратий

Особенно высок и знаменит.
103 Он молвил так: "Иных отметить кстати;

Об остальных похвально умолчать,

Да и не счесть такой обильной рати.
106 То люди церкви, лучшая их знать,

Ученые, известные всем странам;

Единая пятнает их печать.
109 В том скорбном сонме - вместе с Присцианом

Аккурсиев Франциск; и я готов

Сказать, коль хочешь, и о том поганом,
112 Который послан был рабом рабов

От Арно к Баккильоне, где и скинул

Плотской, к дурному влекшийся, покров.
115 Еще других я назвал бы; но минул

Недолгий срок беседы и пути:

Песок, я вижу, новой пылью хлынул;
118 От этих встречных должен я уйти,

Храни мой Клад, я в нем живым остался;

Прошу тебя лишь это соблюсти".
121 Он обернулся и бегом помчался,

Как те, кто под Вероною бежит

К зеленому сукну, причем казался
124 Тем, чья победа, а не тем, чей стыд.

ПЕСНЬ ШЕСТНАДЦАТАЯ

Воды, спадавшей в следующий круг,

Как если бы гудели в ульях пчелы, -
4 Когда три тени отделились вдруг,

Метнувшись к нам, от шедшей вдоль потока

Толпы, гонимой ливнем жгучих мук.
7 Спеша, они взывали издалека:

"Постой! Мы по одежде признаем,

Что ты пришел из города порока!"
10 О, сколько язв, изглоданных огнем,

Являл очам их облик несчастливый!

Мне больно даже вспоминать о нем.
13 Мой вождь сказал, услышав их призывы

И обратясь ко мне: "Повремени.

Нам нужно показать, что мы учтивы.
16 Я бы сказал, когда бы не огни,

Разящие, как стрелы, в этом зное,

Что должен ты спешить, а не они".
19 Чуть мы остановились, те былое

Возобновили пенье; к нам домчась,

Они кольцом забегали все трое.
22 Как голые атлеты, умастясь,

Друг против друга кружат по арене,

Чтобы потом схватиться, изловчась,
25 Так возле нас кружили эти тени,

Лицом ко мне, вращая шею вспять,

Когда вперед стремились их колени.
28 "Увидев эту взрыхленную гладь, -

Воззвал один, - и облик наш кровавый,

Ты нас, просящих, должен презирать;
31 Но преклонись, во имя нашей славы,

Сказать нам, кто ты, адскою тропой

Идущий мимо нас, живой и здравый!
34 Вот этот, чьи следы я мну стопой, -

Хоть голый он и струпьями изрытый,

Был выше, чем ты думаешь, судьбой.
37 Он внуком был Гвальдрады именитой

И звался Гвидо Гверра, в мире том

Мечом и разуменьем знаменитый.
40 Тот, пыль толкущий за моим плечом, -

Теггьяйо Альдобранди, чьи заслуги

Великим должно поминать добром.
43 И я, страдалец этой жгучей вьюги,

Я, Рустикуччи, распят здесь, виня

В моих злосчастьях нрав моей супруги".
46 Будь у меня защита от огня,

Я бросился бы к ним с тропы прибрежной,

И мой мудрец одобрил бы меня;
49 Но, устрашенный болью неизбежной,

Я побоялся кинуться к теням

И к сердцу их прижать с приязнью нежной.
52 Потом я начал: "Не презренье к вам,

А скорбь о вашем горестном уделе

Вошла мне в душу, чтоб остаться там,
55 Когда мой вождь, завидев вас отселе,

Сказал слова, явившие сполна,

Что вы такие, как и есть на деле.
58 Отчизна с вами у меня одна;

И я любил и почитал измлада

Ваш громкий труд и ваши имена.
61 Отвергнув желчь, взыскую яблок сада,

Обещанного мне вождем моим;

Но прежде к средоточью пасть мне надо".
64 "Да будешь долго ты руководим, -

Ответил он, - душою в теле здравом;

Да светит слава по следам твоим!
67 Скажи: любовь к добру и к честным нравам

Еще живет ли в городе у нас,

Иль разбрелась давно по всем заставам?
70 Гульельмо Борсиере, здесь как раз

Теперь казнимый, - вон он там, в пустыне, -

Принес с собой нерадостный рассказ".
73 "Ты предалась беспутству и гордыне,

Пришельцев и наживу обласкав,

Флоренция, тоскующая ныне!"
76 Так я вскричал, лицо мое подняв;

Они переглянулись, вняв ответу,

Подобно тем, кто слышит, что был прав.
79 "Когда все просьбы так легко, как эту,

Ты утоляешь, - отклик их гласил, -

Счастливец ты, дарящий правду свету!
82 Да узришь снова красоту светил,

Простясь с неозаренными местами!

Тогда, с отрадой вспомянув: "Я был",
85 Скажи другим, что ты видался с нами!"

И тут они помчались вдоль пути,

И ноги их казались мне крылами.
88 Нельзя "аминь" быстрей произнести,

Чем их сокрыли дали кругозора;

И мой учитель порешил идти.
91 Я двинулся вослед за ним; и скоро

Послышался так близко грохот вод,

Что заглушил бы звуки разговора.
94 Как та река, которая свой ход

От Монте-Везо в сторону рассвета

По Апеннинам первая ведет,
97 Зовясь в своем верховье Аквакета,

Чтоб устремиться к низменной стране

И у Форли утратить имя это,
100 И громыхает вниз по крутизне,

К Сан-Бенедетто Горному спадая,

Где тысяча вместилась бы вполне, -
103 Так, рушась вглубь с обрывистого края,

Мы слышали, багровый вал гремит,

Мгновенной болью ухо поражая.
106 Стан у меня веревкой был обвит;

Я думал ею рысь поймать когда-то,

Которой мех так весело блестит.
109 Я снял ее и, повинуясь свято,

Вручил ее поэту моему,

Смотав плотней для лучшего обхвата.
112 Он, боком став и так, чтобы ему

Не зацепить за выступы обрыва,

Швырнул ее в зияющую тьму.
115 "На странный знак не странное ли диво, -

Сказал я втайне, - явит глубина,

Раз и учитель смотрит так пытливо?"
118 Увы, какая сдержанность нужна

Близ тех, кто судит не одни деянья,

Но видит самый разум наш до дна!
121 "Сейчас всплывет, - сказал наставник знанья, -

То, что я жду и сам ты смутно ждешь;

Сейчас твой взор достигнет созерцанья".
124 Мы истину, похожую на ложь,

Должны хранить сомкнутыми устами,

Иначе срам безвинно наживешь;
127 Но здесь молчать я не могу; стихами

Моей Комедии клянусь, о чтец, -

И милость к ней да не прейдет с годами, -
130 Я видел - к нам из бездны, как пловец,

Взмывал какой-то образ возраставший,

Чудесный и для дерзостных сердец;
133 Так снизу возвращается нырявший,

Который якорь выпростать помог,

В камнях иль в чем-нибудь другом застрявший,
136 И правит станом и толчками ног.

ПЕСНЬ СЕМНАДЦАТАЯ

Пред кем ничтожны и стена, и меч;

Вот, кто земные отравил просторы".
4 Такую мой вожатый начал речь,

Рукою подзывая великана

Близ пройденного мрамора возлечь.
7 И образ омерзительный обмана,

Подплыв, но хвост к себе не подобрав,

Припал на берег всей громадой стана.
10 Он ясен был лицом и величав

Спокойством черт приветливых и чистых,

Но остальной змеиным был состав.
13 Две лапы, волосатых и когтистых;

Спина его, и брюхо, и бока -

В узоре пятен и узлов цветистых.
16 Пестрей основы и пестрей утка

Ни турок, ни татарин не сплетает;

Хитрей Арахна не ткала платка.
19 Как лодка на причале отдыхает,

Наполовину погрузясь в волну;

Как там, где алчный немец обитает,
22 Садится бобр вести свою войну, -

Так лег и гад на камень оголенный,

Сжимающий песчаную страну.
25 Хвост шевелился в пустоте бездонной,

Крутя торчком отравленный развил,

Как жало скорпиона заостренный.
28 "Теперь нам нужно, - вождь проговорил, -

Свернуть с дороги, поступь отклоняя

Туда, где гнусный зверь на камни всплыл".
31 Так мы спустились вправо и, вдоль края,

Пространство десяти шагов прошли,

Песка и жгучих хлопьев избегая.
34 Приблизясь, я увидел невдали

Толпу людей, которая сидела

Близ пропасти в сжигающей пыли.
37 И мне мой вождь: "Чтоб этот круг всецело

Исследовать во всех его частях,

Ступай, взгляни, в чем разность их удела.
40 Но будь короче там в твоих речах;

А я поговорю с поганым дивом,

Чтоб нам спуститься на его плечах".
43 И я пошел еще раз над обрывом,

Каймой седьмого круга, одинок,

К толпе, сидевшей в горе молчаливом.
46 Из глаз у них стремился скорбный ток;

Они все время то огонь летучий

Руками отстраняли, то песок.
45 Так чешутся собаки в полдень жгучий,

Обороняясь лапой или ртом

От блох, слепней и мух, насевших кучей.
52 Я всматривался в лица их кругом,

В которые огонь вонзает жала;

Но вид их мне казался незнаком.
55 У каждого на грудь мошна свисала,

Имевшая особый знак и цвет,

И очи им как будто услаждала.
58 Так, на одном я увидал кисет,

Где в желтом поле был рисунок синий,

Подобный льву, вздыбившему хребет.
61 А на другом из мучимых пустыней

Мешочек был, подобно крови, ал

И с белою, как молоко, гусыней.
64 Один, чей белый кошелек являл

Свинью, чреватую и голубую,

Сказал мне: "Ты зачем сюда попал?
67 Ступай себе, раз носишь плоть живую,

И знай, что Витальяно, мой земляк,

Придет и сядет от меня ошую.
70 Меж этих флорентийцев я чужак,

Я падуанец; мне их голос грубый

Все уши протрубил: "Где наш вожак,
73 С тремя козлами, наш герой сугубый?".

Он высунул язык и скорчил рот,

Как бык, когда облизывает губы.
76 И я, боясь, не сердится ли тот,

Кто мне велел недолго оставаться,

Покинул истомившийся народ.
79 Тем временем мой вождь успел взобраться

Дурному зверю на спину - и мне

Промолвил так: "Теперь пора мужаться!
82 Вот, как отсюда сходят к глубине.

Сядь спереди, я буду сзади, рядом,

Чтоб хвост его безвреден был вполне".
85 Как человек, уже объятый хладом

Пред лихорадкой, с синевой в ногтях,

Дрожит, чуть только тень завидит взглядом, -
88 Так я смутился при его словах;

Но как слуга пред смелым господином,

Стыдом язвимый, я откинул страх.
91 Я поместился на хребте зверином;

Хотел промолвить: "Обними меня", -

Но голоса я не был властелином.
94 Тот, кто и прежде был моя броня,

И без того поняв мою тревогу,

Меня руками обхватил, храня,
97 И молвил: "Герион, теперь в дорогу!

Смотри, о новой ноше не забудь:

Ровней кружи и падай понемногу".
100 Как лодка с места трогается в путь

Вперед кормой, так он оттуда снялся

И, ощутив простор, направил грудь
103 Туда, где хвост дотоле извивался;

Потом как угорь выпрямился он

И, загребая лапами, помчался.
106 Не больше был испуган Фаэтон,

Бросая вожжи, коими задетый

Небесный свод доныне опален,
109 Или Икар, почуя воск согретый,

От перьев обнажавший рамена,

И слыша зов отца: "О сын мой, где ты?" -
112 Чем я, увидев, что кругом одна

Пустая бездна воздуха чернеет

И только зверя высится спина.
115 А он все вглубь и вглубь неспешно реет,

Но это мне лишь потому вдогад,

Что ветер мне в лицо и снизу веет.
118 Уже я справа слышал водопад,

Грохочущий под нами, и пугливо

Склонил над бездной голову и взгляд;
121 Но пуще оробел, внизу обрыва

Увидев свет огней и слыша крик,

И отшатнулся, ежась боязливо.
124 И только тут я в первый раз постиг

Спуск и круженье, видя муку злую

Со всех сторон все ближе каждый миг.
127 Как сокол, мощь утратив боевую,

И птицу и вабило тщетно ждав, -

Так что сокольник скажет: "Эх, впустую!"
130 На место взлета клонится, устав,

И, опоясав сто кругов сначала,

Вдали от всех садится, осерчав, -
133 Так Герион осел на дно провала,

Там, где крутая кверху шла скала,

И, чуть с него обуза наша спала,
136 Взмыл и исчез, как с тетивы стрела.

ПЕСНЬ ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Сплошь каменное, цвета чугуна,

Как кручи, что вокруг отяготели.
4 Посереди зияет глубина

Широкого и темного колодца,

О коем дальше расскажу сполна.
7 А тот уступ, который остается,

Кольцом меж бездной и скалой лежит,

И десять впадин в нем распознается.
10 Каков у местности бывает вид,

Где замок, для осады укрепленный,

Снаружи стен рядами рвов обвит,
13 Таков и здесь был дол изборожденный;

И как от самых крепостных ворот

Ведут мосты на берег отдаленный,
16 Так от подножья каменных высот

Шли гребни скал чрез рвы и перекаты,

Чтоб у колодца оборвать свой ход.
19 Здесь опустился Герион хвостатый

И сбросил нас обоих со спины;

И влево путь направил мой вожатый
22 Я шел, и справа были мне видны

Уже другая скорбь и казнь другая,

Какие в первом рву заключены.
25 Там в два ряда текла толпа нагая;

Ближайший ряд к нам направлял стопы,

А дальний - с нами, но крупней шагая.
28 Так римляне, чтобы наплыв толпы,

В год юбилея, не привел к затору,

Разгородили мост на две тропы,
31 И по одной народ идет к собору,

Взгляд обращая к замковой стене,

А по другой идут навстречу, в гору.
34 То здесь, то там в кремнистой глубине

Виднелся бес рогатый, взмахом плети

Жестоко бивший грешных по спине.
87 О, как проворно им удары эти

Вздымали пятки! Ни один не ждал,

Пока второй обрушится иль третий.
40 Пока я шел вперед, мой взор упал

На одного; и я воскликнул: "Где-то

Его лицом я взгляд уже питал".
43 Я стал, стараясь распознать, кто это,

И добрый вождь, остановясь со мной,

Нагнать его мне не чинил запрета.
46 Бичуемый, скрывая облик свой,

Склонил чело; но труд пропал впустую;

Я молвил: "Ты, с поникшей головой,
49 Когда наружность носишь не чужую, -

Венедико Каччанемико. Чем

Ты заслужил приправу столь крутую?"
52 И он: "Я не ответил бы совсем,

Но мне твоя прямая речь велела

Припомнить мир старинный. Я был тем,
55 Кто постарался, чтоб Гизолабелла

Послушалась маркиза, хоть и врут

Различное насчет срамного дела.
58 Не первый я болонец плачу тут;

Их понабилась здесь такая кипа,

Что столько языков не наберут
61 Меж Савеной и Рено молвить sipa;

Немудрено: мы с алчностью своей

До смертного не расстаемся хрипа".
64 Тут некий бес, среди его речей,

Стегнул его хлыстом и огрызнулся:

"Ну, сводник! Здесь не бабы, поживей!"
67 Я к моему вожатому вернулся;

Пройдя немного, мы пришли туда,

Где длинный гребень от скалы тянулся.
70 Мы на него взобрались без труда

И с этим истязуемым народом,

Направо взяв, расстались навсегда.
73 И там, где гребень нависает сводом,

Чтоб дать толпе бичуемой пройти, -

Мой вождь сказал: "Постой - и мимоходом
76 Свои глаза на этих обрати,

Которых ты еще не видел лица,

Пока им было с нами по пути".
74 Под древний мост спешила вереница

Второго ряда, двигаясь на нас,

Стегаемая, как и та станица.
82 И вождь, не ждав вопроса этот раз,

Сказал: "Взгляни вот на того, большого:

Ему и боль не увлажняет глаз.
85 Как полон он величества былого!

То мудрый и отважный властелин,

Ясон, руна стяжатель золотого.
88 Приплыв на Лемнос средь морских пучин,

Где женщины, отринув все, что свято,

Предали смерти всех своих мужчин,
91 Он обманул, украсив речь богато,

Младую Гипсипилу, в свой черед

Товарок обманувшую когда-то.
94 Ее он бросил там понесшей плод;

За это он так и бичуем злобно,