"деятельность. Сознание. Личность"

Совсем иной, созерцательно-сенсуалистический подход к восприятию гос­подствовал в домарксистской психологии. Подход этот нашел свое выражение в том казавшемся самоочевидным положении, которое было сформулировано психологами-сенсуалистами: для того, чтобы в сознании человека возник образ предмета, достаточно иметь этот предмет перед глазами.

Зная, с одной стороны, человека с его морфофизиологическими особен­ностями, а с другой - противостоящий ему мир вещей, психологическое исс­ледование восприятия встало перед неразрешимыми теоретическими труднос­тями. В частности, нельзя было объяснить главного: адекватности субъек­тивного образа объективной реальности. Поэтому психология восприятия на деле оказалась не в состоянии выйти за пределы истолкований в духе физи­ологического идеализма и иероглифизма и вынуждена была аппелировать к таким понятиям, как способность к структурированию, образованию "гельштальтов". При этом многие факты из области восприятия все же оста­вались без объяснения. К их числу относится, в частности, совершенно ка­питальный факт, состоящий в том, что эффекты, вызываемые в наших органах воздействием внешних предметов, мы воспринимаем не как свои собственные состояния, а как то, что находится вне нас, - факт, который, кстати ска­зать, был привлечен Марксом для пояснения одной из сторон превращения в сознании людей человеческих отношений в находящиеся вне их отношения ве­щей25.

Только под давлением все новых и новых фактов, накопленных особенно в последние, так сказать, "постгештальтовские" годы, усилия исследователей направились на изучение той деятельности субъекта, в процессе которой формируются образы восприятия. Появились многочисленные работы, посвя­щенные исследованию генезиса структуры и состава перцептивных действий - осязательных, зрительных и, наконец, слуховых. Понадобилось, таким обра­зом, целое столетие, чтобы психология освободилась от подхода к восприя­тию как результату одностороннего воздействия внешних вещей на пассивно­го, созерцающего мир субъекта, и чтобы в ней начал складываться новый подход к перцептивным процессам.

Конечно, и внутри этого нового подхода продолжают сталкиваться между собой противоположные философские линии - линии материализма и идеализ­ма. Первая требует понимания деятельности восприятия как процесса, вклю­ченного в жизненные, практические связи человека с объективной ре­альностью, как процесса, в котором материальное лишь "переводится", по выражению Маркса, в идеальное. Вторая, идеалистическая, линия трактует эту деятельность восприятия как якобы конструирующую мир вещей.

К сказанному следует прибавить, что данные современных частных экспе­риментальных исследований перцептивных действий и операций сами по себе еще не дают теоретического решения проблемы человеческого восприятия. Их действительное значение может быть понято только в более широком кон­тексте учения о единстве субъекта и объекта, об общественно-исторической природе связей человека с предметным миром.

Хотя деятельность восприятия есть деятельность особая в том смысле, что в своих развитых формах она непосредственно не связана с практичес­ким воздействием человека на предмет и имеет в качестве своего продукта субъективный образ предмета (т.е. продукт идеальный), она все же являет­ся подлинно предметной деятельностью, подчиняющейся своему предмету, как воплотившему в себе целокупность человеческой общественной практики. "Глаз, - говорит Маркс, - стал человеческим глазом точно так же, как его объект стал общественным, человеческим объектом, созданным человеком для человека. Поэтому чувства непосредственно в своей практике стали теоре­тиками". И далее: "Образование пяти внешних чувств - это работа всей предшествующей всемирной истории"26.

Цитированные положения непосредственно имеют в виду общественного че­ловека, человека как родовое существо, и его родовую деятельность, т.е. общественно-исторический процесс. Но отдельный индивид в качестве чело­века не существует вне общества. Он становится человеком лишь в ре­зультате процесса присвоения им человеческой действительности. Дея­тельность восприятия и является одной из форм, в которой осуществляется этот процесс.

Для всей прежней, эмпирической психологии подобные идеи оставались глубоко чуждыми. Только немногие наиболее прозорливые мыслители прибли­жались к пониманию того, что за восприятием лежит как бы свернутая прак­тика и что осязающая рука или глаз не теряются в своих объектах только потому, что научаются выполнять перцептивные действия и операции, сфор­мировавшиеся в практике. Но именно эти идеи и приближают нас к пониманию действительной природы человеческого восприятия.

Вместе с теоретическими основами научной психологии восприятия Марк­сом были созданы и основы научной психологии мыслительных процессов. Только марксистское учение позволяет преодолеть как идеалистический взгляд на мышление, ставящий мышление над чувственностью, так и ограни­ченность метафизического материализма, который сводит мышление к элемен­тарным процессам анализа и генерализации чувственных впечатлений и обра­зованию ассоциаций между ними. В противоположность этому марксизм, как известно, рассматривает человеческое мышление как продукт обществен­но-исторического развития, как особую теоретическую форму человеческой деятельности, которая является не чем иным, как дериватом деятельности практической. Даже на той ступени развития, когда мышление приобретает относительную независимость, практика остается его основой и критерием его истинности.

В качестве функции человеческого мозга мышление представляет собой естественный процесс, но мышление не существует вне общества, вне накоп­ленных человечеством знаний и выработанных им способов мыслительной дея­тельности. Таким образом, каждый отдельный человек становится субъектом мышления, лишь овладевая языком, понятиями, логикой, представляющими со­бой обобщенное отражение опыта общественной практики: даже те задачи, которые он ставит перед своим мышлением, порождаются общественными усло­виями его жизни. Иначе говоря, мышление людей, как и их восприятие, име­ет общественно-историческую природу.

Марксизм особо подчеркивает изначальность связи мышления с практичес­кой деятельностью. "Производство идей... - читаем мы в "Немецкой идеоло­гии", - первоначально непосредственно вплетено в материальную дея­тельность и в материальное общение людей, в язык реальной жизни. Образо­вание представлений, мышление, духовное общение людей являются здесь еще непосредственным порождением материального отношения людей"27. В более общем виде это выразил Энгельс, который писал: "...существеннейшей и ближайшей основой человеческого мышления является как раз изменение при­роды человеком, а не одна природа как таковая..."28.

Эти положения имеют фундаментальное значение не только для теории познания, но и для психологии мышления. Они не только разрушают наив­но-натуралистические и идеалистические взгляды на мышление, господство­вавшие в старой психологии, но создают основу и для адекватного осмысле­ния тех многочисленных научных фактов и концепций, которые явились ре­зультатом психологического изучения мыслительных процессов в последние десятилетия.

Анализ психологических теорий мышления, исходящих из буржуазных фило­софских взглядов, показывает, что они не в состоянии дать подлинно науч­ные ответы даже на наиболее кардинальные вопросы, нерешенность которых тормозит дальнейшее развитие конкретных исследований по этой актуальной проблеме.

К числу таких кардинальных вопросов относится прежде всего вопрос о том, каким образом, имея своим единственным источником чувственное восп­риятие, мышление проникает за поверхность явлений, способных воздейство­вать на наши органы чувств. Единственно правильное решение этого вопроса дает марксистское учение о происхождении и сущности человеческого мышле­ния.

Труд посредством орудия ставит человека не только перед материальны­ми, вещественными объектами, но и перед их взаимодействием, которое он сам контролирует и воспроизводит. В этом процессе и осуществляется их познание человеком, превосходящее возможности непосредственно-чувствен­ного отражения. Если при прямом воздействии "субъект-объект" последний открывает свои свойства лишь в границах, обусловленных составом и сте­пенью тонкости ощущений субъекта, то в процессе взаимодействия, опос­редствованного орудием, познание выходит за эти границы. Так, при меха­нической обработке предмета из одного материала предметом, сделанным из другого материала, мы подвергает безошибочному испытанию их относи­тельную твердость в пределах, совершенно недоступных нашим органам кож­но-мышечных ощущений: по воспринимаемой деформации одного из них мы зак­лючаем о большей твердости другого. В этом смысле орудие является первой настоящей абстракцией. Только идя далее по этому пути, нам удастся выде­лить объективные единицы, применение которых способно дать как угодно точное и, главное, независимое от колеблющихся порогов ощущения познание данного свойства предметов.

Первоначально познание свойств предметного мира, переходящее границы непосредственно-чувственного познания, является непреднамеренным ре­зультатом действий, направленных на практические цели, т.е. действий, включенных в промышленную деятельность людей. Впоследствии оно начинает отвечать специальным задачам, например, задаче оценить пригодность ис­ходного материала путем его предварительного практического испытания, простейшего эксперимента. Такого рода действия, подчиненные сознательной познавательной цели, представляют собой уже настоящее мышление, хотя оно и сохраняет форму внешних процессов. Их познавательные результаты, обоб­щаемые и закрепляемые посредством языка, принципиально отличаются от ре­зультатов непосредственно-чувственного отражения, которые генерализуются в соответствующих чувственных же образованиях. Они отличаются от послед­них не только тем, что включают в себя свойства, связи и отношения, не­доступные прямой чувственной оценке, но и тем, что, переданные в процес­се речевого общения другим людям, они образуют систему знаний, составля­ющих содержание сознания коллектива, общества. Благодаря этому возникаю­щие у отдельных людей представления, понятия, идеи формируются, обогаща­ются и подвергаются отбору не только в ходе их индивидуальной практики (неизбежно узко ограниченной и подверженной случайностям), но и на осно­ве усваиваемого ими неизмеримо более широкого опыта общественной практи­ки.

Вместе с тем языковая форма выражения первоначально внешнепредметной формы познавательной деятельности создает условие, позволяющее впос­ледствии выполнять отдельные ее процессы уже только в речевом плане. Так как речь утрачивает при этом свою коммуникативную функцию и выполняет лишь функцию познавательную, то ее произносительная, звуковая сторона постепенно редуцируется и соответствующие процессы все более приобретают характер внутренних процессов, совершающихся про себя, "в уме". Между исходными условиями и практическим выполнением действий теперь включают­ся все более и более длинные цепи внутренних процессов мысленного сопос­тавления, анализа и т.д., которые наконец приобретают относительную са­мостоятельность и способность отделяться от практической деятельности.

Такое отделение мышления от практической деятельности исторически происходит, однако, не само собой, не в силу только собственной логики развития, а порождается разделением труда, которое приводит к тому, что умственная деятельность и практическая материальная деятельность выпада­ют на долю различных людей. В условиях развития частной собственности на средства производства и дифференциации общества на антагонистические об­щественные классы деятельность мышления отрывается от физического труда и противопоставляется деятельности практической. Она кажется теперь вполне независимой от последней, имеющей другое происхождение, другую природу. Эти представления о мыслительной деятельности и закрепляются в идеалистических теориях мышления.

Отрыв мышления от практической деятельности и их противопоставлен­ность не являются, однако, вечными. С уничтожением частной собственности на средства производства и антагонистических классов пропасть, вырытая между ними, постепенно будет исчезать. В развитом коммунистическом об­ществе переход одной формы деятельности в другую становится естественным способом их существования и развития. Для этого, замечает Маркс, не нуж­ны теперь никакие "сложные фокусы рефлексии"29.

Конечно, такое единение мыслительной деятельности и деятельности практической не означает, что устраняется качественное различие между ними. Мыслительная деятельность, утрачивая некоторые черты, которые она приобрела в результате отрыва от деятельности практической, все же сох­раняет свои особенности, но эти особенности демистифицируются. Они опре­деляются прежде всего тем, что в своей развитой форме - в форме теорети­ческого мышления - мыслительная деятельность протекает без прямого соп­рикосновения с объектами материального мира. Теоретическое мышление от­дельного человека не нуждается даже в отправной предметно-чувственной основе, которая может быть представлена в его голове в отраженной, иде­альной форме - в виде уже накопленных знаний и абстрактных понятий. Поэ­тому в отличие от мышления, которое объективируется в форме промышленной деятельности в эксперименте и которое в силу этого жестко ограничено ре­альными предметными условиями, теоретическое мышление обладает принципи­ально беспредельными возможностями проникновения в действительность, включая действительность, вовсе недоступную нашему воздействию.

Так как отвлеченное мышление протекает вне прямых контактов с пред­метным миром, то по отношению к нему в проблеме практики как основы и критерия истинности познания возникает еще один аспект. Дело в том, что проверка практикой истинности теоретических результатов мышления далеко не всегда может быть осуществлена сразу вслед за тем, как были получены эти результаты. Она может быть отделена от них многими десятилетиями и не всегда может быть прямой, а это делает необходимым, чтобы опыт об­щественной практики присутствовал в самой мыслительной деятельности. Та­кой необходимости отвечает факт подчиненности мышления логике, системе логических (и математических) законов, правил, предписаний. Анализ их природы и дает ответ на то, каким образом входит опыт общественной прак­тики в само течение процесса мышления человека.

В противоположность взглядам на логические законы как на якобы выте­кающие из принципов работы мозга (или как на выражающие имманентные за­коны мыслящего духа, или, наконец, как порождаемые развитием языка самой науки) марксистский взгляд состоит в том, что логические законы предс­тавляют собой обобщенное отражение тех объективных отношений действи­тельности, которым подчиняется и которые воспроизводит практическая дея­тельность людей. "...Практическая деятельность человека, замечает

В.И.Ленин, - миллиарды раз должна была приводить сознание человека к повторению разных логических фигур, дабы эти фигуры могли получить зна­чение аксиом"30. Таким образом, практическая деятельность, практика соз­дает как бы путеводную нить для теоретической мысли, благодаря которой последняя способна не сбиваться с пути, ведущего к адекватному знанию.

Таковы в самом общем виде основные положения марксистско-ленинского учения о мышлении, которые решительно меняют не только общетеоретические представления о природе мышления, но также и наше понимание конкретных психологических проблем. Поэтому тот взгляд, что марксистское учение важно лишь для общей теории мышления, а специальные эксперимен­тально-психологические исследования якобы должны оставаться на чисто эм­пирической почве, является величайшим заблуждением. Задача, которая еще и сегодня стоит перед научной психологией, заключается как раз в том, чтобы не ограничиваться общими диалектико-материалистическими положения­ми о сущности человеческого мышления, а конкретизировать эти положения применительно к актуальным вопросам изучения процесса развития мысли­тельной деятельности человека, различных форм этой деятельности, взаимо­переходов между ними и влияния на нее новых общественных условий и явле­ний, таких, как ускорение научно-технического прогресса, расширение и изменение средств и форм коммуникации и т.п.

Сейчас в психологии мышления произошли большие перемены. Развитие этой области психологических знаний привело к тому, что многие марк­систские идеи объективно нашли в ней свое конкретное воплощение и разви­тие, так что некоторые психологи, даже далекие по своим философским взглядам от марксизма, стали не без некоторого кокетства цитировать Маркса.

В наше время уже никто не стоит более на давно дискредитировавших се­бя позициях субъективно-эмпирической психологии, изображающей мышление в виде движения в сознании представлений и понятий, якобы являющихся про­дуктом наслоения и индивидуальном опыте человека чувственных впечатлений и их генерализации, - движения, которое управляется законами ассоциации и персеверации. Стало очевидным, что понимание мыслительных процессов, единственно соответствующее накопленным фактам, есть их понимание в ка­честве реализующих особый вид целенаправленных действий и операций, адекватных познавательным задачам.

Остались в прошлом и те психологические теории, которые знали мышле­ние лишь в одной-единственной его форме - в форме внутренней, дискурсив­ной мысли. Современные генетические исследования открыли бесспорный факт существования процессов мышления, протекающих также и в форме внешней деятельности с материальными предметами. Более того, в них было показа­но, что внутренние мыслительные процессы являются не чем иным, как ре­зультатом интериоризации и специфического преобразования внешней практи­ческой деятельности, и что существуют постоянные переходы из одной формы в другую. В условиях высокоразвитого мышления наличие этих переходов особенно отчетливо выступило в исследованиях так называемого техническо­го мышления - мышления рабочего-наладчика сложных технических устройств, мышления ученого-экспериментатора, - в исследованиях, которые были выз­ваны потребностями современного этапа развития техники.

Однако вместе с этими и другими бесспорными достижениями психологии мышления многие коренные ее проблемы, разрабатываемые в отрыве от общей марксистской теории, получили в современной психологии одностороннее и потому искаженное освещение. Даже само понятие деятельности, введенное в психологию мышления, трактуется психологами-позитивистами в смысле, весьма далеком от того, который вкладывается Марксом в понятие предмет­ной человеческой деятельности. В большинстве зарубежных исследований де­ятельность мышления выступает со стороны ее адаптивной функции, а не как одна из форм присвоения человеком действительности и ее изменения. Поэ­тому на первый план выдвигаются образующие ее состав операции. На деле это означает не что иное, как возврат к отождествлению в мышлении логи­ческого и психологического и к своеобразному панлогизму.

Вытекающая отсюда "автономизация" логических операций глубоко чужда марксистскому учению о мышлении, которое требует рассматривать мышление как живую человеческую деятельность, имеющую то же принципиальное строе­ние, что и деятельность практическая. Как и практическая деятельность, мыслительная деятельность отвечает тем или иным потребностям и побужде­ниям и, соответственно, испытывает на себе регулирующее влияние эмоций. Как и практическая деятельность, она состоит из действий, подчиненных сознательным целям. Наконец, как и практическая деятельность, мышление осуществляется теми или иными средствами, т.е. при помощи определенных операций, в данном случае - логических или математических. Но любые опе­рации - безразлично, внешнедвигательные или внутренние, умственные - представляют собой по своему происхождению лишь продукт развития соот­ветствующих действий, в котором фиксируются абстрагированные и обобщен­ные объективные отношения, характеризующие предметные условия действия. Они поэтому приобретают относительно независимое существование и способ­ны воплощаться в той или иной материальной форме - в форме орудия, маши­ны, таблицы умножения, простейшего арифмометра или сложнейшего счет­но-решающего устройства. От этого, однако, они не перестают быть лишь средствами человеческой деятельности и ее объектами. Поэтому мысли­тельная деятельность человека отнюдь не редуцируется к системе тех или иных логических, математических или иных операций, так же как, например, производство отнюдь не сводится к осуществляющим его технологическим процессам.

Игнорирование этих неоспоримых положений и создает те иллюзорные представления о мышлении, в которых все выступает в перевернутом виде: порожденные развитием познавательной деятельности человека мыслительные знаковые операции кажутся порождающими его мышление. Представления эти находят свое выражение, в частности, в том, что современным "думающим" машинам (которые, как и любые машины, являются, по словам Маркса, лишь "созданными человеческой рукой органами человеческого мозга"31), припи­сываются свойства подлинных субъектов мышления. Дело изображается так, что не они обслуживают мышление человека, а, наоборот, человек обслужи­вает их32.

Нетрудно увидеть, что приписывание машинам интеллектуальных способ­ностей человека выражает все тот же отрыв мышления от чувственной дея­тельности, который выступает лишь в новом обличье: теперь от человечес­кой деятельности отделяются операции мышления в их экстериоризированных, переданных машинам формах. Но операции суть только способы, средства мышления, а не само мышление. Поэтому психологические следствия науч­но-технической революции, которая объективно порождает интеллектуализа­цию человеческого труда, единение в нем умственной и практической дея­тельности, оказываются зависящими не от автоматизации техники самой по себе, а от той общественной системы, в которой эта техника функциониру­ет. В условиях капитализма, в условиях отчуждения средств производства она лишь перемещает линию разрыва в сферу интеллектуальной деятельности, отделяя элиту - творцов автоматов - от тех, кто эти автоматы обслужива­ет; в условиях социалистического, коммунистического общества, вооружая человеческое мышление, она, напротив, обеспечивает развитие творческого и интеллектуального характера труда во всех его звеньях и формах.

Конечно, это совершенно особая проблема, которая требует специального рассмотрения. Если я упомянул здесь о ней, то только для того, чтобы еще раз подчеркнуть неотделимость мышления от реальных условий его функцио­нирования в жизни людей. Исследование мыслительных процессов не в их изолированности от реализуемых ими многообразных видов и форм человечес­кой деятельности, а в качестве ее средств и составляет одну из важнейших задач, стоящих перед советскими психологами, перед всеми психолога­ми-марксистами.

В этой главе были затронуты лишь некоторые вопросы, более подробное освещение которых составляет задачу дальнейшего изложения. Прежде всего в этом нуждается проблема понимания психики как отражения реальности.

Глава II

1. УРОВНИ ИССЛЕДОВАНИЯ ОТРАЖЕНИЯ

Понятие отражения является фундаментальным философским понятием. Фун­даментальный смысл оно имеет и для психологической науки. Введение поня­тия отражения в психологию в качестве исходного положило начало ее раз­витию на новой, марксистско-ленинской теоретической основе. С тех пор психология прошла полувековой путь, на протяжении которого ее конкрет­но-научные представления развивались и изменялись; однако главное - под­ход к психике как субъективному образу объективной реальности - остава­лось и остается в ней незыблемым.

Говоря об отражении, следует прежде всего подчеркнуть исторический смысл этого понятия. Он состоит, во-первых, в том, что его содержание не является застывшим. Напротив, в ходе прогресса наук о природе, о челове­ке и обществе оно развивается и обогащается.

Второе, особенно важное положение состоит в том, что в понятии отра­жения заключена идея развития, идея существования различных уровней и форм отражения. Речь идет о разных уровнях тех изменений отражающих тел, которые возникают в результате испытываемых ими воздействий и являются адекватным им. Эти уровни очень различны. Но все же это уровни единого отношения, которое в качественно разных формах обнаруживает себя и в не­живой природе, и в мире животных, и, наконец, у человека.