Динамика термина

ДИНАМИКА ТЕРМИНА

Развитие лингвистической теории

2012

УДК 811.161.2’25:811.161.1

ББК 81.2

Рецензенты

Кудрявцева Л.А. – доктор филологических наук

Калинкин В.М. – доктор филологических наук

Теркулов В.И. – доктор филологических наук

Гусева Е.И. Динамика термина: Заимствование. Обновление метаязыка. Развитие лингвистической теории. – Мариуполь, Ультрамарин, 2012. – 332 с.

Монография ориентирована на изучение двух векторов динамики лингвистического термина. Первое из них – движение терминологического заимствования в пространстве языка-реципиента, включая его детерминологизацию и превращение в полифункциональную лексему. Второе связано со становлением когнитивной лингвистики и движением лингвистического термина к новой предметной области – в сферу ментального. Издание рассчитано на научных работников, преподавателей высшей школы, аспирантов, студентов филологических специальностей.

©МГУ Гусева Е.И., 2012

ISBN

От автора

Новые явления отмечаются не только в общем языке – происходит обновление специальной лексики, становление новой научной терминологии. Идут преобразования и в самой лингвистической науке, истоки которых те же – открытость общества, доступ к информации. Работая в условиях ускорения семантических процессов, лингвисты выступают в разных ипостасях – и как свидетели, и как участники процесса преобразований в языке, и как его летописцы.

Вместе со своим языком русистика переживает уникальный период обновления и заимствования – заимствования идей зарубежной лингвистики, развития междисциплинарных научных направлений, открытия новых лингвистических миров. Знакомясь с лингвистическими теориями американской и европейской науки, перенимая у своих зарубежных коллег язык научного описания, заимствуя научную терминологию, представители новых, в первую очередь маргинальных, т.е. пограничных, направлений лингвистики становятся создателями нового научного дискурса.

Любое новое направление заявляет о себе, отталкиваясь от утвердившихся взглядов, так как только твердыня может служить точкой опоры. Такой опорой для современной лингвистики была и остается идея системности языка. Сформулированная в начале ХХ века, она сохраняет свое методологическое значение и свою объяснительную силу. Когда постструктурализм провозглашает новые исследовательские принципы – надсистемность и антропоморфизм, экспериенциализм и функциональность, противопоставляя их старым подходам к языку, это свидетельствует лишь о переориентации научных интересов и устремлений лингвистов: смена научных парадигм не отменяет значимости системных связей единиц языка. Однако революция в умах отражается в языке, новые научные направления привносят в лингвистику свой понятийный аппарат и изменяют ее метаязык. Формирование когнитивного направления в языкознании не только сопровождается становлением его терминологии, но и осуществляется посредством нее. Новейшая лингвистическая терминология проходит этап освоения в языке-источнике, а затем и в языках-рецепторах. Массовый характер заимствования, неотмеченность, незакрепленность в словарях новейших заимствований определяет значение контекстной методики, текстоцентрического подхода к описанию заимствованной лексики, а наблюдения над функционирующим термином дают возможность оценить, насколько значимы современные процессы обновления научной терминологии для языка лингвистических описаний и для лингвистики как таковой.

Сосуществование конкурирующих подходов к языку, традиционного, системно-структурного, и нового, когнитивного, позволяет уточнить содержание сложившихся научных понятий. В частности, изучая и описывая терминологические инновации, лингвист не может не опираться на базовые постулаты терминоведения, с другой стороны, существующие представления о термине корректируются новыми явлениями в терминосфере.

Отрицание – это сравнение нового с отрицаемым, т.е. общепринятым и традиционным. В эпоху смены парадигм одно из главных направлений изучения динамики термина – исследование новейшей терминологии в ее соотношении с традиционной лингвистической терминологией. Интенсивность и масштабность процесса заимствования множит формы взаимодействия заимствованной лексики с традиционной терминологией, заимствованное и исконное слово выступают в тексте как концептуальные переменные – варианты ословливания научного понятия и образуют содержательные корреляции в лингвистических текстах, результатом такого взаимодействия становится их функциональная и семантическая диверсификация.

Исследование инновационных процессов общего языка, анализ тенденций развития метаязыка – это использование традиционных методик и апробация новых. Контент-анализ, когнитивная методика, лингвистический эксперимент уверенно входят в инструментарий современной лингвистики. Новый этап развития лингвистических знаний открывает и новые возможности сопоставительного описания лексики исходного и заимствующего языков. В рамках сопоставительного подхода лежат решения многих проблем трансязыкового перехода слова (мотивированности заимствованного термина термином-прототипом и становления значимости слова в языке преемнике) и постановка проблем, выводящих явление заимствования на уровень межъязыковых процессов.

Исследование динамики лингвистического термина дает возможность оценить реальную значимость преобразований в языке современной науки, и, в частности, определить, насколько оправданы прогнозы о возможных последствиях экспансии английского языка – прогнозы об утверждении английского языка как языка-основы науки. Заимствование как отрицание перевода, отказ от использования “исконной” лексики всегда мотивировано. Понять мотивы предпочтения заимствования – значит не только оценить функциональные возможности формы вербализации понятия, но и верно прогнозировать итог коэкзистенции, сосуществования вариантов, складывающихся в языке-рецепторе, т.е. определить тенденции развития терминосистемы. Проблемы заимствования и перевода важны и для решения таких задач, как оптимизация, рационализация терминосистемы.

В эпоху высокодинамичного развития метаязыка возрастает значение усилий, направленных на сохранение оптимальных пропорций между традицией и новациями в науке и ее языке, на формирование научных основ языковой политики. Лингвисты ограничены в возможности влиять на стандартизацию терминологии других областей знаний, но обладают такими правами, и немалыми возможностями, относительно самой лингвистики.

Терминосистемы являются относительно замкнутыми методологически ориентированными единствами. Но, как любая подсистема языка, они находятся в определенных отношениях со смежными подсистемами и лексической системой языка в целом. Для русского языка, так же, как и для любого другого языка, выступающего в роли реципиента, заимствование термина – это активация многих процессов в пределах и за пределами специальной лексики. Наплыв заимствованной терминологии оказывает воздействие не только на терминосистему – он изменяет соотношение языковых стилей, изменяет пропорции; разрыв между общеупотребительным словом и термином приводит к углублению стилистической дифференциации языка. Значение изучения межъязыкового взаимодействия в области терминологии определяется задачей формирования интернационального метаязыка, равно как и “обратной” задачей – сохранения единства национального языка, т.е. единства языка науки и общелитературного языка.

Для лингвиста уникальность настоящего периода развития русского языка заключается в возможности исследовать языковые процессы в момент их ускорения. Но сам этот период конечен, язык не может не войти в берега, пусть даже и в берега с новым рельефом. Тем ценнее первые оценки и прогнозы, первые выводы, в чем-то с неизбежностью поспешные, но в чем-то единственно правильные. Правильные уже потому, что, как свидетельство очевидца, они превосходят будущие абсолютные истины своей достоверностью.
РАЗДЕЛ I. “ПОСТСОВРЕМЕННЫЙ” ЛИНГВИСТИЧЕСКИЙ ДИСКУРС: ТЕОРИЯ, ПРАКТИКА, МЕТАЯЗЫК

I.1. Концептуальная и общеметодологическая обусловленность обновления метаязыка

Среди разнообразных причин обновления языка лингвистических описаний выделяются причины, связанные с изменениями общенаучных и общеметодологических основ научного исследования. Современное состояние лингвистики связывают с понятиями постструктурализм и постмодернизм [58]: первое противопоставляет новую лингвистику господствующему в ХХ веке структурализму, второе подчеркивает ее принадлежность эпохе постсовременности (вариант перевода термина “postmodern”[44]).

Теоретическая и общеметодологическая основа преобразований в концептуальных системах лингвистики достаточно широка. Первый ряд факторов – это идеи общефилософского характера, воплощенные в постмодернизме как отражении кризиса культуры. Исчезновение “Идеи прогрессивного развития рациональности и свободы”, утрата “позитивной ориентации” обрекает, по мнению. Ж.-Ф. Лиотара, постсовременную культуру на “роковое повторение и/или цитирование...” [44, с. 57]. На детерминированность частных научных постулатов и лингвистических методов идеями времени указывают, например, Е.С. Кубрякова, О.Д Огуй, П.Б. Паршин, И.В. Петрова [38, 51, 57, 58]. В философии постмодернизма, по их мнению, находят воплощение социальный опыт ХХ столетия и кризис рационализма (ср. с суждением Ж.-Ф. Лиотара о связи “постсовременности”, т.е. постмодернизма, с исчезновением идеи “прогрессивной реализации социального и индивидуального освобождения в масштабах всего человечества” [44, с. 56]).

За мировоззренческими идеями эпохи следует ряд факторов общенаучного характера. Являясь своеобразным преломлением идей “постсовременности”, они распространяют свое влияние на широкую область гуманитарных и точных наук, способствуют их интергации и формированию в них широких междисциплинарных течений. К ним относится в первую очередь ревизия рационалистических теорий и утверждение в науке феноменологического подхода.

“Иррационализация”, определившая “смену научных парадигм” в целом ряде конкретных наук, на практике отразилась в разнообразных явлениях, которые в общем виде можно определить как разрушение границ и стирание граней: между значением и знанием, сознательным и бессознательным, понятием и образом, миром и текстом. “Размывание границ между старой доброй “реальностью” и “текстом”, т.е. всевозможными ее “отражениями”, отмечает А.В. Гараджа в предисловии к статье Ж.Ф.Лиотара “Заметка о смыслах «пост»”, – основная характеристика постсовременности” [44, с 54]. В лингвистике, в ее подходах к языку, новые методологические принципы проявляются в стирании грани между грамматическим и лексическим значением, между знаком и значением, значением и знанием.

Значение в его классическом виде, в виде научного понятия, наделенного словарной дефиницией, т.е. эксплицированным смыслом, смывается потоком часто разнонаправленных теоретических и практических инноваций. Из идеи размытости значения, его «безграничности», прорастает торжество имени. Имя “текст”, например, достигает своего высшего торжества в формуле Ж. Деррида: «Вне текста ничего нет». Имя выходит из берегов, наиболее яркие примеры его безбрежности запечатлены в афоризмах и слоганах современной науки: “мир – это текст”, “значимо все” и т.п. “Текст, – подводит итог исследования “текста без берегов” И.В. Петрова, – это не только вербальное образование. Этим термином можно обозначить все то, что попадает под определение знака в этом мире, будь то текст культуры, текст сознания, текст сновидения” [58, с.125]. С одной стороны, декларируется субъективность и размытость значения, согласуемая с выдвигаемым постструктурализмом принципом антропоморфизма: “Асимметрия между концептуальной картиной мира создаваемой индивидуумом, и онтологической является, по своей сути, непреодолимой в силу все тех же субъективных моментов”[19, с.57-58]. С другой стороны, происходит экстраполяция знака на новые смысловые пространства. И то и другое явление как приметы современного состояния науки оказывает влияние на ее метаязык и своеобразно проявляется в нем.

Кризис современности проявляется не только в недоверии к разуму, но и в сомнении в возможности познания мира здесь и сейчас. Понятию постмодерн, точнее postmodern, больше бы соответствовала внутренняя форма “past” – т.е. “pastmodern”. Такая внутренняя форма проявляла бы одну из существенных черт данного явления – обращенность в прошлое. “Постсовременное” недоверие к разуму и к результатам научного познания обусловливает обращение к обыденному сознанию. С другой стороны, апелляция к “обыденному сознанию”, наивному знанию – это то же обращение к прошлому.

Одна из основных идей постмодернизма – обращение к прошлому опыту – своеобразно преломляется в постулатах когнитивной науки, в предлагаемой ею теории познания: “Три основных постулата, выдвигаемых когнитивной наукой, заключаются в том, что а) разум по своей природе имеет телесное воплощение (is inherently embodied); б) мышление осуществляется главным образом бессознательно; в) абстрактные концепты являются в значительной степени метафорическими. ” [19, с. 65]. На прошлый опыт как на основу наших знаний и корректирующее начало указывает Р.Солсо в “Когнитивной психологии”: “наши представления о мире не обязательно идентичны его действительной сущности” [74, с. 43].

Созвучное философии постмодернизма утверждение значимости опыта прошлого воплощается в базовых понятиях когнитивной науки концепт, прототип, когниция. Стержневым элементом этих понятий, образующих своеобразный триумвират в терминологии когнитивистики, является понятие образ, или, вернее, образ прошлого восприятия. Так, понятие прототип определяется как конкретный или абстрактный мысленный образ предметов, принадлежащих некоторой категории [35, с. 144]. При этом в понятии прототип подчеркивается способность образа служить эталоном, с которым сверяются данные непосредственного чувственного опыта.

На смену оппозиции “чувственное восприятие – понятийное мышление” в когнитивной науке приходит идея выводимости разума из телесного опыта – понятие и образ сливаются в понятии концепт. Концепт, как отмечают когнитологи, изначально не собственно языковое явление, в его основе лежит представление (репрезентация), или образ прошлого восприятия. Концепт трактуется как образ, соотнесенный с языковыми коррелятами – формами выражения понятия: “Концепт – это культурно отмеченный вербализованный смысл” [12, с. 47]. В ключевых понятиях когнитивистики передается идея производности знания от телесного опыта и его зависимости от прошлого опыта.

Когнитивный поворот – это поворот от рациональности к здравому смыслу. Показательна в этом смысле замена в русском языке традиционного термина “понятие” на заимствование “концепт”. В то время как термин “понятие” ассоциируется в нашем сознании с редуцированным словосочетанием “научное понятие”, термин “концепт”, по определению, содержит иные концептуальные составляющие – представление о внутренней связи между образом и понятием, об обусловленности познания чувственным опытом. В то же время в заимствовании когниция закрепляется выдвигаемая на первый план такая концептуальная составляющая понятия cognition, как common sense (здравый смысл, обыденное сознание), противопоставляющая его традиционному термину “познание”, на котором лежит печать рационализма.

Связь с философией постмодернизма прослеживается и в других постулатах нового междисциплинарного направления – когнитивной науки. Так, в лингвистических концепциях когнитивного направления декларируется субъективность и размытость значения, что вполне согласуется с “постсовременной” идеей кризиса рационализма.

Приблизительности знания, размытости значения соответствует нефонематичность знака. Традиционный термин с его стремлением к четкой и однозначной словарной дефиниции сменяет номинация, соответствующая духу “постсовременности”, – заимствованное слово. Заимствование – идеальная форма для “текучих” понятий, своеобразный эвфемизм, позволяющий передать неопределенность мысли или, вернее, “интенсиональную энтропию”. Познание пасует перед расплывчатостью когниции.

Разрушение классических оппозиций, переход от познания к когниции (обращение к наивному знанию и апелляция к прошлому опыту, предпочтение иррационального рациональному, бессознательного сознательному), предпочтение традиционному термину заимствованной лексики приводит к становлению “постсовременного” научного дискурса и открывает новые подходы к изучению языка науки.

I.2. “Постсовременность” и лингвистический дискурс

Закрепленное в слове когниция “постсовременное” представление о приоритете обыденного сознания над научным познанием находит свое отражение в интересе лингвистов к естественному языку, к “реальному дискурсу” [57, с. 34]. Но многие черты реального (бытового) дискурса, как и дискурса постсовременного, свойственны научному тексту. И в том числе – лингвистическому тексту. Так, на наш взгляд, тенденция к размытости, нечеткости значения проявляется в том числе и в активации процесса заимствования лингвистической терминологии. В предпочтении немотивированного и фонологически недискретного знака – заимствованного слова – обнаруживается связь с выдвигаемым новой лингвистикой принципом аппроксимации (ср.: approximation – приближенное значение) [35, с. 143].

С постсовременной точки зрения заимствование – идеальный знак для “размытых понятий”, вполне соответствующий идее неуловимости смысла. Кроме того, в использовании заимствованного слова своеобразно проявляет себя и постсовременная обращенность в прошлое. Торжество исходного, прототипического имени проявляется в переименовании традиционных понятий “познание”, “текст”, “понятие” и утверждении терминов “когниция”, “дискурс”, “концепт”. Так, например, лингвисты отмечают, что термины “диалектика” и “стиль” вытесняются термином “дискурс”; с другой стороны, множественность толкований приводит к взаимозаменяемости новых и старых номинаций [41].

В новейших лингвистических текстах легко обнаруживаются и черты “дискурсивности”, которые во многом определяют принимаемые лингвистами правила постсовременной “языковой игры”. Одна из таких черт – диалогичность. Современный текст – это свободный диалог автора с читателем, диалог языковых и культурных компетенций.

Лингвистическую языковую личность отличает билингвизм, или даже полилингвизм, проявляющийся в самом широком и свободном от прежних правил и ограничений использовании в тексте иноязычной лексики, которая может пронизывать всю ткань повествования. Например:

Существенное влияние на способ оформления лингвистического текста оказывает не только билингвизм пишущих, но и презумпция билингвизма у воспринимающих текст. Полагаясь на осведомленность читателя, авторы часто не комментируют иноязычные вкрапления в тексте (которые трудно назвать вкраплениями вследствие их частотности), что сказывается на возможностях и способах их интерпретации.

Заимствование, не комментируемое в тексте и не отраженное в словаре, практически свободно от значения, в этом его преимущество перед общеупотребительным словом и термином, но и его недостаток. Новая заимствованная форма – tabula rasa – в заимствующем языке заполняется заново, и число ее содержательных вариаций стремится к бесконечности.

Не комментируемое автором использование новых заимствований выступает также своеобразной формой цитации – отсылкой к иноязычному слову-прототипу. Так, например, в статье А.В. Кравченко нет прямой дефиниции понятия “холистический подход”, и корреляция между “холистический” и “целостный” возможна лишь с привлечением семантики английского слова holistic:

Новизна и незакрепленность в словарях новой заимствованной лексики превращает научный текст в неявный описывающий контекст иноязычных “вкраплений”. Так, описывающим контекстом слова “фелицитарный” в статье С. Г. Воркачева (“описание и классификация фелицитарных концепций ”[12, с. 51]), становится, по сути, весь текст, содержанием которого является концепт “счастье”. Отсутствие прямых толкований приводит к тому, что в роли дефиниции иноязычного слова выступает не только авторский контекст, но иногда и весь лингвистический дискурс.

Проницаемость лексических систем реализуется сейчас, причем как в научной речи, так и в общем языке, в своеобразном смешивании в тексте заимствованной и исконной лексики – языковом меланже. Языковой меланж, определяемый как “смешение”, соединение слов из нескольких языков в одном высказывании [41, с. 340], проявляется в самом широком включении иноязычной (преимущественно, но не обязательно английской) лексики в научные тексты.

В условиях экспансии англоязычной лексики языковой меланж становится еще одним показателем стирания граней: к перечню разрушаемых, или элиминируемых (в терминах когнитивной лингвистики), “постсовременностью” оппозиций, следует добавить и разрушение, исчезновение границ между языками. В целом для “меланжевого” текста характерна тенденция к не ограниченному, т.е. не разграничиваемому пояснениями и ссылками, не комментируемому совместному употреблению знаков любых языков.

Черты “постсовременного” научного сознания просматриваются не только в широком включении иноязычной лексики в лингвистические тексты. Торжество имени проявляется в наделении формы дополнительными функциями, т.е. значениями, – в использовании формы как маркера концептуальной принадлежности термина, в закреплении в новом имени коннотативного компонента значения слова (коннотации новизны), в предпочтении заимствования исконному и общеупотребительному слову, в выборе транслитерации как формы перевода и т.д.

В использовании заимствований, языковом меланже, в апелляции к дискурсу, внутриязыковому и межъязыковому контексту, проявляются общие черты, объединяющие разговорную, публичную речь и научные тексты, – черты постсовременности. Эпистемы постмодернизма, объединяющие ряд естественных наук, а также многие направления и отрасли современной гуманитарной науки, наиболее отчетливо демонстрируют себя в работах когнитивного направления, но в той или иной степени характерны и для лингвистики в целом.

Несмотря на опосредованность их влияния, идеи постмодернизма следует рассматривать как затрагивающие общетеоретические и общеметодологические основы научного исследования и вызывающие изменения как в лингвистическом дискурсе, так и в методике его исследования.

Так, подход от прототипа, широкое употребление в тексте заимствующего языка прототипической лексики, позволяет распространить на исследование межъязыковых эквивалентов методику “контент-анализа” [21, с. 147], т.е. рассматривать межъязыковые соответствия как концептуальные переменные одного и того же понятия. Методика логико-семантического анализа текста, в частности, дает возможность рассматривать в одном ряду лингвистические термины английского и русского (другого заимствующего языка). Иначе говоря, рассматривать межъязыковые соответствия не в традициях сопоставительного и тем более контрастивного описания, разводящего их по отдельным конкретным языкам, а на одной оси – как исходную концептуальную переменную (термин-прототип) и ее языковые корреляты (формы вербализации понятия).

Анализ лингвистического дискурса позволяет обозначить векторы влияния эпистемологии науки на ее метаязык и выделить, по крайней мере, два следствия этого влияния:

1. Междисциплинарный характер новой научной парадигмы обусловливает становление универсальной и междисциплинарной научной терминологии, ускоряет процесс ее интернационализации.

2. Концептуальная и общеметодологическая обусловленность научной терминологии, которая все чаще проявляется в предпочтении английской лексики исконным, традиционным терминам русского, украинского и других заимствующих языков, ведет к становлению в терминосистемах данных языков новых подсистем с английским языком-основой.

Идеи постсовременности, постулаты постмодернизма, когнитивный поворот в науке, и в лингвистике в частности, формируют характер метаязыка и определяют динамику лингвистического термина. Динамика современного лингвистического термина – это становление нового метаязыка, обслуживающего новые смысловые пространства, новые сферы научного знания. Это, в частности, формирование “ментального” лексикона – терминологии когнитивной науки. Благодаря заимствованию научных понятий и концепций, предлагаемых американской когнитивистикой, важной составляющей динамики термина в языках-реципиентах становится процесс заимствования.

Черпать из всемирного лексикона – значит прибегать к языковому опыту человечества. Новизна и интенсивность инноваций в языке, общие и специфические черты реального (бытового) и научного дискурса, неоднозначность процессов, тенденций и изменений в метаязыке науки превращают заимствование в предмет пристального внимания лингвистов, а лингвистический дискурс в актуальную область научного исследования.

I.3. Заимствованное слово в научном тексте и общенациональном дискурсе

Заимствование иноязычного слова – явление языка и речи. Прежде чем заимствованное слово становится составной частью лексики языка-рецептора, оно выступает как строевая единица текста. В современном языке заимствованная лексика проявляет себя как строевой и преобразующий элемент текста и дискурса.

I.3.1. Языковой меланж и меланжевый текст

К числу заметных новаций современной лингвистики можно отнести изменения, которые происходят в языке лингвистических описаний под влиянием заимствованной лингвистической терминологии.

Заимствование изучается в основном как одна из форм обновления лексического состава языка [9, 36]. Лингвистическая литература отражает дискуссии по проблеме терминологического заимствования, охватывающие разные стороны этого актуального процесса. В работах современных исследователей рассматривается роль заимствованной терминологии в процессе обособления лингвистической терминосистемы “от семантики общеупотребительного языка” [48, с.178], ставится вопрос о необходимости концептуально-референтного анализа терминологии в связи с “разной понятийной соотнесенностью терминов в различных лингвистических концепциях” [27, с.121], предлагаются сопоставительные описания заимствованных терминов и их этимонов в языке-источнике. А между тем заимствованная лингвистическая терминология, прежде всего, влияет на лингвистический текст. В лингвистических работах множатся и варьируются определения, комментарии и оценки заимствованных терминов как форм языкового выражения научных понятий. Метаязыковые высказывания – толкования, дефиниции терминов – становятся обязательными составляющими лингвистических текстов. Это позволяет выделить как самостоятельную проблему исследования вопрос о влиянии новейших заимствований на содержание, структуру и процессы интерпретации лингвистического текста.

Характерной чертой лингвистического текста становится наличие в нем особых контекстов заимствованных терминов, своеобразных вставных конструкций по отношению к основному тексту. Заимствованный термин и его толкование образуют описывающий контекст термина – особую структурную единицу лингвистического текста – метаязыковое высказывание по поводу термина. Влияние заимствованной лексики на лингвистический текст, сочетание эксплицитных и имплицитных форм взаимодействия заимствованной терминологии с общеупотребительной лексикой и терминологией позволяет говорить об особом характере языка лингвистического текста – о языковом меланже. Примета языкового меланжа – высокий коэффициент неопределенности слова в тексте. Если принять за норму нулевой коэффициент неопределенности слова в дифференцирующем контексте, то иной коэффициент неопределенности (энтропии слова) предполагает усложненность текста, затрудненность его восприятия и, следовательно, необходимость расшифровки и перекодировки его содержания.

Введенные в текст дефиниции заимствованного слова являются особыми сегментами текста, которые выполняют в нем в первую очередь функцию семантизации заимствования. Если толкование заимствованного термина не производится самим автором в виде прямого введения в текст его дефиниции, оно переадресуется читателю. А это превращает интерпретацию из простого определения значения термина в познавательный процесс – явление целенаправленной мыслительной деятельности, “осознание свойств контекста речи и помещение результатов… осознания в пространство внутреннего мира интерпретатора” [35, с.31]. К стоящей перед читателем задаче интерпретации (осознания) содержания текста добавляется задача интерпретации как осознания значения лексической единицы.

Транслитерированное заимствование, не снабженное дефиницией, для читателя, воспринимающего его впервые, – это словесный знак с максимальным коэффициентом неопределенности: какое-то слово, нечто, что должно иметь значение, т.к. встроено в ряд словесных знаков. Первый вид интерпретации заимствования связан с его “изобразительной наглядностью” [66, с. 174]. Графическое оформление нетранслитерированного заимствованного слова воспринимается как знак его “чужеродности”, а фонологическая нерасчлененность транслитерированного заимствования (нефонематичность) – как знак его асемантичности. Дальнейшие шаги читателя-интерпретатора – это поиск информации в самом тексте, обращение к контекстному окружению слова. Формы непрямого, не авторского, а читательского, или и авторского и читательского, толкования ЗТ связаны с поиском в тексте и установлением содержательной корреляции между заимствованным термином и единицами текста.

Семантизация, т.е. наделение смыслом новых заимствованных слов, не имеющих прямой авторской дефиниции, осуществляется с помощью контекстного подтверждения их соответствия терминам и общеупотребительной лексике заимствующего языка. Особую роль в установлении содержательной корреляции, т.е. отношений тождества между заимствованным термином (далее – ЗТ) и общеупотребительным словом (далее – ОУС), играет лексический повтор – простейший и один из наиболее частотных способов семантизации.

Сравните примеры с разными формами представления отношений тождества:

толкование, презентация слова в контексте [66, с. 176]

в результате процедуры уточнения, или аппроксимации [35, с. 155]

сводящиеся к “вычислению” (компьютации) [35, с.155]

Семантизация ЗТ может осуществляться и способом перечисления, при этом степень тождественности коррелятов (синонимические, родовидовые отношения и т.п.) также определяется контекстом:

Использование автором лексического повтора как средства семантизации нового заимствования связано с предположением (пресуппозицией) о знании читателем неких правил считывания информации. Такое правило текстовой связности могло бы звучать так: “заимствование, которое следует за словом заимствующего языка, эквивалентно данному слову” или “после того, значит вместо того”.

Конечно, лексический повтор выполняет не только функцию семантизации ЗТ, он может указывать на синонимию слов, служить для уточнения значения первого термина, снятия его многозначности, а также для указания на вариативность терминов, их принадлежность к разным концептуальным системам и т.д. Но синонимический повтор возможен лишь при условии знания значения заимствованного термина. Сравните примеры использования повтора как средства семантизации слова (1) и синонимического повтора в описывающем контексте термина (2):

1) свойств, внутренне присущих (ингерентных) [35, с. 140]

В отличие от внутриязыковой синонимии, контекстная корреляция нового заимствования с единицей заимствующего языка – это лишь формирование внутрисистемных отношений. Через повтор, перечисление, через описательный перевод, интерпретирующий контекст в целом осуществляется вхождение заимствованного термина в синонимический ряд, происходит утверждение иных системных связей ЗТ с терминологией и лексикой русского языка. Следующий текст фиксирует два практически одновременных процесса: заимствования и образования словообразовательных производных:

“Экспансионизм усиливает экспланаторные возможности любой науки: объяснительность языковых явлений возрастает с привлечением данных других отраслей знания. Сочетание экспансионизма с экспланаторностью обусловлено новым взглядом на язык как на явление культуры народа, инструмент различных видов человеческой деятельности и взаимодействия” [67, с. 35].

Семантика контекстного окружения позволяет установить содержательную корреляцию между понятиями “экспланаторные возможности” и “объяснительность”. Слово “экспланаторность”, производное от “экспланаторный”, – очевидное новообразование на почве русского языка.

Созданные на основе новых заимствований словообразовательные производные являются наглядными показателями языкового меланжа. Хотя, чтобы разграничить заимствование и развитие словообразовательных производных, в ряде случаев необходим анализ словообразовательных и иных системных связей слова в двух языках:

…находим и социологическую типологию фрейминга [35, с. 187].

Труднее увидеть влияние исходного языка в случае скрытого заимствования – калькирования слова:

В данном примере использовано сначала транслитерированное заимствование (фрейм), а затем семантическая калька английского слова frame (рамка).

Для переводного текста всегда характерна та или иная степень близости к исходному тексту, эта степень близости обнаруживается и в языковом меланже, иногда даже в большей степени проявляя себя в авторских работах русских лингвистов, чем в текстах-переводах: