Э. Д. Фролов русская наука об античности

Исследование Крюкова о древнейшей религии патрициев и плебеев осталось неоконченным из-за преждевременной смерти исследователя. Учеником Крюкова и преемником его по кафедре римской словесности был Павел Михайлович Леонтьев (1822 - 1874 гг.)¹⁰² - тоже крупный ученый, хотя, как человек, гораздо менее симпатичный, чем его учитель. Воспитанник Московского дворянского института и Московского университета, Леонтьев получил под руководством Д. Л. Крюкова хорошую филологическую подготовку. Свое образование он завершил в Германии, в Берлине, где слушал лекции А. Бёка и К. Лахмана по классической филологии и Шеллинга - по философии. С возвращением из-за границы (в 1847 г.) начинается его преподавательская деятельность в Московском университете. Вскоре он защищает магистерскую диссертацию и назначается профессором (в 1851 г.), а еще через несколько лет (в 1856 г.) Петербургская Академия наук, признавая ученые заслуги Леонтьева, избирает его своим членом-корреспондентом.

Диапазон Леонтьева как ученого был очень широк: древнегреческая религия, античная скульптура и архитектура, археология Северного Причерноморья, экономическое и социальное развитие Рима, историография - вот перечень, притом далеко неполный, тем, которые его интересовали. Среди написанного им есть крупные исследования: [155] магистерская диссертация "О поклонении Зевсу в древней Греции" (М., 1850),несущая на себе печать сильного воздействия шеллингианской философии; три интересных очерка о греческой скульптуре, написанные для 1-й книги "Пропилеев" (М., 1851) - "О различии стилей в греческом ваянии", "Эгинские мраморы мюнхенской глипотеки" и "Венера Таврическая" (о знаменитой статуе Афродиты, приобретенной Петром I); фундаментальное, до сих пор сохраняющее свое значение, исследование о Танаисе - "Археологические разыскания на месте древнего Танаиса и в его окрестностях" (в 4-й книге "Пропилеев" [М., 1854]); наконец, первая в русской литературе работа по аграрной истории Рима - "О судьбе земледельческих классов в древнем Риме" (М., 1861). Относительно этой последней надо заметить, что ее написание стояло в прямой связи с современным общественным движением, с подготовлявшейся тогда в России крестьянской реформой. Отсюда, между прочим, и аналогии, которые Леонтьев проводит между римскими колонами и русскими крепостными крестьянами. Из историографических работ Леонтьева отметим уже упоминавшийся нами "Обзор исследований о классических древностях северного берега Черного моря" (в 1-й книге "Пропилеев") - незаменимое пособие для тех, кто интересуется историей классической археологии в России.

Леонтьев был не только ученым, но и общественным деятелем, издателем и публицистом, ратовавшим за всемерное развитие классического образования в России. В 50-х годах им было предпринято издание "Пропилеев", периодически выходившего в свет сборника статей по античному искусству, литературе и истории (всего вышло 5 книг [М., 1851 - 1856; изд. 2-е - М., 1869]). В "Пропилеях" печатались статьи как серьезного, исследовательского, так и научно-популярного характера; последним даже отдавалось предпочтение. Таким образом, Леонтьев продолжал традиции К. С. Моргенштерна и И. Я. Кронеберга, однако его издание больше уже напоминало правильно организованный журнал. "Пропилеи" выходили достаточно длительное время, ежегодно по одной книге; в каждой книге было два отдела: в первом публиковались статьи на собственно античные темы, во втором - обзоры новых книг и статьи по истории нашей науки. Но самое главное состояло в том, что в "Пропилеях" приняло участие большое число русских исследователей античности: помимо самого Леонтьева здесь публиковали свои сочинения такие видные ученые, как П. Н. Кудрявцев, И. К. Бабст, [156] М. С. Куторга, Н. М. Благовещенский, А. С. Уваров и др. Таким образом, впервые было осуществлено широкое сотрудничество русских антиковедов на основе периодически издающегося сборника, специально посвященного классической древности.

Справедливости ради надо заметить, однако, что то, что делал Леонтьев в интересах науки о классической древности, не всегда было продиктовано одной лишь заботою об этой науке: тут действовали и политические соображения. Леонтьев являл собой классический пример русского либерала, который под воздействием революционной обстановки на Западе и в России превратился в убежденного консерватора и реакционера. Отсюда - чисто практический взгляд на классическое образование как средство борьбы с "язвою материализма"; отсюда также и долголетнее сотрудничество Леонтьева с Н. М. Катковым (тоже, кстати, придерживавшемся когда-то либеральных взглядов), чей журнал ("Русский вестник") и газета ("Московские ведомости") стали с начала 60-х годов подлинными рупорами реакции. В "Московских ведомостях", соиздателем которых он был вместе с Катковым, Леонтьев опубликовал немало статей в защиту реакционной реформы начального и среднего образования, проведенной в 1871 г. графом Д. А. Толстым (ее итогом, как известно, стало создание в России классических гимназий, отличавшихся тем переизбытком классицизма, который в передовых общественных кругах вызывал одну лишь неприязнь). Как видим, то, что у Крюкова обозначалось лишь в зародышевой форме, у его ученика Леонтьева достигло полного развития - печальный, но закономерный конец.

К рассказу о молодых классиках, явившихся в Московский университет в 30-х и 40-х годах XIX в., надо добавить еще несколько замечаний о тех московских профессорах, тоже "молодых" и тоже принесших с собою новую, "европейскую" науку, которые, не будучи собственно антиковедами, много сделали и для отечественной науки об античности. Речь идет о блестящих представителях кафедры всеобщей истории, видных ученых и замечательных преподавателях - Т. Н. Грановском, П. Н. Кудрявцеве и явившемся несколько позднее С. В. Ешевском.¹⁰³ Старший из них, Тимофей Николаевич [157] Грановский (1813 - 1855 гг.), начал преподавать в Московском университете в 1839 г. Его специальностью была собственно история средних веков; темам из средневековой истории посвящены главные труды Грановского - его магистерская и докторская диссертации. Однако значение Грановского определяется не столько этими немногими и не оставившими заметного следа в науке трудами, сколько его общественно-преподавательской деятельностью. Свои лекции - обычные университетские курсы и публичные чтения - Грановский сделал проводниками высоких идей образованности и гуманности. В то тяжкое для мыслящих людей время, когда "за запретом и отсутствием всякой политической деятельности интересы общества сосредоточились с особенной силой на литературе, на отвлеченных философских вопросах",¹⁰⁴ лекции Грановского, знакомившие слушателей с новейшими течениями европейской мысли, пользовались огромным, исключительным успехом. Слушать Грановского являлись не только студенты, но и люди, прямо не связанные с университетом. Публичные чтения Грановского стали событием в жизни московского общества.

Разумеется, дело заключалось не только в насыщенности лекций Грановского новыми научными идеями; важно было то, как эти идеи преподносились, в какой цвет они окрашивались. Огромное впечатление производили на слушателей широта исторического кругозора Грановского, его взгляд на историю как единый органический процесс, его вера в неизбежное торжество прогресса, в силу разумных и нравственных начал в человеке, его независимость в суждениях, приверженность к новому, либеральному направлению, а главное - его глубокая человечность, его убежденность в том, что при оценке любых человеческих деяний, независимо от того, кем и в каких целях они были совершены, нравственной стороне должно придавать решающее значение. В смелом провозглашении с университетской кафедры идей гуманности и просвещения и состояло историческое значение лекций Грановского. Тем же целям служили и его литературные выступления - [158] его историко-художественные и историко-публицистические статьи и очерки.¹⁰⁵ Среди них есть несколько таких, которые касаются античности: это - художественно-идеализированная характеристика Александра Македонского (в серии "Четыре исторические характеристики"); критические обзоры ряда новейших трудов по древней истории: немецких ученых - Б.-Г. Нибура, К.-В. Нича (о Гракхах), Ад. Шмидта и нашего - И. К. Бабста; наконец, интересный, но, к сожалению, оставшийся неоконченным, биографический очерк о Нибуре - интересный именно той симпатией, с которой Грановский рассказывает об ученом, в котором он видел "величайшего историка XIX столетия". В сущности говоря, Грановский был первым, кто по-настоящему познакомил русскую публику с жизнью и трудами Нибура, и за это также мы должны быть ему благодарны.

Эпизодически обращался к античности также Петр Николаевич Кудрявцев (1816 - 1858 гг.) - ученик и товарищ Грановского по кафедре всеобщей истории.¹⁰⁶ Главной областью занятий Кудрявцева была собственно средневековая история, однако, подобно своему учителю, он живо интересовался и другими разделами всеобщей истории. При этом, как и Грановский, он придерживался того взгляда, что история не может и не должна быть чисто кабинетной наукой, и в исторических сочинениях, равно как и в лекциях, видел важное средство идеологического, нравственного воздействия на общество. Поэтому и у него также значительную часть научного наследия составляют историко-художественные и историко-публицистические статьи. Отметим, в частности, большую книгу художественных очерков "Римские женщины" (М., 1856; первоначально печаталась отдельными статьями в "Пропилеях" Леонтьева). Это, как значится в подзаголовке, - "исторические рассказы по Тациту". Даны художественные портреты пяти знатных римлянок времени раннего Принципата (I в. н. э.) - Агриппины Старшей, Мессалины, Агриппины Младшей, Поппеи Сабины и Октавии, а в приложение к ним - очерк о Нероне. Интересуясь прежде всего нравственным состоянием древнего общества, Кудрявцев неслучайно остановил свой выбор на женских типах Тацита. "Судьба женщины, материальная и нравственная, - замечает он в начале своего [159] сочинения, - нераздельно соединена с историею общества, среди которого она поставлена. С ним она возвышается, с ним же и падает. Скажем более: нравственный переворот в обществе ни на чем не отражается так живо и ярко, как на нравственном состоянии женщины". Прослеживая судьбы "тацитовских женщин", Кудрявцев показывает глубокое нравственное падение римского общества, свершившееся вместе с падением старого республиканского строя. Конечно, книга Кудрявцева - не исследование; это - литературная обработка Тацита, однако обработка, выполненная рукою талантливого мастера. Книга имела большой успех, она и сейчас еще не утратила своей художественной и познавательной ценности.

Сходный характер носят исторические работы другого ученика Грановского - Ивана Кондратьевича Бабста (1824 - 1881 гг.). Известный впоследствии как специалист по политической экономии, Бабст начал с занятий всеобщей историей. Его магистерская диссертация "Государственные мужи древней Греции в эпоху ее распадения" (М., 1851) была первой в русской литературе работой, посвященной тому периоду греческой истории, который в нашем представлении ассоциируется с кризисом полиса. Переходя от одного политического деятеля к другому, Бабст прослеживает развитие политической борьбы в Греции на протяжении четверти века - от битвы при Мантинее (362 г.) до Херонейского сражения (338 г. до н. э.). Яркими красками рисует он упадок и разложение греческих полисов, показывает основания неизбежного торжества Македонской монархии над свободными греческими республиками. Работа Бабста. как он и сам это сознает, не претендует на то, чтобы быть "самостоятельным ученым исследованием"; достоинство книги в другом - в ярком и живом изложении, в мастерски составленных индивидуальных характеристиках (Эпаминонда, Исократа и Ксенофонта, вождя наемников Ификрата, Демосфена и Эсхина и др.). Это - научно-популярная работа в лучшем смысле слова, и такой она остается для данного периода греческой истории и по сей день.

Более оригинальным исследователем античности показал себя Степан Васильевич Ешевский (1829 - 1865 гг.) - ученик и преемник Кудрявцева в Московском университете.¹⁰⁷ Научные интересы Ешевского были достаточно широки: он занимался и всеобщей, и [160] русской историей, однако главным образом его интересовало раннее средневековье, период зарождения западно-европейского феодализма. Это побудило его обратиться к изучению последних веков римской истории. Главный труд Ешевского - магистерская диссертация "К. С. Аполлинарий Сидоний" (М., 1855),¹⁰⁸ где биография самого Аполлинария - галльского писателя и епископа - служит отправной точкой для характеристики культурной и политической жизни римской Галлии в то смутное время (V в.), когда совершалась окончательная ломка древнего мира и уже складывались начала нового, феодального общества. В центре внимания автора - жизнь высшего, аристократического общества, к которому принадлежал Аполлинарий, однако он не забывает и о других слоях населения; с сочувствием говорит он о тяжелом положении низших классов и в движении народных масс, подорвавшем государство изнутри, видит важную причину гибели Римской империи. Диссертация Ешевского - капитальный и самостоятельный труд, "плод собственного добросовестного изучения источников и критического отношения к трудам иностранных писателей".¹⁰⁹

Кроме этой диссертации, античности касаются еще некоторые из опубликованных курсов Ешевского. Дело в том, что с началом своего преподавания в Московском университете (в 1858 г.) Ешевский задумал изложить историю западного средневековья в виде нескольких, последовательно сменяющих друг друга, специальных курсов. "По его плану, - вспоминает К. Н. Бестужев-Рюмин, - в продолжении 15 лет он должен был довести этот курс, начинавшийся временем падения Римской империи, до конца; тогда он думал снова возвратиться к началу и таким образом переработанные два раза курсы намерен был печатать".¹¹⁰ Смерть помешала Ешевскому выполнить этот план. Он успел прочитать и обработать лишь несколько начальных курсов; два первых, как необходимое введение, были посвящены Риму - народам, входившим в состав римского государства накануне его гибели (курс 1858 г., опубликованный под заглавием "Центр римского мира и его провинции"), и внутренней, главным образом культурной, жизни Римской империи (курс следующего года, опубликованный лишь частично под [161] названием "Очерки язычества и христианства").¹¹¹ Оба курса составляли естественное развитие тех тем, которые были поставлены Ешевским уже в диссертации: темы внешнего распадения Римской империи и темы внутреннего, социального и духовного кризиса, который предшествовал этому распадению. В разработке этих вопросов Ешевский был пионером не только в России, но, в какой-то степени, и в Европе; заметим, в частности, что его общий очерк жизни римских провинций в эпоху империи был составлен за четверть века до того, как это было сделано западной наукой (Т. Моммзеном в пятом томе его "Римской истории").

Отдавая должное заслугам Грановского и его "школы" перед русской исторический наукой и русской общественной мыслью, признавая, что они оказали большое влияние на развитие отечественной науки всеобщей истории в целом, мы не должны все же упускать из виду, что занятия именно античностью никогда не были для этих ученых главными. Специальные интересы Грановского и его учеников - преемников его по кафедре всеобщей истории были связаны преимущественно с медиевистикой, и если им по долгу службы и приходилось читать курсы древней истории, то, надо думать, эти курсы сильно уступали в научном отношении их же лекциям по средневековью. С другой стороны, их печатные работы, касающиеся античности, также носили не столько исследовательский, сколько научно-популярный характер; немногие настоящие исследования, выполненные "школой" Грановского в области античности (труды Ешевского), касаются лишь одного, заключительного периода древней истории и обязаны своим происхождением не специальному интересу к античности, а желанию подробнее выяснить обстоятельства перехода от античности к средневековью. В общем надо признать, что если в преподавании одной части антиковедческих дисциплин - древних языков и словесности - в Московском университете в 30-х и 40-х годах XIX в. произошли существенные перемены, то в преподавании другой части - собственно античной истории - эти изменения были менее существенными и менее радикальными. За отдельными исключениями (Крюков) лекции по античной истории читались представителями кафедры всеобщей истории, из которых ни один не был специалистом - античником в собственном смысле слова. Отсюда понятно, почему в Московском университете в рассматриваемый период так и не сложилось [161] преемственной научной школы историков-антиковедов.

Иным было положение в Петербургском университете. Здесь перелом в преподавании всеобщей истории был связан со вступлением на кафедру Михаила Семеновича Куторги (1809 - 1886 гг.), которому и суждено было стать основоположником первой русской школы исследователей античности.¹¹² В Петербургском университете Куторга начал преподавать в 1835 г., сразу же по возвращении из-за границы. В 1838 г. он блестяще защитил докторскую диссертацию и вскоре был произведен из адъюнктов в экстраординарные профессора. Первые годы он преподавал только древнюю и средневековую историю; позднее, с назначением своим в ординарные профессора, стал читать все части всеобщей истории, включая и новую. В 1848 г. Петербургская Академия наук, признавая научные заслуги Куторги, избирает его своим членом-корреспондентом, и с этого времени деятельность Куторги оказывается в равной степени связанной и с Университетом и с Академией. В Петербургском университет Куторга преподавал до 1869 г., а затем перешел в Московский университет, где и читал лекции вплоть до 1874 г. Последние годы своей жизни Куторга провел в деревне, в своей усадьбе Борок (недалеко от Могилева), продолжая, однако, и здесь напряженно работать над завершением своих исторических трудов.

Научные интересы Куторги лежали преимущественно в области древней, именно греческой истории, хотя он неоднократно также обращался к сюжетам и средневековой истории, и даже нового времени. Куторга, по общему признанию, был "первым самостоятельным русским исследователем в области древнегреческой [163] истории",¹¹³ "первоначальником у нас науки об эллинстве".¹¹⁴ Уже первые работы Куторги показали, что с ним русское антиковедение вышло на широкий простор самостоятельных научных изысканий. Обе диссертации Куторги - магистерская и докторская - были посвящены одному из самых сложных вопросов ранней истории Афин - эволюции древнейшей племенной организации и связанному с этим возникновению первых сословий.¹¹⁵ С историографической точки зрения эти работы интересны тем, что в них впервые, по крайней мере в русской литературе, были сделаны попытки приложить основные выводы французской романтической школы, тогда - прогрессивного направления в исторической науке, к древнейшему периоду греческой истории. Отталкиваясь, в частности, от работ Ф. Гизо, которого он особенно ценил, Куторга доказывал, что важнейшим фактором древне-аттической истории было покорение пришлыми ионийскими племенами коренных жителей Аттики - пелазгов. Завоеватели одни только сохранили право иметь филы и фратрии, между тем как покоренные, лишившись своей племенной организации, стали просто народом земли - демосом. Потомки победителей со временем составили правящее сословие эвпатридов, тогда как остальная масса народа оказалась на положении зависимых геоморов. В этом - истоки социальной борьбы, связанной в дальнейшем с именами Солона, Писистрата и Клисфена.

Пафос исследований Куторги - в выяснении диалектического процесса развития, в признании за социальной, в данном случае сословной, борьбой решающего значения в истории образования Афинского государства. То, что эта диалектика в основе своей была механистична, что она опиралась на признание внешнего толчка - завоевания и из племенной розни выводила истоки розни социальной, не должно умалять достоинств ранних работ Куторги: во 2-й четверти XIX в., когда изучение социальной истории древности только еще начиналось, исследования молодого русского ученого означали серьезный шаг вперед в этой области исторического знания. К тому же, помимо общей концепции, работы Куторги были интересны и ценны своими конкретными выводами. Широко [164] используя сравнительный материал из истории древних римлян, германцев и славян, Куторга разъяснил многие особенности родо-племенного быта древних греков, и если не все его выводы могут быть приняты современной наукой, то важно хотя бы то, что он окончательно опроверг существовавшее тогда у некоторых ученых мнение о кастовом характере аттических фил.¹¹⁶ Через год после защиты Куторгой докторской диссертации в Париже вышел французский перевод его работы,¹¹⁷ и имя Куторги сразу стало известно европейским ученым. Долгое время исследования Куторги об афинских филах считались основополагающими и широко использовались такими крупными учеными, как В. Ваксмут, К.-Ф. Герман, Дж. Грот.

Другая область исследований Куторги - политическая история Афин и остальной Греции в архаический и классический периоды. Первой здесь должна быть названа большая работа Куторги об Афинах - "История Афинской республики от убиения Иппарха до смерти Мильтиада" (СПб., 1848), - работа, высоко оцененная современниками (между прочим, Н. Г. Чернышевским) и удостоенная Академией наук поощрительной премии. Спорным вопросам хронологии Греко-персидских войн посвящено другое сочинение Куторги - "Персидские войны. Критические исследования событий этой эпохи древнегреческой истории" (СПб., 1858). Это - самое обширное из сочинений Куторги, изданных при его жизни; оно также было переведено на французский язык и издано (в виде нескольких брошюр) в Париже в 1859 - 1861 гг.¹¹⁸ Главное внимание Куторга уделяет здесь критическому исследованию показаний Фукидида, Плутарха и Диодора; он пытается согласовать данные Диодора со свидетельствами других авторов и таким образом реконструировать [165] хронологию греческой истории V в. до н. э. Некоторые его выводы были восприняты позднейшими исследователями (например, Э. Курциусом в его "Греческой истории").

Было бы, однако, неверно думать, что интерес к внешней, политической истории преобладал у Куторги над всеми другими: не в меньшей степени интересовался он и внутренней жизнью древнегреческого общества, проблемами его социального и экономического развития, следуя в этом отношении примеру своего немецкого учителя Августа Бёка. Уже в "Истории Афинской республики" он обращает внимание на связь политических изменений в государстве с его культурным и торгово-экономическим развитием. В "Персидских войнах" он отводит много места исследованию таких специальных проблем, как виды собственности у афинян (разделение имущества на "видимое", т. е. недвижимое, и "невидимое", т. е. движимое) и деятельность трапезитов - древних ростовщиков и банкиров; этим вопросам посвящен третий, заключительный раздел работы. Но особенно обращает на себя внимание интерес Куторги к истории низших классов древнегреческого общества. Этой темы касается уже небольшое, специальное сочинение Куторги "Критические разыскания о законодательстве Алкмеонида Клисфена" (М., 1853), где предметом обсуждения служит известное свидетельство Аристотеля о том, что Клисфен "вписал в филы многих иностранцев и рабов-метеков" ("Политика", III, 1, 10, p. 1275 b 35 - 37). В целом же эта проблема трактуется в огромном, изданном уже после смерти автора, монографическом исследовании "Общественное положение рабов и вольноотпущенных в Афинской республике". Эта работа Куторги до сих пор остается одним из немногих в мировой литературе капитальных исследований о рабах и других категориях зависимого и полузависимого населения древней Греции.

Боvльшая часть трудов Куторги, как мы уже могли заметить, связана с историей древних Афин - эта тема, бесспорно, была главной в его научных занятиях. В последние годы своей жизни Куторга усиленно работал над созданием единого, обобщающего труда, посвященного истории афинского полиса. Труд этот остался незавершенным, однако и то, что успел сделать Куторга, составило два объемистых тома, изданных в качестве посмертного "Собрания сочинений М. С. Куторги" (СПб., 1894 - 1896). Сюда вошло несколько отдельных монографий, которые редактор - племянник Куторги - объединил под общим заглавием "Афинская гражданская община [166] по известиям эллинских историков". Значительную часть первого тома составляет большая монография о рабах и вольноотпущенниках, о которой мы уже упоминали; во втором томе выделяется столь же обширное исследование о политической структуре древних Афин - "Афинская полития. Ее состав, свойство и всемирно-историческое значение".

Последняя работа имеет принципиальный характер: здесь доказывается существование в Афинах особой, и притом высшей у греков, формы политического устройства - политии, которая была введена Периклом и сохранялась вплоть до установления в Греции македонской гегемонии. Свой общий взгляд на характер и значение политического творчества древних греков Куторга выразил незадолго до смерти в следующих немногих словах (в письме к известному византинисту Г. С. Дестунису): "В своем постепенном и долговременном изучении истории Греции я дошел до вывода, что politeiva, т. е. гражданство или гражданская община, была высшим государственным строем, до коего достигли древние эллинские республики; и что в этой политии эллины выработали две идеи, составляющие их величие и неоспоримую собственность: идею свободы гражданина и идею свободы мысли. Эти две идеи и доставили эллинам всемирно-историческое значение, ибо они послужили основанием последовавшего успеха".¹¹⁹

Конечно, мы не можем разделить крайних выводов Куторги о политии, как особом виде государственного устройства. Совершенно очевидно, что к этим выводам Куторга пришел вследствие чрезмерной идеализации той "правильной", "упорядоченной" демократии, которая установилась в Афинах при Перикле. Однако было бы несправедливо не видеть во взглядах Куторги ничего другого, кроме обычного для умеренного либерала преклонения перед такой системой, где известные "свободы" осуществляются в рамках вполне надежного "порядка". В высказываниях Куторги чувствуется нечто большее, а именно глубокое, искреннее убеждение в том, что никакой общественный прогресс невозможен без свободы личности и свободы мысли. По крайней мере, указывает Куторга, без этого невозможен научный прогресс. "Нет необходимости доказывать, - писал он, - что свобода мысли есть первое и самое главное условие, без которого наука не только не разрабатывается и не процветает, [167] но вообще не зарождается".¹²⁰

Вообще как ученый Куторга отличался философским складом мышления; его глубоко интересовали общие проблемы развития науки, а его взгляд на роль и общественное назначение науки истории отличался большой продуманностью и широтой. Конечную цель исторического исследования Куторга видел в выяснении общего хода человеческой истории, тех факторов, которыми она движется, закономерностей в смене общественных эпох. В то же время он считал необходимым для ученого сосредоточиться на исследовании какого-либо одного исторического периода, и его собственные специальные интересы постоянно были направлены на темные, еще не изученные разделы древней истории.

Как исследователь Куторга был безусловным сторонником критического метода. "Где нет критики, там нет и истории", - таково было его убеждение.¹²¹ В то же время он решительно выступал против крайностей гиперкритицизма, уже тогда захлестывавшего филологов Западной Европы. В особенности велико было его расхождение с современными критиками в оценке ранней греческой истории, достоверность которой он определенно признавал. "Мы думаем, - писал он в одном из сочинений, - что история древнейшего периода Греции не в такой степени недостоверна, как смотрят на нее теперь писатели, посвящающие себя ее изучению; что в повествованиях историков содержится истина, основанная не на изустном предании, а на подлинных исторических памятниках; что с древнейших времен существовала в Греции письменность, доставившая историкам возможность приобресть положительные данные; и что рассмотрение древнейших событий подтверждает эти положения, нисколько их не опровергая".¹²² Поразительные открытия, сделанные в области древнейшей археологии и эпиграфики в конце прошлого и в начале нынешнего столетий, подтвердили в значительной степени правоту этих воззрений Куторги.

Вместе с тем надо подчеркнуть большую актуальность выступлений Куторги против гиперкритицизма и в наше время, когда на историческую традицию древних, эту основу основ наших знаний об античном мире, обрушились новые волны скепсиса как со стороны [168] некоторых специалистов-антиковедов, в особенности англо-американской школы (примерами могут служить труды М. Фимли и Ч. Старра о начале греческой цивилизации),¹²³ так и со стороны дилетантов - воинствующих ниспровергателей всего ствола древней истории. Мы имеем ввиду новоявленных продолжателей дела революционера-народника Н. А. Морозова, советских математиков М. М. Постникова и А. Т. Фоменко, чьи доклады и публикации наделали столько шума на рубеже 70-х - 80-х годов. Если Морозов в борьбе с религией пытался доказать неисторичность евангельского Христа, то новые его последователи распространили отрицание практически на всю античность - от Гомера и Геродота до Юлия Цезаря и Тацита.¹²⁴ В полемике с этими ниспровергателями древней традиции можно было бы, по примеру Куторги, использовать не только серьезные аргументы, опирающиеся, скажем, на данные археологии и эпиграфики, но и апеллирующую к здравому смыслу насмешку, наподобие того, как это делал цитируемый Куторгой французский публицист Ж. Перес, который в шутку, но с серьезной миной, с помощью ложных этимологий и аллегорий опровергал историческое существование Наполеона и всего его окружения.¹²⁵

Заключая характеристику Куторги как ученого, мы должны указать на еще одно замечательное его качество - любовь к своей науке, живой интерес к ее судьбе, к жизни и деятельности историков прошлого, в чьих трудах Куторга видел не просто собрание [169] необходимых материалов, но живое свидетельство человеческой мысли. Отсюда - глубокий интерес Куторги к истории науки, что нашло отражение в ряде его специальных исследований об исторических занятиях древних греков,¹²⁶ об изучении греческой истории на Западе, начиная с эпохи Возрождения,¹²⁷ о современном состоянии европейской исторической науки (очерк о Леопольде Ранке).¹²⁸

Столь же высоко, как ученые труды Куторги, мы должны оценить и его преподавательскую деятельность. С вступлением его на кафедру в Петербургском университете наступила новая эпоха в преподавании всеобщей истории. О том, какое огромное впечатление произвела на современников преподавательская манера Куторги, лучше всего можно судить по отзыву проф. В. В. Бауера, бывшего одним из первых слушателей Куторги. "Во взгляде его на требования университетского преподавания, - рассказывает Бауер, -не было ничего общего с гимназическими взглядами и приемами его предшественников по кафедре. Источники и литература предмета с критическою их оценкою не входили вовсе в их план: у Куторги составили они основу его чтений. Несовместным с критическою методою, им усвоенною, представлялось также и следование каким-либо учебникам, которыми они руководствовались: не останавливаясь на изложении общеизвестных фактов, он, вместо того, стал знакомить слушателей с различными господствующими и господствовавшими научными на них воззрениями, старался показать связь этих фактов с предшествующими и последующими явлениями, осветить их, разъяснить их значение и представить таким образом живую и ясную картину постепенного развития человеческого общества ... Не груз имен и чисел выносили слушатели из его аудитории, а знакомились ... с методом научных занятий, с требованиями научного исследования. Такое преподавание, при даре изложения, естественно привлекало слушателей и, возбуждая в них самодеятельность, располагало к самостоятельному занятию предметом".¹²⁹

К этому надо добавить только одно: Куторга был не только преподавателем, но и пропагандистом своей науки. Он непрестанно указывал на необходимость для каждого образованного человека [170] знания античной истории и культуры, а для русских людей в особенности - истории и культуры древней Греции, ибо, говорил он, "ни одно начало не произвело на русскую народность такого сильного влияния и не проникло так глубоко, как начало эллинское".¹³⁰

Преподавательская деятельность Куторги не ограничивалась лекциями в университете: уже с конца 40-х годов он завел у себя на дому нечто вроде исторического семинара для желающих студентов. "Тут, - вспоминает тот же Бауер, - ... занимался он специальным разбором отдельных исторических вопросов, задавал темы студентам для разработки, разбирал сочинения, которые они представляли, и таким образом на деле знакомил молодых людей с требованиями и приемами исторической критики".¹³¹

Усилия Куторги не пропали даром: из его семинаров вышла целая плеяда молодых ученых, оставивших серьезные исследования в области древнегреческой истории. Можно назвать имена Вл. Ведрова, М. М. Стасюлевича, Н. А. Астафьева, В. В. Бауера, П. И. Люперсольского.¹³² Из них наибольшую известность приобрели позднее Стасюлевич и Бауер, правда, уже не трудами по классической древности, а как специалисты по другим, смежным разделам всеобщей истории: от античности Стасюлевич обратился к средневековой истории, а Бауер - к истории нового времени; оба также были профессорами Петербургского университета. Под сильным влиянием Куторги проходило также формирование научных интересов двух других выдающихся представителей науки всеобщей истории в Петербургском университете - В. Г. Васильевского, ставшего основоположником русской школы византинистов, и Ф. Ф. Соколова, с именем которого будет связано начало нового, эпиграфического направления в русской науке об античности. Таким образом, к Куторге, как к единому источнику, восходит целый ряд родственных научных течений - не только в науке об античности, но и в медиевистике, [171] в византиноведении, в изучении нового времени. Куторгу по праву можно считать родоначальником целого научного направления, за которым в последующем закрепилось название "Петербургской исторической школы".¹³³

Нам остается сказать несколько слов о товарище Крюкова и Куторги Михаиле Михайловиче Лунине (1806 - 1844 гг.), который, как мы помним, в 1835 г. получил назначение преподавать всеобщую историю в Харьковском университете (здесь он был преемником Цыха, который за год до этого перешел в Киевский университет).¹³⁴ Преподавательская деятельность Лунина продолжалась недолго - всего около 9 лет, однако она оставила яркий след в жизни Харьковского университета. Недаром называют Лунина "харьковским Грановским", имея в виду большое научное и общественное значение его лекций, доносивших до слушателей новое слово европейской науки. Свой предмет - всеобщую историю Лунин излагал в виде специальных курсов, подобно тому как это делали Куторга и московские профессора Кудрявцев и Ешевский. Особенно содержательными были его лекции по древней и средневековой истории: они-то и доставили ему славу "одного из лучших преподавателей всеобщей истории, какие когда-либо являлись в наших университетах".¹³⁵

Громадная эрудиция, сказывавшаяся в отличном знании не только современной литературы, но и источников; внимание к фактам и вместе с тем стремление постичь основной смысл или, как тогда говорили под влиянием гегелевской философии, основную "идею" исторического развития; безусловное признание своеобразия отдельных исторических эпох; интерес не только к политической, но и к социальной истории, и даже признание решающего значения "народного начала"; высокая одухотворенность; наконец, способность ярко, в стиле популярных тогда романов Вальтера Скотта, живописать историческую обстановку, - вот качества, которые отличали [172] Лунина как ученого и преподавателя. О том, какое огромное воздействие производили лекции Лунина на слушателей, лучше всего можно судить по следующему признанию Н. И. Костомарова, который сам слушал Лунина: "Лекции этого профессора, - заявляет Костомаров, - оказали на меня громадное влияние и произвели в моей духовной жизни решительный поворот: я полюбил историю более всего и с тех пор с жаром предался чтению и изучению исторических книг".¹³⁶

Как и Грановский, Лунин был преподавателем по-преимуществу; его ученые труды немногочисленны и почти все они носят не столько исследовательский, сколько историко-публицистический характер. На собственно античные темы Луниным написано только две работы. Одна из них - его докторская диссертация, изданная в Дерпте;¹³⁷ она посвящена древнейшим жителям Греции - пелазгам, в которых Лунин видит выходцев из Финикии и Египта. Конечно, с этим тезисом современная наука едва ли согласится, однако по-своему работа Лунина все-таки интересна. Любопытно именно то, замечает В. П. Бузескул, "что он доказывал связь древнегреческой истории и культуры с Египтом и вообще Востоком, что он признавал взаимодействие стран восточной половины Средиземного моря и как бы предугадывал кое-что о той микенской эпохе, которая нам известна теперь благодаря раскопкам".¹³⁸

Вторая работа - небольшая журнальная статья, озаглавленная "Несколько слов о римской истории".¹³⁹ Здесь в сжатой форме Лунин мастерски рисует общий ход древней истории, говорит о судьбах Востока, об исторической миссии Греции, этой "посредницы между Востоком и Западом", и, наконец, о Риме, которому суждено было стать "общим вместилищем и проводником древних цивилизаций". Статья замечательна совершенно идеалистической, в духе Гегеля, концепцией всемирной истории: своеобразие цивилизаций, созданных народами древнего Востока, Греции и Рима, Лунин склонен, в конечном счете, объяснять различием в формах и степени развития "человеческого духа". Статья дает отчетливое представление о стиле Лунина, о его манере изложения - яркой, выразительной, не лишенной, однако, некоторой выспренности Например, [173] простое и ясное положение и необходимости для каждого культурного человека знакомства с римской историей автор развивает в целой серии искусно построенных периодов, которые заключает патетическим указанием на то, что "история римского народа близка и сродственна душе и сознанию всякого образованного человека, для всякого, кто еще не убил своего духа в тесной области грязной корысти и материального существования, чья грудь еще не загрубела против приветов высокого и великого в человеческой природе"!

Лунин не успел создать собственной научной школы. Его преемник по кафедре всеобщей истории Александр Петрович Рославский-Петровский (1816 - 1870 гг.)¹⁴⁰ отличался широтою научных интересов, занимался статистикою, историей местного края и, специально, Харьковского университета, древневосточною и античною историей, однако, как кажется, нигде не был крупным исследователем. На темы собственно античной истории им было написано немного: разбор - совершенно некритический - "Лакедемонской политии" Ксенофонта и два общих очерка греческой истории - до и во время Греко-персидских войн.¹⁴¹ Заметного следа в нашей историографии эти работы не оставили.

Мы довели наш обзор примерно до рубежа 60 - 70-х годов XIX в., т. е. до той черты, с которой начинается новый этап отечественной истории (пореформенное время), а вместе с тем и новый период в развитии нашей науки. Однако, прежде чем двинуться дальше, оглянемся назад и измерим тот путь, который пришлось пройти, и тот уровень, который удалось достичь русской науке об античности к указанному историческому рубежу. Как мы видим, русскому антиковедению пришлось проделать большой и сложный путь развития, прежде чем оно оформилось в настоящее научное течение. Не сразу появились в России собственные школы исследователей классической древности: на выработку научных знаний, на создание преемственных научных направлений в Академии и в университетах [174] было затрачено около полутора столетий: весь XVIII и значительная часть XIX века. Прогресс в этой области исторического знания совершался медленно, но в конце концов цель была достигнута: к середине XIX в. русская наука об античности стала фактом. Обязанное своим возникновением общему культурному движению эпохи, отечественное антиковедение стало теперь самостоятельной отраслью знания, самостоятельной наукой, дифференцированной на ряд специальных дисциплин. В крупнейших научных центрах России - Академии наук, университетах, музеях - складываются преемственные школы специалистов-классиков: историков, филологов, археологов, искусствоведов. Для дальнейшего развития собственно исторических исследований особенно плодотворным оказалось то научное направление, которое с 30-х годов XIX в. сложилось в Петербургском университете; фигура М. С. Куторги завершает собою начальный период русской историографии античности, и с нею же русское антиковедение вливается в общее русло европейской науки.

Примечания к главе 3  (назад)

1 О них см. специальныеочерки: Жинкин Н. П. М. Н. Муравьев // Известия ОРЯСАН, 1913, т. XVIII, кн. 1; Кулакова Л. И. М. Н. Муравьев // Уч.зап. ЛГУ. Серия филологич. наук, вып. 4, 1939; КубасовИ. А. А.Н.Оленин. СПб., 1904; Созинова С. Ф.Общественная и научная деятельность А. Н. Оленина// Государство, политика и идеология в античноммире. Л., 1990, с. 171 - 197.  (назад)

2 Сакулин П. Н. Литературныетечения в александровскую эпоху // "Историярусской литературы XIX века" / По ред. Д. Н.Овсянико-Куликовского, т. I, М., 1911, с. 87.  (назад)

3 Венгеров С. А. К. Н.Батюшков // Там же, с. 146.  (назад)

4 Там же, с. 151.  (назад)

5 См.: Черняев П. Н. А. С.Пушкин как любитель античного мира и переводчикдревнеклассических поэтов. Казань, 1899; ДератаниН. Ф. Пушкин и античность // "Уч. зап. Московскогогос. пед. ин-та им. В. И. Ленина". Кафедра историивсеобщей литературы, вып IV, 1938, с. 5 - 34; Толстой И. И.Пушкин и античность // "Уч. зап. Ленинградскогогос. пед. ин-та им. А. И. Герцена", т. XIV, кафедрарус. литературы, 1938, с. 71 - 85; Покровский М. М. Пушкини античность // "Временник Пушкинскойкомиссии", т. IV - V (1939), с. 27 - 56; Якубович Д. П.Античность в творчестве Пушкина // "ВременникПушкинской комиссии", т. VI (1941), с. 92 - 159; ФормозовА. А. Страницы истории русской археологии. М., 1986(раздел второй - "Пушкин и древности", с. 70 -114).
6 См.: Амусин И. Д. Пушкин и Тацит //"Временник Пушкинской комиссии", т. VI (1941), с.160 - 180.  (назад)

7 См.: Егунов А. Н. Гомер врусских переводах XVIII - XIX веков. М.-Л., 1964, с. 174 - 188.  (назад)

8 Муравьев-Апостол И. М.Взгляд на заговор Катилины // "Сынотечества", ч. 46, 1818, № 21,с. 41 - 59; № 22, с. 81 - 100; № 23,с. 121 - 135.  (назад)

9 См.: Волк С. С.Исторические взгляды декабристов. М.-Л., 1958, с. 155 -207.  (назад)

10 "Восстаниедекабристов. Материалы и документы", т.V, М.-Л.,1926,с. 22.  (назад)

11 Якушкин И. Д. Записки,статьи, письма. М., 1951, с. 20.  (назад)

12 Муравьев Н. М. Мысли об"Истории Государства Российского" Н. М.Карамзина // "Литературное наследство", т. 59(1954), с. 586.  (назад)

13 Там же, с. 588.  (назад)

14 В "Военном журнале"за 1817 - 1818 гг.  (назад)

15 В "Сыне отечества",ч. 49, 1818, № 40, отд. II, с. 74 - 79.  (назад)

16 См.: Волк С. С., ук. соч., с.182, 184, 190 - 198.  (назад)

17 О Мартынове естьспециальный очерк Е. Колбасина (см. его книгу"Литературные деятели прежнего времени".СПб., 1859, с. 5 - 168). Новейшее исследование - ТепловаВ. А. Общественно-политические взгляды иполитическая деятельность И. И. Мартынова в концеXVIII - начале XIX в. Автореф. канд. дисс. Горький, 1965.  (назад)

18 О Мерзлякове см. статью С.П. Шевырева в "Биографическом словарепрофессоров и преподавателей имп. Московскогоуниверситета (1755 - 1855)", ч. II, с. 52 - 10; о Кошанском -Грот Я.К. Пушкин, его лицейские товарищи инаставники, изд. 2-е, СПб., 1899, с. 41 - 45; Черняев П. Н. А.С. Пушкин как любитель античного мира, с. 7- 12;Малеин А. И. Николай Федорович Кошанский // ПамятиЛеонида Николаевича Майкова. СПб., 1902, с. 177 - 220;"Русский биографический словарь", т. [IX],Кнаппе-Кюхельбекер. СПб., 1903, с. 383 - 385 (статья заподписью Н. М.).  (назад)

19 Переводы Мерзляковасобраны в его книге; "Подражания и переводы изгреческих и латинских стихотворцев", 2 части,М.. 1825 - 1826 (в 1-й части - отрывки из греческихтрагедий и из эпических поэм Гомера и Вергилия;во 2-й части - гимны Клеанфа, Гомера, Каллимаха,Сафо; оды Тиртея, Пиндара, Горация; эклогиФеокрита, Биона, Мосха, Вергилия; элегии Тибулла,Проперция, Овидия; послание "К Пизонам"Горация). У Кошанского также есть книгапереводов: "Цветы греческой поэзии". М., 1811(идиллии Биона и Мосха, отрывки из"Клитемнестры" Софокла и "Одиссеи").  (назад)

20 Важнейшее из этихизданий - "Ручная книга древней классическойсловесности, содержащая: I. Археологию, II.Обозрение классических авторов, III. Мифологию, IV -V. Древности греческие и римские", 2 тома, СПб..1816 - 1817 - перевод книги немецкого историка И.-И.Эшенбурга (с расширенного французского изданияК. Ф. Крамера). К переводу Кошанский прибавилнекоторые свои дополнения, в частности ссылки нарусскую литературу.  (назад)

21 Первое полное издание -"Илиада Гомера, переведенная Н. Гнедичем", 2части, СПб., 1829. О Гнедиче как переводчике Гомерасм.: Егунов А. Н. Гомер в русских переводах, с. 147 -295.  (назад)

22 Егунов А. Н. Гомер врусских переводах, с. 188.  (назад)

23 Толстой И. И. Гнедич какпереводчик "Илиады" // Гомер. Илиада / ПереводН. И. Гнедича. "Academia", 1935, с. 106.  (назад)

24 Белинский В. Г. Русскаялитература в 1841 г. // Полн. собр. соч., т. V, М., 1954, с.554.  (назад)

25 Впервые перевод"Одиссеи" был опубликован в составе"Новых стихотворений В. Жуковского", т. II - III.СПб., 1849 (часть тиража печаталась как VIII и IX тома5-го издания "Стихотворений В. Жуковского"). ОЖуковском - переводчике Гомера см.: Егунов А. Н.Гомер в русских переводах, с. 331 - 336, 357 - 375.  (назад)

26 Сакулин П. Н.Литературные течения в александровскую эпоху, с.87.  (назад)

27 О начальном этапеклассической археологии в России см. вособенности: Леонтьев П. М. Обзор исследований оклассических древностях северного берегаЧерного моря // "Пропилеи", кн. I, М., 1851, отд. II,с. 67 - 101; Брашинский И. Б. В поисках скифскихсокровищ. Л., 1979 (в частности, первые 4 раздела, с. 7 -60); Формозов А. А. Страницы истории русскойархеологии. М., 1986 (раздел первый, подраздел 3-й, с.34 - 43).  (назад)

28 См.: "Путешествие ееимп. величества в полуденный край России,предприемлемое в 1787 году". [СПб.], 1786, с. 57 - 88(описание Крыма, с историческою справкою одревнейших его жителях - киммерийцах, скифах,греках).  (назад)

29 Pallas P.-S. Bemerkungen auf einer Reise indie suedlichen Statthalterschaften des russ. Reichs in den Jahren 1793 u. 1794, 2 Bde,Leipzig, 1799 - 1801. 2-й том этого издания посвящен Крыму;частичный рус. пер. - в ЗОО, тт. XII (1881), с. 62 - 208, и XIII(1883), с. 35 - 92.  (назад)

30 Сумароков П. И. 1)Путешествие по всему Крыму и Бессарабии в 1799году. М., 1800; 2) Досуги крымского судьи, или второепутешествие в Тавриду, 2 части, СПб.. 1803 - 1805.  (назад)

31 Муравьев -Апостол И. М.Путешествие по Тавриде в 1820 году. СПб., 1823.  (назад)

32 О них подробнее -Леонтьев П.М. Обзор исследований ... с. 71 - 72, 84 - 85.  (назад)

33 Ваксель Л. Изображенияразных памятников древности, найденных наберегах Черного моря, принадлежащих Российскойимперии. СПб., 1801.  (назад)

34 О нем есть специальнаязаметка Э. В. Тетбу-де-Мариньи в ЗОО, т. II, отд. 1 (1848),с. 229 - 231.  (назад)

35 Цит. по: Леонтьев П. М.Обзор исследований ..., с. 75.  (назад)

36 Посмертные публикациисочинений Дюбрюкса - в ЗОО, т. IV, отд. 1 (1858), с. 3 - 83, иXV (1889), с. 116 - 149.  (назад)

37 О нем см.: Зеленецкий К.Жизнь и ученая деятельность Бларамберга // ЗОО, т.II, отд. 1 (1848), с. 220 - 228.  (назад)

38 Blaramberg J. 1) Notice sur quelques objets djantiquitevs, devcouverts en Tauride etc. Paris, 1822; 2) Choix de mevdailles antiques d jOlbiopolisou d jOlbia. Paris, 1822 (рус. пер. - Описаниедревних медалей Ольвии или Ольвиополя. М. 1828); 3) Dela position de trois forteresses Tauro-Scythes, dont parle Strabon. Odessa, 1831.  (назад)

39 Еще раньше были открытымузеи в Николаеве (1806) и в Феодосии (1811 г.), также сосвоими собраниями древних памятников. Ср.: РазгонА. М. Исторические музеи в России (с начала XVIII в.до 1861 г.) // Очерки истории музейного дела в Россиии СССР, вып. 5, М., 1963, с. 238 - 251.  (назад)

40 О нем см.: Ашик А. Б. И. А.Стемпковский // ЗОО, т. V, 1863, с. 907 - 914.  (назад)

41 Стемпковский И. А. Мыслиотносительно изыскания древностей вНовороссийском крае // Отечественные записки, 1827,№ 81, с. 40 - 72.  (назад)

42 Формозов А. А. Страницыистории русской археологии, с. 40 - 41.  (назад)

43 Raoul-Rochette D. Antiquitevs grecques duBosphore Cimmevrien. Paris, 1822.  (назад)

44 Боvльшая часть трудовСтемпковского - статьи и заметки, рассеянные поразличным журналам. Отдельно были изданы"Исследования о местоположении древнихгреческих поселений на берегах ПонтаЕвксинского между Тирасом и Борисфеном" (СПб.,1826).  (назад)

45 О нем см.: Бузескул В. П.Всеобщая история и ее представители в России в XIXи начале XX века, ч. I. Л., 1929, с. 26 - 28.  (назад)

46 Первоначально в "WienerJahrbuecher der Litteratur", Bd. XX, 1822, S.259 - 351. Тогда же вышлаотдельным изданием: Koeppen P. Alterthuemer am Nordgestade des Pontus.Wien, 1823 (рус. пер. - Кёппен П. Древности северногоберега Понта. М., 1828).  (назад)

47 Плодом этих изысканийявилась книга: Кёппен П. Крымский сборник. Одревностях южного берега Крыма и горТаврических. СПб., 1837.  (назад)

48 Важнейшие из этих статей,равно как и упоминающиеся ниже рецензии,опубликованные сначала в различныхпериодических изданиях, были перепечатаныпозднее в посмертном собрании сочинений Кёлера:Koehler H. K. E. Gesammelte Schriften / Hrsg. von L. Stephani, 6 Bde, St.-P., 1850 - 1853(см., в частности, тома I, II и VI).  (назад)

49 Леонтьев П. М. Обзорисследований ... с. 72.  (назад)

50 Важнейшие сочиненияОленина, касающиеся античности, собраны в его"Археологических трудах" (2 тома, СПб., 1877 -1882).  (назад)

51 См.: "Древности БоспораКиммерийского", т. I, СПб., 1854, с. XIV - XXXIV.  (назад)

52 Мурзакевич Н. Н.Автобиография. СПб., 1889, с.180-181.  (назад)

53 О деятельности этихобществ есть специальная литература. Назовемважнейшие обзоры: Юргевич В. Н. Историческийочерк 50-летия имп. Одесского общества истории идревностей, 1839 - 1889 гг. Одесса, 1889; Варнеке Б. В. Имп.Одесское общество истории и древностей (1839 - 1914) //ЖМНП, 1914, № 12, отд. V, с. 47 - 61; Веселовский Н. И.История имп. Русского Археологического обществаза первое 50-летие его существования, 1846 - 1896. СПб.,1900.  (назад)

54 Ашик А. Б. 1) Воспорскоецарство, 2 части, Одесса, 1848 - 1849; 2) Часы досуга, сприсовокуплением писем о керченских древностях.Одесса, 1850.  (назад)

55 Спасский Г. И. ВоспорКиммерийский с его древностями идостопамятностями. М., 1846.  (назад)

56 Сабатье П. П. Керчь иВоспор. СПб., 1851.  (назад)

57 Григорьев В. В. ЦариВоспора Киммерийского. СПб., 1851.  (назад)

58 Кёне Б. В. Исследования обистории и древностях города ХерсонисаТаврического. СПб., 1848.  (назад)

59 Беккер П. В. Гражданскийбыт тиритов. Одесса, 1849.  (назад)

60 Надеждин Н. И. ГеродотоваСкифия, объясненная через сличение с местностями// ЗОО, т. I, отд. 1 (1884), с. 1 - 114.  (назад)

61 Boeckh A. Corpus inscriptionum Graecarum, vol.II, Berlin, 1843 (см.: Pars XI. Inscriptiones Sarmatiae cum Chersoneso Taurica etBosphoro Cimmerio, p.80-170).  (назад)

62 1-й том, с отчетом за 1859 г.,вышел на французском языке ("Compte-rendu de la Commissionimp. archevologique pour l janneve1859") в 1860 г., а на русском - в 1862.  (назад)

63 "История Академии наукСССР", т. II, М.-Л., 1964, с. 14 - 15, 22 - 23.  (назад)

64 О нем см.: Плетнев П. А.Памяти графа С. С. Уварова, президента имп.Академии наук. СПб., 1855; Погодин М. П. Для биографииграфа С. С. Уварова // Русский архив, 1871, № 12 (сосписком трудов Уварова).  (назад)

65 Различные его статьисобраны были позднее в кн.: Ouvaroff S. Etudes de philologie et decritique. St.-P., 1843.  (назад)

66 О нем есть специальныестатьи: Morgenstern K. H. K. E. Kцhler. Zur Erinnerung an den Verewigten // Recueildes Actes de la sйance publique de l jAcadevmieimp. des sciences de St.-Pevtersbourg tenue le 29 dйcembre1838. St.-P., 1839, S. 71 - 140; Hase C. H. K. E. von Koehler // Wiener Jahrbuecher derLitteratur, Bd. 93, 1841, Anzeige-Blatt, S. 40 - 60.  (назад)

67 О нем см.: Григорьев В. В.Имп. С.-Петербургский университет в течениепервых пятидесяти лет его существования. СПб., 1870,с. 19, 59, 65, 73, 228 - 229.  (назад)

68 Nonni Panopolitae Dionysiacorum libri XLVIII,2 vol., Lipsiae, 1819 - 1826.  (назад)

69 Graefe Fr. Inscriptiones aliquot Graecae,nuper repertae, restituuntur et explicantur. Petropoli, 1841.  (назад)

70 Graefe Fr. Lingua Graeca et Latina cumSlavicis dialectis in re grammatica comparatur. Petropoli, 1827.  (назад)

71 О нем есть статья Г.Кизерицкого (G. Kieseritzky) в "Allgemeine deutsche Biographie", Bd.XXXVI, Leipzig, 1893, S. 93 - 95.  (назад)

72 Stephani L. Titulorum Graecorum particulae I -V. Dorpati, 1848 - 1850.  (назад)

73 Из отдельно изданныхсочинений Стефани отметим: 1) Аполлон Боэдромиос,статуя музея графа С. Г. Строганова. СПб., 1863; 2)Нимб и лучезарный венец в произведениях древнегоискусства. СПб., 1863; 3) Die Vasen-Sammlung der kais. Ermitage, Theil I - II,St.-P., 1869; 4) Путеводитель по античному отделениюЭрмитажа. М., 1856; 5) Собрание древних памятниковискусства в Павловске. СПб., 1872.  (назад)

74 Из эпиграфических работСтефани наиболее крупная - публикация боспорскихнадписей во 2-м томе "Древностей БоспораКиммерийского".  (назад)

75 См.: Никитин П. В. 1) А. К.Наук // ЖМНП, 1893, № 1, с. 22 - 52; 2) Наук А. К. //"Материалы для биографического словарядействит. членов имп. Академии наук", ч. II, Пг.,1917, с. 46 - 49; Zielinski Th. August Nauck. Berlin, 1894.  (назад)

76 Aristophanis Byzantii fragmenta. Halis, 1848.  (назад)

77 Euripidis tragoediae. Lipsiae, 1854 (editio II- 1857, III - 1871); Tragicorum Graecorum fragmenta. Lipsiae, 1856 (editio II - 1889).  (назад)

78 Август-Людвиг фон Шлёцер(1735 - 1809 гг.) - знаменитый немецкий историк, одновремя состоявший членом Петербургской Академиинаук (1762 - 1769 гг.). Выше мы приводили его отзыв о Г.З. Байере. Составивший себе имя какосновоположник научного исследования русскоголетописного свода, Шлёцер был также авторомсжатого обзора всемирной истории, доведенного,впрочем, только до 500 г. н. э. См.: Schloezer A. L. Weltgeschichte inihren Hauptteilen und im Auszuge und Zusammenhange, Bd. I - II, Goettingen, 1785 - 1789.  (назад)

79 Кайданов И. К. 1)Руководство к познанию всеобщей политическойистории, ч. I - III, СПб., 1817 - 1823; 2) Краткое начертаниевсеобщей истории. СПб., 1822.  (назад)

80 Воспоминания Д. Н.Свербеева в кн.: Соловьев И. М. Русскиеуниверситеты в их уставах и воспоминанияхсовременников, вып. 1, СПб., 1914, с. 85.  (назад)

81 См.: "ВестникЕвропы", 1830, № 17 - 18, с. 75 - 92. Ср.: Предтеченский А.В. Буржуазное направление <в русскойисториографии 1-й половины XIX в.> // "Очеркиистории исторической науки в СССР", т. I, М., 1955,с. 335 - 336.  (назад)

82 См.: Григорьев В. В. Имп.С.-Петербургский университет, примечания, с. 8.  (назад)

83 Из отзыва И. П. Шульгина(цит. у Григорьева, там же, с. 7).  (назад)

84 Григорьев В. В. Имп.С.-Петербургский университет, с. 72.  (назад)

85 См.: Григорьев В. В. Имп.С.-Петербургский университет, с. 93. - Надо, однако,заметить, что для суждения о Гоголе-профессореэтой краткой и несколько небрежной по тонузаметки, которую мы находим в книге официальногоисторика университета, явно недостаточно. Гогольискренне увлекался историей и в молодые годывсерьез подумывал о том, чтобы посвятить себянауке и преподаванию; к счастью, он сам скоропонял, что его истинное призвание состоит вдругом - в художественном, а не в научномтворчестве. Объективную оценку университетскихлекций Гоголя можно найти в воспоминаниях егослушателей - Е. А. Матисена и Н. И. Иваницкого (см.:"Ленинградский университет в воспоминанияхсовременников", т. I, Л., 1963, с. 27 - 28, 30 - 32).Правильное, не пренебрежительное, но и неложно-апологетическое, суждение об историческихзанятиях Гоголя высказывают Ф. Витберг в статье"Гоголь как историк" ("Историческийвестник", 1892, № 8, с. 390 - 423) и М. Ковалевский вброшюре с аналогичным названием (Казань, 1909). - Обинтересе Гоголя к античности, о влиянии, котороеантичная литература оказала на его творчество,см.: Пухтинский В. К. Гоголь и античность //"Наук. зап. Нiжинського державного пед. iн-ту",т. I, 1940, с. 92 - 125; Радциг С. И. Гоголь и Гомер //"Вестн. Московск. ун-та", историко-филологич.серия, 1959, № 4, с. 121 - 138.  (назад)

86 Бузескул В. П. Всеобщаяистория и ее представители в России в XIX и началеXX века, ч. I, с. 45.  (назад)

87 Воспоминания С. Л.Геевского в кн.: Багалей Д. И. Опыт историиХарьковского университета, т. II, Харьков, 1904, с. 1117.  (назад)

88 Некто М., поступивший вХарьковский университет в 1828 г. (цит. у Багалея, т.II, с. 598).  (назад)

89 ЖМНП, ч. VI, 1835, № 5, отд. II, с.145 - 172.  (назад)

90 О Моргенштерне см.:Шлютер В. Карл Моргенштерн // Биографическийсловарь профессоров и преподавателей имп.Юрьевского, бывшего Дерптского, университета, т.II, Юрьев, 1903, с. 453 - 458; Suess W. Karl Morgenstern (1770 - 1852). Einkulturhistorischer Versuch. Dorpat, 1928. О Кронеберге - Багалей Д. И.Опыт истории Харьковского университета, т. II, passim,особенно с. 488 (биографическая справка), 603 - 605(отзывы о Кронеберге как преподавателе), 681 - 687(ученая и издательская деятельность Кронеберга).  (назад)

91См.: Петухов Е. В. Имп.Юрьевский, бывший Дерптский, университет за 100лет его существования (1802 - 1902), т. I, Юрьев, 1902, с. 485 -498.  (назад)

92 Материалы для биографииПечерина - Бобров Е. Литература и просвещение вРоссии XIX в. Казань, 1901 - 1902 (т. I, с. 83 - 216; т. IV, с. 3 - 74,286 - 297). См. также: Гершензон М. Жизнь В. С. Печерина.М., 1910.  (назад)

93 [Аксаков И. С.]. Передовицав еженедельнике "День" от 2. IX. 1865, № 29, с. 677(цит. у Е. Боброва, т. I, с. 148).  (назад)

94 Переводы Печерина,печатавшиеся в альманахах и в"Современнике", собраны у Е. Боброва, т. VI, с. 6- 16. Кроме того, ряд не публиковавшихся ранееэпиграмм приводит в своей книге М. Гершензон (с. 23- 24).
95 "Сын отечества", т. XVIII, 1831, с. 351 -361.  (назад)

96 См.: "Биографическийсловарь профессоров и преподавателей имп.Московского университета (1755 - 1855)", ч. I, М., 1855, с.438 - 443 (биография Крюкова, составленная П. М.Леонтьевым); Бузескул В. П. Всеобщая история и еепредставители в России в XIX и начале XX века, ч. I, с.64 - 65; Бороздин И. Н. Издание истории древнего мирав 30 - 40-х годах XIX в. // "Очерки историиисторической науки в СССР", т. I, с. 417 - 420.  (назад)

97 Соловьев С. М. Записки.Пг., [без обозначения года издания], с. 48 - 49.  (назад)

98 "Москвитянин", 1841, ч.II, № 3, с. 119 - 128.  (назад)

99 Kriukow D. De Q. Curtii Rufi aetate. [М.,1836].  (назад)

100 Первоначально нанемецком языке: Pellegrino D. Andeutungen ueber den urspruenglichenReligionsunterschied der roemischen Patricier und Plebejer. Leipzig, 1842 (Д.Пеллегрино - псевдоним Крюкова); по-русски - в 4-йкниге "Пропилеев" (М., 1854, с. 1 - 80).  (назад)

101 Ср.: Ковалев С. И.Проблема происхождения патрициев и плебеев //"Труды юбилейной научной сессии(Ленинградского университета). Секция историч.наук". Л., 1948, с. 219 - 230.  (назад)

102 О нем см.: "Памяти П. М.Леонтьева". [М., 1875]; Соловьев С. М. Записки, с. 131 -132; Машкин Н. А. Изучение истории Рима <во 2-йполовине XIX в.> // "Очерки истории историческойнауки в СССР", т. II, М., 1960, с. 310 - 311.  (назад)

103 О Грановском и его школесм.: Бузескул В. П. Всеобщая история и еепредставители в России в XIX и начале XX века, ч. I, с.47 - 80; Алпатов М. А. Труды Т. Н. Грановского.Исторические взгляды П. Н. Кудрявцева, С. В.Ешевского и М. С Куторги // "Очерки историиисторической науки в СССР", т. I, с. 423 - 474;Плотникова Е. Ф, Римская история в трудах Т. Н.Грановского и С. В. Ешевского. Автореф. канд. дисс.М., 1951; Асиновская С. А. Древняя история в лекцияхТ. Н. Грановского (по архивным материалам) // ВДИ,1956, № 2, с. 135 - 145; Грановский Тимофей Николаевич.Библиография (1828 - 1967) / Под ред. С. С. Дмитриева. М.,1969 (библиография произведений Грановского илитературы о нем, со вступительными очерками С. С.Дмитриева и Е. В. Гутновой); Каменский З. А. ТимофейНиколаевич Грановский. М., 1988.  (назад)

104 Бузескул В. П. Всеобщаяистория... ч. I, с. 58.  (назад)

105 Все они собраны в"Сочинениях Т. Н. Грановского" (4-е изд. - М.,1900).  (назад)

106 О нем см. специальнуюстатью: Бороздин И. Н. П. Н. Кудрявцев как историкдревнего мира // ВДИ, 1951, № 2, с. 179 - 187. См. также:Кудрявцев П. Н. Лекции. Сочинения (избранное ) /Составитель С. А. Асиновская. М., 1991 (со статьями Т.Д. Сергеевой и С. А. Асиновской о творчествеКудрявцева).  (назад)

107 О нем есть великолепныйочерк близко знавшего его К. Н. Бестужева-Рюмина.См.: Бестужев-Рюмин К. Н. Биографии ихарактеристики. СПб., 1882, с. 273 - 350.  (назад)

108 Издана также в кн.:Ешевский С.В. Соч.,ч. III, М., 1870.  (назад)

109 Бестужев-Рюмин К. Н.Биографии и характеристики, с. 313.  (назад)

110 Там же, с. 319 - 320.  (назад)

111 Ешевский С. В. Соч., ч. I, М.,1870, соответственно с. 123 - 280 и 281 - 576.  (назад)

112 О Куторге имеется преждевсего записка В. В. Бауера в книге В. В. Григорьева"Имп. С.-Петербургский университет в течениепервых пятидесяти лет его существования" (с. 213- 218). См. далее: Бузескул В. П. Всеобщая история и еепредставители в России в XIX и начале XX века, ч. I, с.99 - 109; Валк С. Н. Историческая наука вЛенинградском университете за 125 лет // "Трудыюбилейной научной сессии (Ленинградскогоуниверситета). Секция историч. наук". Л., 1948, с. 4,6 - 15; Алпатов М. А. Исторические взгляды П. Н.Кудрявцева, С. В. Ешевского и М. С. Куторги //"Очерки истории исторической науки в СССР",т. I, с. 474 - 492; Мадиссон Ю. К. Молодой Куторга (квопросу о возникновении русской историческойнауки об античности) // "Уч. зап. Тартусск. гос.ун-та", вып. 43. Таллин, 1956, с. 3 - 37; КонстантиноваА. Д. 1) Проблема античного рабства в трудах М. С.Куторги // Вопросы историографии всеобщейистории, вып. 1, Казань, 1964, с. 58 - 88; 2)Общественно-политические и историко-философскиевзгляды М. С. Куторги // Вопросы историографиивсеобщей истории, вып. 3, Казань, 1968, с. 113 - 144.  (назад)

113 Бузескул В. П. Всеобщаяистория... ч. I, с. 100.  (назад)

114 См. предисловиередактора к 1-му тому посмертного "Собраниясочинений М. С. Куторги" (М., 1894, с. IX).  (назад)

115 Kutorga М. De antiquissimis tribubus Atticiscarumque cum regni partibus nexu. Dorpati Liv., 1832 (маг. дисс.); КуторгаМ. Колена и сословия аттические. СПб., 1838 (докт.дисс.).  (назад)

116 Ср.: Бузескул В. П.Всеобщая история... ч. I, с. 101 - 102.  (назад)

117 Kutorga М. Essai sur l jorganisationde la tribu dans l jantiquitev. Paris,1839. Собственно говоря, здесь опубликованы двеработы Куторги: докторская диссертация о"коленах и сословиях аттических" (с. 1 - 140) испециальное исследование о "политическомустройстве германцев до шестого столетия",вышедшее на русском языке еще в 1837 г. (с. 141 - 261).Объединение этих двух работ во французскомиздании было до известной степени оправдано,поскольку обе они были посвящены исследованиюплеменного быта древних народов.  (назад)

118 De Koutorga. 1) Essai historique sur lestrapevzites ou banquiers d jAthenes.Paris, 1859; 2) Memoire sur le parti persan dans la Grece ancienne et le proces deThevmistocle. Paris, 1860; 3) Recherches critiques sur l' jhistoirede la Grece pendant la pevriode des guerres mevdiques.Paris, 1861 (все три - извлечения из трудов ФранцузскойАкадемии наук, где они сначала были напечатаны).  (назад)

119 См.: Куторга М.С. Собр.соч., т. I, с. VII.  (назад)

120 Куторга М. О науке и еезначении в государстве. М., 1873, с. 23.  (назад)

121 Куторга М. Очеркновейших историков Западной Европы //"Библиотека для чтения", т. 99, 1850, отд. III, с. 111.  (назад)

122 Куторга М. С. Одостоверности древнейшей греческой истории //Собр. соч., т. II, с. 19 - 20.  (назад)

123 Критический разборэтого скептического направления см. в нашейкниге: Фролов Э. Д. Рождение греческого полиса. Л.,1988, с. 18 - 42.  (назад)

124 См.: Постников М. М.,Фоменко А. Т. Новые методики статистическогоанализа нарративно-цифрового материала древнейистории // Типология культуры. Взаимноевоздействие культур (Shmewtikhv. Трудыпо знаковым системам, XV [Уч. зап. Тартуск. гос.ун-та, вып. 576]). Тарту, 1982, с. 24 - 48; Постников М. М.Величайшая мистификация в истории? // Техника инаука, 1982, № 7, с. 28 - 33; Фоменко А. Т. К вопросу омистификациях // Техника и наука, 1982, № 11, с. 26 - 29 (сотмежеванием здесь от крайних взглядовПостникова) - Достойную отповедь этимпсевдо-научным упражнениям см. в работах:Голубцова Е. С., Смирин В. М. О попытке применения"новых методик статистического анализа" кматериалу древней истории // ВДИ, 1982, N 1, с. 171 - 195;Голубцова Е. С., Кошеленко Г. А. История древнегомира и новые методики // ВИ, 1982, № 8, с. 70 - 82;Голубцова Е. С., Завенягин Ю. А. Еще раз о "новыхметодиках" и хронологии древнего мира // ВИ, 1983,№ 12, с. 68 - 83.  (назад)

125 В названной выше работе"О достоверности древнейшей греческойистории" Куторга подробно и с удовольствиемперелагает шутливое "изыскание" Переса: Pevre;sJ. B. Comme quoi Napolevon n` a jamais existev etc.6-e;me evd. Paris, 1849 (есть русский перевод:Перес Ж. Почему Наполеон никогда не существовал?М., 1912).  (назад)

126 См.: Куторга М. С. Собр.соч., т. II, с. 25 - 109.  (назад)

127 Там же, т. I, с. 1 - 76.  (назад)

128 "Библиотека длячтения", т. 99, 1850, отд. III, с. 107 - 132.  (назад)

129 Григорьев В. В. Имп.С.-Петербургский университет, с. 215.  (назад)

130 В уже цитированномписьме к Г. С. Дестунису (Куторга М.С. Собр. соч., т.I. с. VII).  (назад)

131 Григорьев В. В. Имп.С.-Петербургский университет, с. 216.  (назад)

132 Вот перечень трудов, скоторыми они дебютировали в науке: Ведров Вл. 1)Жизнь афинского олигарха Крития. СПб., 1848; 2) Походафинян в Сицилию и осада Сиракуз (с мая 415 досентября 413 года до р. Х.). СПб., 1857; Стасюлевич М. 1)Афинская игемония. СПб., 1849; 2) Ликург Афинский.СПб., 1851; 3) Защита Кимонова мира. СПб., 1852; АстафьевН. Македонская игемония и ее приверженцы. СПб., 1856;Бауер В. 1) Афинская игемония. СПб., 1858; 2) Эпохадревней тирании в Греции. СПб., 1863; ЛюперсольскийП. Храмовый город Дельфы с оракулом АполлонаПифийского в древней Греции. СПб., 1869.  (назад)

133 Валк С. Н. Историческаянаука в Ленинградском университете, с. 6.  (назад)

134 О Лунине см.: Бузескул В.П. Харьковский Грановский // Бузескул В.П.Исторические этюды. Спб., 1911, с. 248-301(первоначально - ЖМНП, ч. 357, 1905, № 2, отд. II, с. 321 - 374);Бороздин И. Н. Изучение истории древнего мира в 30 -40-х годах XIX в. // "Очерки истории историческойнауки в СССР", т. I, с. 420 - 423.  (назад)

135 Слова Н. И. Костомарова.См. его воспоминания в кн.: Соловьев И. М. Русскиеуниверситеты в их уставах и воспоминанияхсовременников, вып. 1, СПб., 1914, с. 153.  (назад)

136 Там же, с. 154.  (назад)

137 Luninus M. Prolegomena ad res Achaeorum.Dorpati, 1832.  (назад)

138 Бузескул В. П.Исторические этюды, с. 257.  (назад)

139 "Москвитянин", 1841, ч.V, № 10, с. 405 - 424.  (назад)

140 О нем см.: Бузескул В. П.Всеобщая история и ее представители в России в XIXи начале XX века, ч. I, с. 93 - 96.  (назад)

141 Рославский-Петровский А.П. 1) Очерк быта и правления древней Спарты.Сочинение Ксенофонта Lakedaimonivwn politeiva,разобранное и представленное в связи с другимиисточниками. Харьков, 1838; 2)Обозрение историидревнего мира, вып. 2 (История греков до началаборьбы их с персами). Харьков, 1852; 3) Очерк историиПерсидских войн // "Москвитянин", 1855, т. VI, № 21- 22, с. 31 - 70.  (назад)

Часть II. РУССКАЯ НАУКА КЛАССИЧЕСКОЙ ДРЕВНОСТИ В ПЕРИОД СВОЕГО РАСЦВЕТА (С 60-х ГОДОВ XIX В. до 1917 г.)

Глава 4. РАЗВИТИЕ ГЛАВНЫХ АНТИКОВЕДНЫХ НАПРАВЛЕНИЙ В ПОСЛЕДНЕЙ ТРЕТИ XIX В.

1. Историко-филологическое направление. Ф.Ф.Соколов. 2. Культурно-историческое направление. Ф.Г.Мищенко. В.И.Модестов

1. Историко-филологическое направление. Ф.Ф.Соколов