Е. И. Тимонин, д и. н., профессор, действительный член Академии гуманитарных наук, академик

Тобольск

УДК 26

Софронов В. Ю. Миссионерская и духовно-просветительская деятельность Русской Православной церкви в Западной Сибири (конец XVII - начало XX вв.). Тобольск, 2005. с., ил.

В монографии представлены исследования миссионерской и культурно-просветительской деятельности Русской Православной церкви в Западной Сибири в конце XVII-начале XX вв., основанные на архивных материалах и результатах научных работ по данной тематике.

Книга предназначена для исследователей истории Русской Церкви, студентов, аспирантов, а также всех читателей, проявляющих интерес к историческому прошлому сибирского края.

ОТВЕТСТВЕННЫЙ

РЕДАКТОР:

НАУЧНЫЙ

КОНСУЛЬТАНТ: Е. И. Тимонин, д. и. н., профессор, действительный член Академии гуманитарных наук, академик.

@ Софронов В.Ю., 2005

1. 
   Ислам в России: поиски компромисса
   

Распространение христианства на юге Западной Сибири тесно связано с политической и культурной историей народов Средней Азии, Ближнего и Среднего Востока. В этнокультурной ситуации развития южных сибирских территорий важную роль сыграл Великий шелковый путь, северное направление которого переместилось в VI-VII вв. на территорию Южного Казахстана и Семиречья, где находились центры Западно-Тюркской империи, происходило бурное формирование и развитие городов Отрар, Тараз, Навакент, Испиджаб. Благодаря интенсивной динамике культурных связей по Великому шелковому пути в этих районах распространилась одна из ветвей раннего христианства, известная как несторианство. В начале IV в. в Мерве создается епископство, упоминаемое в источниках с 334 г. Но в 431 г. на соборе в Ефесе несторианство было осуждено. В Мерве обнаружены христианский монастырь и некрополь, захоронения в котором велись с III по VI века. Из Мерва в VII-VIII вв. несторианство распространяется в города Южного Казахстана и Семиречья. Таким образом, народы юга Западной Сибири задолго до прихода русских, а вместе с ними и православия, на территории, находящиеся за Уралом, были знакомы с основными положениями христианского вероучения и, возможно, часть из них исповедовала его, но позднее утратила связь с основными культурными центрами и вернулась к язычеству.

История взаимоотношения между православными и мусульманами Российской Империи, на наш взгляд, еще недостаточно отражена в трудах как дореволюционных, так и современных авторов. По этому вопросу наблюдаются две крайности: или подача материала с позиций православия, или критика политики властей с позиций исламизма без учета того, что принципы отношений властных структур к мусульманам с момента их вхождения в состав Российского государства постоянно видоизменялись. Сам процесс шел около трехсот лет и претерпел ряд существенных изменений, хотя в целом политика власти была направлена на слияние мусульманской элиты с господствующим классом российского общества и постепенную русификацию и христианизацию всего населения.

Свобода вероисповедания была закреплена законодательно, но православие признавалось господствующим и единственно верным учением¹. Православной церкви разрешалась пропаганда основ вероучения и распространение основных христианских законов и принципов внутри государства, используя методы увещевания и другие «добрые приемы»². Миссионерской деятельностью должны были заниматься практически все без исключения православные священники, которым при необходимости рекомендовалось согласовывать свои действия с гражданскими властями, поскольку в ряде случаев считалось необходимым присутствие местного начальства. ³. При крещении с вновь обращенного бралась особая расписка, а родители детей, не достигших четырнадцати лет, давали согласие на совершение обряда крещения⁴. При вероотступничестве новокрещенных в силу вступала система мер, пресекающих переход из православия в другое вероисповедание⁵.

Довольно строгие меры предусматривались по отношению к тем лицам, которые «совращали» православных в иную веру. Так, согласно «Уложению» 1649 г., за «совращение в басурманство» совратителю грозила казнь на костре. В XIX в. наказание за подобные проступки значительно смягчили - виновный подвергался ссылке в Сибирь⁶. Но если оказывался доказанным случай «совращения в магометанство», то предусматривалось лишение «совратителя» всех прав состояния и ссылка на каторжные работы⁷. Мусульманам запрещалось строить мечети рядом с православными храмами, а в дальнейшем практиковалось наложение запрета на совместное проживание крещенных и некрещенных татар⁸.

Ряд авторов, говоря об устойчивых взаимоотношениях между Россией и азиатскими странами, относят их начало к эпохе Петра. Но задолго до этого были установлены довольно интенсивные экономические и политические связи со Средней Азией и Казахской степью⁹. Дипломатические связи со странами Востока давали возможность не только поддерживать на должном уровне политические взаимоотношения, но и вести изучения этих стран, как в географическом, так и историческом плане. Кроме того, законы дипломатического этикета требовали знания законодательной базы этих государств, которая была основана главным образом на законах шариата, что, в свою очередь, требовало знания языка и Корана¹⁰. Известный востоковед Н. И. Веселовский описывал, как царского посланника, при отправлении его в какое-либо азиатское государство, знакомили со всем тем, что было сделано его предшественниками¹¹. То же самое отмечал другой востоковед П. С. Савельев: «… и до времен Петра Великого мы имели в архивах богатый запас географических и этнографических сведений, собранных на месте, обо всей полосе Средней Азии, в обширном смысле взятой, от восточных берегов Каспийского моря до берегов Китая»¹². Он подчеркивал, что свои сведения о Сибири и восточных странах европейские дипломаты (резиденты) черпали из российских письменных источников. Знание языка и обычаев пограничных с Россией восточных государств необходимо было русским военачальникам, губернаторам, правителям, советникам, судьям и пр. Перед государством была поставлена задача готовить из воспитанников российской Академии исполнителей «секретных императорских дел», а также миссионеров для обращения мусульман в христианскую веру¹³.

Политика Петра I строилась не только на сближении с европейскими странами, великий реформатор мечтал об установлении тесных дипломатических отношений с Китаем (что подтверждают направленные туда т. н. «Пекинские миссии»), а также о включении в состав Российской Империи всех азиатских государств, что подразумевало изучение культуры, языка и религии восточных соседей. Им был составлен грандиозный проект по изучению восточных наук и языков. В 1716 г. по распоряжению Петра был издан первый полный перевод Корана Дю Рие (1647): «Алкоран о Магомете или Закон турецкий…»на русском языке, выполненный Петром Постниковым на основе перевода с французского¹⁴. В 1722 г. в русском переводе Н. Ильинского была выпущена «Книга система, или Состояние мухаммеданския религия…», что способствовало знанию и изучению русским просвещенным обществом ислама¹⁵. В то же время именно при Петре I сформировалась позиция по отношению к Востоку как к культуре, у которой «нечему учиться … незачем подражать». В дальнейшем на этой базе сформировалась идея «молодой России» со своим особым путем¹⁶. Этой же точки зрения придерживался позднее А. С. Пушкин, по мнению которого «Россия проживет одним православием…»¹⁷.

Петр I попытался сделать империю более однородной, что привело к вытеснению из российской политической жизни большинства мусульман, не принявших православия. Для того чтобы привлечь как можно большее число мусульман к переходу в православие, указами от 7 июня 1710 г. и 6 декабря 1714 г. надлежало выдавать новокрещенным из государственной казны «на кафтан сукна семи аршин, на подкладку крашенный по двадцать два аршина, на рубашку холста по двадцати два аршина, по два кумача»¹⁸.

В 1731 г. при императрице Анне Иоановне была учреждена так называемая «Новокрещенская комиссия», которая в 1740 г. была преобразована в «Новокрещенскую контору» при Свияжском Богородицком монастыре¹⁹. В том же году по указу Св. Синода в Казани предпринимается первая в России попытка подготовки штатных миссионеров и издается указ о крещении татар Поволжья и Сибири²⁰. Дореволюционные исследователи И. Г. Георги и Н. М. Ядринцев на основе вышеприведенных указов пришли к однозначному выводу, что такая политика правительства привела к исчезновению у сибирских татар письменности, и «они совершенно забыли школу»²¹. Посмеем не согласиться с уважаемыми авторами, которые попытались затронуть весьма сложный и многогранный процесс и в своих исследованиях обозначили лишь верхушку айсберга, не разобравшись до конца в сути вопроса. На наш взгляд, это тема отдельного исследования, которое не входит в рамки рассматриваемой нами проблемы, но ниже попытаемся привести мнения других исследователей о грамотности сибирских татар, высказывающих иную точку зрения.

В связи с усиливающимся потоком исламских миссионеров из Средней Азии, которые проникали в Сибирь, Поволжье, деятельность которых властями не контролировалась, в 1736 г. был издан указ Св. Синода о запрещении строительства мечетей²². Во время царствования Елизаветы Петровны позиция Российского государства по отношению к мусульманству стала изменяться. 20 марта 1751 г. был издан указ, согласно которому новокрещенные освобождались на три года от рекрутской повинности и наказаний за некоторые из совершенных ими преступлений.

Курс на либерализацию отношения к мусульманам был продолжен и при Екатерине II. Уже через полтора года по восшествию на престол, 20 февраля 1764 г., был опубликован ее указ, предписавший иноверцам «мужского полу отцам, сыновьям за восприятие веры греческого исповедания … из числа сколько кому оного сверх трехлетней льготы дать надлежит для зачету мужскому полу в подушный сбор давать им квитанции, по которым квитанциям после прошествия данной им трехлетней льготы засчитать оплату подушного сбору»²³. Кроме того, новокрещенным выдавалась квитанция об освобождении их от подушного налога на три года.

Именно Екатерине II российские мусульмане обязаны многими послаблениями, которых они до того не знали: было открыто несколько медресе, закрыта Новокрещенская контора в Казанской губернии, учреждено Оренбургское магометанское духовное собрание в г. Уфе (1788 г.) – орган духовного управления магометан, запрещено любое вмешательство православного духовенства в решение вопроса о строительстве мечетей. Все эти действия можно расценивать как поворотный момент по легализации мусульманства в России, что позволило в дальнейшем сформировать официальное исламское духовенство с четкой иерархией и шариатским судопроизводством по гражданским делам. Но государство не могло допустить даже малейшей автономности и самостоятельности мусульман и их духовных лидеров, а потому были введены экзамены для мулл, личные дела которых поступали в Департамент духовных дел иностранных исповеданий МВД.

Екатерина II лично следила, чтобы на юг Западной Сибири, где преобладало киргизское и казахское население, направлялись муллы из числа казанских татар, которые бы воспитывали свою паству «в духе подчинения нашему царственному дому». По приказу императрицы стали открываться народные училища, куда принимали детей казахов, печатались учебники на их родном языке, на государственные средства строились мечети и был напечатан Коран. Г. Р. Державин под влиянием происходивших послаблений для восточных народов называл Екатерину II «царицей киргиз-кайсацкой орды». Здесь следует согласиться с замечанием В. И. Ленина, что «русское правительство в течение уже многих поколений воспитывало государственных деятелей, изощренных в искусстве внутренней дипломатии»²⁴. Хотелось бы добавить, что для царской России, которая с современных позиций воспринимается не иначе как «полицейское государство», всегда был чужд расизм в любых его видах и формах²⁵. Для примера будет уместно упомянуть, как разрешил «национальный вопрос» Наполеон Бонапарт, который в 1802 г. законодательно восстановил рабство в колониях, утвердил расовое неравенство в гражданских правах, запретил въезд негров во Францию, офицерам было запрещено брать в жены негритянок, а неграм – жениться на белых женщинах²⁶.

Активная миссионерская деятельность в Западной Сибири среди мусульман и язычников стала возможна в связи с реформами М. М. Сперанского, подготовившего «Устав сибирских инородцев». В основе реформ М. М. Сперанского была заложена идея, согласно которой туземные народы должны были быть ориентированы на восприятие ими русской культуры: способов ведения хозяйства, организации быта и т. п. Решение этой задачи он предлагал возложить непосредственно на миссионеров, которые должны быть направлены в самые отдаленные уголки империи. В качестве положительного опыта Сперанский указывал на деятельность православных миссионеров, проповедовавших среди бурят, отмечая, что они «...оказали местным инородцам огромную пользу тем, что развили их понятия, возбудили в них любовь к труду, научили многих из них грамоте и разным ремеслам».

Главный ориентир талантливого реформатора был взят на перевод «инородческих племен» к оседлости и земледельческому труду, что, по его мнению, должно проводиться постепенно и мирным путем, при этом важное место занимали свобода торговли и предпринимательская деятельность, замена натуральных повинностей денежными, распространение просвещения. Эти идеи были законодательно отражены в принятом правительством в 1822 г. «Уставе об управлении инородцев Сибири» - документе весьма прогрессивном и вызвавшем ряд нареканий в высших чиновничьих кругах. Следует отметить, что похожие рассуждения о миссионерстве содержатся в «Русской правде» П. И. Пестеля, который призывал добиться их христианского просвещения, а затем перевести кочевые племена к оседлому образу жизни. Именно так он хотел бороться с «отсталостью» нехристианских народностей, проживающих на совместной с русскими территории.

В XIX в., особенно во время царствования императора Николая I, ввиду усиления влияния мусульманского духовенства на местное население, в том числе и на территории Западной Сибири, была развернута широкая миссионерская деятельность гражданских властей, непосредственное исполнение которой возлагалось на православное духовенство. Но слабая подготовка приходского духовенства и незнание ими языка тех народностей, среди которых они вели миссионерскую деятельность, не дали желаемых результатов. Для подготовки квалифицированных профессиональных миссионеров при Казанской духовной академии были открыты специальные миссионерские курсы, где преподавались восточные языки. После реорганизации академии в 1854 г. там создается ряд миссионерских отделений, в частности противомусульманское, с обязательным изучением татарского и арабского языков и истории ислама. При Первой Казанской гимназии и Татарской учительской школе в Казани также велась подобная работа. В 1863 г. была открыта Центральная крещено-татарская школа, где преподавали Закон Божий, молитвы, священную историю, краткий катехизис²⁷. Новациями казанцев заинтересовался министр народного просвещения Д. А. Толстой, который посетил эти учебные заведения, а в 1871 г. в Казани побывал и император Александр II.

По всей стране стали открываться православные братства, задача которых состояла в активизации всех видов миссионерской деятельности с привлечением общественности. В ряде губерний были открыты школы для «инородцев», где обучение велось по так называемой «системе Н. И. Ильминского». Для этих школ выпускались учебники на местном языке, но напечатанные с помощью русского алфавита. Определенную роль в этом вопросе сыграло Императорское Палестинское общество, занимавшееся просветительской деятельностью среди мусульман.

Следует признать, что успехи или неудачи миссионерства во многом зависели от выделения материальных средств на претворение их идей. Со стороны гражданских властей необходимые средства на эти цели практически не поступали или отпускались эпизодически, от случая к случаю, что объясняется желанием правительства избежать критики в свой адрес по поводу неоказания материальной поддержки православным миссионерам. Братства, по сути своей общественные организации, могли собрать лишь незначительные суммы за счет чтения лекций, членских взносов, от книжной торговли и частных пожертвований. В результате успехи противомусульманских миссионеров в России были оценены рядом политических и государственных деятелей второй половины XIX в. как незначительные, что, в свою очередь, привело к спаду в российском обществе волны миссионерского движения.

Но православные приоритеты для большинства высокопоставленных чиновников и государственных деятелей продолжали оставаться неизменными. Общая тенденция печатных работ того времени сводилась к мысли о том, что со временем русский язык сыграет роль того механизма, который позволит мусульманскому населению сблизиться, а в дальнейшем и слиться с русской частью страны.

Отношение правительства к мусульманам менялось в зависимости от изменений политической обстановки. Так, во время войны России в Туркестане распространились слухи, что готовится насильственное обращение всех мусульман в православие, благодаря чему началось массовое дезертирство татар из русской армии, а после войны поднялась волна эмиграции из России в мусульманские страны²⁸. Не лучше сложилась ситуация и во время русско-турецкой войны 1877–1879 гг. Все это дало повод говорить о безуспешности миссионерской деятельности. Пытаясь как-то оправдать и защитить православных миссионеров, Н. И. Ильминский писал: « … английские и католические миссионеры, при всей их учёности и богатстве материальных средств, политической поддержке и той настойчивой последовательности в действиях, какая отличает тех и других, и которой нет у нас, русских, не сделали в гораздо более продолжительное время никаких успехов на мусульманском Востоке ... Мы искали ключа к убеждению магометан, но доселе ещё не нашли»²⁹.

Интересен отзыв директора Департамента духовных дел иностранных исповеданий Э. К. Сиверса на докладную записку оренбургского генерал-губернатора, поданную ему в 1867 г.: «Замечательно, там, где наше правительство имело менее влияния, фанатизм религиозный менее развит»³⁰. Тот же Э. К. Сиверс в письме к архиепископу Антонию от 15 января 1876 г. писал, что «правительство должно иногда обнаруживать некоторую воздержанность относительно применения карательных мер в делах веры, ввиду многочисленности мусульман и по другим соображениям»³¹. В отчете МВД за 1892 год «О мероприятиях по отношению к магометанству» признавалось, что «мусульманство представляет такую силу, с которой в религиозном отношении бороться более чем затруднительно и которая менее других уступает деятельности христианских миссионеров»³².

В начале двадцатого века на взаимоотношения власти с мусульманской частью населения России влияли такие факторы, как изменение общей политической ситуации в стране, либерализация курса вероисповедной политики, появление «мусульманского вопроса», а также возникновение опасности распространения панисламистских настроений среди малообразованной части православного населения. Е. И. Воробьева в своей работе «Христианизация мусульман Поволжья в имперской политике самодержавия» указывает, что «задача удержать мусульман в подданстве и лояльности к власти и «приобщить инородцев к русской государственности» в двадцатом веке еще больше актуализировалась»³³. Она довольно подробно описывает, как колебались настроения мусульманской части населения страны в зависимости от того, с каким государством возникал вооруженный конфликт у России.

Руководящий принцип в политике по отношению к мусульманским подданным был отражен в Журнале Комитета министров от 22 февраля и 1 марта 1905 г.: «Мусульманское население внутренних губерний всегда исполняло свой долг перед государством наравне с его коренными подданными и не доставляло правительству каких-либо забот в отношении политическом... Исторически сложившимися отношениями этими надлежит дорожить и испортить их следует опасаться»³⁴. По поручению МВД были проведены обследования губерний с преобладающим мусульманским населением, по результатам которых были сделаны следующие выводы: принятие христианства не сближает «инородцев» с русской средой; православие, в сравнении с мусульманством, имеет довольно слабые позиции, и миссионерство только усугубляет ситуацию³⁵.

В преддверии надвигающихся революционных событий вятский губернатор П. К. Камышанский на заседании Особого совещания от 14 января 1910 г. высказал общее мнение большинства гражданских властей, что непременной задачей правительства является поддержание «чистоты ислама», поскольку отказавшиеся от веры отцов вчерашние мусульмане будут с радостью встречены в революционной среде, мечтающей о свержении самодержавия³⁶. На том же совещании было высказано мнение, что «хотя магометанство не может быть уравнено с христианством, но оно представляет источник нравственности и расшатывать его не стоит... необходима борьба лишь с отдельными группами противоправительственной направленности»³⁷.

Оставив надежду на искоренение мусульманства в России и стараясь по отношению к мусульманскому населению избегать всего, «что могло бы казаться посягательством на религиозные убеждения населения», центральная власть отказалась от открытого проведения христианизации мусульман и попыталась найти приемлемый вариант взаимоотношений государства с исламом³⁸.

К 1914 г. ситуация в стране осложнилась внешнеполитическими обстоятельствами, и задача - удержать мусульман в российском подданстве и лояльности к власти - еще больше актуализировалась. Не могло быть и речи о христианизации российских мусульман, власти старались любыми средствами не допустить возникновения межконфессиональных и межэтнических конфликтов. Отдельные примеры сепаратизма на национальной почве и в мирное время вели к возникновению христианофобии, а вслед за тем и русофобии. Религиозно-национальные выступления в военный период могли привести страну к национальному противостоянию, поделить империю по конфессиональному признаку. Избежать подобной ситуации помогли продуманные действия как православного, так и мусульманского духовенства, помешавшие раздуванию огня национальной розни, а также ясные и четкие действия властей, в корне пресекавших религиозные выступления любой из сторон. Нельзя не отдать дань уважения связующей роли и веротерпимости русского населения, которое в ряде случаев служило универсальным регулятором добрососедских взаимоотношений в многонациональной семье Российской Империи.

Вместе с тем следует отметить неоценимый вклад в историю изучения народностей Поволжья и Сибири рядовых миссионеров, которые занимались сравнительным богословием и тем самым положили начало обработке и систематизации научных знаний о мусульманском Востоке, став одними из первых исследователей культуры этих народностей.

Таким образом, государственная власть России по отношению к автохтонной части мусульманского населения с самого начала вхождения их в состав Российской Империи проводила целенаправленную политику их христианизации и «обрусения», используя для этих целей Православную Церковь. Подготовка из среды духовенства православных миссионеров привела к значительному расширению функций и обязанностей священнослужителей, что, с одной стороны, отвлекало их от повседневного круга обязанностей, но с другой направило на изучение и установление культурных контактов с мусульманским населением страны.

Сибирские татары с момента обращения их в мусульманство приняли ислам сунитского толка, распространение которого в Западной Сибири началось примерно с XIV в. н. э. шейхами-проповедниками из Средней Азии, которые «с мечом и Кораном» насаждали новую веру среди сибирских народов³⁹. Мусульманские миссионеры накануне похода в Сибирь получили приказ такого содержания: «Теперь вам приказание: приглашайте к исповеданию ислама, если они не примут, то учините с ними великую войну за веру»⁴⁰. Их поход начался из Бухары в 797 г. х. (1394-1395 гг.). В нем участвовали 366 шейхов и 1700 воинов хана Шейбана. «Цель похода состояла в обращении в ислам народов, живущих на Иртыше: хотан, ногай и кара-кыпчак. Все они в рукописях объединяются под названием «татары» и относятся к язычникам, «поклоняющимся куклам»⁴¹. Но, судя по всему, попытка единовременного насаждения ислама среди сибирских народов насильственным путем не принесла ожидаемых результатов. И хотя до нас не дошли исчерпывающие документы на этот счет, но отдельные факты позволяют предположить, что, вероятно, лишь правящая верхушка в числе сибирских князей и ханской знати, преследуя политические цели, приняла ислам. Об этом говорят мусульманские имена правящих ханов, выбор ими в жены дочерей соседних правителей, исповедовавших религию, привнесенную пророком Мухаммедом. Но «черный люд», местное сибирское население, еще долгие годы продолжало поклоняться тем же верховным божествам, что и их предки, оставаясь по сути своей язычниками. И даже в XVII-XVIII вв. многие из них держали в доме куклы, которых считали покровителями своего рода или молились резным идолам и тому подобное⁴².

Официально ислам был введен ханом Кучумом во время управления Сибирским ханством во второй половине XVI в., когда из Средней Азии по его приглашению в Сибирь прибыли мусульманские шейхи-проповедники. А когда через четверть века на берега Туры, Иртыша и Тобола пришли православные переселенцы, то им пришлось столкнуться с хорошо отлаженной системой ислама. Трудно сказать, насколько глубоко среди местного населения прижилась относительно новая для них конфессия, но вокруг нее произошло духовное и межэтническое скрепление различных групп сибирских народностей, получивших единый этноним «сибирские татары», что позволило им стать единой сплоченной общностью и противостоять внешним воздействиям иных культур на протяжении многих лет. С приходом в Западную Сибирь русских первопроходцев и после их закрепления на новых землях местное мусульманское население и православные переселенцы мирно сосуществовали на общей территории, не пытаясь противостоять друг другу. Во всяком случае, открытого противостояния между двумя ведущими конфессиями на сибирских просторах не зафиксировано.

Один из современных апологетов национального самоопределения тюркских народов, а по сути своей откровенный националист Г. Л. Файзрахманов, на этот счет придерживается других взглядов: «Завоевание и присоединение Сибирского ханства к Русскому государству обусловили коренной перелом в истории сибирских татар и других народов Сибири. Было переломлено этническое развитие, разгромлена материальная и духовная культура народов». Все его пассажи сводятся к тому, что злые и коварные русские покорили сибирских татар и поработили их, сделали рабами, лишив религии⁴³. Но как же могло случиться, что и после «порабощения» сибирские татары продолжали исповедовать ислам, проживали на родовых землях, пользовались земельными и водными угодьями, которые весьма охотно за определенную плату сдавали в аренду русским? Далее Г. Л. Файзрахманов, верно, уже забыв, что у сибирских татар «разгромлена материальная и духовная культура» и что они отреклись от ислама, принимается увлеченно описывать, каким пыткам и унижениям подвергали его соплеменников для того, чтобы заставить принять крещение. Построенные на домыслах и личных измышлениях автора фантазии не только выворачивают наизнанку историю, но могут привести к возникновению конфликтных ситуаций между представителями различных национальностей и конфессий. А незадачливому автору хотелось бы пожелать более серьезно относиться к содержанию собственных публикаций и напомнить, что статья о разжигании межнациональной розни пока еще не отменена.

Не сохранилось документальных свидетельств за XVII в., на основе которых можно было бы заключить, что в Западной Сибири активно и систематически проводилась работа по крещению аборигенов-мусульман. Но в ряде источников имеются записи о новокрещенных ясачных татарах или бухарцах, добровольно принявших православие. Хотя ряд авторов, опираясь на царский указ 1681 г., говоря о крещении татар в верховьях Волги, пишет о подобных попытках, предпринятых сибирским духовенством⁴⁴.

Отрадно, что «на протяжении всего XVII – начала XVIII вв. острых противоречий, за редким исключением, удавалось избежать во многом благодаря политике, проводимой правительством в целях регулирования этнорелигиозной ситуации в крае»⁴⁵. Сподвижником Филофея Лещинского Григорием Новицким оставлены весьма интересные воспоминания о миссионерской деятельности на севере Тобольской губернии в начале XVIII в. Он описывает, как, прибыв в Бурейковые (Бурейские) юрты, где проживали остяки (ханты), миссионеры столкнулись с тем, что все они исповедовали ислам: «… начаша себе нарыцати бесурманы и воздвигоша кличи»⁴⁶. Крещеные татары должны были наследовать свои земли и имели преимущество перед родственниками, не принявшими православие⁴⁷. В 1680 г. был издан указ, который предписывал крестить иноверцев, только добровольно пожелавших принять православие, а если они находились в холопстве у татар или бухарцев, то их хозяевам следовало выплачивать компенсацию за счет государства или церкви⁴⁸. Указ был претворен в жизнь, о чем говорит тот факт, что в 1721 г. служилые тобольские татары подали прошение в суд о выплате им денег за 12 холопов, принявших крещение⁴⁹.

Когда известный сибирский миссионер-просветитель (Филофей) Лещинский в начале XVIII в. начал активно крестить местные народы, то в 1718-1720 гг. были обращены в христианство туринские татары. По некоторым данным митрополиту Сильвестру (Гловацкому) удалось окрестить часть мусульманского населения Усть-Ишимской и Усть-Тарской волостей⁵⁰. По этому вопросу среди исследователей нет единого мнения. Так, Ф. Т. Валеев приводит данные, согласно которым с 1749 по 1758 гг. в Западной Сибири было окрещено 2 500 человек из числа сибирских татар⁵¹, в то время как Г. Л. Файзрахманов, не ссылаясь на источник, занижает эту цифру до нескольких десятков человек⁵².

Из имеющихся документов за первую половину XVIII в. видно, что добровольный переход мусульман в православие, пусть и в незначительной степени, все же имел место.

10 июля 1744 г. Тобольская консистория издала указ, в котором говорилось: «Не позволено жить в супружестве христианского исповедания с невоспринявшими веру христианскую, но даже воспрещается иметь жительство в домах их»⁵³. Указ вышел как ответ на поступающие в консисторию многочисленные сообщения о том, что некоторые из новокрещенных проживают с женами, которые не приняли православие.

6 февраля 1747 г. один из татар Сузгунских юрт подал прошение о «желании быть в вере христианской», и 14 мая 1747 г. он был окрещен с именем Иоанн священником Николаевской церкви Афанасием Петровым. Восприемником его указан прапорщик Сибирского гарнизона Енисейского полка Дмитрий Недозрелов⁵⁴.

В конце декабря 1748 г. тобольским священником Максимом Колмагоровым была окрещена целая татарская семья, которая получила христианские имена и фамилии: Никита Молкодоев, его жена Софья и двое малолетних детей Петрушка и Гришка. Воспреемники их: канцелярист Тобольской таможни Иван Арефьевич Нерлов и посадский Пентелей Васильев, «да из казаков Иван Башкуров»⁵⁵.

17 июля 1749 г. татарин Суклемских юрт Уразмет Сафаров был окрещен священником тобольской Петропавловской церкви Алексеем Ивановым с именем Илия. В тот же день был окрещен татарин Бандулянских юрт Раксаул Кочеков с именем Иван Бушков⁵⁶.

В 1749 г. Св. Синод принял специальный указ «О прекращении насильственного крещения татар и бухарцев во избежание недовольства».

12 марта 1750 г. Тобольская консистория сообщала в Томское духовное правление, что в Алексеевский монастырь послан архимандрит Исаия «для увещевания и призывания тамошних татар и протчих неверных народов ко св. крещению», которым велено «давать из казны ЕИВ по силе указов награждение и от платежа ясаку – указную льготу и всякое прежде некрещеным народам свободу, дабы чрез то другие ко св. крещению придать охоту»⁵⁷.

Примеры принятия православия целыми мусульманскими семьями не единичны. Так, в д. Верхней Тарского уезда благодаря увещеваниям местного священника в начале 1751 г. были окрещены 35 человек (19 мужчин и 16 женщин). В феврале пожелали перейти в православие Кынчагул Алтагул 74 лет вместе с женой Танзилей 37 лет. Вместе с ними записаны в приходских ведомостях их дети: Мияс, Курманбигой и свояченица Илга 12 лет. В марте того же года приняли крещение ясачные татары Улеш с именем Никифор, Ебаш с именем Алексей, Янгуш с именем Кондратий, Арзи с именем Ирина. Воспреемниками у них были бургомистр Афанасий Бекишев и воевода Василий Ротовцев⁵⁸.

В 1754 г. новокрещенный татарин Никифор Федорович Юдин просил освободить его «от палачества». Он сообщал, что принял св. крещение в. г. Тюмени, а воспреемником был посадский Федор Тихонович Юдин, который в 1752 г. уехал в Барнаульский завод. В тот же год новокрещенного «тюменские посадские выбрали … насильно в город Тюмень в палачи»⁵⁹.

Из Тарского духовного правления в 1754 г. протопоп Иоанн Нахимов сообщал о следующих людях, принявших святое крещение: ясачный бухарец Сектовых юрт Аптрахман Абушкин окрещен 6 марта 1754 г. с именем Алексей, воспреемником у него был поручик сибирского драгунского полка Алексей Марков; тюменский служилый татарин Аптуван Самойгулов с именем Тимофей окрещен 1 апреля 1754 г.⁶⁰.

В том же 1754 г. из Кузнецкого ведомства сообщали о крещенных 18 марта протопопом Преображенского собора Симеоном Мефодьевым ясачном татарине Скатунской волости Оптешке Шурушакове (37 л. с именем Гавриил) с женой Каурешу Рошковой (27 л.) и сыном Валышко (4 л.). Восприемниками у них были разночинец Гавриил Ведигин и служилого Федора Мурашова жена Параскева Ивановна⁶¹. Всего в 1754 г. в Кузнецком уезде приняли св. крещение 47 человек из числа татар.

18 августа этого же года священником Каинского форпоста был окрещен татарин Чекской волости Баллашабуков с именем Федор, восприемником у которого был командир Каинского форпоста Петр Шелудяков⁶². Как и всем новокрещенным, Федору Шелудякову «за добровольное им святого крещения восприятие» было выдано «из государственной казны награждение».

Протопоп Тарского духовного правления Иоанн Нахимов в апреле 1754 г. сообщал о принявших св. крещение 6 марта ясашном бухарце Аптрахмане Абушкине с именем Алексей (воспреемник – поручик сибирского драгунского полка Алексей Марков) и тюменском служилом татарине Аптуване Вамойгулове с именем Тимофей, окрестившемся 1 апреля ⁶³.

Среди сибирских татар сохранилась легенда, согласно которой в 1751 г. выходец из Бухары (бухарец) Алим Шихов, проживающий в Сибири, лично подал императрице Елизавете Петровне жалобу на митрополита Сильвестра, якобы принуждавшего татарское население к переходу в православие⁶⁴, хотя письменных свидетельств на этот счет не сохранилось.

В фондах государственного архива в г. Тобольске хранится ведомость за 1756–1763 гг. «Об обретающихся в Тобольской епархии бухарцев, татар, калмык, остяков и самоедов, також и прибывших из азиатских стран разных народов иноверцев … чрез проповеди Слова Божия в веру христианскую обращено» ⁶⁵.

Таблица 3

Число мусульман, принявших православие в Западной Сибири за 1756 – 1760 гг.⁶⁶

Из приведенных в таблице данных мы видим, что большинство число мусульман, принявших православие, было из числа бежавших из плена в русские крепости. То есть люди, вырванные из традиционной среды обитания, лишившиеся связи с родными и близкими, попавшие в экстремальные условия, благодаря чему они сочли для себя возможным сменить веру. Надо полагать, что эта перемена воспринималась ими как фатальная неизбежность, повлекшая за собой перемену, не только перемену веры, но и национальности, поскольку вместе с крещением они получали русское имя, фамилию и, по сути дела, для себя и окружающих становились «русскими». Оговоримся, что в Поволжье татары после крещения не отрицали своей прежней национальности, но и не смешивались с прежними единоверцами-мусульманами, а получали новое наименование – «крещены». Следовательно, переход в православие сибирских аборигенов на южных рубежах России означал для них смену национальных ориентиров⁶⁷.

В центре Западной Сибири процесс христианизации коренного мусульманского населения происходил иначе, в основном за счет продолжительного контакта с православными сибиряками. Это могло произойти лишь в крупных (по местным меркам) городах, где сибирские татары нанимались на работу к купцам, ремесленникам или в государственные учреждения. Единичны случаи проживания татар в качестве подворников у зажиточных крестьян, хотя зачастую нанимались к ним для выполнения сезонных работ. Но кратковременные контакты не вели к смене культурных ориентиров, к переходу в православие. Выявленные нами документы полностью подтверждают вышесказанное.

Так, в 1766 г. в пяти приходах тобольских церквей находилось 112 чел. некрещеных татар, из которых 37 чел. проживали в своих юртах, а остальные - «у русских на подворье»⁶⁸. В 1771 г. в Тобольске в приходе Благовещенской церкви проживало 35 чел. новокрещенных, в их числе: Стефан Софронович Гобов – 40 л., его жена София Ивановна – 20 л., их дети Федор – 12 л., Анна - 8 л., теща Гобова – вдова Авдотья Михайловна – 51 г., ее сын Стефан – 13 л.; у мастера оружейного двора Василия Добрынина проживали: Фома Яковлевич Азиянов – 33 л., жена его Агафья Алексеевна – 30 л., сын их Алексей – 9 л., теща Азиянова – вдова Параскева Ивановна – 60 л., внук ее Егор Алексеев; в приходе Богородице-Рождественской церкви – 3 чел.; в приходе Архангельской церкви - 8 чел.; в приходе Воскресенской церкви - 15 чел. татар, в приходе Богоявленской церкви – 6 чел.

В конце 1771 г. в Тобольскую консисторию поступил указ Св. Синода от 18 ноября 1771 г. «О поступании с желающими восприятия благочестивой христианской веры, пленными турками и татарами, что касается до крещения их: на основании доклада военной коллегии от 20 апреля 1770 г., что их по крещении объявлять вольными людьми».

В Екатеринбурге на 1777 г. проживало 14 чел. новокрещенных татар, а в приходах Екатеринбургского уезда – 16 чел.; из Енисейского духовного правления сообщали, что в уезде проживает 1 новокрещенный татарин⁶⁹.

При императрице Екатерине II миссионерская деятельность православной церкви надолго замирает. Указом от 1782 г. по всем крепостям Сибирской линии для привлечения в них служилых татар было разрешено строить мечети, школы и караван-сараи. В 1783 г. всем мусульманам, проживавшим на территории Российской Империи, было предоставлено право избирать ахунов⁷⁰.

В 1789 г. издается указ о веротерпимости по отношению к мусульманам, и тогда же была приостановлена отправка миссионеров в «иноверческие селения ввиду угрозы крестьянских волнений не только в Тобольской, но и Казанской, Нижегородской, Вятской, Рязанской, Тамбовской и Иркутской епархиях»⁷¹.

В конце XVIII в. отмечены лишь единичные случаи перехода мусульман в православие. Так, 25 сентября 1796 г. ясачный татарин Супринских юрт Дубровской волости Тобольского округа Курмыш Ерметов просил окрестить его, так как «христианский закон есть истинный, а магометанский ложный», что и было сделано12 октября 1796 г.. «по истолковании ему главных догматов христианского закона и по изучении молитв» священником Софийского собора Матвеем Вахрушевым⁷². Новокрещенный получил имя Николай и фамилию Торлев, которую унаследовал при крещении от своего восприемника Василия Алексеевича Торлева, отбывавшего в Сибири ссылку. В качестве поощрения Николаю Торлеву была выдана квитанция об освобождении его на три года от уплаты ясака.

На основе разрозненных сведений из дошедших до нас документов трудно составить полную и ясную картину динамики роста и общей численности новокрещенных мусульман. Поэтому мы вправе сделать лишь вывод о том, что некоторая часть мусульманского населения еще в XVII-XVIII вв. пожелала добровольно принять православие, начало чему положил приход первых русских поселенцев в Западную Сибирь. Со временем этот процесс стал более динамичным вследствие того, что все большее число сибирских татар, а также бухарцев вступало в культурные и хозяйственные контакты с русским населением⁷³. Это стало возможным за счет формирования отдельных «туземных» казачьих полков, найма местной администрацией сибирских татар на различные работы (ямщиками, извозчиками, сопровождающими грузы и прочие). Все эти факторы позволили им лучше узнать особенности русских православных традиций и воспринять новые культурные ценности. Благодаря расширению контактов началось взаимное влияние различных этнических групп, а вместе с тем в некоторых случаях смена религиозных убеждений.

Если в первой половине XVIII в. переход мусульман Сибири в христианство происходил стихийно, когда православное духовенство играло довольно пассивную роль, то с середины столетия позиция церкви (по распоряжению правящих структур) постепенно меняется. Хотя до настоящего времени не определены четкие временные границы активизации миссионерской деятельности на территории Западной Сибири, но ниже мы приведем документы, которые позволят более четко и конкретно подойти к решению этого вопроса.

Роль миссионеров первоначально брали на себя иерархи церкви Филофей (Лещинский), Сильвестр (Гловацкий)), но в дальнейшем к этой деятельности планировалось привлекать выпускников Тобольской духовной семинарии. И это была не личная инициатива сибирских владык, а целенаправленная политика центральных властей. С самого начала открытия Тобольской духовной семинарии предусматривалось обучение в ней юношей из числа сибирских татар, которых затем должны были направлять в православные приходы, территориально граничащие с мусульманскими селениями, где выпускники семинарии вели бы миссионерскую работу среди сибирских татар.

Среди выявленных нами документов по обращению сибирских татар в православие наиболее интересным является дело, где сообщается о привлечении новокрещенного Стефана Корнильева из Тарского уезда к обучению семинаристов татарскому языку в Тобольской духовной семинарии.

В монографии «Очерки …» А. Н. Копылов указывает, что подготовка проповедников из сибирских татар в Тобольской семинарии начала проводиться с конца 70-х годов XVIII в.⁷⁴. Однако выявленное нами дело «Об учителе татарского языка С. Корнильеве» ставит эту дату под сомнение⁷⁵. Из документа следует, что татарский язык стал преподаваться в Тобольской семинарии еще в 1758 г. при митрополите Павле (Конюскевиче). Об этом 6 февраля 1773 г сообщалось епископу Варлааму (Петрову) в прошении «ясашного новокрещенного Стефана по воспреемнике Алексеева сына Корнильева» из д. Кавинской Тарского уезда. Он пишет, что «состоял в магометанском законе и был муллою», а затем, общаясь с православными духовными и светскими людьми, разочаровался в мусульманстве и решил принять православие. Для этого он в 1758 г. отправился в Тобольск, где в консистории его крестили. После чего митрополит Павел приказал ему обучать «при Тобольской семинарии священноцерковнослужительских детей татарскому языку и грамоте», «чему он и обучал человек 10 с полгода»⁷⁶. Но, не получив обещанного вознаграждения, обучение оставил и жил некоторое время в Тобольске, а затем уехал обратно в Тару. В последствии Корнильев был снова призван преподавателем татарского языка в семинарию, но не был освобожден от ясачной подати, то есть, будучи преподавателем семинарии и новокрещенным, не мог законно перейти в другое сословие.
*** *** ***

«По именному повелению Его Императорского Величества» от 20 февраля 1764 г. в Тобольской епархии повелевалось быть «для обращения иноверных в христианскую веру и для утверждения в оной … двум проповедникам»⁷⁷. А в 1769 г. Св. Синодом был принят указ, в котором местным архиереям предлагалось «стараться, чтоб проповедники посылаемы были знающие языки тех, которым проповедовать должно, и для этого из обращенных принимать в семинарию учеников с тем, дабы они никогда своего языка не забывали или, что за полезнейшее почитать должно, завести для них учение российской грамоте и по способности и мест и таких со временем обученных посвящать к церквям … и посылать для проповеди»⁷⁸.

Но когда епископ Варлаам 20 мая 1788 г. обратился в Св. Синод с вопросом о крайней необходимости направлять в иноверческие селения проповедников из числа новообращенных учеников семинарии, «знающих здешние иноверческие языки», то при этом просил разъяснить, как ему поступить, если будущих проповедников «без указа Правительственного Сената уволить в ведомство духовной команды не могут и из подушного оклада исключить».

Не совсем понятный, на первый взгляд, запрос сибирского владыки указывает на неразрешимую для местных властей проблему о переходе семинариста-инородца из податного сословия в духовное. Действительно, обучением проповедников занималась власть духовная, но перейти из податного состояния в духовное звание могла разрешить лишь гражданская власть. Вероятно, поэтому Св. Синод не мог посоветовать сибирскому епископу что-то определенное и «тянул» с ответом до 22 ноября 1791 г. (без малого три года!). Но каких-то конкретных указаний в ответе Св. Синода не последовало. Духовное руководство сочло возможным привести лишь инструкцию 1769 г. о пользе и необходимости подготовки проповедников из числа аборигенов. Но в ней не разъяснялось, каким путем и по какому закону можно ясачного инородца после окончания им семинарии посвятить в священство и освободить от уплаты ясака. Российские законы висели на инициативных владыках, как гири, не позволяя решать что-либо самостоятельно, без распоряжения сверху. В конце синодского послания осторожно рекомендовалось «учинить о сем сношение с правящим ныне должность Генерал-губернатора Тобольского и Пермского, которому объявлено вышепрописанные обстоятельства … исключить из подушного оклада»⁷⁹.

6 июля 1789 г. епископ обратился непосредственно к наместнику Алексею Андреевичу Волкову, указывая на то, что, согласно Высочайшему повелению, в Тобольской епархии должны быть введены две миссионерские должности, но достойных кандидатов на них не нашлось, а потому решено было «обращенных принимать в семинарию учеников с тем, дабы оне своего языка не забыли … обучать», а затем «посвящать к церквям и посылать для проповедей». И, судя по всему, ясного ответа на этот счет от А. А. Волкова епископ не получил. 10 декабря 1791 г. он вновь обратился к наместнику с просьбой: «даче свободы к обучению в русской школе и семинарии, новокрещенским детям учинить куда следует предписание». Наконец, 22 декабря 1791 г. наместник ответил, что он еще в прошлый раз уведомил наместническое правление и теперь подтвердил вторично, чтобы дети новокрещенных после поступления в семинарию или училища освобождались от уплаты ясака.

Казалось бы, вопрос был решен на местном уровне, но на этом дело не закончилось. Возник небольшой нюанс, о котором не подозревали ни верховные духовные власти, ни местные гражданские. Вся пикантность ситуации состояла в том, что владыка не мог личным указом обязать инородческих родителей, пусть даже и принявших крещение, выслать своих детей на учебу в семинарию. И родители не спешили отправлять детей в Тобольск. В компетенции владыки было обязать направить в семинарию священнических детей, но «ясачные инородцы» находились в юрисдикции гражданских властей, а те заниматься набором в семинарию детей туземного населения отнюдь не собирались. Владыке ничего не оставалось, как обратиться с просьбой в наместническое правление собрать детей инородцев «на первый случай поблизости из Тобольской округи хотя три человека».

Несмотря на кажущееся несовпадение интересов, две ветви власти проявили единодушие и решили действовать совместно, в результате чего 22 января 1792 г. в близлежащие селения из Тобольска был направлен семинарский учитель татарского языка Иосиф Гиганов, а вместе с ним дворянский заседатель Семен Беседный.

В своем рапорте от 14 апреля 1792 г. Гиганов изложил подробности своего вояжа по инородческим «юртам»⁸⁰. Они побывали в следующих селениях (юртах): Березовских, Алымских, Уватских, Туртасских (в оригинале – Тюртасских), Лебаутских, Буренских, летних Буренских, Кошелевских. Там они «по силе Указа всемерно старались соглашать отцов и матерей, чтоб они детей своих отдавали для обучения, представляя им выгоды, пользу в учении и милость Монаршию». Однако оказалось, что инородцы совсем не готовы были к подобным милостям и «по грубости и крайнему их невежеству склонить их к тому не могли». Гиганову все же удалось уговорить одного из недавно принявших православие остяков, чтобы он отдал своего сына в учение, но «местный старшина, будучи пьян, непристойно ругался…». Старшина, фамилия которого не указывается, еще пожалеет о том, что вмешался и вступил в спор с Гигановым, чем не выполнил указ Св. Синода. Его вызовут в суд в Тобольск и «учинят наикрепчайшее подтверждение, дабы он впредь от таковых дерзостных поступок удерживался». Тогда Гиганов хотел забрать сирот, «способных к учению», которые, по его мнению, находились без «всякого призрения»⁸¹. Но и тут они встретили сопротивление со стороны местных старшин.

Отчет о неудачной поездке Тобольская консистория направила в наместническое правление, которое запросило о причинах неудачи старшин вышеуказанных юрт, на что те ответили: «Для обучения в семинарии из новокрещенных детей никого не оказалось. А поговаривают, что ежели повелено Указом брать противу их желания, то они в том препятствия не чинят, а добровольно отдать никак не согласны…». Епископ Варлаам, ознакомившись с ответом, признал, что часть татар столь упорна, «что со времен Преосвященного Сильвестра Митрополита с 1740 г. по нынешнее время через 40 лет не было и нет желающих из новокрещенных, чтоб они российской грамоте в семинарию детей своих отдавали обучать»⁸². Высказывание епископа Варлаама в адрес упорствующих родителей позволяет предположить, что еще при митрополите Сильвестре в 1740 г. предпринимались попытки обучения детей сибирских татар русской грамоте. Это кажется вполне допустимым, если вспомнить, что именно митрополит Сильвестр проводил наиболее ярко выраженную политику христианизации сибирских татар, благодаря чему и оказался отстранен от сибирской кафедры.

Кроме того, владыка выразил неудовольствие по поводу неудачной поездки Гиганова, на что тот подал сведения обо всех селениях, где он побывал, «приложив роспись новокрещенных Уватского прихода». При этом Гиганов сделал весьма существенное замечание о том, что во всех селениях, где они побывали, «татары говорят на остяцком и понимают по-русски, так же и остяки тех селений»⁸³.

Все вышеприведенные свидетельства позволяют сделать заключение о том, что на территории Западной Сибири в XVIII в. шел процесс вовлечения мусульманского населения края в сферу православной культуры. Но в силу того, что российское законодательство существенно отставало от актуальных проблем, выдвигаемых современностью, а правительство не принимало никаких реальных шагов к устранению данных противоречий, то и результаты по переходу мусульман в православие оказались весьма незначительны. С другой стороны, православная церковь действовала в этом направлении сугубо в рамках российского законодательства, не позволяя нарушать его даже в малой мере, чего никак не хотят признавать современные поборники исламского самоопределения среди татарского населения, приписывая церкви насильственные методы христианизации. Как указывалось выше, гражданские власти с самого начала четко обозначили свою позицию, и вопрос о смене вероисповедания целиком и полностью оставили для самостоятельного решения его гражданами государства.
*** *** ***

В начале XIX в. центральные духовные власти предприняли ряд шагов по распространению своего влияния на «инородческое» население империи, в том числе и на коренные народности Западной Сибири. Об этом свидетельствует указ Св. Синода от 16 июня 1800 г. об «утверждении в христианской вере крестившихся иноверцев», которым предписывалось в инородческие селения назначать священников, знающих языки местных народностей⁸⁴. Ведомости о новокрещенных за первую четверть XIX в. сообщают о перешедших в православие в отдельных уездах в количестве нескольких десятков человек в год. Большинство из них были выкупленные купцами из плена «киргизы» (казахи – Авт.), которые затем состояли в услужении у своих хозяев, а также сосланные за те или иные преступления казанские татары или солдаты сибирских батальонов. В отдельные годы число новокрещенных мусульман доходило до ста человек⁸⁵.

Другой синодский указ от 22 января 1803 г. требовал: «брать в священники» или принимать для учебы в духовные семинарии лиц, знающих татарский язык, и перевести на него основные молитвы, символы веры и главные положения службы. Переводы требовалось прислать на рассмотрение в Св. Синод. Тобольское семинарское правление предоставило в распоряжение консистории для отправки в Св. Синод перевод названных материалов на татарский язык, выполненный учителем татарского языка и арифметики, иеродиаконом Исмаилом⁸⁶. Правление семинарии 25 февраля 1803 г. постановило: «Препроводить в консисторию представленный учителем татарского языка иеродиаконом Исмаилом катехизис с некоторыми молитвами, переведенными на татарский язык»⁸⁷.

Любопытно в связи с этим прошение Исмаила, которое он подал архиепископу Антонию. В нем он сообщал, что целью его пострижения было заниматься переводами наставлений и некоторых христианских догматов с русского языка на татарский «для приводимых в христианскую веру татар», чем он и занимается с учениками татарского класса. Но сверх этого он должен еще выполнять обязанности учителя арифметики и служить в церкви, что для него тяжело, поскольку из-за этого он не успевает на обеденную трапезу, что «обидно». В связи с этим Исмаил просил освободить его от церковного служения и предоставить ему доходное место с содержанием. На это прошение архиепископ наложил резолюцию: «иеродиакону служить в праздничные дни вместо недельной очереди, порцию брать в келью, кружечной доход заслуживать в свободные от классов часы; на каковой конец архимандрит и должен сделать назначение дней для соблюдения порядка в службах и молебствиях»⁸⁸.

Как использовались материалы, переведенные на татарский язык учителем Исмаилом, осталось неизвестным, скорее всего, затерялись где-то в архивах Св. Синода. Во всяком случае, в делах Тобольской консистории упоминаний о них нами не обнаружено. Известно лишь, что в 1818 г. был закрыт класс татарского языка и прекратилось его преподавание.

В первой четверти XIX в. инициативу по распространению православия среди мусульман Сибири проявил генерал-губернатор Западной Сибири П. М. Капцевич. В марте 1824 г. он встретился в Петербурге с министром духовных дел и обратил его внимание на необходимость обучения воспитанников Тобольской духовной семинарии татарскому языку. П. М. Капцевич отметил также, что во время посещения им публичных экзаменов в Тобольской семинарии он убедился в том, что семинаристы достаточно хорошо владеют латинским, греческим, еврейским, французским и немецким языками, но совершенно не знают татарского. Министр духовных дел согласился с ним и обещал учредить при Тобольской семинарии специальный класс татарского языка.

Вернувшись в Тобольск, Капцевич направил письмо министру народного просвещения, в котором указывал, что в связи с открытием новых округов в Омской области и устройством Киргизской степи возникла необходимость направления миссионеров в районы кочевий «киргизов» (казахов). Он подчеркивал важность знания для семинаристов татарского языка и высказал предложение: если трудно открыть такой класс в Тобольске, то направить 30 студентов в Казань для обучения их в местной гимназии у адъюнкт–профессора Хальфина, а затем в университете у профессора Эрдмана. Кроме этого он предлагал обучать и нескольких воспитанников Тобольской семинарии монгольскому языку для последующего «размещения их в Западной Сибири по лежащим на юге приходам и в особенности в Бухтарминской крепости»⁸⁹.

Трудно сказать, как бы развивались события в этом направлении, если бы не настойчивость сибирского генерал-губернатора. Хотелось бы отметить, что ни один из сибирских администраторов не уделял столь большого внимания просвещению края, как это делал Капцевич, боевой генерал, участник войны 1812 года. Именно он впервые поставил вопрос об открытии в Тобольске университета и наверняка открыл бы, если бы не противостояние местного чиновничества.

Благодаря настойчивости генерал-губернатора уже 19 июля 1824 г. из правления Московской духовной академии в правление Тобольской семинарии было послано представление, в котором предлагалось учредить класс татарского языка при семинарии. В том же 1824 г. Комиссия духовных училищ сочла нужным открыть через два года при Тобольской семинарии класс татарского языка. Но поскольку на тот момент в Сибири не могли подыскать преподавателей для этого класса, Тобольскому семинарскому правлению надлежало направить в Казанскую семинарию четырех своих учеников из философского отделения, чтобы они, продолжая обучение в семинарии, одновременно посещали бы и Казанскую гимназию «для слушанья начальных уроков татарского языка», а затем бы совершенствовали свои знания в университете у профессора Эрдмана, после чего они должны были вернуться в Тобольск в качестве преподавателей татарского языка в семинарии.

3 сентября 1824 г. семинарское правление назначило для отправки в Казань студентов: Алексея Бирюкова, Ипполита Набережнина, Тимофея Тюшева и Василия Никулина (все они были детьми священников из различных сибирских приходов). Снабженные одеждой, бельем и прогонными деньгами, четверо семинаристов выехали из Тобольска. Преосвященный Амвросий отправил в совет Казанского университета письмо, в котором просил выдать по окончании курса семинаристам «надлежащий аттестат в знании ими этого языка».

В 1826 г. все четверо воспитанников вернулись из Казани в Тобольск с соответствующими аттестатами, и в сентябре 1826 г. в Тобольской семинарии был вновь открыт класс татарского языка, учителем которого стал Алексей Бирюков. Но его учредителям пришлось столкнуться с рядом трудностей. Во-первых, не было ни учебников по новому предмету, ни книг для перевода; во-вторых, семинарское начальство не могло решить, в каких классах вводить преподавание татарского языка и вместо каких предметов; в-третьих, делать ли этот предмет обязательным для всех семинаристов или вести преподавание на добровольной основе. В конце концов семинарское правление постановило: «Преподавать татарский язык, начиная с низшего отделения уездного училища и в те часы, в какие преподаются прочие предметы по усмотрению учителя Бирюкова». Оплата за преподавание татарского языка была положена 300 руб. в год. Преподавание татарского языка велось до 1875 г.

1. 
   
   жүктеу/скачать 1.06 Mb.
   
   Достарыңызбен бөлісу: