Феномен переходности в малой прозе амброза бирса



Pdf көрінісі
бет29/42
Дата09.04.2023
өлшемі1.87 Mb.
#471974
түріДиссертация
1   ...   25   26   27   28   29   30   31   32   ...   42
Амброз Бирс диссертац

периферию основного военного сражения: железнодорожный мост, где-то в 
штате Алабама («Случай на мосту через Совиный ручей»)
173
, заросли 
лавровых деревьев у обочины одной из дорог западной Виргинии
174
173
Бирс А. Заколоченное окно. Средне-Уральское книжное издательство, 1989. C. 15. 
174
Там же. C. 25. 


93 
(«Всадник в небе»), траншея на границе с лесом в горах Кенесо
175
(«Без вести 
пропавший»), ущелье в горном хребте где-то на Юге
176
(«Бой в ущелье 
Коултера») etc. Все его герои этой части формально «выходят» в некое новое 
для себя пространство, которое позиционируется как некая нейтральная зона 
– в единичных случаях может упоминаться открытая зона боевых действий 
(как в тексте «Сын Богов»), но все-таки самой частой ситуацией здесь 
становится подготовка к сражению или, наоборот, отступление после. В 
обоих случаях изначально дифференцируются две сражающиеся стороны, 
вступившие в непосредственный конфликт; более того, А Бирс часто 
подчеркивает принадлежность героя к той или иной стороне («плантатор»
177

«офицер федеральной армии»
178
, «южанин»
179
etc). Картина, открывающаяся 
взору рассказчика и читателю вслед за ним – разложение местности на 
мелкие пограничные пространства, описываемые в том числе через 
расколотые объекты реальной действительности: «The fighting had been hard 
and continuous; that was attested by all the senses. The very taste of battle was in 
the air. All was now over; it remained only to succor the wounded and bury the 
dead--to "tidy up a bit," as the humorist of a burial squad put it. A good deal of 
"tidying up" was required. As far as one could see through the forests, among the 
splintered trees, lay wrecks of men and horses»
180
[Сражение продолжалось 
долго, это ощущалось всеми органами чувств. Сам вкус битвы витал в 
воздухе. Сейчас все было окончено, сейчас требовалось только помочь 
раненным и похоронить мертвых – немножечко «прибраться», как это 
называли местные юмористы. Здесь явно требовалась хорошая уборка: весь 
лес насколько хватало человеческого взгляда среди расщепленных деревьев 
был усыпан обломками людей и лошадей]
181
. Возвращаясь к актуальной в 
системе образов войны эсхатологической символике, А. Бирс показывает мир 
175
Там же. C. 39. 
176
Там же. C. 58. 
177
Там же. C. 16. 
178
Там же. C. 30. 
179
Там же. C. 50. 
180
Bierce A. Tales of soldiers and civilians. San Francisco, 1891. P.139. 
181
Бирс А. Заколоченное окно. Средне-Уральское книжное издательство, 1989. C. 68. 


94 
вокруг человека как принципиально раздробленный, но, что более важно, 
раздробленный именно после вмешательства человека, то есть в результате 
его действий: мироздание не сходит с рельс само по себе, этот когда-то 
единый пазл действительности разбит именно насильственным присутствием 
человека. Словно небольшая трещина, приводящая в последствии к разрыву, 
насилие, запущенное человеком, обращается против него самого – 
совершенно не ясно, кто в итоге должен ликвидировать последствия этого 
разрывы, прибраться – человек или Бог, или Другой?
Подразумеваемое фронтирной антонимией различение своего 
«упорядоченного» и чужого «хаоса» за-границей трансформируется в 
открытое буйство мелких осколков мира, в которых с трудом узнаются 
какие-либо черты чего-то целого – целого мира, целых пространственных 
объектов и даже целой фигуры человека. Встреча с неизвестностью за-
границей в данном случае – перманентное состояние, в котором находится 
человек в ситуации войны, где отменяются таким образом любые маркеры в 
принципе. Совершенно не важно, на какой стороне сражается герой, из 
какого пункта он выходит и к какому пункту, как он думает, он движется – 
его движение является только нанизыванием идентичных эпизодов «встреч» 
с неизвестным. В ситуации войны, заключает А. Бирс, само различение 
оказывается невозможным: пространственные ориентиры лишаются своего 
исходного значения, превращаясь в событийные точки военных 
столкновений, где даже если и существует некое исходное «здесь», то только 
в качестве фазы продолжающегося движения, в котором оказывается 
человек. Он может быть южанином и выступать против северян, а может, 
наоборот, выступать против Армии Конфедерации, но принадлежность ни к 
одной из сторон на самом деле не дает устойчивой опоры, от которой может 
оттолкнуться герой, почувствовать себя ее органическим элементом.
Мир тем самым утверждается А. Бирсом принципиально 
непознаваемым, закрытым и опасным по отношению к человеку, что 


95 
напрямую соотносится с его магистральным тезисом о невозможности 
существования объективной истины и субъективности восприятия 
действительности в сознании каждого отдельного индивидуума. В этом 
хаотическом 
враждебном 
мире 
человек 
оказывается 
подобен 
первопроходцам фронтира – вечным странником, всегда и везде чужаком, к 
которому этот универсум безразличен. Не имея никакой четкой траектории 
движения, он обречен лишь продолжать его дальше, снова и снова приходя 
из ниоткуда и уходя в никуда в циклической метаморфозе жизни и смерти на 
поле сражения. Человек войны так и не способен обрести ничего подлинно 
своего, а, следовательно, и познать и утвердить собственную идентичность, 
потерянную в раздробленности бытия; все попытки преодоления этого 
приводят героев А. Бирса к трагическим последствиям – бесславная смерть в 
качестве еще одного безымянного солдата, разорванного на части очередным 
боевым снарядом. Пространство войны принципиально неживое и 
чужеродное всему человеческому, неважно, на какой стороне человек может 
воевать, победившей или проигравшей. Люди в его художественной 
реальности взрощены насилием фронтира, укрепленным в национальном 
сознании разрушительной кровопролитной Гражданской войной, они не 
способны наладить связь с миром так же, как и друг с другом, поскольку не 
могут преодолеть свой страх перед чужим, осмысляя все вокруг как опасное 
и чужеродное. Тем самым идея о постоянном освоении не-моего 
пространства из масштабов национального характера у А. Бирса расширяется 
до общечеловеческого, философского ракурса, придавая ему вневременные 
черты. 
Анализируя тексты гражданской части сборника при подразумеваемом 
контрасте по отношению к ситуации войны, можно обнаружить внутренний 
параллелизм с ней. Здесь представлена бóльшая пространственная 
вариативность по сравнению с первой частью, однако структура 
происшествия, случающегося с главным героем, идентична: это 


96 
столкновение с Другим, опасным, за-граничным, который здесь наделяется 
ореолом таинственности, необъяснимости происходящего с рациональной 
точки зрения (именно поэтому тексты этой части иногда еще называют 
«мистическими», а творчество А. Бирса исходя из этого связывается с 
традицией Э.А. По).
Сама феноменология Другого становится одним из наиболее острых 
вопросов философии начиная с рубежа XIX–XX веков
182
, поскольку 
становится важным осмыслить не только сущее в его бытии, но бытие как 
таковое, все чаще в преддверии исторических катаклизмов нового столетия 
звучит зачастую невербализированный вопрос о его природе – бытие это 
утраченная человеком целостность, его восприятие этой утраченной 
целостности, его единение и растворенность в ней или нечто иное? 
Собственный артикуляционный аппарат эта проблема получает в XX веке в 
философии феноменолога Эдмунда Гуссерля и затем в философии 
экзистенциализма, особенно ярко – в работах Мартина Хайдеггера, Жана-
Поля Сартра и Эмманюэля Левинаса. По Э. Гуссерлю, отношение к Другому 
формируется через специфику плотского сознания и возникает вследствие 
анализа человеком кинестетического чувства, то есть Другой – тот, кто есть в 
восприятии чувств, схватываемый как нечто в некотором предметном 
смысле. Другой, тем самым, – перенос своего кинестетического сознания на 
другое тело, а, следовательно, мое собственное сконструированное alter ego. 
Об этом же пишет затем М. Хайдеггер, говоря о неустранимой экстатичности 
присутствия по отношению к миру, мир как горизонт наших целей и 
устремлений, реализованных в предметах, бытие как всегда собственное 
присутствие. Для Ж-П. Сартра Другой, наоборот, лучше всего ощутим, когда 
человек один, становится «направленным на меня взглядом»
183
, то, что 
ставит под сомнение мою собственную субъектность и тем самым обращает 
182
Мановас Я.Э. Бытийно-историческое мышление Хайдеггера: философия другого начала. М.: 2021. 27 с. 
183
Балонова М. Г. Проблема героя в позднем творчестве Э. Хемингуэя (40-50-е гг.). Дисс…к.фил.н. Н. 
Новгород, 2002. С. 106. 


97 
меня в объект, угрожает моему бытию. Другой таким образом превращается 
в апофатическую конструкцию принципиального не-меня, позволяя проявить 


Достарыңызбен бөлісу:
1   ...   25   26   27   28   29   30   31   32   ...   42




©dereksiz.org 2024
әкімшілігінің қараңыз

    Басты бет